Цена выживания

      В сопровождении группы вооруженных миротворцев и наших менторов мы направились к железнодорожной станции, где уже стоит новенький капитолийский скоростной поезд. Перед глазами то и дело мельтешат корреспонденты и операторы с громоздкими камерами, стараясь заснять крупным планом каждый наш вздох. Всё это напоминает мне кадры задержания преступников, которых под охраной ведут на казнь. Да и, честно говоря, мало чем мы сейчас отличаемся от них.       Как только мы оказываемся внутри поезда, очередные двери отрезают меня от прошлой жизни. Состав тут же трогается и за считанные секунды ускоряется до таких скоростей, о которых я никогда раньше и не думал. Самое быстрое, на чем я до этого ездил, был старый автобус, на котором нас возили на школьную экскурсию по промышленным предприятиям дистрикта – показывали наше будущее место работы. Хоть работа в нашем округе есть и другая, но большинство всё равно пойдет на гидроэлектростанцию. Я скорее всего унаследовал бы мамину столовую, ведь мне всегда больше нравилось готовить, нежели эксплуатировать и налаживать электроприборы. Теперь же этот скромный бизнес останется на плечах бедной матери, которая наймет несколько бедных ребят и постепенно обучит их всему тому, чему когда-то научила меня.       Веста, которая всё это время находилась сзади, легкими, но настаивающими касаниями подталкивает нас внутрь вагона.       – Скорее посмотрите, какой восхитительный поезд для вас приготовил Капитолий! Здесь есть всё, о чем вы только могли мечтать. И даже больше!       Ее чрезмерная радость и предвкушение восторженных реакций порядком бесила. Она продолжила перечислять все прелести разных вагонов, и я попытался скривить самое скучающее выражение лица, на которое только мог быть способен. Очевидно, что она совсем не понимает, что единственное, о чем мы с Элизой сейчас можем мечтать, это о доме и спокойствии.       Мы вошли в первый вагон. Хотя вагоном в моем представлении это совсем не было. Это было длинное помещение, отделанное сверкающими чистотой и дороговизной панелями, с длинным деревянным столом по центру, на котором располагалось множество разнообразных блюд. Что-то я уже видел в нашей кулинарной домашней книге, но большинство блюд было абсолютно мне не знакомо. Я заметил несколько видов мяса, приготовленных разными способами, и множество горячих кастрюль со всевозможными гарнирами. Мне, как человеку, что привык изобретать разнообразие из ограниченного числа продуктов, всё это казалось невообразимым излишеством. Но мое сознание так или иначе было поражено увиденным.       Весь вагон был наполнен различными произведениями искусства и мебелью, для которых я был слишком прост и слишком беден, чтобы прикасаться без должного уважения. Все предметы в моем доме были из самых дешевых материалов без лишних изысков, да и к тому же довольные старые. И я никогда не мог подумать, что обычный стул может вызвать столько восхищения. Которое же, конечно, омрачалось моим положением.       Веста отвела нас по личным комнатам, в которых мы должны будем переночевать всего одну ночь. Комната столь же роскошна, как и остальные вагоны этого злополучного поезда. Бархат и мягкие ковры, в которых ноги утопают, шелковые простыни и воздушная постель. Здесь был даже отдельный душ и личная гардеробная, в которой были подготовлены наряды, чтобы переносить которые мне потребовалось бы несколько лет. Однако я остаюсь в отцовских брюках, чтобы оставить хоть что-то домашнее, а рубашку меняю на самую простую, которую здесь только можно найти, кофту. Движение поезда даже не ощущается, единственное, что выдает, – стремительно меняющийся пейзаж в окне.       Если позабыть, куда я еду, здесь очень даже хорошо. Некая комфортная тюрьма.       Я уселся на кровать и устремил свой взгляд в окно, нервно цепляясь за ткань брюк. Редкие постройки Дистрикта 5 исчезали, не успев появиться. Вскоре мы покинули родное поселение, и остались лишь горные вершины и темные леса. В следующий раз я вернусь сюда только в деревянном ящике из сосновых досок. И чтобы не сойти с ума, я твердо решил выпустить все свои эмоции сейчас. Дать слабину, а затем отвердеть настолько, чтобы моя смерть могла считаться достойной. Руки сжимают брюки сильнее, и вот уже слезы текут по лицу. Я прокручиваю всё то, что постарался запомнить, все значимые моменты моей жизни. Мало, но я пожил хорошо, по крайней мере счастливо, в кругу родных и друзей.       Когда через час слышится стук в дверь – время ужина, я отчаянно стираю все слезы, умываюсь и заставляю себя отпустить прошлое. Теперь есть только несколько дней, и я обязан насладиться ими, насколько это возможно.              За столом уже собрались все: менторы, Веста и Элиза, лицо которой до сих пор не выражает ничего, кроме опустошения. Все едят молча, кроме Весты, что радостно щебечет о том, как нам повезло быть в этом поезде, и старается этим подогреть наш интерес к Капитолию. Для нее наше участие в Играх не иначе, чем удача, которая даст возможность посмотреть столицу и окунуться на несколько дней в роскошь. Ее сильная озабоченность этим вызывает во мне лишь нервные смешки, ведь для Весты наша жизнь вовсе не такая уж и трагичная. Но раз уж я решил провести последние дни в наслаждении, то мне приходится мило улыбаться ей в ответ.       Но вскоре она замечает отсутствие разговора, и переключает свое внимание на менторов тоже.       – Вам следует наладить контакт со своими трибутами. Сейчас вы – одна команда.       Бэзил Леклерк, который до этого глядел лишь в тарелку и ни на кого больше, показательно закатил глаза и раздраженно ответил:       – Будет еще время. Сейчас дай отдохнуть.       Меня ситуация позабавила, и я даже выпустил короткий смешок, за что получил неоднозначный взгляд Весты.       – Между прочим, это именно те люди, которые могут вам жизнь спасти, – укоризненно сказала она мне.       – Одному из них, – напомнил Бэзил и шумно поднялся из-за стола. – Я наелся.       В следующее мгновение он скрылся за дверью купе.       – Что за человек, – разочаровано пробормотала Веста.       Бэзил и правда был человеком не из приятных. Я видел много раз его по телевизору. Казалось, он был ментором уже тьму лет, и каждый раз его вид становился только хуже. В Дистрикте поговаривали, что он пристрастился к алкоголю, благо, на публике он всегда был трезв. Но это не отменяло его раздражительного нрава.       – Не берите в голову, он скоро успокоится, – сказала Иветта Ли-Санчес. – Он всегда такой в первый день.       Девушка оказалась в разы приятнее коллеги. Она спокойно улыбнулась нам. Я видел ее несколько раз в школе, когда мне было лет восемь. Затем она стала победительницей Шестидесятых Голодных Игр, и в школе больше не появлялась, как и в самом Дистрикте. Скорее всего она живет в Деревне Победителей, где живут и другие выжившие трибуты.       – Я заметила, что вы довольно хороши собой, – подметила она, когда все немного успокоились после выходки Бэзила.       Я часто получал комплименты или какие-то замечания по поводу внешности, поэтому на меня это не произвело впечатления. Однако Элиза заметно приободрилась от этого и стала более расслабленной. Она и в правду была хороша собой. Но как девочка, а не как девушка. Словно маленький ангелочек.       – И впрямь! – воскликнула Веста. – Вы выглядите гораздо симпатичнее прошлых трибутов.       Прошлые дети были из бедного района Дистрикта, и не могли позволить минимальный уход. Во время Жатвы они были одеты в очень старые вещи, что сразу бросалось в глаза, а волосы были несколько растрепаны. Высказывание Весты задело меня за живое, за что теперь она получила от меня укоризненный взгляд, однако предпочла не заметить его и молча продолжила трапезу.       – Я это к тому, – продолжила Иветта после небольшой паузы, – что мы можем сыграть на вашей внешности, чтобы привлечь спонсоров. В Капитолии люди помешаны на нестандартной красоте. Особенно, как у тебя, Тэхён.        Я видел по телевизору капитолийцев, преимущественно стилистов, сопровождающих и прочих людей, причастным к Играм. Их внешний вид всегда вызывал изумление, или даже отвержение, у простого человека. Лица, исковерканные пластическими операциями, неестественные цвета кожи и самые безумные наряды. Если они возьмутся за мою внешность, не исключено, что меня превратят в одного из капитолийских ярких попугаев, не оставив ни единой капли натуральности. Мне оставалось лишь надеяться, что Иветта не намекает на торговлю телом ради спонсоров. Иначе я изуродую себя сам.       После ужина мы отправились в вагон с большим бархатным диваном и экраном на всю стену, чтобы в мельчайших подробностях увидеть повторную трансляцию Жатвы всех дистриктов. То и дело называются имена «счастливчиков» лотереи смерти. Я стараюсь запомнить как можно больше трибутов и предположить, на что они способны. Кто-то сразу врезается в память, а кто-то остается вовсе незамеченным. Парень из Дистрикта-1 вызвался добровольцем, что у них в порядке вещей: подготовленные бойцы сами рвутся в бой. Итан – так его зовут – был крупнее своих сверстников, а грозный взгляд лишь добавлял опасности. Частенько такие и становились победителями. Во втором также мальчик и девочка, видно, были куда сильнее и упитаннее, чем другие.       Но был другой трибут, поразивший меня. Это был Четвертый дистрикт. Женщина называет имя Чон Чонгук. Оператор переводит объектив камеры на толпу, сквозь которую ровным, но твердым, шагом шел парень азиатской внешности. Когда он поднялся на сцену, все в нашей команде ахнули от удивления. Его плечи были расправлены, осанка – пряма, а взгляд – дерзок, словно он бросал вызов всем и сразу. Стоит отметить, что и внешность у него была крайне красивая и запоминающаяся. Кто-то из толпы кинул ему на сцену красную розу, которую он грациозно поднял и благодарно кивнул фанатке.       В этот момент Веста завизжала от умиления.        – Он такой душка! Уверена, у него уже тысячи поклонниц по всей стране! – радостно воскликнула она и повернулась ко мне. – Тэхён, вы с ним так похожи и оба такие красавчики!       Пока она продолжала выпускать восторженные возгласы и вздохи, ко мне подвинулась Иветта и с вызывающим шепотом сказала:       – У тебя появился конкурент на спонсорство.       И, видимо, этот конкурент уже успел обогнать, даже не начав состязание. Следующим показали Жатву Дистрикта-5, и я увидел себя со стороны. Как неуверенно поднимался по ступенькам, как сжимал и разжимал пальцы, чтобы справиться со страхом. Хорошо хоть, в обморок не упал. Но я уже проиграл.       Ночью у меня не получалось уснуть. События дня вымотали, однако я, привыкший спать в собственной постели, отвлекался на необычные запахи цветов от постельного белья. Надо бы привыкать, иначе до конца жизни так и не высплюсь. Но возвращающиеся мысли о семье преследовали меня. Я думал о том, как мама с папой поужинали, по привычке поставив третью тарелку на стол, как посмотрели повтор Жатвы и как улеглись на скромную кровать. Смогут ли они спокойно поспать сегодня? Им ведь завтра на работу, возвращаться к жизни, но уже без меня.       Я как мог, старался отгонять мысли, ведь пообещал себе больше не вспоминать о прошлом. Но попытки были тщетны. Сознание раз за разом неслось через уже сотню километров к родному дому. И я вышел в купе со столом, чтобы постараться утомить себя хождением.       Оказалось, что я не один, кто не спал. Забравшись с ногами, Элиза сидела на небольшом диванчике и напоминала маленький комок. Она так и не переоделась и осталась в своем голубом платьице.       – Тоже не можешь уснуть? – спросил я, усаживаясь рядом.       В руках она вертела открытый медальон, внутри которого я заметил выцветшую фотографию женщины, вероятно, мамы.       – Кровать слишком большая для меня одной, – сказала она. Я впервые услышал ее голос, такой тонкий и совсем тихий.       Я знал множество семей, где члены семьи спали на одной кровати для поддержания тепла или же у них просто не было денег на еще одну кровать. Вероятно, она также делила кровать с родственниками, поэтому с непривычки не может уснуть одна. Мне вдруг захотелось прижать ее к себе и защитить от всего мира и всех опасностей, но как только я осознал свои мысли, одернул себя. Я не смогу защитить ее. Выживет только один, и скорее всего это не мы.       – Это твоя мама? – спросил я просто потому, что хотел как-то показать ей, что не собираюсь ее убивать. Или хотел показать это себе.       – Да, но она давно умерла, – Элиза погладила большим пальцем фотографию и закрыла медальон, сжав в руке. – Сейчас я живу с бабушкой. Точнее, жила.       – Она приходила попрощаться?       – Нет, она в последнее время не может ходить, – Элиза помедлила секунду. – И она, наверное, уже не помнит меня.       По ее щеке прокатилась слеза, и она вобрала воздух в легкие, сдерживая истерический порыв. Ее слова означали лишь одно – Элизу никто не ждет дома. И если у меня всё еще остаются те, ради кого мне нужно пытаться выжить, то у нее не было никого, кто желал ей победы. Я вдруг почувствовал острый укол вины за все те мысли о достойной смерти. Я собираюсь умереть, даже не попытавшись выжить.       Слова отца неожиданно всплывают в моих мыслях. «Не опускай руки». Это то, что нужно перестать делать. Я не должен смиряться со скорой смертью ради всех, кто ждет меня. Мне нужно верить в то, что я смогу победить, ведь только так можно действительно попытаться.       Но как бы эгоистично это не звучало, к Элизе эти слова не подходили. Нет ничего важного, чем я мог бы замотивировать ее не опускать руки. И всё, что сейчас в моих силах, это помочь ей продержаться как можно дольше и подарить самую легкую смерть. Теперь, когда я осознал, что могу бороться, было бы лучше, если бы она переняла мою прошлую тактику и насладилась последними днями жизни. Особенно здесь, когда везде роскошь и самые лучшие условия.       Я беру ее за руку и крепко сжимаю, пытаясь подобрать слова. Ее лицо заливается краской от этого жеста.       – Знаешь, отпусти Дистрикт-5. Так будет проще.       – Но... – она пыталась возразить, но я лишь сильнее сжал ее холодную тонкую ладонь, всё такую же, как и при нашем первом рукопожатии.       – Просто оставь. И раз уж нам выпала такая странная возможность, давай насладимся жизнью по полной в последний раз.       Она все еще смотрела на меня с застывшими слезами без желания принимать сказанное. Понятное дело, я только что чуть ли не прямо сказал ей смириться со скоропостижной смертью. Но в следующее мгновение ее лицо изменилось, и она с вымученной улыбкой кивнула.       – Да, давай. Так и сделаем.       В моей душе поселилось первые частицы облегчения. Я смог. Хоть и немного, но переубедил ее от безудержного страдания, которым бы она посвятила последние дни.       – Ты пробовала молочные коктейли? – спрашиваю я с улыбкой. С этого самого момента можно перестать себе в чем-то отказывать.       – Коктейли? Я пила только теплое молоко с медом, когда болела.       – Это почти то же самое, только холодное. Ты можешь выбрать для себя любой сироп или несколько сразу.       Я, конечно, тоже никогда не пробовал этот напиток, но видел его в кулинарной книге во вкладке с десертами. Мама говорила, что раньше делала его, однако, молоко в Дистрикте-5 было в последнее время в дефиците, и неуместно тратить его на десерты. Теперь же мы можем вызвать слуг, которые должны выполнить наши прихоти даже так поздно.       Я встаю с дивана, чтобы найти кнопку, вызывающую слуг. Я увидел за ужином, как Веста нажимала на нее, когда хотела, чтобы ей принесли добавку клубники с шоколадом. После нажатия, девушка в белом костюме появилась в дверях через минуту. Я рассказал о нашем желании, и она молча отправилась в другой вагон. Через несколько минут перед нами уже стоял большой графин с коктейлем, пара стаканов и несколько маленьких бутылочек с разными сиропами. Я увидел первую радостную улыбку Элизы и поспешил смешать молоко со сладостью.       – Что такое манго?       Я посмотрел на желтую бутылочку с причудливым названием. Запах достаточно вкусный и напоминал очень сладкую тыкву.       – Наверное, фрукт такой. Давай я налью себе, и ты попробуешь?       Напиток оказался и правда вкусный, гораздо вкуснее обычного молока. В ближайшие дни этот коктейль будет ключевым условием всех трапез. Элизе тоже очень понравилось, и мы выпили еще пару стаканов, экспериментируя со вкусами, пока наши животы с непривычки не стали круглыми.       – Спасибо, Тэхён, – с довольной улыбкой сказала Элиза, икая на кресле.       – За что?       – За слова и за коктейли. Теперь мне не так грустно. Я последую твоему совету и славно закончу жизнь.       – Я тоже, – прошептал я, когда приступ икания начал сходить на нет.       – Нет, ты победишь.       Эти слова прозвучали твердо, как истина, которую она несла с собой всю жизнь. И теперь я не буду им сопротивляться.