ghost love story

Чанхи не без усилий толкает массивную деревянную дверь, которой очень много лет. Она вся пыльная, грязная, будто масляная даже на ощупь. Холл тем не менее выглядит чистым и опрятным, всё на своих местах, предметов мебели не так много, и атмосфера уютная, как в старых американских фильмах. Кажется, будто в гостиной, следующей сразу за входным помещением, потрескивает камин, греет жильцов и расползается по поместью жёлто-оранжевыми пятнами. Чанхи вздыхает, пропуская в лёгкие тонкий аромат свечей с ноткой пыльцы. Слава богам, у Чхве нет никаких аллергий. Апчхи! Парень как-то странно легко закрывает двери, облокачивается на мраморную колонну и неторопливо стягивает сначала тёмно-коричневые туфли, а затем и пальто цвета капучино, оставляя вещи в большом шкафу у правой стены. Пройдя через арку с резным окаймлением, Чанхи оказывается в просторной гостиной, объединённой с кухней. Тут ещё несколько дверей – в кабинет, в ванную и в огромную вековую библиотеку – и лестница на второй этаж, "спальню зону". Чхве ещё не задумывается о втором ужине – поел сразу после работы. Он устало глядит на дорогие лакированные часы с золотым отполированным маятником и сворачивает налево. Ставит турку на плиту и переводит взгляд вдаль, на еловый лес за окном и только начавшийся дождь, на темнеющее небо и колышущий верхушки деревьев ветер. Меланхолия, его любимое чувство, тонкой плёнкой ложится на напряжённые плечи, скрытые молочной рубашкой, окутывает шалью, аккуратно проникает внутрь, дарит спокойствие. Приятный булькающий звук кофе, оповещающий о готовности, прерывает хрупкий момент умиротворения и плавно перетекает в бряцанье посуды, когда Чхве ставит на столешницу белоснужную чашку с пожелтевшей трещиной и опустошает турку. Коричневый кожаный диван, местами потрескавшийся от старины, скрипит под весом Чанхи. Тот откидывается на мягкую спинку, прикрывая глаза и вздыхая. Мозг пронзают тонкие нити звона, назойливого и неприятного, отдалённо стучит дождь по подоконнику и стеклу. Рука как-то сама по себе тянется к пульту, нажимая на ощупь знакомую кнопку с уже давно стёртой надписью, и комнату заполняет бархатный голос некого джазового исполнителя – Чанхи, если честно, не особо разбирается в музыке, просто скупает старые диски с приятным дизайном коробочки, вписывающимся в интерьер. Вот так гораздо лучше. На душе становится легче и теплее, кофе приятно обжигает язык, и хорошая музыка повышает настроение. Чхве давно так живёт – один, в большом поместье за городом. Последний родственник, дедушка, оставил этот дом в наследство своему не единственному, но самому любимому внуку, после чего покинул этот бренный мир. Чанхи всё устраивает, за исключением моментов, когда тоска сильно обостряется и нагоняет мыслей об одиночестве, страшном одиночестве. Чхве тогда охватывают призрачные мурашки, будто должен быть кто-то, кто обнимет со спины, согреет холодным осенним вечером, возьмёт за руку и скажет "всё будет хорошо", и Чанхи обязательно поверит. Но обычно ему комфортно наедине с собой, во всяком случае, комфортнее, чем среди суетящейся толпы каждый божий день. Когда становится совсем уж невыносимо темно, Чанхи включает тёплый свет двумя хлопками, относит чашку с тёмным кольцом от кофе на кухню, кидая в раковину, и возвращается на диван, по пути хватая с комода книгу с закладкой. Время чтения для Чхве тоже входит в список немногих вещей, приносящих радость. Он любит погружаться в бесчисленные миры, созданные талантливыми (и не очень) авторами. Любит рассуждать вместе с героями, иногда плачет, иногда даже смеётся. Проживает ту жизнь, на которую никогда не осмелился бы в реальности. Сегодня в сон клонит рано, судя по наручным часам с расплывающимся от расфокусированного зрения циферблатом. Чанхи решает на такой чудной ноте закончить, тем более он как раз остановился перед началом новой главы, и с мягким хлопком закрывает книгу, небрежно откидывая на прежнее место на комоде, когда проходит к лестнице. Та приятно поскрипывает от каждого шага и плавно переносит Чхве из тёплой светлой гостиной в прохладный мрачный коридор второго этажа. Теми же двумя хлопками всё меняется местами: внизу свет гаснет, а наверху – наоборот. Чанхи ненадолго заглядывает в спальню, чтобы оставить телефон на тумбочке и взять чистую одежду, и направляется в ванную. Ещё сухой, пахнущий чистотой воздух обволакивает парня, и он нетерпеливо стягивает брюки, расстёгивает рубашку, попутно включая тёплую воду. Льёт свою любимую пену с запахом апельсина и корицы, опускается на дно, откидывается назад, стараясь не заснуть. Влажный пар заполняет комнату, заставляя зеркало над раковиной запотеть. Чанхи полуприкрытыми глазами глядит на окно, темноту ночи за ним, и слушает всплески воды, эхом отзывающиеся в крохотном полупустом помещении. Некоторое время спустя Чхве, одетый и высушенный, стоит перед зеркалом и чистит зубы. Отражение всё ещё немного расплывчатое, но себя в нём можно узнать. Чего Чанхи по какой-то причине сделать не может. В отражении явно не он. Некоторые черты, может, схожи, но в общем и целом это не Чхве Чанхи, каким знает его мир. Парень в шоке округляет глаза, несколько раз промаргивается, сваливая всё на недостаток сна, но изображение не меняется. Наоборот – мило улыбается и приветливо машет. Чанхи всё ещё не доверяет своему зрению, стараясь усерднее моргать, и тогда отражение берёт дело в свои руки. Точнее, это уже не отражение, это почти реальный человек в старой нелепой школьной форме с шортами, левитирующий над туалетной плиткой и слегка прозрачный. — Привет! Прости, что напугал. Теперь летающий некто в туалете Чанхи в полночь ещё и говорит. Отлично, просто замечательно. Кажется, и правда следует спать больше. — Т-Ты ещё кто!? Мальчик вздрагивает, если это можно так назвать, распахивая свои по-ребячески большие глазища и стыдливо кланяется. — Ох, прости, где же мои манеры. Меня зовут Чанмин. Джи Чанмин, да. Сонливость, пришедшая с убаюкивающей погодой, прочитанной книгой и горячей ванной, куда-то испаряется. Чанхи уже мысленно расстраивается, потому что сегодня ему явно не удастся выспаться, а завтра очень тяжёлый день на работе. Тем не менее Чхве пытается взять себя в руки и хотя бы не выглядеть глупо в чужих глазах. — Чхве Чанхи. Чанхи-хён, если тебе так угодно, – ему почему-то кажется, что незнакомец гораздо младше него. Чанхи по-рабочему вежливо протягивает руку, надеясь ухватиться за небольшую подростковую ладонь, но на удивление ловит только воздух. Нечто еле ощутимое остаётся на кончиках пальцев, и чужая конечность слегка искажается, будто голограмма, вгоняя Чхве в ещё большее недоумение. — Это... — Прости, – кажется, Чанмин очень любит извиняться, – я не могу взаимодействовать с людьми. Я просто прохожу сквозь них. Но зато у меня хорошо получается вселяться в предметы! “Он призрак что ли? Ну только этого не хватало,” – думает Чанхи, тяжко вздыхая про себя. Возбуждённый мозг заполняют всё новые и новые вопросы, заталкивая мысли о сне в самые дальние уголки. — И как давно ты тут? — Хм, дай-ка подумать, – Чанмин прикладывает палец к подбородку, задумчиво уставившись в потолок. Он раздумывает очень серьёзно, хмурится, что-то высчитывает на пальцах. Если опустить всю эту мистику, Чанхи думает, что Джи как-то по-особенному забавен. – Около двух веков, наверное. — М-да уж, многовато... Чхве прикидывает примерный год, когда Чанмин мог тут появиться, и не удерживается от очередного вопроса. У него их сейчас вообще-то очень и очень много, но он слишком устал, поэтому большинство из них оставит на завтра или как минимум на последующую неделю. — То есть ты знаешь большинство моих родственников? Или даже был им когда-то. — О, нет, не совсем, – Джи так встревоженно трясёт руками, будто боится, что Чанхи, получив неправильную информацию, побьёт его. Физически это невозможно, конечно, но Чанмин ничего не может поделать с собой. Всё же и он когда-то был живым человеком. – Тут жила моя семья. Мои родители дружили с четой Чхве. Могут ли это быть те "Чхве", которые твои родственники? — Мне по чём знать. Знаешь, сколько Чхве по всему миру? – Чанхи вдруг раздражённо бурчит и поворачивается в сторону выхода из ванной. С него хватит этих призрачных диалогов. Однако даже в тёплой хрустящей постели ему не удаётся избавиться от бесшумного нахождения Чанмина неподалёку. Тот, как назойливая муха, исследует просторы комнаты, будто не знает их как свои пять пальцев. Хотя бы не болтает, думает Чанхи, чувствуя, как тело расслабляется и проваливается в долгожданный сладостный сон. Слишком много на него свалилось за сегодняшний день: Чхве привык к тому количеству стресса, который дарит ему работа, и потому планирует рутину, основываясь на этом количестве. Призрак явно не должен входить в расписание.

***

Чанхи чувствует себя просто отвратительно, когда разлепляет глаза. Во-первых, вчера он лёг позже, чем обычно, – его внутренние часы сбились. Во-вторых, у него ужасно болит голова, и тело ощущается тяжёлым, неподъёмным. Повернувшись на бок лицом к окну, Чхве жалобно стонет и закутывается посильнее в одеяло – за окном всё ещё ночь, и Чанмин на подоконнике задумчиво глядит на полную луну. Её яркого света хватает, чтобы видеть общие очертания предметов в спальне. — Как думаешь, смогу ли я когда-нибудь найти своё тело? Голос, хоть и тихий из-за далёкого нахождения Чанмина, режет воздух, бьёт по барабанным перепонкам Чанхи. Он вздрагивает и моментально раскрывает глаза, морщась от холодного света. Джи поменял положение: теперь "сидит", свесив ноги с подоконника, и смотрит на Чанхи. Чхве выдыхает, понимая, что сегодня ему не удастся поспать, и поворачивается обратно на спину. — Что значит "найти своё тело"? Ты умер двести лет назад, оно уже давно разложилось. — Перерождение. Я существую в этой форме только потому, что моё тело переродилось. — И что это значит? – Чхве складывает руки на груди, закрываясь от глупого диалога. Он хочет поспать, как нормальный человек, а не рассуждать о жизни и смерти. Особенно, когда у него нет на это настроения. — Когда человек умирает, его душа скитается по свету сорок дней, после чего отходит в мир иной. Как видишь, спустя два века я всё ещё тут. В библиотеке есть несколько книг на эту тему. Души умерших задерживаются на земле, когда их физическая форма восстанавливается в виде нового человека. — Бредятина. — Твой покойный дедушка на самом деле был перерождением. Мы общались месяц, пока его душа не исчезла. Чанхи задумывается. Ведь если он своими здоровыми глазами видит Чанмина и своим здоровым мозгом воспринимает его, значит, не совсем это и бред? Кажется, стоит прошерстить библиотеку на выходных. — Перерождения не могут быть идентичны изначальным владельцам тела, поэтому нас помечают родинками, – Джи тыкает под своим глазом, подлетая ближе к Чанхи. И правда, родинка. И ещё одна под губой. Если так подумать, у дедушки тоже была отметка на щеке. Чхве становится серьёзным и слегка хмурится. Чанмин всё ещё находится на расстоянии вытянутой руки, но ощущается это очень необычно: Чанхи чувствует чью-то близость, при этом на коже его не остаётся ни чужого дыхания, ни чужого тепла. Он завороженно смотрит в зрачки напротив, тянет руку, чтобы дотронуться до родинки под глазом и снова проваливается в воздух, как тогда в ванной. Джи фыркает, отлетая обратно на подоконник. — Сначала найди моё тело, потом потрогаешь. Если, конечно, тот Чанмин разрешит. Спокойной ночи, хён. И в ту же секунду Чанхи даёт себе обещание обязательно найти тело Джи Чанмина и поскорее избавиться от его призрака. Чхве готов поверить в любой бред, если это будет означать, что он вернётся к своей нормальной отшельнической жизни.