***
Его звали Маркус Бакман, и он любил бегать по Центральному парку. Его роль в этой истории окажется, к сожалению, трагически короткой. Маркус знал о риске, особенно после наступления темноты. Парк представлял собой разлагающееся месиво, рассадник бездомных, наркоманов и грабителей. Но поздний вечер был единственным временем суток, когда у него было свободное время, чтобы пробежаться по парку. Особенно ему нравилось сходить с протоптанной дорожки и бегать среди деревьев. Это напоминало ему о детстве, проведенном недалеко от лесов Орегона. Маркус был бесстрашен, даже когда небо начало темнеть, предвещая ночь. Он был крупным мужчиной в хорошей физической форме. Если бы ему попался грабитель, он был уверен, что хорошего неожиданного хука слева и бегства будет достаточно, чтобы избежать серьезных неприятностей, даже если у того был бы пистолет. Маркус Бакман бежал между деревьями, позволяя свежему осеннему воздуху и шороху сухих листьев под ногами окутать его. Он бежал беззаботно, но не забываясь: все его чувства были начеку, и он мысленно прикидывал, что если сохранит нынешний темп, то уже через несколько минут сможет покинуть парк и приблизиться к… Маркус Бакман внезапно остановился. Инстинктивно он остановился. Краем глаза он заметил среди деревьев что-то, похожее на движущуюся тень, и, что бы это ни было, оно пробудило в его подсознании атавистический механизм, заставивший его остановиться и замереть, как добыча при малейшем признаке затаившегося хищника. Маркус вздохнул, заставляя свое тело расслабиться. То, как напряглись его мышцы, было болезненно, и он слышал, как колотится в груди его собственное сердце. Он чувствовал разочарование, не в силах рационально объяснить, откуда взялся этот внезапный страх. Только потому, что он заметил какое-то движение на периферии за несколькими деревьями? Переведя дыхание, Маркус повернулся и сделал пару шагов вперёд, пытаясь разглядеть хоть что-то. Но ничего не было, только удлиняющиеся тени деревьев в лучах закатного солнца. Там ничего не двигалось, ничего… В этот момент он заметил тишину. Центральный парк был полон голубей и других видов птиц, включая ворон и ястребов. Много было и насекомых. На заднем плане всегда слышался шум животных, но Маркус Бакман мог разобрать только рокот города, казавшийся пугающе далёким, звук собственного дыхания и шелест листьев под ногами. Его пробрала дрожь, а волосы на затылке встали дыбом: что-то внутри него кричало, чтобы он обернулся. Даже если бы он сразу прислушался к своему инстинкту, было уже слишком поздно. Маркус Бакман не видел, как это произошло. Он лишь почувствовал, как что-то с чудовищной силой ударило его по спине, а на шее появилось холодное ощущение, сменившееся неожиданным липким теплом. В последние секунды сознания он понял, что это его собственная кровь, хлынувшая из перерезанного горла. После этого он больше ничего не чувствовал и не видел. Он не чувствовал, как его плоть разрывают и пережёвывают, как его внутренности разлетаются по земле. Это не была смерть по личным причинам. Это не было даже актом разврата или злобы, хотя существо, виновное в этом, было способно на такие поступки. Но, в конце концов, Теневому Хайду, притаившемуся в тени среди деревьев Центрального парка, нужно было просто поесть, и этот одинокий бегун оказался удачной добычей. Нужно было пополнить силы и максимально рассчитывать на свои возможности. Существо шло по следу своей цели уже несколько дней, но город был очагом запахов, которые почти скрывали Аддамс. Но это был лишь вопрос времени, скоро он выследит её, как и многих других, заключенных в тюрьму им лично и его собратьями. Несмотря на это, в психике Теневого Хайда зародилась нотка беспокойства, о которой он размышлял, пока доедал свой пресловутый ужин. Спустя много дней ему наконец удалось вычленить запах Уэнсдей Аддамс из этого измерения. Так… почему теперь пахнет так, будто она была не одна?***
— Добро пожаловать в мою скромную обитель! — объявила Пап, открыв дверь. — Декор и архитектура оставляли желать лучшего, в них почти не было индивидуальности, но место было пропитано практичным прагматизмом, который Уэнсдей сочла приятным. Квартира была простой. Входная дверь вела в довольно просторную гостиную со стенами, оклеенными серыми обоями, парой диванов перед небольшим телевизором, парой полок, заставленных книгами и журналами, и небольшим обеденным столом в центре с тремя стульями. В левом углу возле одного из окон располагалась небольшая кухня, оборудованная кладовкой, раковиной и старой духовкой. С другой стороны виднелись три двери. — Вон там — небольшой чулан для хранения вещей, — объяснила Пап. — Две другие — спальни, и в каждой есть своя ванная комната, а это значит, что по утрам нам не нужно устраивать кровавые дуэли, чтобы определить, кто первым воспользуется душем. — Как жаль, — заметила Уэнсдей. — Это бодрящий способ начать утро. — Хм, мы делили одну ванную в Неверморе и никогда не дрались на дуэли, — сказала Энид. — Это потому, что в первые недели нашей совместной жизни там я вставала задолго до тебя, mon soleil, и позже не было необходимости в дуэли, — ответила Уэнсдей. — Но я уверена, что, несмотря на то, что думает моё самоуверенное прошлое, ты победила бы меня в одной из таких драк, как великолепное создание, которым являешься, оставив меня на свою милость, чтобы удовлетворить любые твои требования. Энид приложила указательный палец к губам Уэнсдей, которая по мере того, как она говорила, всё ближе и ближе придвигалась к волчице. Оборотень издала короткий смешок. — В те времена я бы потребовала, чтобы мне дали возможность спокойно принять душ. Но я уверена, что в будущем мы сможем импровизировать дуэли по утрам вместе. С… более интересными результатами. Дора прижала ладонь ко лбу, сдерживая рык. — А потом она критикует наших бабушку и дедушку, то есть серьёзно… Тео лишь легонько похлопал сестру по спине, зная, что именно она с её волчьим чутьём должна была уловить феромоны, которые, несомненно, в большом количестве исходили от этой пары. Дальнейший осмотр квартиры показал, что там не было ничего особенного, кроме комнаты Пап. В отличие от основной жилой зоны, эта комната отражала индивидуальность своего владельца. Простой письменный стол с пишущей машинкой, бумагами и письменными принадлежностями стоял рядом со стеклянным террариумом у окна, ведущего на пожарную лестницу. Рядом с дверью в ванную комнату была книжная полка, заставленная толстыми томами. Шторы были черными, а серый цвет стен казался темнее, чем в гостиной. Стену украшали картины, несомненно, перевезенные из особняка Аддамсов, и чучела животных, среди которых особенно выделялся лось с кривым рогом. — Отец и мать разрешили тебе привезти Пьера? — спросила Уэнсдей. — К сожалению, не было возможности взять с собой заднюю его часть, так что, думаю, он скоро захочет вернуться домой. Может быть, на праздники в канун Дня Всех Святых. Пап потянулась в карман, достала Клаудию Августу, быстро посадила скорпиона обратно в террариум и бросила ей пару сверчков. — А теперь оставайся здесь, мисс, — сказала Пап. — Когда-нибудь я узнаю, как тебе удаётся открывать окно. — Только меня беспокоит, что скорпион может манипулировать замками и открывать окна? — спросила Энид. Остальные только посмотрели на неё, Дора и Тео пожали плечами. Энид вздохнула. — Значит, только меня… Думаю, такое считается нормальным для этой семьи. — Каждый Аддамс талантлив в нескольких направлениях, независимо от вида или способности к разумному мышлению, — с сердечной серьезностью сказала Пап. Уэнсдей кивнула в знак согласия. — Или возраста, — с улыбкой вспомнила Энид. — Я до сих пор помню твой бросок дзюдо. Оставив Клаудию Августу в её террариуме, где она устроилась в безопасности и съела пару несчастных сверчков, группа устроилась поудобнее на диванах в гостиной. Энид и близнецы принялись подробно пересказывать Пап ситуацию, а Уэнсдей время от времени делала замечания, чтобы привнести в неё дополнительный смысл или некоторые выводы, к которым она пришла вместе с бабушкой. — Итак, кто-то, предположительно очень могущественный, использует Теневых Хайдов для захвата версий Уэнсдей Аддамс во всей мультивселенной, и причины этого неизвестны, — задумчиво проговорила Пап. — Это настоящая головоломка… Может, это месть, как в прошлый раз? — Вполне возможно, — ответила Уэнсдей. — Но когда дело доходит до выяснения мотивов, мы можем только строить догадки. — Если это месть, то, кто бы за этим не стоял, он хочет, чтобы Уэнсдей была жива… по крайней мере, на момент похищения, — пояснил Тео. — Теневой Хайд был вполне способен убить, но он забрал мать, не причинив ей вреда, а тот, кто напал на нас в Неверморе, попытался сделать то же самое с Уэнсдей. — Ты думаешь, это был не тот же самый монстр? — спросила Энид. Дора ответила жестом отрицания. — Пахло немного по-другому. Небольшая разница, но… Пап встала. — Я собираюсь воспользоваться хрустальным шаром, чтобы позвонить домой, — сказала она. — Не думаю, что моей сестрёнке грозит опасность. Если эти существа будут охотиться за версиями Уэнсдей Аддамс, я буду главной мишенью, независимо от того, насколько сестра разделяет моё имя, но лучше перестраховаться, чем потом отсечь пораженную гангреной ногу. Звон ключей во входной двери квартиры прервал разговор. Дверь открылась, и в квартиру вошла девушка лет двадцати с бледной кожей, светлыми глазами и длинными вьющимися каштановыми волосами, бросив у ног рюкзак, набитый книгами, и сняв короткую коричневую куртку. Она была высокой и стройной, улыбка и приветствие, которые уже начали появляться на её губах, замерли, когда она осознала присутствие гостей. — Э-э… привет? — робко поприветствовала она. — Я не знала, что у нас гости. — Привет, соседка, — сказала Пап. — Ты рано вернулась, я ждала тебя не раньше восьми. — О, профессор Кроненберг отменил свои занятия на ближайшие несколько дней. Неприятности с мухой в лаборатории или что-то в этом роде, что, видимо, важнее, чем закончить проверку наших работ. И если мы ждали гостей, ты могла бы предупредить меня — я бы принесла побольше еды. — Прости, это… Это была непредвиденная ситуация — семейное происшествие. Это моя кузина, Уэнсдей. Новоявленная соседка Пап недоверчиво подняла бровь. — Серьёзно, Уэнс? Ты хочешь сказать, что у тебя есть не только младшая сестра, названная в твою честь, но и кузина? И я вижу, что косички — это, должно быть, семейная традиция… — Мы используем римские традиции именования, у нас много общих имён среди членов семьи, — сказала Уэнсдей, не поведя и бровью. — Мы отличаемся друг от друга, используя прозвища. Её зовут Пап. — Хорошо… Пап. Хех. Энид встала, решив вмешаться, чтобы разрядить обстановку. — Мы очень извиняемся, что зашли к вам неожиданно, но у нас возникло серьезное семейное дело, и нам нужно было поговорить с Па… Уэнсдей, — сказала Энид. — Я Энид Синклер, а это Тео и Дора Аддамс. — Тоже кузены? — Это… немного сложнее, — сказала Дора. — Что ж, приятно познакомиться. Простите, если я была немного груба, просто… Ну, у меня не очень хороший опыт в непредвиденных ситуациях с людьми. Она была искренней и тёплой. Уэнсдей это видела. Но с того момента, как она переступила порог дома, в этой девушке было что-то такое, что привело все инстинкты Аддамс в состояние повышенной готовности. Эта настороженность усилилась, когда соседка Пап наконец ответила на приветствие Энид крепким рукопожатием и приятной улыбкой. Уэнсдей знала эту улыбку. Она видела эту улыбку раньше, на другом лице. Обращённую на неё саму. И наконец, когда девушка снова заговорила, её охватило чувство головокружения. — Меня зовут Тейлор, — сказала она. — Тейлор Галпин.