Снеговик

Он разрисовывал его кожу алыми следами, используя в качестве кисточек свои губы, язык и зубы. Оставлял узоры на теле, целовал повсюду, удивляясь силе собственных чувств. Даже многочисленные укусы получались у Володи болезненно-нежными. Весь такой для него... Эммануэль таял в его руках, как снежный комок под дыханием пламени. Находил благодарный отклик в сладостных громких стонах, когда двигался запредельно быстро, крепко стиснув его запястья. Сходил с ума, взлетал к небесам, кайфовал, ощущая приятную тяжесть на плечах от дергавшихся в такт безумным толчкам ног Эммануэля. Смотрел на туман в его глазах, на блядски приоткрытые опухшие губы, тихо признавался в любви, и вновь целовал их, кусал, терзал беспощадно до острого наслаждения. До сих пор чувствовал на них вкус молочного шоколада, скомканная фольга от которого валялась на полу рядом с фольгой от презерватива. Когда блаженство растеклось по всему телу, от макушки до кончиков пальцев, а он прижимал к себе своего Маню, втягивая носом запах его кожи и мокрых растрёпанных волос, перед глазами снова замелькали картинки сегодняшнего дня.

***

Уходящий декабрь напоследок решил порадовать снегом, что в крайние зимы уже стало редкостью. На его ресницах блестели капельки после растаявших снежинок. Улыбнувшись, Володя плотнее укутал шарфом шею Эммануэля. Несколько снежинок приземлились на его губах и тут же исчезли, не оставив после себя никаких влажных знаков, разве что микроскопический холодок, почти неощутимый по сравнению с морозом, щипавшим кожу и окрасившим ее в стойкий румянец. Володя любил именно такую зиму: с пушистой шапкой снега и колючим морозом, когда вся микробная зараза гибла от холодины. — Красивый такой... Мой... — залюбовавшись, сказал Володя и сцеловал с губ Эммануэля очередную упавшую снежинку.

***

Дома они отогревались чаем и друг другом. Смартфон с обзором какого-то блогхера на какое-то кринжовое шоу был отставлен в сторону. Володя потянул вверх свитер Маню с котами, больше похожими на милых привидений, затем футболку, медленно провел пальцами по прессу, прикоснулся к его губам, которые пахли сладким шоколадом и островатым имбирно-лимонным чаем; слишком вкусно. — Дай мне кусочек... — попросил Володя, расстегивая молнию на своих брюках. Эммануэль поднёс к его рту оставшийся ломтик шоколадной фигурки снеговика, уже чуть подтаявший от теплой ладони. — Вкусно, но мало, — сказал он, облизав пальцы Эммануэля. — Ещё хочу, но тебя больше...

***

Эммануэль стоял возле окна с уже третьей за день чашкой имбирно-лимонного чая и смотрел, как на чёрном покрывале ночи зажигались всё новые и новые звёзды. Снега больше не было, но он успел засыпать тонким слоем улицы. Маню улыбнулся, наслаждаясь теплом от обнявших его сзади рук Володи. — В детстве я очень любил лепить снеговиков, — немного с грустью сказал Володя, вспоминая былые беззаботные времена. — Я тоже. Мы с ребятами целые замки из снега строили. Сейчас уже не то пальто, такие зимы, что даже снега толком нету. Совсем не та атмосфера... — Мы с тобой рассуждаем как два старых ворчуна. Сегодня вон какой прекрасный день. Веет предновогодней суетой. Кстати, ты уже знаешь, какое желание загадаешь в новогоднюю ночь? — Знаю, но не скажу, иначе не сбудется. Слушай, может, ёлку всё-таки поставим, хотя бы искусственную? — Эммануэль помнил, как Володя ранее яростно протестовал против извечного символа Нового года, мотивируя это очень просто: «Не понимаю этой идиотской традиции, когда спиливают дерево, чтобы через неделю выбросить его на мусорку». — Ладно, если хочешь, давай поставим. — А ты знаешь, что загадаешь? — Да. Но моё самое заветное желание уже сбылось, — он ещё сильнее обнял Эммануэля и, расслабленно прикрыв глаза, нежно поцеловал его куда-то в область шеи, где и так было жарко от высокого воротника свитера с кото-привидениями.