Дом, где тебя ждут

      Июль в Туссенте жаркий и сухой. Ведьмакам, вдоволь изведавшим тупую боль в старых шрамах, ноющих на погоду, этот климат дарует блаженный отдых от пронизывающего холода северных ветров. Это значит — покой и никаких предательских напоминаний о былом от слабого, пусть и закалённого мутациями и сражениями, тела. Геральт этой погоде малодушно рад. Виноград в жару созревает отменный: гармонично сладкий, немного терпкий, по вкусу немного напоминающий чёрную смородину. Цири, заезжающая иногда в гости, больше не пытается подколоть его насчёт «выхода в отставку» и неожиданного увлечения виноделием, хвалит особенно именно такие вина — пряные, немного тяжёлые.       Ветер приносит с собой запахи трав и тёплой выпечки из кухни, где хлопочет над противнями и кастрюлями Марлена, тихое мурлыканье проверяющего работу молодняка Варнавы-Базиля, скрип тележных колёс по дороге.       В сухой июльский полдень одуряюще пахнет лаванда, ей не уступает бурно разросшийся в саду шалфей, тысячелистник и зверобой… Геральт закрывает глаза, расслабляясь в спокойной тени оливы, срывает травинку, остро пахнущую сладковатым соком, суёт в зубы.       Звучат шаги. Походка чёткая, но неуверенная. Сопровождайся они бряцанием доспехов, ведьмак бы непременно решил, что это к нему в гости наведался Пальмерин, но гость ведёт себя подозрительно тихо, даже, как будто, останавливаясь. Нет, слух Геральта действительно не обманывает: шаги затихают, будто в нерешительности.       Разморенный жарой, он потягивается, как кот, одним гибким движением поднимается на ноги и идёт на двор. Надо же знать, хотя бы, кого к нему сегодня привела судьба. Сапоги, за ненадобностью стянутые у оливы, приходится надевать на ходу. Геральт морщится и обещает себе сжечь несчастные куски кожи к чёртовой матери, чтобы не так донимал зной и быстро преодолевает расстояние от сада до крыльца дома. Он уже к нему привык и не запинается мысленно каждый раз, когда произносит это слово.       Во дворе почти никого и нет, кроме редких рабочих, и тем страннее там, в самом его центре, смотрится одинокая фигура, закутанная в несколько слоёв одежды. Колчан, потрёпанная временем красная повязка… Геральт несказанно удивлён, но очень рад: увидеть в Туссенте Иорвета он ожидал меньше всего. Эльф скалится ему в ответ, изображая улыбку, и ведьмак, на секунду замерший, ускоряет шаг. — Сколько лет, атаман, сколько лет, — улыбается он. В глазу напротив мелькают смешинки. — Достаточное время для того, чтобы ведьмак обзавёлся собственным домом, — скоя`таэль важно кивает, оценивающим взглядом окидывая расслабленную фигуру Геральта, — Роскошно. — Да уж не жалуюсь, — отмахивается тот, — Внутри ещё лучше, — добавляет, — Там прохладно.       Глаз Иорвета загорается предвкушением. В самом деле, изверг ведьмак какой что-ли, под палящим солнцем заставлять гостя мариноваться! Они идут к двери, уже услужливо открытой дворецким. Геральт делает несколько распоряжений насчёт гостевой комнаты для эльфа, в глубине души действительно надеясь, что он останется надолго, просит через полчаса подавать обед. Варнава-Базиль понятливо кивает, с участием смотря на завёрнутого в свой балахон Иорвета. Тот осматривается, застряв у коллекции оружия и ловит напряжённым ухом малейший скрип двери.       Геральт запрещает себе сравнивать его с пущенным погреться у камина диким зверем. Тем более, что сам ведьмак вёл себя точно так же в первые месяцы своей жизни в Корво Бьянко. Эльф неловко поводит левым плечом, выдавая опытному глазу застарелое ранение, всё ещё отзывающееся в мышцах фантомной болью. — Я думаю, на оружие можно и потом полюбоваться, — подходит к нему ведьмак, — Про ванну, обед и комнату, думаю, ты слышал, поэтому мне остаётся только показать тебе дорогу.       Иорвет снова щерит в улыбке мелкие ровные зубы и следует за ним наверх.

***

— Надолго в Туссент? — когда они утоляют первый голод превосходным супом из раков, спрашивает эльфа Геральт, — Какими ветрами тебя вообще занесло за Амелл? — Не поверишь, vatt’ghern, — вздёргивает бровь тот, — Я никогда в жизни не планировал здесь появляться.       Теперь он выглядит более спокойным: с наслаждением выкупавшийся в идеальной температуры воде, переодевшийся в лёгкую рубашку и широкие штаны, заправленные всё же в высокие сапоги. Хотя лишним это не назовёшь — ноги в доме мёрзнут, время от времени. — Почему же, — хмыкает ведьмак, неторопливо приступая к восхитительному жаркому с пряностями, — Охотно поверю. Я вот, знаешь ли, тоже, принимая заказ от госпожи княгини не думал, что в награду за его выполнение обзаведусь роскошной винодельней и собственным домом. — И всё же теперь у тебя он есть, — степенно кивает ему собеседник, поддерживая забавляющую их обоих беседу, — В Туссенте жарко, — жалуется он неожиданно. — Середина июля, самый пик, — напоминает Геральт. — Знаю. Травы пахнут опьяняюще.       Они замолкают, наслаждаясь едой. Разлитое по бокалам вино терпеливо ждёт своего часа, спокойное и неподвижное. Ведьмаку хочется расспросить своего гостя о путешествиях, об увиденном в пути. Но вместо этого он внезапно произносит: — Я не верил, что ты погиб. Кто угодно, но не ты. Безвестно сгинуть — не в твоём стиле.       Иорвет замирает от неожиданности, а потом заливается громким хохотом, отражающимся от стен и беспрепятственно вылетающим в распахнутое настежь окно. Он откладывает приборы и утирает выступившие слёзы кулаком, а Геральт смеётся ему в ответ, поддаваясь чарам заразительной веселости бывшего атамана «белок». — Вот уж не ожидал от тебя, Gwynbleidd. От кого угодно, — повторяет он его слова, — Но не от тебя. И что же ты, ждал? — Надеялся, что заглянешь. Ко мне за минувший год столько гостей переездило — не сосчитаешь. Ты припозднился, но это и к лучшему, наверное. Так где тебя носило-то всё это время, кстати?       Иорвет, отпивая терпковатое густое вино, начинает рассказывать. Развенчивает байки, подтверждает в какой-то степени пьяный трёп, говорит обо всём и ни о чём одновременно. О своей «смерти», когда его якобы видели утыканным стрелами, о настоящих тяжёлых ранах, которые он получил на самом деле и отлёживался по укрытиям, надолго пропав из поля зрения людей, отчего и пошли всякие безумные слухи. Морщится, вспоминая о лихорадке и ударе ножа, едва не раздробившем ему плечо. Снова пьёт, одобрительно косясь на бокал.       Геральт не прерывает его, жадно ловя каждое слово. Узнаёт о скитаниях по негостеприимному Северу и о том, как это всё однажды надоедает. Нет, не борьба, ты, vatt’ghern, не подумай. Рутина. И, может быть, действительно немного хочется мира и покоя.       Голос у эльфа отчаянно безэмоционален и ровен. Иорвет не хочет вспоминать дурное, не хочет, чтобы старый товарищ видел его слабость, а потому делает паузу, возвращаясь к немного остывшей еде и восполняет истраченные на воспоминания силы. Ведьмак не торопит его, рассказывая о том, какой путь с их последней встречи прошёл он. Вспомнил о Цири, упомянул вскользь об Охоте. Принялся увлечённо расписывать нравы Туссента и здешних монстров, которые растут в плодородном краю будто на дрожжах. С теплотой отзывается о совершенно неожиданной новой встрече с Регисом и тихом кладбище Мер-Лашез, где они с вампиром распивали в особенно звёздные ночи мандрагоровую настойку. Признаёт, что заказ он, на самом деле, провалил, потому что после всего того, что они с другом раскопали в этой истории, винить высшего вампира у него получалось только в нападении ночью на Боклер. — Да и там в большей степени виновата была княгиня, — полушёпотом, со смешливыми искрами в глазах делится он, глядя на совсем оттаявшего гостя, — Только ты никому не говори, это государственная тайна! — Ну как ты мог так обо мне подумать! — притворно обиженно тянет Иорвет, с нетерпением ожидая продолжения истории и они снова заливаются смехом, — Расскажи о своём доме, — просит потом он, когда после обеда, оба сытые и разморенные, выходят в сад, направляясь к развесистой оливе, любимице ведьмака.       Геральт подмечает, что в спрятавшемся от него изумруде мелькают, мгновенно сменяя друг друга, светлая зависть, тихая радость и лёгкая тоска. — Так заметно? — спрашивает он. — Ты бы в зеркало почаще смотрелся, Геральт. Тогда и сам бы понял, — закидывает руку за голову эльф, — Ну, рассказывай уже.       Он рассказывает. О том, как сначала по привычке выезжал искать работу, не отделавшись от ощущения нереальности всего происходящего, как потом медленно начал осознавать, что на самом деле очень устал мотаться по большаку, да и вообще, климат, старость… Приехал обратно. Чтобы отвлечься, решил сделать ремонт, собственноручно побелив стены, поменяв крышу, закупив новую мебель… Ну и всё, что имеет к ремонту отношение, всех хлопот не упомнить. Винодельня всё больше становилась его домом, чем наградой Анны-Генриетты за проваленный заказ. Он разбил сад с лекарственными пряными травами да и просто с неприхотливыми цветами, которые в изобилии водятся на полях и лугах, немного занялся вином и теперь не пьёт никакого другого, кроме своего. — Про вино это ты правильно сказал, — отзывается Иорвет, — Я бы такое тоже ни на что не променял. — Это да. Июль в этом году особенно сухой, — сапоги заброшены куда-то в сторону, — Цветы пахнут резко, пряно. Так, как нужно. Вот он какой, мой дом, атаман.       Гость улыбается. — Мне этот июль на самом деле напоминает тебя, — продолжает Геральт, — Жара, сухость, резкость. И вечный запах трав. Не подумай, не жалуюсь. Только это уже так привычно, так пахнет домом. Кажется, мне суждено всё-таки стать ведьмаком, что, добровольно сойдя с Пути, умрёт от старости. Это… Как бы сказать., даже, в некотором роде, приятно. — Тебе до смерти, как луже до моря, — внезапно перебивает его Иорвет, рывком поднимаясь, — У тебя есть дом, виноградник, твой старый сад. Тебе нравится этот июль и ты больше не потерян в этом мире. Нет, ведьмак, такие не умирают. Умирают такие, кто этого счастья лишён.

***

      К вечеру, когда жара спадает, они идут прогуляться к винограднику. Берут по грозди налившихся соком тёмных ягод и наслаждаются мягким вкусом, неторопливо ощипывая каждый свою веточку. Спрашивают у встретившихся им рабочих о прогнозах на август и те обещают, что в самом начале винные сорта можно будет собирать. — Так ты надолго? — снова уточняет ведьмак. — Не знаю, — честно отвечают ему, пожимая плечами, — Отдохну, наверное, и пойду скитаться по свету дальше. Такая уж судьба. — А не хочешь тоже остаться? Дом, витражи, эльфские легенды…       Иорвет вздыхает. — Не для меня это всё, Геральт. А если и так, то слишком много незаконченных дел у меня накопилось, чтобы так просто от них отказаться.       Так проходит неделя, другая. Иорвет с увлечением копается вместе с ним в саду, смеётся, играет на флейте, всё острее пахнет травами и всё здоровее выглядит. Исчезает его болезненная худоба и пропадает из блестящего изумрудного глаза затравленный дикий всполох.       А потом вдруг всё чаще начинает коситься на небо, словно птица, чующая приближающуюся осень. Говорит однажды: — Надо идти. Пора, Gwynbleidd.       Ведьмак его держать не пытается. Знает — так нужно. Помогает собраться в дорогу, дарит верного друга — кровную кобылу, резвую, как ветер — снабжает провизией и восполняет запас стрел. Они не умеют прощаться, поэтому просто стоят во дворе, тихо разговаривая и наслаждаясь летним теплом. Ощущением правильности, спокойствия.       Приводят осёдланную Куэ. Ведьмак треплет эльфа по плечу, отсылая понятливого конюха.       Думает: «Оставайся. У каждого должен быть дом.»       Но вслух произносит совсем другое: — Как надумаешь вернуться, помни: в этом доме ты всегда желанный гость. Я буду ждать.       Иорвет улыбается, кивает, запоминая обещание. Берёт под уздцы тонконогую гнедую и разворачивается к воротам. — Может быть и вернусь, — отвечает он, легко взлетая в седло. Пришпоривает лошадь.       И растворяется в жарком туссентском июле, поднимая за собой клубы сухой пыли.

***

      За окном небо затягивают светлые облака. Начинается снег: крупинки маленькие, легко опускаются на землю, укрывают снова Туссент, зимой превращающийся в какое-то невообразимое чудо. Метель начнётся, только нескоро. Вторая половина января в княжестве ласковая.       Геральт не ждёт гостей, но слышит хруст тонкого слоя свежего снега под неподкованными копытами и выходит во двор, едва натянув сапоги и набросив на плечи тёплый плащ.       У крыльца неторопливо спешивается с гнедой кобылы Иорвет. Ловит на ладонь снежинки и треплет верную подругу по шее. Замечая хозяина дома, он улыбается ему: без боли, без зависти, но с невыразимой теплотой. — Здравствуй, Gwynbleidd. Ты говорил, что будешь ждать. — Я ждал. Здесь тебя всегда ждут, Иорвет.