Горячая картошка

Среда тянулась так же гадко и медленно, как и лизун, брошенный в стену и марко сползающий по бумажным обоям комнаты Баттерса. Картман тщетно пытался занять себя всеми возможными формами досуга: вымогательством денег, заботливо выделенных родителями на школьные обеды, у ребят помладше, натягиванием трусов до ушей у той же мелюзги при нежелании подчиняться, важными туалетными делами и обычным тунеядством, — но до окончания учебного дня оставалось предательских три часа. Он был готов лезть на стенку или скулить, пренебрегая с трудом отвоёванной репутацией хулигана, а не больного на голову ничтожества, но позволить себе очередной прогул попросту не мог. Ещё одно отстранение от занятий, которое последовало бы незамедлительно, — и прощай, Южный парк, привет, учреждение для трудных подростков в какой-нибудь куда более отдалённой глухомани. Как же горько Лиэн плакала в кабинете директора, чуть ли не в ногах валялась, умоляя дать её плюшевому поросёночку ещё один шанс… Противно до жути, от воспоминаний даже в дрожь бросает. Сдался ей этот диплом, Картман всё равно ни в какой колледж не собирался. Но самое ироничное заключалось в том, что руководство школы, согласившееся сотрудничать с матерью и внезапно возомнившее себя невесть кем, за меру нравственного исправления приняло время отбывания каторги; никого не волновало, чем Эрик занимается в школе, главное — чтобы он находился в кабинете ни минутой позже начала занятий и покидал стены здания ни минутой раньше окончания последнего урока. Заниматься было решительно нечем — а это только середина недели — и Картман уже подумывал ненароком начать вслушиваться в тарабарщину учителей в надежде избавиться от скуки, но, хоть умные мысли и преследовали его, Картман был быстрее. Чтобы разгадать загадку тягучего, в край обленившегося за последние дни времени, пришлось отпрашиваться у биологички под предлогом посещения уборной «прямщас, а то дамбу прорвёт». Видимо, красочные описания последствий отказа подействовали на учительницу как нельзя лучше: резко покраснев, старая грымза велела ему убираться, хотя мгновением ранее с совершенно каменным лицом, без капли стеснения, просвещала не знающих куда себя деть от стыда ребят о разнице половых систем альф, омег и бет с использованием красочных иллюстраций. Об одноклассниках почему-то легче думалось на расстоянии. Кто-то ведь скрывал причину бед или сам был их корнем, но кто именно — вопрос оставался открытым. В понедельник вместе с Кеном — Картману нравилось это прозвище, оно будто уравновешивало непомерное либидо альфы, заземляя (кукольный Кен — тот ещё евнух) — налакались пива прямо с утра, в раздевалке перед физкультурой, и каким-то чудом умудрились вполне сносно справиться с кроссом, но это было в первой половине дня; томление в душных кабинетах с жёстким сушняком, хоть и после контрастного душа, казалось настоящей мукой. Вторник был ужасным: в столовой давали пиццу, похожую на резиновую подошву, а Баттерс, который секретно готовил какой-то суперский — по его же словам — номер для конкурса талантов уже месяц, решил порепетировать непосредственно перед днём икс. Собрав близких друзей (Кенни, Картмана и, упаси господи, Дуги) в пыльном служебном помещении без окон, но с потрескивающей лампочкой-грушей, Стотч показывал заезженные фокусы из тиктока, роняя реквизит и запинаясь на каждом слове — ничего скучнее Картман в жизни не видел, к тому же он чудом сдержался, чтобы не навалять прыщавому очкарику, с упоением ковырявшемуся в носу и пожиравшему собственные козявки. А сегодня, после занятий, в актовом зале намечалось и само выступление, куда наверняка сгонят, как стадо баранов, большую часть школы, но Картман намеревался избежать хотя бы этой участи — благо, до дисциплинарного взыскания нежелание смотреть на ряженых дураков не дотягивало. После звонка внушительная часть одноклассников отправится готовиться к конкурсу, поэтому придётся сидеть в полупустых кабинетах, но Картмана это не сильно волновало — учителя не посмеют задавать вопросы или просить домашку у местного криминального авторитета, пусть и частично приструнённого (хотелось бы верить, что лишь на время). Неспешно прогуливаясь по коридорам, он бессовестно общипывал растения на подоконниках, непонятно зачем складывая мясистые листья — по одному с каждого горшка — в карман толстовки. И думал. Много и упорно думал, как дожить до выпускного в этом… в этом депрессняке, тухляке, кисляке и так далее по списку. Страдать оставалось относительно недолго, всего пару месяцев, но в восприятии человека, с детства плававшего в котелке гедонизма, точно в джакузи, срок автоматически умножался на десять, а то и на все двадцать лет. В самом конце длинного корпуса, куда его завели ноги, отворилась дверь. Говнарь с рваной чёлкой и в мятой футболке с логотипом собственной рок-группы встрепенулся, подскочил с деревянной банкетки, снимая с башки наушники и вешая на шею. Громоздкие и проводные, конечно же, как иначе — ебанцой Марш-младший весь в отца. — Ну что, как там? Написал? — поинтересовался Стэн у парня, вышедшего из кабинета, разминая ноги на месте — засиделся. — Написал, — послышался удручённый вздох. — Но всё запорол, кажется. Голова вообще не соображает. Оба двинулись навстречу Картману, плечом к плечу, но были так поглощены разговором, что не замечали ничего и никого вокруг. Или ворованные листья добавляли Эрику +100 к скрытности и позволяли узнать все новости из первых уст, даже не подслушивая. — Ты всегда так говоришь, а в итоге набираешь высший балл, — усмехнулся Стэн. — Да, но раньше со мной такого не было… Сам понимаешь… Мне нужна победа в этой олимпиаде для поступления. Картман беззлобно, почти невинно махнул рукой, обращая на себя внимание. Два взгляда, опущенных в пол, синхронно устремились в сторону тучной фигуры. — Блядь. За мешковатыми, неприглядными шмотками и натянутым на голову капюшоном скрывался ещё один одноклассник, который обычно одевался несколько иначе — сразу и не узнаешь. — Не упоминай имя мамаши своей всуе, жид. Марш будто бы рефлекторно сделал шаг вперёд, слегка загораживая (или огораживая — Эрику не показалось?) друга. — А ты что здесь забыл? — пробурчал Стэн. — Да так. Прогуливаюсь. — Прогуливаешь, — поправил его Брофловски. — Чья бы корова- Картман замолчал, недоговорив. Задумался. Пока брови ползи к переносице, ребята стояли на месте, будто не решались сделать шаг. Кайлова мамаша, конечно, та ещё корова, но сейчас не о ней. Вот же он — недостающий элемент пазла, всё это время лежавший на поверхности и находившийся под рукой. Ни хиппи, ни жидёнка он в эти дни на занятиях не видел, хотя остальные детальки на месте присутствовали. Хотя, наверное, речь скорее о последнем — Марш в его глазах выглядел среднестатистической серой массой, тщетно пытающейся казаться не такой, как остальные, но еврея доставать и выводить из себя Картман любил. Это, можно сказать, было его приятной рутиной, тем более Кайл мог похвастаться чуть ли не идеальной посещаемостью, а теперь вдруг пропал куда-то, сучий потрох. Но удовлетворение от найденного ответа на мучивший вопрос продлилось недолго — из ниоткуда возникло отвращение. В нос ударил едкий, концентрированный приторный запах. Картман зажал нос указательным и большим пальцами, искренне надеясь, что природа аромата никак не связана с трупами (хотя было бы прикольно, но явно не в этот раз). — Пиздец, чё за вонизма? — прогундосил Эрик, оглядываясь по сторонам в поисках источника этой самой «вонизмы». — Не понимаю, о чем ты, — одновременно выпалили дружки-голубки. Переглянулись. И поняли, что пропали. — Не пизди! С твоим-то носярой! Картман ринулся к еврею, потому что запах, кажется, исходил именно от него, да и не может подозрительное синхронное говорение быть простым совпадением. Но Марш — ещё бы! бывший спортсмен — вовремя среагировал, оттолкнув его. Одна загадка за другой — ну прям тред на форчане с теориями заговора. Где эти два придурка пропадали, почему от Кайла (предположительно) так фонит мертвечиной или чёрт-те чем и какого хера Марш загораживает путь, лишая возможности подтвердить или опровергнуть теорию?! Неприглядный балахон, несвойственный этому душниле… Раскрасневшееся лицо… «Раньше со мной такого не было… Сам понимаешь…». Конечно, Эрик с радостью двинул бы Стэну по морде, ибо нечего руки распускать, но, сложив два плюс два, он будто забыл о том, что было ранее, — это отошло на второй, нет, скорее даже на третий, план. Картман согнулся напополам, не в силах сдерживаться, и что есть мочи захохотал. Одноклассники инстинктивно двинулись назад, не поворачиваясь к обезумевшему спиной. — ХА-ХА, картина маслом, — не унимался тот, — Сильный и решительный, как в рекламе «Олд спайса», альфа защищает своего хрупкого омежку… Кайл стиснул зубы, но ничего не сказал. Марш уже было замахнулся, чтобы ударом привести жиртреста в чувства, но в последнее мгновение замер — Брофловски схватил его за рукав. Когда буря эмоций стала чуть тише, Картман набрал воздуха в лёгкие и даже вытер ладонью выступившие от смеха слёзы. Ну надо же! Еврей! С ебучим хиппи! Прям как по учебнику: «Ах, Какая пара! Пидорас и шмара». — С первой течкой, жид. Помойся, а то аж глаза режет. Он не стал дожидаться ответа, который наверняка последовал бы, если бы Кайл не ощущал себя настолько униженным и опущенным, что аж дар речи потерял, и стремительно направился обратно на занятие. В прекрасном, на первый взгляд, расположении духа. Брошенное в спину «Я тебя ненавижу» так и осталось нерасслышанным, затерявшись в коридоре.

***

Почему его так зацепила эта новость, эта концепция, эта идея, Картман и сам не знал. Но уже к концу дня буквально весь Южный парк был в курсе того, что Стэнли под шумок присовывает лучшему другу. Уже после, по возвращении домой, после сытного ужина, заботливо приготовленного матерью, стала закрадываться мысль о том, что в стройной теории присутствует достаточно много косяков. Кайл определённо сочился (и вонял), как жирный пирожок с мясом непонятного происхождения в придорожной забегаловке, и, раз раньше за ним подобного (да и пропусков) не наблюдалось, течка наверняка была первой в убогой еврейской жизни. Однако далеко не факт, что накачанный альфа, так удачно оказавшийся рядом, на самом деле поёбывал жидёнка. Возможно, Кайл боялся домогательств, а потому попросил Марша о помощи… Кем нужно быть, чтобы писать олимпиаду во время течки?! Ёбаный зубрила. Картман всё ворочался в кровати и никак не мог уснуть. Разные мысли, одна бредовее другой, посещали его бедную голову, на которую нехватка сна действовала не лучшим образом. Во всепоглощающей темноте ночи, казалось, мелькнул какой-то яркий силуэт с луком и белыми крылышками (очень даже симпатичный, между прочим). Но тут же исчез. Зато появилась идея фикс, вдохновлённая памятью о прошлом и былыми заслугами. Он ведь лучший сводник: Толкин и Николь до сих пор вместе и вообще к свадьбе готовятся. Не только идеальный вариант для устранения скуки, но и идеальное сочетание (про пидораса и шмару уже было?). Разрешив внутренний конфликт, Картман наконец-то отрубился, но утром, собираясь в школу и вплоть до первого звонка, всё никак не мог вспомнить, что же ему снилось. Хоть и казалось, что вот-вот — и подберёшься к сути. Лиэн, как обычно, собирая вещи в стирку, вытряхивала карманы, когда из красной толстовки вывалился десяток подвявших остроконечных листков.