Парадокс любви

Теплая майская ночь. Яркий свет бледной луны заливается сквозь стеклянные двери балкона и окна в комнату, отбрасывая длинные, голубоватые резкие тени на всю окружающую поверхность. Оглушающий запах сирени раздается из чуть приоткрытого окна. Горячий воздух едва колышется от лёгкого ветерка, освежающего и тихо шумящего в листве дубов и кленов, растущих по всей территории здания. И тихо так, спокойно: никто не потревожит ни тебя, ни твой сладкий сон в 2 часа ночи, когда все спят. Лишь изредка слышаться колыхания растительности с легким ветром, да и редко проезжающая мимо машина. Какая-то темная, неопознанная фигура, согнутая чуть ли не напополам слегка пошевельнулась, обнажив свои белые кисти с длинными пальцами перед неясными, бледными лучами, и ее очертания вышли из тени. Это был совсем молодой парень, не сказать даже, что подросток, но и мужчиной его назвать нельзя тоже: уж больно молод и прекрасен он был. Он сидел в скрюченной и неудобной позе за письменным столом, и что-то усердно выводил пером при свете неясной луны. То ли это поэт, то ли писатель, нам это пока что неизвестно. Если подойти поближе к нему и встать рядом, прям возле левого плеча, то можно увидеть желтеющий от времени пергамент, на котором старательно выведены пером аккуратные черные буквы с наклоном. Из-за хорошего зрения в темноте его же писанина была хороша видна, да и небесное светило освещало бумагу. Он писал роман про того, кто дарил свет и радость ему вот уже долгие годы. Но, к сожалению, он от этой яркой «звезды» был изолирован в темнице вот уже третий год. Печально вздохнув, парень выпрямился в полный рост из-за письменного стола и чуть отодвинул стул в сторону. Тот легонько скрипнул. Паренек, крадясь, вышел на участок перед закрытыми балконными дверьми, залитый лунным светом. Тонкие, светлые губы растянулись в легкой ухмылке. Он смотрел на луну, висящую ярким фонариком в небе, и тихо ей улыбался. Она улыбалась ему в ответ. В белом свете высокая худощавая фигура казалась еще белее, чем когда-либо ранее. Он наслаждался моментом, когда его никто не трогал – при свете дня были какие-то сборы, опыты, способы «лечения», которые были не нужны ему - но ничего не помогало, и не должно было. Запахи сирени, растущей под ним, под балконом, возвышающиеся в небо сводили с ума, успокаивающе действуя на расслабленный ночной разум. Ему очень хотелось выйти на балкон и отдаться теплу поздней майской ночи, но парень знал, что если он попробует выйти без присмотра медсестры, то ему сильно прилетит от начальства и больше не будет возможности сидеть долгими летними ночами. Да и могут посадит в палату для буйных. Но все же на такой риск придется пойти. Парень потянулся к карману куртки и вытащил оттуда связку украденных ключей, тихо гремевшую. Ему даже разрешили взять с собой некоторые личные вещи, что приятно удивляло. Опасаясь, что его заметят, он старался действовать максимально тихо и осторожно: прикрывая мягкими ладонями шумящую связку, он по-быстрому вставил нужный ключ в замок, и провернув 3 раза в замочной скважине, вышел на открытый балкон. В лицо ударил прохладный ветерок, пролетевший от проезжающей недалеко машины. Клены и дубы, источающие такой приятный и соблазнительный аромат росли прямо возле его палаты, их кроны находились на уровне нового дома парня, но достаточно далеко, чтобы допрыгнуть. В целях безопасности. Немногим они прикрывали голый железный забор с шипами и тихую дорогу. По ней редко кто ездил по понятным причинам. Внизу колыхались полевые травы и цветы, воздух был наполнен густыми сладкими ароматами весны. Где-то над ухом прожужжал крошечный комарик, попытавшись сесть на бледное лицо и оставить красный, зудящий укус. Парень лишь отмахнулся рукой, немногим сбив рукав и открыв аристократическую руку, и уселся на теплый, пахучий пол, пропитанный дневным солнцем. Он продолжал глядеть в чистое небо без единого облачка на далекую, такую недоступную и таинственно-манящую луну, так зачаровавшая и обворожившая его. Она была его спутником всю свою сознательную жизнь. В девстве он любил светлой ночью, когда его мать сомкнула очи выпрыгивать с окна первого этажа из своей комнаты, мягко приземляясь на худенькие ножки и пытаясь не нарушить чуткий сон женщины, и бежать, отдаляясь далеко-далеко от дома на близлежащую открытую поляну, чтобы тонуть в пахучих полевых травах, так приятно укутывающих маленькое детское тельце, и смотреть на далекие-далекие звезды, туманности, галактики, на луну, мечтая когда-то посетить ее и сказать заветные слова. В сознание мальчика лезли разные картины про планет, космос, звезд и про его, космонавта. Он мечтал им стать. Мать, да и ее знакомые утверждали, что он особенный, что космос – его предназначение, что он ребенок космоса, вселенной. Наверняка из-за внешности и необычного имени. Да, в целом она была права. Он был назван в четь одной из прекраснейших и загадочных планет Солнечной Системы, да и в четь прародителя всего живого. Паренек всегда любил свое имя, и ни на что не согласился бы его поменять, ни за какие гроши. Во всю эту чухню парень конечно же не верил во взрослом возрасте, уж больно она повлияла ему на жизнь, но в девстве он принимал это близко к сердцу и верил каждому слову про его великое предназначение. Он думал, мечтал и верил, что он связан как-то с одной из планет, солнцем или даже с любимой луной, рассказывал всем и вся вокруг про это. Ему конечно же никто не верил и его считали хвастуном и наглый вруном, а мать тихонько посмеивалась в стороне над забавами своего сынишки. После такого он перестал верить в себя и доверять людям, замкнулся, да и стал побаиваться общества, что и вылилось в насмешки и не принятие обществом. Признаться, он до сих пор не отошел от травли в юном возрасте. В общем-то, мать, как ни странно, была права несмотря на то, что это были обычные шуточки, переросшие в нечто большее. Теперь ничто не мешало описать его необычную, симпатичную внешность. Голубые, с бирюзовым оттенком волосы мягко ниспадали с головы на лоб и плечи, укладываясь шелковистыми прядями. Парочка из них лезли в глаза, часто мешая лицезреть прекрасное, прикольно щекоча. Светлые, яркие очи, такого неописуемого ледяного голубого, глубокого, поражающего цвета смотрели пронзительно, ясно и осуждающе, даже слегка зашуганно. Ярко выраженная линия подбородка, мягкие скулы, белесые брови. Аккуратный нос. Светлая кожа при призрачном свете луны светилась ярким белым светом и казалась жемчужной, тонкие, ухоженные кисти рук с длинными пальцами были аккуратными, чистыми, женскими, но в то же время ловкими и уверенными, в отличии от своего хозяина. Необычный аксессуар вечно украшал юную голову – тонкий, белый нимб, «кольцо» над головой. Никто и никогда не видел парня без него, а может это даже и не аксессуар? Сидя на деревянном полу, парень продолжал глядеть на луну. Она напоминала того, кого он больше никогда не увидит. Размытые и неясные образы рук, волос и лица мерцали перед помутневшим взором зашедшего в транс парня, но как он не старался, светловолосый просто не могу вспомнить точных черт лица. Но он помнил яркие, синие глаза глубже любых океанов и морей, ярче летнего неба. Описать их? Они были… просто великолепны. Эти глаза всегда поглядывали на мир с добродушной насмешкой, такой детской невинностью, редко видневшуюся у взрослых. Они никогда его не оскорбляли, как другие очи, и всегда любили. Всегда. Сколько он себя помнил. Воспоминания о них грели его холодное сердце, растапливая вековой лед в душе. Пожалуй, только луна, писательство, да и глаза цвета летней синевы помогали ему оставаться в сознании и в край не уйти себя в этом чокнутом месте, его вечной тюрьме. Неожиданно вздрогнув, словно вспомнив что-то срочное и важное, парень легко и быстро поднялся с балкона и устремился вовнутрь комнаты, тревожно озираясь по сторонам. Необычайно быстрый прилив сильной тревоги накатил на светловолосого парня, и чтобы перестраховаться, мало ли, тот забежал к себе и захлопнул стеклянную балконную дверь, стараясь не издавать лишний шум. Закрыл на 3 оборота прозрачную, тонкую дверь из стекла и занавесил плотными шторами окно, мгновенно превратив всю комнату в самое темное место на земле. После чего он скинул голубую куртку с себя, забросил на стул вещь и плюхнулся на мягкое ложе с белыми простынями, погрузившись в него, немного растрепав нежные голубые волосы, пытаясь притвориться сладко спящим. Если бы в мире существовали вампиры и охотники на них, то его бы поймали первым: бледная, белая кожа и нежелание спать по ночам, вернее, практически полное отсутствие сна давало о себе находку. Все это преследовало его с раннего девства. В последние три года, проведенные в этом месте, только усилили эту особенность. Он мог спокойно спать 2–4 часа в сутки, а то и вовсе не смыкать глаз до утра, и чувствовать себя превосходно, хорошо выспавшимся. Да и довольно вовремя он растворился в темноте, как тень: послышались мягкие, чуткие, тихие, но все же явственно звучавшие шаги, направляющиеся вдоль по длинному коридору, к его палате. Парень принял типичную позу для сна, в которой он «спал» долгими, бессонными ночами, проводя время с луной, собой, да и с бездушными кусками пергамента. Дверь из качественной темной древесины тихонько скрипнула и отворилась, в ней блеснул любопытный глаз молодой девушки, медсестры, проводящей ночную службу. В этих палатах сидели самые тихие пациенты, которых кстати и не было практически, но все же, осмотр раз в час не помешает. Мало ли, на всякий случай. Не увидев ничего необычного в такой кромешной тьме, лишь тихонько блестевший нимб на голове, не особо видный, да и тихо сопящую голову пациента, девушка улыбнулась кончиками губ и закрыла дверь. Парень давно вошел в доверие персонала, и многие даже не понимали, почему его здесь держат. Однако были на то свои причины. Услышав быстро удаляющиеся шаги от его палаты, парень мигом открыл ледяные глаза и неспешно поднялся с мягкой постели, не издавая громких шорохов. Он привык жить без сна. Жить так, от ночи до ночи. Но луна все же была ему нужна. Распахнув обратно темные шторы, он ощутил все тот же приятный лунный свет на коже, не дающий никакого тепла. Только внутри. Он потянулся, издав странный, пугающий звук и направился уже к хорошо знакомому нам письменному столу, ясно освещаемый луной. Он отодвинул стул со своей курткой в сторону, услышав легкий звук шорканья по полу деревянной ножкой и сел в него, согнулся пополам в крайне привычной позе, поставил локти на стол и взял в ладонь белое перо. Макнул в чернильницу и задумался. Освещаемый яркой луной, парень выглядел еще более загадочным и таинственным, словно сотканным из воды. Теперь было еще легче поверить, что он ребенок луны. Ледяные глаза смотрели задумчиво и проницательно, не видя ничего перед собой. Синяя подвеска на груди в виде яркого синего шара сильно выделялась на белой кофте, пятном, словно неаккуратной кляксой. Цвет глаз любимого. Его подарок, самое дорогое, имеющиеся у него. Где-то далеко-далеко синеглазый смотрел на холодную луну, неведомо откуда и почему. На его груди, под свитером чувствовался холодный шарик цвета льда, каким и всегда казался человек, подаривший его – замкнутым, холодным и бесчувственным. Но он был не таким. Далеко не таким. Он был очень добрым, способным дарить любовь, интересной творческой личностью, непризнанным художником и писателем. Это был подарок от человека, навсегда заключенного в «темнице» собственных мыслей, обреченный на страдания. Навсегда. Между этими светло-голубым и синим шариком на груди чувствовалась… невидимая связь. Тонкая, как нить, но крепче любой стали. Она и связала, мгновенно связала две родственные души. Светловолосый парень мгновенно вынырнул из пучины своих мыслей и резко дернулся всем телом. На желтеющий древний пергамент упала темная, черная капля чернил, но тот не обратил свое внимание на это. Вместо того, чтобы заморачиваться насчет такой мелочи, парень начал увлеченно вычерчивать тонкие, аккуратные буковки, писать неудобным белым пером. В его ледяных глазах горел энтузиазм. Они сверкали. Скорость письма лишь увеличивалась, но буквы практически не менялись. Иногда они били в разнобой. К нему пришло вдохновение. Лишь за все время письма закатав белые рука кофты, чтобы не испачкаться в черных чернилах, он продолжил все также яростно писать, выписывать пером маленькие завитушки, вкладывая туда свою душу. Закончил он только ближе к утру, к пяти утра, когда начался ранний рассвет, теплый, совсем летний, такой… Душевный. Воздух стал прохладнее, вкуснее, остудился за ночь, чтобы быть готовым к новому дневному, испепеляющему зною. Запах легкой, аппетитной влажности прокатился по нему, вместе и с запахом сирени, преследовавшего парня всю жизнь. Запах был совсем утренней. Не ночной. Тонкий горизонт слегка порозовел, а потом и вовсе покраснел сзади крон деревьев и пугающего ограждения, золотая линия солнца очертилась, поползла вдаль, на встречу людям, тихо крадясь по живописным полям, пытаясь тихо и незаметно подобраться к психушке, новому дому голубоволосого парня, игриво лаская волосы, мягкую белую кожу, будя его ласковым теплом, заставляя сонно жмуриться. В окно сквозь густые ветви деревьев прорвался первый лучик сладкого, золотого солнца, намеривавший разбудить нашего «вампира». Но тот сладко спал в белых одеялах и подушках, в своем ложе, утомленный ночной работой. Зато он оставался довольным собой, своим романом, посвященный любимому. Он спал как младенец, с чувством выполненного долга. На лице спящего сквозь сон вырвалась нежная, легкая улыбка. Ему снилось приятное, то, что он больше никогда не получит. Тот самый. У него есть еще 3 часа. Все будет хорошо. Обещаю.