Роса

— А-Цин, — мягкий, но твёрдый в своей интонации голос раздаётся сдержанно, но не строго, — я прошу тебя, ступай осторожнее. Ты можешь пораниться, если запнёшься обо что-то. — Хорошо, Даоджан, — игриво посмеивается юная дева, но вовсе не спешит прекращать свои забавы под тёплыми солнечными лучами.       Молодой юноша лишь коротко вздыхает, больше не предпринимая попыток усмирить столь активного подростка. Он знаком с А-Цин уже несколько месяцев, и ровно столько же она является его спутницей в скромном странствии по земле. Наткнувшись на озорную деву в одном из городов, юный заклинатель невольно стал участником крикливого конфликта между А-Цин и одним из жителей города. Лишённая возможности видеть, живущая на улице — бродяжка, так о ней отзывались люди, перешёптываясь друг с другом, выживала так, как могла.       Воровство Даоджан, конечно же не поощрял, но также в возможности его понимания не входили мужские разбирательства с хрупкими девушками. Когда тот мужчина замахнулся на, пока ещё, незнакомку, юноша вежливо посетовал на грубость и неприемлемость подобного способа для решения конфликта, и, опустив оскорбления в свой адрес, строго потребовал у А-Цин вернуть украденные деньги их законному владельцу. Аморальный и жестокий, грубый и невежда — всё не имеет значения в вопросе возврата имущества, что было украдено. Впрочем, он и сам не прочь был прочитать юной девушке несколько праведных лекций, поскольку прежде чем содрогнулась вся улица от недовольных мужских воплей, сам Даоджан обнаружил пропажу собственных скромных сбережений. И злости это не вызвало — напротив, показалось весьма забавным. Наивная девчушка правда решила, что способна обокрасть заклинателя, но осуждать её Синчэнь не спешил. Понимая, что не от лучшей жизни А-Цин вела такой образ жизни, он проявил к ней снисхождения и понимание, а также доброту, которую доселе, кажется, к ней никто не выражал. — Старший братик, спасибо тебе, что спас! — восхваляла она в тот момент его. — Не старший братик, а Даоджан, — мягко поправил её юноша, намереваясь продолжить свой путь. В его планы не входили долгие беседы, и, в любом случае, девушка уже получила, что хотела, вот только и она оказалась не из робкого десятка. — Даоджан может быть и старшим братиком? Как тебя зовут? Назови мне своё имя! Я — А-Цин! — голос был задорным, выражающим доброту и искренность. Но Даоджан не успел ей ничего ответить. — Возьми меня с собой?       Немного задумавшись, заклинатель тихо назвал ей своё имя: — Сяо Синчэнь…       Но вместо того, чтобы ответить на предложение А-Цин, вновь возобновил свой путь, пока девушка, резко дёрнувшись вперёд, не преградила ему путь: — Возьми меня с собой! У меня ведь всё ещё твои деньги! — словно пытаясь схитрить, А-Цин решилась на убеждение со стороны финансов. Но только знай она, что Синчэнь не из тех людей, кто цепляется за материальные блага, не стала бы даже тратить время на это.       Даоджан явно не намеревался вести беседы, но ещё больше не поддавалось пониманию, как короткая встреча обернулась для него таким сюрпризом. Заплатив немалую цену за сход с Неизвестной Горы, Сяо Синчэнь придерживался одиночного образа жизни — и не были ему люди чужды, но чуждым казалось всё, что находилось подле него. Страх пробирался под кожу, склизким шёпотом взывая к разуму. Конечно же заклинателю не нравились подобные ощущения, ведь он не понаслышке знает, что такое горе и печаль, особенно те, что невозможно утешить.       Он бы не согласился. Даже вежливую улыбку пришлось выдавливать силой: — Ты хочешь стать заклинательницей?..       От одного представления, что его могут попросить о подобном, начинала болеть голова. Тяжёлые воспоминания, которые он старался лишний раз не беспокоить, вновь суетливо задёргались. Но А-Цин и правда удивляла его. Своей простотой и сердечностью. — Ты большой слепой, а я маленькая слепая! Так что давай заботиться друг о друге! Нам будет и веселее вместе! Мы сможем заботиться друг о друге!       А-Цин не лгала ему, говоря о причинах своего желания. Ей правда приглянулся Даоджан: высокий, худощавого телосложения, кожа его была бела, как морозный иней, а изящество и стан завораживали своей красотой. Даже обыкновенный, белоснежный ханьфу на нём казался олицетворением всей чистоты и невинности. Единственное, чего не мог знать Сяо Синчэнь, так это то, что слепая воришка с улиц вовсе таковой не являлась. То ли даром, то ли проклятьем стал цвет её глаз, но пользовалась А-Цин этим, так сказать, по назначению. Не гнушалась прикидываться слепой, чтобы урвать себе немного денег или же еды. И стыда она не испытывала. У неё в этом мире совсем никого не осталось, и надежда, что заискрила в её глазах при виде такого добропорядочного, честного и душевного человека, немой печалью отразилась в бинтах напротив.       Сяо Синчэнь не хотел, чтобы А-Цин следовала за ним, хотя и не давал прямого отказа. Больше наблюдал за ней, слушал её истории и ругательства в сторону тех, кто косился на них или, в очередной раз, смеялся. «— Два слепца пустились в путь, на какой тропинке им свернуть?» — А-Цин ругалась не хуже базарных мужиков! У Даоджана иногда нервно бровь подёргивалась, хотя, впрочем, со временем он привык к острому языку своего нового друга. Юная дева не была плохим человеком и даже не мешалась ему в дороге. Себе он быстро признался, что она и правда скрасила его странствие, позволила ему вновь ощутить то тепло, от которого он так стремительно бежал. Забота.       А-Цин ни один раз мучилась чувством вины за ложь о собственном зрении, но чем дальше убегали дни, чем ближе они становились, тем тяжелее ей было признаться. Такой хороший и добрый человек поверил ей, позволил ей остаться подле, хотя она знала, что Синчэнь несильно горел желанием делить свою дорогу с кем-то ещё, а вот итог: они, вроде как, стали маленькой семьёй, — порой, в ночи, шептала совесть: семья, построенная на твоей лжи. Неоднократно появлялись порывы, что стоит признаться, раскрыться и тогда… Страх одиночества сковал её в тиски.       Подобные помыслы находили на неё не часто, но всё же бывали, и, стоит отметить, она не любила эти дни. В конечном итоге, несколько месяцев, что они путешествуют плечом к плечу, были наполнены уютом и заботой друг о друге, ведь оба, как никто другой, понимают, что дом это не место, дом — это люди, а счастье… оно в мелочах.       Уголки губ Сяо Синчэня приподнимаются, а сам он благоговейно подставляет своё лицо солнцу. Сегодняшний день также тих и уютен, как и многие предыдущие, снова слышится ясно пение птиц, а на сердце стало спокойнее. Невольно, Синчэнь поддаётся тусклым воспоминаниям о времени, что он проводил на Неизвестной горе. Сколько времени он проводил там, обучаясь, совершенствуясь, открываясь познаниям. Тогда образ его ещё не был таким печальным и одиноким, а в сердце горела твёрдая решительность и стойкое желание основать собственный клан вместе со своим единственным и дорогим другом. Это болезненный укол в сжавшееся сердце. Сяо Синчэнь старается не думать о тех временах лишний раз, ведь нет теперь возможности содрогаться от дерущей душу боли: рядом есть А-Цин, которая, несомненно, начнёт переживать, заметь окровавленные бинты на глазах.       «Она говорила, что слёзы способны вымыть боль и сомнения из сердца, очистить душу от порочных и сомнительных эмоций», — улыбка на губах меркнет, — «какая жестокая ирония, что слёзы мои — кровь».       Не самый приятный процесс: не на взгляд, не по ощущениям. Это просто плата за его грехи, за его вину, за его ошибки. Это всего лишь расплата… — А-а!.. — раздаётся обрывающийся крик А-Цин, и Сяо Синчэнь, отмахнувшись от трудных размышлений, за секунду оказывается возле хрупкой девушки. — Что случилось? Что такое?       Он крепко держит её за руку, словно всматриваясь в напуганное и колеблющееся лицо. Он чувствует, что девушку потрясывает. — Ничего, Даоджан, — А-Цин быстро берёт себя в руки, ведь только что, не совладав с эмоциями, ужаснулась от безобразной находки в придорожных кустах. Сердце её сжалось от волнения и дурного чувства, потому она и решает не говорить юноше о человеке, истекающем кровью. В голове звенит мысль, что это ошибка, что они должны уйти прочь как можно скорее, и, она всеми силами стремится увести Синчэня прочь. — Я просто ногу подвернула, — неловко посмеивается она, — а ведь ты меня предупреждал…       Облегчённо выдохнув, Сяо Синчэнь приободряюще поглаживает А-Цин по голове. Он вовсе не собирается её ругать, лишь коротко улыбается: — Хочешь, я понесу тебя на спине?       Совсем позабыв о кошмаре, что остаётся позади них в траве, А-Цин, на радостях, начинает колотить бамбуковой тростью по земле, приговаривая только: — Да! Да! Хочу!       Она уже только собирается поудобнее забраться на могучую спину Даоджана и расплыться в благодарной улыбке просто за то, что они вообще встретились, как Синчэнь замирает, а А-Цин не понимающе косится на него. — Запах… крови…       Белые глаза девушки округляются, а затем в панике мечутся к телу, что бездыханно скрыто в траве. Сердце глухо замирает в груди, и снова мысль о серьёзной ошибке начинает стягивать голову. — Возможно, кто-то собирается вкусно поужинать, Даоджан, — она старается вести себя как можно естественнее, но обмануть опытного заклинателя ей не под силу. Во всяком случае, не в этом вопросе. Вновь поднявшись на ноги, Сяо Синчэнь двигается в сторону запаха, что нагоняет тревогу, как слышит едва уловимый слухом стон. Он молниеносно оказывается возле умирающего незнакомца, сразу проверяя пульс. — Он же уже мёртв, да? — чуть слышно спрашивает А-Цин, ещё не готовая смириться с поражением. — Давай закопаем его? Придадим земле? — проблема ведь решается так просто! — Живой… — И что ты будешь делать с ним? — А-Цин сдержанна, исподлобья наблюдая за тем, как Даоджан взваливает на свою спину тело незнакомца, жизнь которого вот-вот должна закончиться. Пойди они только на день раньше! А ещё лучше — позже, ну, чтобы наверняка. — Отведём его в город, — спокойно отвечает Синчэнь, крепче хватаясь за ноги незнакомца. Уж он не знает, кто этот человек такой и по какой причине оказался в подобном положении, но знает точно, что его личные моральные принципы не позволят оставить человека в подобном положении. Бросить его сейчас — значит разделить деяния с его палачом или же палачами. В любом случае, пополнять их ряды Сяо Синчэнь не намерен, потому, не проронив больше ни слова, он более уверенным шагом двигается вперёд, прямиком в город, который, совсем скоро, станет их новой обителью на несколько лет.       Даоджан взволнован и обеспокоен, однако внешне не подаёт признаков этих эмоций. Он кратко и сдержанно интересуется у одного из торговцев, нет ли в их городе какого-нибудь заброшенного погребального дома, а затем спешит с израненным туда, к сожалению, точно зная, что ни один постоялый двор не примет их как раз из-за положения его нового спутника. Пускаться в рассуждения о том, насколько чёрствы и несправедливы, порой, люди, Синчэнь не торопится: ему с лихвой хватило этой агонии за долгие годы. Сейчас же он уже опытен в таких вещах, как абстрагирование от людей. Противоречиво, но факт: Сяо Синчэнь посвящает свою жизнь избавлению от нечисти, чтобы люди могли спокойно жить, но делить с ними эту жизнь он не в состоянии. — Неплохой домишка, — присвистывает А-Цин, открывая тяжёлые деревянные двери во двор их нового, временного пристанища. Выглядит оно, к слову, не так уж и плохо! Сам дом находится на окраине города, что очень кстати для таких людей как они — меньше шума, меньше гомона и косых взглядов. Здесь полно деревьев, высокой травы, а главное — свежести, что исходит от глубины ближайшего леса. Это место давно не пользовалось по назначению, да и человека в нём давненько не бывало. Вся его история уже давно собрана в старую шкатулку и убрана на самую верхнюю полку — теперь это обычный дом, с небольшими напоминаниями о былом времени.       Сяо Синчэнь приоткрыл входную дверь в дом, осторожно пронося раненного внутрь. Попросив А-Цин открыть все окна, что она найдёт, чтобы проветрить запыленное помещение, сам Даоджан приоткрывает дверь в небольшую комнатку с кроватью, на которую спешит уложить раненного. Достав из мешочка цзянькунь небольшой пузырёк с травяным снадобьем и лечебную пилюлю, с особой осторожностью Даоджан касается лица незнакомца, пропихивая сначала таблетку, а следом, приподняв голову раненного, заливает немного отвара. — Мне здесь нравится, Даоджан! — стуча тростью, в комнату врывается радостная А-Цин. Её совсем не заботит положение вынужденного спутника, но намного приятнее понимать, что теперь у неё и Сяо Синчэня, худо-бедно, но есть крыша над головой! — Здесь есть ещё одна комната, но в ней я ничего не нашла, ну а окна я все открыла! Я даже наткнулась на посуду! Правда, она, скорее всего, уже вся старая! Но как же здорово! — А-Цин, — мягко обращается к ней Синчэнь, вежливо слушающий её детский восторг, — здесь есть печь? — но заботит его состояние человека, издающего хриплые стоны, чуть слышные, но очень мучительные. Даже в бессознательном состояние искалеченный юноша ощущает немалую боль. — Конечно! Нам будет тепло! — Вскипяти, пожалуйста, воды. Только аккуратнее!       Взгляд белёсых глаз раздражённо косится на окровавленную жертву чьей-то расправы. Желание только одно — дать ему подохнуть как можно скорее. Вот только такой добродетель как Сяо Синчэнь ни за что и никогда не позволит кому-то умереть на своих руках, даже если это будет самый ужасный, самый жестокий и бесчеловечный душегуб на планете!       Сяо Синчэнь чувствует, как негативно настроена А-Цин к незнакомцу, понимает, что эмоции юной девушки сейчас нестабильны, и хоть он не совсем понимает, от чего же его подруга так невзлюбила человека, которого даже не знает, ругать её не спешит. В конце концов, возможно, она уже подустала, да и может быть напугана происходящим. — Да, Даоджан…       Судя по тому, как слабо звучит трость, по которой девушка ориентируется в пространстве, Синчэнь догадывается, что А-Цин сильно расстроена нахождением этого парня здесь. Привыкшая к одинокой жизни, где необходимостью стало выживание, едва ли она так просто откроет кому-то своё сердце. Ему, видимо, открылась из-за общего недуга и из-за того, что Даоджан защитил её. Ну а здесь…       Синчэнь делает глубокий вдох, начиная медленно освобождать от одежды парня, кончиками пальцев исследуя тело на раны и ушибы. Вновь обратившись к своему мешочку, Сяо Синчень достаёт оттуда несколько пузырьков, а также бинты и промывающее средство. Убедившись, что духовные каналы незнакомца в порядке, а золотое ядро не пострадало (хоть и ослабло), что удивительно для столь серьёзных ран, Даоджан осторожно откладывает испачканную одежду в стороны, когда в комнату заходит притихшая А-Цин, крепко держа небольшой таз с кипячённой водой и тряпкой. — Держи…       Синчэнь не просит подругу уйти, позволяя ей поучаствовать в процессе спасения чужой жизни: мало по малу, но он учит её благодетели, учит её состраданию к миру. Сяо Синчэнь рос в другой среде и окружение других людей, потому ему самому не просто пришлось во времена, когда он спустился с горы… Он не осуждает А-Цин, но и понимает, что такие взгляд на жизнь и отношение к ней — ложные.       Открыв один из бутыльков, он добавляет несколько капель пахучего травами средства в горячую воду и только потом обмокает в ней тряпку. С особой тщательностью и осторожностью, Даоджан принимается обрабатывать самые глубокие и серьёзные раны на худощавом, но подтянутом теле. На самом деле, их оказывается не так уж и много, к прмеру, иравмированная нога, но самая глубокая и самая опасная та, что между рёбер. И честно, незнакомцу просто повезло, ведь чудесным образом клинок не добрался до сердца и лёгких, но зато сломал два ребра. Эту рану Сяо Синчэнь обрабатывает с особой тщательностью, смазывая её мазью буквально изнутри, приоткрыв другой бутылёк. И как же хорошо, что он не видит перекошенное в отвращение лицо А-Цин — девчонка-то такое не каждый день видит!       Закончив с обработкой открытых ран, целебную мазь Даоджан наносит и на ушибы, чтобы посодействовать скорейшему их заживлению, и только после этого он начинает бинтовать туловище раненного парня. Завязывает потуже, чтобы инфекция не началась, а потом принимается за лицо, что всё заляпано кровью. На нём ран тоже немного: в основном ушибы, пару царапин, и Даоджан не может видеть лица человека, что находится в омуте его заботы, иначе бы он отшатнулся в неверии и ужасе, но затем, не сомневайтесь, довёл бы дело до конца, не бросив Сюэ Яна в таком положении.       Порой, у жизни чёрное чувство юмора. Сведя двух врагов вместе подобным образом, что один лежал присмерти, а второй — слепец, лишь мастерством своим понявший, что рядом есть кто-то раненный, не способен бросить умирать человека, даже такого как… он. А вот А-Цин, способная видеть всё отчётливо и ясно, но от рождения имеющая такой обманчивый цвет глаз, едва ли знает, кто такой Сюэ Ян, в чём его вина, и какой ад он посеял в душе её дорогого Даоджчана. — А-Цин, ты… — начинает, было, Сяо Синчэнь, как спутник, пребывавший всё это время в беспамятстве, начинает страшно и сильно кашлять. Девушка испуганно дёргается, впервые слыша такие пугающие звуки, а Даоджан помогает парню приподняться, постукивая несчастного по спине. Самые настоящие адские хрипы и звуки сейчас вырываются из уст этого парня, пока не начинает отхаркиваться кровь. — Вот так вот, всё хорошо… — едва заметно, Сяо Синчэнь направляет свою энергию в ослабленные точки чужих энергетических потоков. — Вот теперь правда пахнет кровью!.. — брезгливо морщится А-Цин, прикрывая рот рукой. Вероятно, девушка преувеличивает, поскольку количество крови, может, и не меньше, чем было, но и не стало больше. Всё дело в том, что она видит происходящее. И неудивительно, что А-Цин это отвращает, ведь обычный человек чужд от мира заклинателей и их образов жизни.       Пришедший в себя юноша так и не открывает глаз. Он всё ещё находится в полусонном состоянии, и только застоявшаяся в груди кровь, что так агрессивно устремилась прочь из тела, вынуждает его очнуться от не обретённого покоя. Пока Сяо Синчэнь вновь смачивает ткань в воде, пока начинает вновь обтирать его окровавленное лицо, А-Цин внимательно всматривается в черты лица этого странного и пугающего парня. Он совершенно точно не в её вкусе, однако отрицать привлекательность незнакомца было бы глупо. Аккуратное, если возможно, детское лицо: утончённый подбородок, аккуратный нос с высокой переносицей, длинные, чёрные ресницы — даже завидно становится! — у неё, у девы, и то таких нет. Зато губы у А-Цин пухлее будут, слаще, хотя у этого оборванца они тоже не лишены какого-то притягательного изящества. — …       Губы Сюэ Яна приоткрываются, но кроме хрипа из них не слышится ни слова. Даоджан позволяет себе использовать немного духовных сил, чтобы незнакомец смог таки открыть свои глаза и пробудиться окончательно. Возможно, именно это работает, поскольку глаза Сюэ Яна открываются, а затем, после секундной задержки, парень резко отпрыгивает в угол кровати, болезненно шипя от боли в груди и ноге. С отвращением и чистой ненавистью, он смотрит на спокойное и благородное лицо своего спасителя, отказываясь верить в происходящее. Это шутка какая-то, или он просто решил добить его более изуверским способом? Ненависть Сюэ Яна, в ходе последних событий, возросла до небывалых объёмов. Не лги А-Цин Сяо Синчэню, то могла бы поделиться с ним о том, какая ледяная кровожадность плещется в красных глазах человека, что сейчас похож на загнанного в угол зверя. Его страх вполне очевиден любому зрячему человеку, но среди них зрячих нет…       Даоджан же опасности никакой не ощущает, напротив, снисхождение и печаль за тяжёлую судьбу и страх перед людьми — сколько всего этому парню пришлось испытать, что он теперь вот так вот жмётся от него подальше, наверняка, с ужасом и злобой смотря в ответ. Вряд ли он способен принять простую заботу за таковую… — Тебе лучше не двигаться, — мягко произносит Сяо Синчэнь, начиная не спеша убирать свои бутыльки в мешочек. — Я не собираюсь причинять тебе вреда, но и оставить тебя умирать я не мог, — и это правда. Даоджан ничуть не лукавит, произнося это.       А у Сюэ Яна, кажется, вот-вот случится истеричный припадок. Это что же у жизни за развлечения такие: не считая того, что его предал человек, которому парень верно служил своей жестокостью, так спас его, напротив, человек, едва не подведший его к той самой смерти, от которой, как итог, спас. Но не может же он лгать ему? Маловероятно, что Синчэнь, не видя, узнал бы Сюэ Яна, да и стал бы ему помогать… — Ты… — Сюэ Ян пытается заговорить, но горло буквально отказывается произносить слова чётко и громко, так ещё и голос хрипит и басит так, словно перед Даоджаном сейчас никто иной как дедок, который вот-вот помрёт. Кашлянув пару раз, рвано выдыхая от неприятных ощущений в груди и рту, Сюэ Ян продолжает: — Кто ты такой?..       Взгляд его алых, уставших, даже потувших глаз всё ещё подозрителен и полон пренебрежения. Разумеется, он не доверяет Сяо Синчэню, не собирается расслабляться он и на секунду, спаси этот святой его хоть сотни раз, но если Даоджан и правда не знает о его личности, то это неплохая возможность не только залечь на дно и восстановиться, но и помучать человека, который в Сюэ Яне всегда вызывал особо яркие и противоречивые чувства. Ченмэй всегда умел поразительно тонко и грамотно подстраиваться под любую ситуацию, в которой оказывался. Возможно, этому способствуют его социопатические черты, но для достижения своей цели, есть ли преграды, способные остановить Сюэ Яна?       "С такими ранам я далеко не уйду", — размышляет Сюэ Ян, апатично смотря перед собой, — "тем более, они считают, что я мёртв... Неужто это мой шанс?"       Сяо Синчэнь только собирается ответить юноше, как слышит раздражённый и крайне недовольный голос А-Цин из-за спины. О ней он и позабыл, вернее о склочном характере юной девы. — Глаз нет у тебя или что? Не видишь, да? Как ты смеешь так грубо говорить с тем, кто нёс тебя на своей спине, кто искал место, где смог бы тебя излечить, напоив всякими волшебными штуками? Тебе стоит быть намного благодарней!..       Сюэ Ян, не двигаясь, резко смотрит в сторону худощавой, слепой девушки, что с такой смелостью позволила себе говорить с ним в подобном тоне. Ой, знала бы она, кто перед ней, не иначе бы прозрела! — Ты слепая? — без особого интереса спрашивает парень, продолжая прожигать девушку нечитаемым взглядом. Он холодный и закрытый, но в этих глазах спрятаны явно не положительные эмоции. Сюэ Ян ей не верит — факт. Наличие белёсых глаз не означает стопроцентную слепоту, такие люди уже встречались на его пути. Хотя нахождение этой мелкой дряни рядом с Даоджаном невольно вызывают интерес и раздражение. — А что?.. — А-Цин моментально сжимается, стараясь не показывать угнетения и ужаса, что вызывают в ней взгляд этого парня. — Что ты имеешь против слепых?! — вновь начинает кричать она, хватаясь за руку Синчэня. — Считаешь, что мы чем-то хуже остальных? Так знай! Слепой спас твою жизнь, и грубить ты ему можешь, лишь благодаря искренним и добросердечным стараниями Даоджана!       А-Цин имела полезную черту — чувствовать хороших и плохих людей. Ничем не подкрепляя свои ощущения, она просто знала, кто находится перед ней. Сяо Синчэнь стал для неё спасением и не в плане полного обеспечения и защиты — меньше всего столь бойкую и волевую девушку волновало подобное, а почувствовать вкус счастья от наличия человека рядом, от заботы, которую они проявляют по отношению друг к другу. Они стали маленькой семьёй, а теперь в их чудный мир ввалился незнамо кто, и этот «кто» чертовски опасен!       Слова А-Цин Сюэ Яна не убедили. Он продолжает с подозрением смотреть на неё, но никак не покидают голову мысли о том, что такая девка как она вообще находится рядом с Сяо Синчэнем. Ну а с другой стороны, даже если она и лжёт, и на самом деле способна видеть, она ведь всё равно не знает Сюэ Яна и не сможет рассказать об этом Даоджану. Но подобной милости Ченмэй ей не окажет, — решает он для себя. Наказание за столь наглую и правдоподобную ложь должно быть соответствующим.       Предприняв попытку подняться, с болезненным шипением Сюэ Ян ложится на постель, молниеносно переводя взгляд на притихшего Синчэня. Вероятно, насколько может судить Ченмэй, поведение столь нахальное, тем более от юной девы, ему не по душе, но и воспитывать её он не спешит. — На какое-то время тебе лучше остаться здесь, вместе с нами. Твои раны могут раскрыться, а в худшем случае, ты можешь стать калекой…       Сюэ Ян ещё не принял для себя окончательного решения, на самом деле. Такое вот спонтанное проявление благородства могло бы быть — спасли, ну и спасибо, а теперь время идти своим путём. Но слова, сказанные Синчэнем, вызывают весьма яркий и бескомпромиссный эффект — левая рука Ченмэя машинально сжимается в кулак, а сердце в груди тяжело бьёт по рёбрам, напоминая молодому парню о том, что он уже калека. Стать ещё хуже, чем сейчас, лишиться ещё какой-то части собственного тела… острая боль из детства буквально лупит по вискам изнутри. Взгляд красных глаз снова устремляется к Сяо Синчэню, но в них уже не видны ненависть и ярость. Теперь там удивительное спокойствие и благосклонность. — Хорошо…       Сюэ Ян удобнее устраивается на постели, достойно терпя боль от поломанных костей. — Пока что лучше тебе не вставать без надобности, — вежливо обращается к нему Даоджан, поднимаясь с края кровати, — кости могут сместиться, и заживление пойдёт тяжелее.       Интерес яркой вспышкой загорается внутри Ченмэя, а уголки губ ползут вверх. Он, конечно, наслышан о том, насколько честным и добрым человеком являлся Сяо Синчэнь, но чтобы настолько доверчивым! Изменённый голос позволяет Сюэ Яну оставаться неузнанным, но неужели нет другого способа понять, кто находится сейчас перед ним? Простодушность Даоджана кажется Сюэ Яну весьма забавной. — Неужели Даоджан даже не попытает удачу узнать, кто же я такой и почему в таком состоянии?       Сяо Синчэнь, выкладывая на небольшой столик пилюли, которые Сюэ Ян должен пить, с мягкостью отвечает: — Не вижу в этом необходимости. Я случайно нашёл тебя и волей случая спас. Если у тебя нет желания делиться со мной своими именем и историей, то и мне незачем знать этого. В конечном итоге, хлопот ты мне не приносишь, а как только твои раны затянуться, и ты окончательно встанешь на ноги, наши пути разойдутся, — ведь это настолько просто, правда? Даоджан не видит другого исхода этой истории, вот только Сюэ Ян, с интересом наблюдая за движениями Синчэня, не разделяет его надежд на скорое расставание. В конце концов, разве не он сам настоял, чтобы Ченмэй остался тут? Остальное — детали, учитывать которые Сюэ Ян не обязуется.       Сославшись на сильную усталость, Сюэ Ян забирается под одеяло, блаженно закрывая глаза. Всё же просто поразительно, насколько жизнь благосклонна к нему — пакостнику и босяку, психопату, чьи руки по локоть в крови, но даже это не сравнится с той жестокостью и слепой яростью, что таятся в этом человеке. Вновь и вновь он ускользает от возмездий, от заслуженных наказаний и даже от смерти: будь то враги, бывшие друзья, вероломно предавшие, или случайные спутники — Сюэ Ян во истину любимец судьбы. Даже сейчас, засыпая в своём новом пристанище, он не может перестать удивляться тому, что жизнь на самом деле свела их с Сяо Синчэнем в таком положении. Это шанс, чтобы отомстить и вдоволь развлечься, развалив праведную и чистую душу, или же это способ покаяться и достичь того, чего желают юношеские сердце и душа? Ах, если бы разум и сердце могли работать в тандеме, тогда всё могло сложиться иначе, но… люди отвратительно сложные существа и в попытке упростить нечто и без того простое, они лишь сильнее запутывают и усугубляют.       Сяо Синчэнь, переполненный духом возложенных на него обязательств опеки не только за А-Цин, но теперь ещё и за юного парня, которого он спас от смерти, поддаётся чувствам, которые долгое время отказывался впускать в своё сердце — от себя не уйдёшь. Радостью покалывает, и ведь немного для счастья нужно, когда ты остаёшься собой и следуешь выбранному пути. Сяо Синчэнь уводит А-Цин в небольшую комнату, где вежливо и добросердечно объясняет ей, что единственная кровать в доме должна остаться у израненного юноши, а сама девушка может ночевать в одном из гробов, куда Даоджан обещается постелить соломы и отдать свою циновку, чтобы хрупкая девушка, не обладающая особыми силами, не замёрзла в ночи. Он искренне переживает, что подобная просьба может как-то обидеть её или заставить чувствовать себя плохо, но единственное, что печалит А-Цин, это не покидающее её чувство тревоги, а также собственная беспомощность, в которой она оказалась из-за собственной лжи — ловушка, которую дева выстроила своими руками, в которую попала волей случая, и из которой выбраться ей теперь не позволит Сюэ Ян — любимец судьбы, талантливый заклинатель, травмированный ребёнок и психопат, чьи моральные и духовные ценности вывернулись и трансформировались в нечто иное.       Можно ли посетовать на судьбу, учитывая, какая поразительная своей если не масштабом, то значимостью случайность случилась с ними двумя? Мир, конечно, не столь огромен, но достаточно велик для того, чтобы два человека, что так противоположны, более никогда не пересеклись. Словно в насмешку кажется, будто бы дорога иль тропа не являются путями — направление, которое ведёт лишь к одной точке. Куда бы он не ступил, с какой целью бы не шёл, найти ему суждено того, кто связан с ним вовек. Так как же назвать их встречу: Сяо Синчэнь поступил правильно и мудро, требуя наказания для Сюэ Яна, убившего целый клан, но Ченмэй не просто отомстил Даоджану: он поселил в его душе зёрна вины и удушающего страха. Лишиться глаз, пожалуй, было тяжело, но ничего не сравниться с душевной болью, с сердечной. Исправить ошибки уже невозможно, вопрос только в том, считает ли Сюэ Ян совершённое им ошибкой.