***
Когда этот трудный и выматывающий день подошел к концу, Даниэль почти не заметил, он не обращал внимания на то, что все в отеле стихли еще несколько часов назад, а сам он просидел за барной стойкой, играя в карты и даже пытаясь разгадать несколько секретов фокусов Хаска. Пусть ему это и не удалось, это было забавным и вызывало легкую улыбку на его губах. Когда Хаск окончательно устал с ним возиться и был еще достаточно трезв, чтобы самостоятельно вернуться в комнату, Даниэль лишь проводил его взглядом, заставляя колоду карт исчезнуть. Улыбка сошла с его лица, а уставшие веки наконец-то смогли закрыться дольше чем на несколько секунд для моргания. Он закрывает руками лицо, проводя ими, чтобы помассировать глаза, когда чувствует, как его тело напрягается, а уши дергаются в сторону постороннего звука где-то слева от него. — Аластор. — он без труда узнает шевеление тени, чей веселый отблеск с звериным оскалом замечает на шкафу с алкоголем за стойкой бармена. — Даниэль, мой дорогой, как поживаешь? — Аластор говорит с помехами, наклоняя голову, чтобы оценить то, как изменился этот мальчишка. Он замечает его общую усталость, что только веселит радиодемона. За те семь лет, что они не виделись, его «сын» так и не поменялся. Все тот же наивный взгляд, которым он смотрел на других, и который Аластор замечал, наблюдая за ним весь вечер из тени, после, конечно же, ссоры со своим бывшим любовником. Все та же напускная уверенность и лживая улыбка без зубов. Как будто бы Аластор и не уходил на семь лет — Даниэль все тот же наивный и глупый мальчишка, коим он и был семь лет назад. — Все в порядке, не жалуюсь. — Даниэль сдержанно улыбается и кивает, не желая говорить с Аластором, но и считая грубым просто игнорировать его. Пусть технически Аластор и был его родителем, они были едва ли знакомы — старший демон никогда не вел себя с ним так, как обычные родители, Аластора корежило, когда Даниэль в детстве пытался его обнимать, его раздражал смех или плач, вопросы от ребенка, весь Даниэль его раздражал, потому что Аластор никогда его не хотел, и полюбить не смог. Для него Даниэль был лишь побочным эффектом его коротких отношений с Люцифером, а ребенок — чертова ошибка и прихоть короля, до которой ему нет дела. — Вижу у тебя тоже все хорошо, Аластор. — О, да, это просто прекрасно, не видел столь ошеломительного падения уже очень давно. — Аластор оживился, разведя руки и посмеявшись с помехами, наблюдая за реакцией «сына». Тот смотрел на него все с той же мертвой улыбкой и никак не собирался как-то комментировать его слова. Это раздражало, почему этот ребенок ведёт себя так, словно ему больше нет дела до него? Он ведь так хватался раньше за малейшую возможность увидеться с ним, какого черта он не даёт Аластору того восхищения, которое он так жаждет получить от любого существа? Как бы сильно от ребенка он не отмахивался, но его слепая преданность и послушность, его искренний интерес к его персоне, так сильно грел душу, что Аластор не мог не наслаждаться этим. Ему нравилось то восхищение в глазах ребенка, которое он замечал, ему нравилось, что кто-то мог слушать его истории с интересом, пусть этот ребенок ничерта не понимал ни в крахе фондового рынка в 1929, ни в искусстве, он с измученным видом хвалил оленину и его джамбалайю, когда по его детскому лицу было видно, что она ему омерзительна. Зато ребенок постоянно делал то, что Аластор терпеть не мог — Даниэль все время пытался привлечь его внимание к себе, все время в детстве что-то лепетал, пытался ухватить его за одежду или ноги, пытался взаимодействовать с его тенью, постоянно играл с этими омерзительными плюшевыми игрушками в виде собак и никогда его не слушал. — Выпьешь? — вместо этого спокойно предлагает Даниэль, рассматривая те бутылки, которые остались в баре, чтобы щелчком пальцев одну из них перенести ближе. Ему не шибко хотелось вести еще один диалог с натянутой на губы улыбкой, но, видимо, придется. Аластор сужает глаза, ища подвох в действиях ребенка, но не находит его. Даниэль спокоен, тень на него не скалится, в выпивке не было ничего подозрительного, ведь Даниэль взял ее из бара, да и она была закрыта, так что и беспокоиться не о чем. Поэтому демон лишь подходит ближе, садясь через стул от ребенка, пальцами подцепляя бутылку, открывая ее и материализуя себе стакан, считая пить из горла неприличным.***
Воспоминания о своем кратковременном романе с королем Ада не были для Аластора чем-то постыдным или унизительным — ему было забавно, он получил много внимания от двух главных персон в Аду, пусть оно исчезло семь лет назад, но произошло это по его инициативе. Они познакомились давно, больше двадцати лет назад, почти в то время, когда Аластор только прибыл в Ад. Радиодемон сразу понял, чем нужно брать в Аду — силой, ему нужно было дать понять другим оверлордом, демонам, грешникам и всем, что с ним лучше не связываться. С помощью сделок с демонами Вуду, которые он заключил при жизни, с помощью тех жертв, которые он преподнес богам Вуду ещё при жизни, после смерти он остался у них в милости и ему было не сложно за одну ночь доказать всем, что лучше к нему не приближаться. Конечно же, ночь — слишком сильное заявление, как минимум потому, что в Аду нет понятия «дня» и «ночи», там всегда мертво-красное небо. Аластор завоевывал себе место долго, развлекаясь и играя со своими жертвами, наслаждаясь их криками, которые он пускал по радио, чтобы никто не смел даже сомневаться в его силе. Он был безумно счастлив слышать, с каким страхом начали отзываться о нем те, кто раньше мечтал задавить его как мелкую сошку. Не описать словами, какое жгучее тепло разливалось в его груди, когда он слышал страх в голосах демонов и грешников, которые боялись пасть его следующими жертвами. Познакомились они на, если его можно так назвать, балу, который раньше создавали для оверлордов, как нейтральную территорию для обсуждения накопившихся вопросов, с выпивкой, закусками, легкой музыкой, более старшим оверлордам вроде Кармилы и Зестиала нравилось подобное, да и Аластор не был против такого. Прекрасного вида интерьер без лишнего нагромождения, приятная музыка на любой вкус, тут иногда даже крутили нечто похожее на джаз, приятная на вкус выпивка и закуски, тут даже были мясные закуски и несколько человеческих заготовок для оверлордов-канибаллов. Аластору нравилась здешняя атмосфера — никто из оверлордов не пытался как-то возвысить себя в глазах других, их разговоры сводились к чему-то тривиальному, и все это напоминало больше какой-нибудь бал, какие были на Земле с сотню лет назад. Аластор не знал, чем так уж заинтересовал короля Ада, но такое внимание ему льстило. Люцифер подошел к нему, когда сам Аластор отвлекся от разговора с Рози. Он отвлекся буквально на секунду, чтобы заменить свой пустой бокал с виски, на полный, когда заметил рядом с собой Люцифера, который оглядывал его заинтересованным взглядом. Он не выглядел так, словно бы пришел сюда случайно — он явно не одну минуту сидел рядом и оглядывал Аластора, ведь тот чувствовал чужой прожигающий взгляд, но тогда, что ему нужно? Аластор прищурился, пытаясь понять, что могло понадобиться королю Ада от него или от Рози, хотя, к последней он не проявлял никакого интереса, да и она быстро шепнула ему на ухо, что хочет поболтать с Зестиалом и скрылась между колоннами и столами с закусками. — Не ты ли тот радиодемон, о котором столь много слухов за последнее время? — Люцифер интересовался как бы будничным тоном, словно бы он не был заинтересован в собеседнике, но Аластор видел, что его выдавало — его невербальные жесты говорили сами за себя. Аластор привык видеть этот интерес в глазах других, взгляд янтарных глаз Люцифера не был наполнен какой-то злобой, опасением или лицемерием, нет, чистый интерес к его персоне, что так подкупало Аластора. Ему хотелось чтобы о нем знали, чтобы о нем говорили, чтобы уважали и боялись, и чем не прекрасно быть в благосклонности у самого короля Ада? — А вы хотели что-то обо мне узнать, ваше величество? — придвигаясь ближе и слегка склоняя голову, с привычной улыбкой, растянутой на его лице и хитрым прищуром глаз, спросил Аластор, хотя понимал, что ответ положительный, иначе, Люцифер бы к нему и не подошел. О короле Ада он знал мало, но предполагал, что раз он не сменялся тысячелетиями, должно быть был сильным противником, ссорится с которым не стоило, если не хочется нарваться на проблемы. — Это сколько же грехов нужно принять на душу, чтобы за такое короткое время стать оверлордом, имя которого крутится у большинства на языках? — тон был сладким, почти тягучим и ощутимым, Люцифер словно заранее знал, за какие нити души можно потянуть, чтобы на лице его собеседника расплылась не такая уж и наигранная улыбка. Аластор всегда до чертиков любил похвалу и интерес к его персоне — он обожал слушать свой голос и видеть интерес других людей на его истории. Пусть при жизни он и работал лишь на радио, где он не мог видеть интерес людей к его историям, но он был радиозвездой, люди любили его голос, любили истории, которые он читал, и эту их отдачу сам Аластор просто обожал. Он привык быть в центре внимания, его мама души в нем не чаяла и все внимание он всегда тянул на себя, он не боялся публики или высказывать свою точку зрения, ему всегда было плевать, что о нем подумают и он любил любое внимание, которое на него было обращено. Это восторг? Просто замечательно. Это гнев? Еще лучше, заставлять человека еще сильнее злиться, когда он и так почти на пределе — самое забавное зрелище. Это грусть? Что же, это не то, что он ожидал, но и успокаивать не близкого человека, которого он расстроил, он не будет. Близкого тоже не стал бы как минимум потому, что не считал кого-то из своего окружения настолько уж близкими и нужными ему, чтобы успокаивать их. Но свою маму, если та была в печали, он всегда обнимал и старался успокоить, пусть это и было редким явлением. Убивать ему тоже нравилось — наблюдать за тем, как гаснет жизнь в глазах его жертв, как прекрасный алый цвет их крови окропляет их одежду, лица, конечности, иногда попадая и на самого Аластора, было настолько изумительно, что не передать словами то, какую бурю эмоций испытывал Аластор при каждом убийстве. Это был чистый восторг, прилив адреналина и желание увидеть больше страдания и боли на лице своей жертвы, ему нравились эти зареванные лица, заикающиеся просьбы не убивать и пощадить, нравился этот забавный, жалкий вид этих жалких тварей, которых он убивал лишь по своей прихоти. Он не мог вспомнить, по какой конкретной причине начал убивать, возможно, ему просто было скучно и интересно, насколько быстро его смогут поймать. Оказалось, вообще не могли — он делал все, чтобы не оставлять следов и это помогало, он не прокалывался на мелочах, как идиот, и это помогало, он забавлялся, рассказывая на радио об очередной жертве серийного маньяка и едва подавлял в себе порывы сарказма и издевательств, чтобы не выдать себя в эфире. Магия Вуду была ему интересна всегда — она завораживала, притягивая к себе своей опасностью и чернотой, в которую хотелось погрузиться. Это было чем-то вроде экспериментов — когда он не был особо погружен в эту религию, предполагал, что, как и для любой темной магии, нужна будет человеческая жертва. Поэтому одно из тел своих жертв он решил принести в жертву, стараясь следовать «общепринятым правилам», если их можно так назвать. Аластор соорудил небольшой алтарь, положил на него труп, обвел свой алтарь алой кровью жертвы, нарисовав лишь несколько символов Вуду, которые успел найти в книгах — информации об этой религии было в принципе очень мало, поэтому информацию он собирал по крупицам. Конечно же, ничего не произошло, не было как в сказках, что круг магическим образом засветился, символы заалели, жертва взмыла вверх и исчезла во тьме, а перед Аластором возник один из богов Вуду, вообще не так. Аластор сидел в тишине около начинающего гнить трупа, слушая лишь тихий звук горения свечей, которые он также расставил по кругу, и ничего не происходило. Вообще ничего, поэтому, подождав хоть каких-то изменений около десяти минут, Аластор разочарованно вздохнул и стащил тело с алтаря, чтобы после закопать его где-нибудь неподалеку в лесу, подальше от чужих глаз. Свечи он забрал с собой, нарисованный на земле кровью круг, засыпал обратно, чтобы не было заметно, разломал, наскоро собранный алтарь, да и думал бы забыть про это поклонение богам Вуду с глупыми жертвоприношениями, если бы не вычитал, что требуется использовать трупы животных, а не людей. Точнее, даже не сами трупы животных, которые бы просто лежали и воняли на алтарях, а те блюда, которые сам человек приготовил бы из этого животного. Что же, это было еще интереснее. — О, ваше величество, о своих грехах я могу говорить часами. — не приврал он, ухмыляясь и видя, что собеседника это не смущает, не пугает и не настораживает. Люцифер все также продолжает улыбаться и смотреть на него с интересом, как и последние пять минут. — Что же, у меня есть несколько лишних часов. — улыбается Люцифер, делая глоток вина из своего бокала, добавляя более томным голосом с блеском в глазах и широкой, расползшейся по лицу, ухмылкой. — И мне как раз нужен собеседник.***
Предложение о больших отношениях, чем просто между начальником и подчинённым, показалось Аластору странным. Это произошло не мгновенно, скорее постепенно — Люцифер приглашал его в свой дворец, рассказывал какие-то истории, делал небольшие подарки, закрывал глаза на какие-то его мелкие выходки и скорее всего переход на новый уровень их отношений был закономерным, но. Но Аластору это было не нужно, о чем он сразу сообщил — он не считал нужным это скрывать, ибо, притворись он, что влюблен в короля Ада, это вызвало бы больше проблем, чем его отказ. Он не собирался строить семью с королем Ада или какие-то более крепкие, романтические или сексуальные отношения, он в этом не заинтересован. Ему не нравится плотские утехи, он не получает от них никакого удовольствия, он не любит быть привязанным к одному человеку, потому что это глупо, да и не видел он никогда себя примерным семьянином. Люцифер на его слова рассмеялся — конечно, сначала с минуту посмотрев на него удивлённо, а после рассмеявшись так, словно слова Аластора были лишь забавной шуткой. Когда Люцифер, вытирая пальцем выступившие от смеха слезы на глазах, все же успокоился, то пояснил, что никогда и не собирался строить с Аластором семьи, его больше интересовало его тело и душа, ему была интересна личность Аластора, но на что-то большее, чем долгие разговоры или секс, Люцифер тоже не был готов. Хотя, раз уж Аластору неприятен секс, они могут обойтись некоторыми фетишами без проникновения, все же удовольствие можно получать не только от звериного спаривания. Лилит часто была занята, разбираясь с делами Ада, пудря мозги демонам насчёт выступления против Рая, да и вообще просто наращивая силу Ада, поэтому на супруга у нее времени почти не оставалось. Они вроде все также любили и ценили друг друга, пусть и на расстоянии, пусть отношения между ними и стали значительно холоднее, нежели раньше — теперь Лилит не любила проявления их любви на публике, часто прерывала Люцифера посреди его рассказов и планов на то, какую уточку сделать, они заметно отдалялись друг от друга, пусть и не собирались в ближайшем времени это как-то обсуждать или изменять. Люцифер мог понять усталость Лилит от этого всего, пусть это осознание и было болезненным, он предложил им немного отдохнуть друг от друга, а после уже решить, как исправить их отношения. Для него это было больным, ведь он искренне любил свою жену и не хотел чувствовать холод от нее, поэтому он был готов пойти на что угодно, только бы их отношения стали такими же, какими они были раньше. Лилит согласилась с тем, что они оба могли устать друг от друга за столько тысячелетий, и спокойно объяснила, что ревновать или обижаться, если Люцифер найдет кого-то на стороне, не будет. Его отношения с Аластором были достаточно приятными и установленными, в какой-то мере даже очень спокойными и умиротворяющими. Они оба знали, что не зайдут слишком далеко, чтобы потом жалеть об этом, они оба не питали друг к другу каких-то более крепких чувств, чем простая выгода и интерес. Аластор не переступал черту, не выводил короля Ада из себя, пусть и позволял себе лёгкие подколы, Люцифер в свою очередь не переступал черту в их отношениях, не настаивая и не заставляя Аластора делать то, чего он не хотел. Например, Люцифер никогда и не заставлял Аластора ложиться под него, ведь они сразу обговорили то, что радиодемона это не интересует, но это не мешало Люциферу проявлять к мужчине физические знаки внимания. Люцифер ненавязчиво клал руку на руку Аластора, когда они сидели за столом, трапезничая и о чем-то беседуя — Аластор не возражал, он даже внимания не обращал порой на такую незначительную вещь, продолжая с интересом рассказывать о том или ином событии на кольце. Иногда Самаэль приобнимал его за талию, или касался плеч, чтобы убрать с них несуществующую пыль, или случайно касался своей рукой, руки Аластора, когда они просто шли рядом. Прикосновения Люцифера не были настолько уж отвратительными и навязчивыми, чтобы Аластор считал нужным их избегать, наоборот, они не были настолько уж мерзкими, как у других грешников или оверлордов. Люцифер не пытался его подчинить этими прикосновениями, не пытался удержать, они были легкими, ненавязчивыми и почти неощутимыми, в какой-то степени очень даже приятными. Аластор не то, чтобы привык к этим прикосновениям, но, тем не менее, они стали чем-то неотъемлемым за очень короткий срок. Люцифер касался его почти всегда, когда они были вместе и радиодемон больше не дергался и не пытался уйти от прикосновений, наоборот, иногда стал переплетать их пальцы, если их руки оказывались рядом, сам стал чаще касаться Люцифера, что тому явно нравилось, пусть понять это можно было лишь по его взгляду. Такому искреннему, восхищенному и почти влюбленному. Почти, потому что все их отношения — фальшь с самого начала. Легкие поцелуи в щеку, подбородок и нос, переходящие на шею, не были такими уж неприятными, как Аластор ожидал. Люцифер не спешил и не давил этим, не пытался моментально вызвать у Аластора какую-то реакцию и не ожидая, что он моментально начнет задыхаться от таких простых действий. Его поцелуи были легкими и нежными, а мягкие движения рук, которыми он оглаживал шею демона, распутывая его бабочку своими длинными пальцами, не были такими уж мерзкими, как Аластор думал раньше. Поглаживающие движения руки, после того как Люциферу удалось разделаться с его бабочкой, перешли на его ключицы, пока свободная рука медленно и тягуче расстегивала пуговицы алого пиджака и рубашки, оставляя полы свисать с тела по бокам, медленно, словно разворачивая любимый подарок, обнажая чужой торс. Люцифер не оставлял засосов и не кусал сильно, сдерживая себя от чего-то животного, что возилось неприятной змеей внизу живота. Аластор не мог сказать, что эти легкие, щекочущие кожу прикосновения, были настолько уж неприятными, скорее очень непривычными, особенно от другого демона. Прикосновения были теплыми, потому что руки у Люцифера, даже без перчаток, казались иррационально почти горячими, вызывающие легкие мурашки, по сравнению с легким холодом комнаты. Аластор не совсем понимал, куда следует деть руки, отталкивать Люцифера не хотелось — они обговорили этот момент, и все сейчас происходило по согласию, а из-за его непонимания происходящего он не мог останавливать все. Конечно, он мог, но это было бы глупо, да и все не так уж и плохо. Ощущения были непривычными, поэтому Аластор не знал, как себя вести — его дыхание против его воли словно начало замедляться и становится каким-то тяжелым, телу было жарко, несмотря на то, что окно в комнате, где они сидели, было приоткрыто. Аккуратные поцелуи и легкие задевания кожи зубами вызывали лишь волну мурашек и учащенное дыхание, непривычное тепло, которое распространялось по телу и спускалось куда-то ближе к низу живота. Люцифер дорожкой из поцелуев от подбородка до торса Аластора, не забывая одной рукой поглаживать его торс и спину, вторую свободную руку переплетая с рукой партнера, легко впиваясь ногтями в чужую кожу. Люцифер внимательно наблюдал за чужой реакцией, пусть и из немного неудобной позы, но он замечал лёгкий румянец на чужих щеках, замечал участившееся дыхание, что было видно и по вздыманию грудной клетки, чувствовал как повышается температура тела, и это не могло не вызывать улыбку. Люциферу было приятно не столько от собственного возбуждения, сколько от того, что он такими простыми действиями мог вызвать у кого-то такую реакцию. Конечно, Аластор не стонал громко его имя, не был невероятно красным и смущенным, не пытался его оттолкнуть, но все равно его слегка растрёпанный вид и более частое дыхание, которое явно не было повседневным атрибутом, заставляло улыбку появится на лице. Потихоньку руки стали спускаться к брюкам, поглаживая паховую область радиодемона через ткань, пока Люцифер поднялся на ноги, наклоняясь ближе к чужому лицу и оставляя несколько поцелуев на щеках и ближе к губам, прислоняясь к телу Аластора полностью, свободной рукой лаская чужое мягкое ухо. — Это не слишком для тебя, оленёнок? — пусть Люцифер ещё ничего и не сделал, кроме легких поцелуев, укусов и поглаживаний, для Аластора, у которого вообще никакого сексуального опыта не было, это могло оказаться слишком. Слишком много ощущений, слишком жарко, непривычно или страшно, Люцифер понимал. Лёгкий поцелуй в место около уха и улыбка Люцифера сопровождались его не замедлившимся движением руки, которой он уже начал расстёгивать ширинку на чужих брюках и приспускать боксеры. Аластор лишь мотает головой, неуверенный в том, что сможет дать внятный ответ, а это бы сильно подбило самооценку. Люцифер на это лишь легко усмехается, пальцами проводя по волосатому лобку мужчины, прежде чем дразняще провести пальцами по всей длине еще не полностью возбужденного члена. Следовало бы стянуть брюки, чтобы было удобнее, но Аластор сам не догадался бы приподняться, чтобы облегчить партнеру задачу, поэтому приходилось игнорировать какие-то мелкие неудобства. В крайний раз поцеловав радиодемона в челюсть, Люцифер, мягко проводя рукой по длине чужого члена, опускался на колени, целуя торс демона с небольшими промежутками, прислушиваясь к какому-то невнятному то ли всхлипу, то ли чему, вырвавшемуся из чужого рта. Люциферу не было стыдно стоять перед кем-то, кого он желал и кому он искренне хотел доставить удовольствие, на коленях, он не раз стоял на коленях перед Лилит, когда она хотела разнообразить их сексуальную жизнь, так что это в какой-то мере было даже привычно. Аластор едва не задохнулся от непривычных ощущений, когда Люцифер провел языком по его члену, не забывая проводить рукой по нему, отодвигая крайнюю плоть. Не особо понимая, что он делает, пусть и стараясь сохранять большую часть рациональности, Аластор отнимает руку ото рта, которую до этого прислонил к нему, даже не особо понимая для чего, кажется, он хотел заткнуть свои непонятные звуки. Рукой он дотягивается до волос Самаэля, пальцами проводя по ним, чтобы позже вцепиться пальцами сильнее, когда Люцифер обводит языком головку члена, беря немного дальше, также быстро отстраняясь и оставляя несколько поцелуев по всей длине, словно бы издеваясь. Люцифер с улыбкой и прищуром глаз наблюдает за чужой реакцией — за краснеющими щеками, за тем как Аластор, осознано ли, прикусывает губу, стараясь заглушить то хныканье и хриплые вдохи, которые срывались с его приоткрытых губ. На лбу радиодемона выступил пот, который тот даже не пытался стереть рукой, кончики волос начинали путаться, а уши были более прижаты к голове, чем раньше. Чужая рука в волосах ощущалась приятной тяжестью и дополнением, так что Люцифер даже наклоняет голову к ней ближе, ластясь, пусть Аластор и сжимает его волосы сильнее, когтями впиваясь в кожу головы, пусть и не настолько больно. Спустя несколько секунд медленных движений пальцев вверх вниз, Люцифер вновь приближается, стараясь максимально прятать зубы за губами, чтобы не доставлять боли партнеру. Он провел языком несколько раз от основания до кончика, свободной рукой лаская чужие яички, прежде чем взять чужой, более возбужденный, благодаря его манипуляциям, член, в рот. Люцифер быстро несколько раз обвел языком головку, прежде чем начать медленно, постепенно ускоряясь, двигать головой вверх-вниз, с каждым разом стараясь взять член в рот глубже. Пусть это и не сильно получалось из-за рвотного рефлекса, заставляющего отстраняться и переводить дыхание, Аластору явно нравилось то, что он с ним делал. Аластор позволял себе более громкие звуки, переходящие в стоны, его рука в чужих волосах словно бы еще сильнее натянула их, доставляя дискомфорт коже головы. Сам он неумело, но явно желая получить больше новых, приятных ощущений, двигал бедрами навстречу, стараясь загнать свой член глубже в глотку Самаэлю, что было еще одной причиной, по которой Люциферу приходилось чаще отстраняться. На его торсе появилось несколько небольших капель пота из-за растущей температуры тела, волосы растрепались еще сильнее, когда Аластор проводил рукой по лицу и волосам, словно бы они мешали ему, лежа на одном месте. Люцифер чувствует, как спустя время член его партнера напрягается, приближаясь к эякуляции, поэтому мужчина в последний раз быстро обводит головку языком, касаясь кончиком языка ее нижней части, доводя Аластора до кульминации рукой. Радиодемон в это же время дезориентирован и слегка заторможен, ощущая чужую руку на возбужденном, готовом кончить, слишком чувствительном члене, не понимая, куда себя деть от этих ощущений. Ему было жарко, было ощущение, словно все его тело горело, и избавиться от этого жара он не мог, перед глазами все начинало плыть — не размывалось на круги, но становилось более туманным, словно бы его зрение упало на единицу или немного больше. Он застонал на тон громче, двигая тазом, чтобы толкнуться в чужую руку для большей стимуляции, кончая и видя перед собой лишь темный потолок, запрокидывая голову. В основном сперма попала на пол, и лишь несколько капель попали на щеку Люцифера, но он их сразу же смахнул, вставая и томным взглядом наблюдая за тем, как Аластор приходит в себя. На удивление приятного вида зрелище, а на этого олененка у него еще есть планы, да и сам он еще не удовлетворен физически, так что ночь обещала быть интересной.