Медиум: за завесой

Погода стоит не по-майски жаркая. Окна моей палаты выходят на озерцо внизу и, окружающие его, заросли черешен. За три дня, что я здесь, ягоды на ветвях успевают покраснеть и налиться, благодаря частым дождям. В шестнадцатой медсанчасти тихо и спокойно. Только неупокоенные души бродят ночами по широким лестницам и длинным коридорам. На вторую ночь я слышу эхо шагов и выхожу покурить. Курим у фонтана на лавке средь жёлтых древовидных пионов — я и разведчик Даня, погибший здесь в сороковые годы. Ему лет двадцать на вид. У него светло-русые, будто выгоревшие на солнце, волосы, и изумрудно-зелёные, как у моего Дениса, глаза. — Ты знаешь, какой сейчас год? — спрашиваю у него я. Мы синхронно прикуриваем и устраиваемся на скамейке в одной позе. Соловьи дуреют в кустах сирени. От сладко-горького запаха пионов кружится голова. — Знаю я, что война давно закончилась, — усмехается призрак невесело. — И ты знаешь, что ты умер? — решаю уточнить я. — Да уж наверно, — со смешком отзывается Даня, стряхивая пепел папиросы, и тот не долетает до земли. — Так почему же ты до сих пор здесь? — спрашиваю, недоумевая. Ночь пахнет свежестью и раскалённым за день асфальтом. — Жду кое-кого, — с улыбкой пожимает плечами мой новый знакомый. — Знаешь, много лет прошло, — тоже стряхиваю пепел и вытягиваюсь на скамье, закидывая пятки на парапет фонтана. — Думаешь, дождёшься? — У меня впереди — целая вечность, — улыбается призрак, разводя руками. — Когда-нибудь дождусь. Димка заглядывает ко мне каждое утро. Мы курим и пьём кофе в беседке меж ёлок, недалеко от приёмного покоя. На удивление, он не ругается, не отчитывает и практически ничего не говорит по поводу моей безответственный выходки. Мы просто курим вместе. Он знает, что должен мне по гроб жизни. Я знаю, что всё ему прощаю авансом. Знаю, что, если надо будет, смогу выкинуть и не такое. Лёшка приезжает каждый день двенадцатичасовым автобусом. Зачем-то привозит Диме обед, ну, и, конечно, заодно заходит проведать меня. Мне неизменно привозит клубнику, черешню и фиалку. На тумбочке в моей палате их уже три — бордовая, сиреневая и жемчужино-белая. Фиалки я не люблю, но сказать малому неудобно, да и у меня таких пока ещё не было. Вася с Арчиком и Лилей заезжают по вечерам. Привозят чёртову молочку, которую я терпеть не могу, причём во всех её проявлениях, да, к тому же, такое количество, что можно было бы роту голодных срочников накормить. Я, с упорством осла, раздаю всю эту срань с персиками и маракуйей каждой неосмотрительно подвернувшейся мне медсестре. Чернов притаскивает ещё азалию, жёлтый пахистахис и сиреневый антуриум. За три дня моя палата начинает напоминать ботанический сад. Медсёстры потихоньку тырят черенки. Я шучу, что на выписку меня приедут забирать «Газелькой». Удивительно, но на третий день меня приходят проведать даже Паша с Юликом. После дождя во дворе медсанчасти одуряюще пахнет пионами, вишнёвой корой и скошенной травой. Мы не спеша идём по асфальтированной дорожке вокруг здания, под раскидистыми черёмухами и липами. На оборотне белые кроссовки, тёртые варёнки и джинсовая рубашка с разноцветными заклёпками. Вампир в светлых туфлях, белых брюках, бледно-голубой рубашке и жилетке цвета слоновой кости от костюма-тройки. На мне чёрный атласный халат, пижама и мокасины, и чувствую я себя в этом пиздецки неуютно перед визитёрами. Скамейки ещё мокрые после дождя, у бордюров лужи, и пациентов во дворе практически нет. Мы со следаками идём по дорожке без цели или какого-либо смысла, слушаем, как внизу, в черешневых зарослях, заливаются соловьи. Молчим все трое долго, а потом, когда это надоедает, я всё-таки спрашиваю: — И зачем же вы двое ко мне пожаловали? Не сказал бы, что мы с вами в дружеских отношениях. — Проведать тебя хотели, — омерзительно, неискренне улыбается Юлиан, закуривая. — Узнать, как, после такого финта, чувствует себя сын нашего шефа. — Не пизди, — решая в зародыше задавить цирковое представление для малахольных, обрываю его брехливый монолог. — Хуй ты ложил на то, как чувствует себя сын вашего шефа, собственно, как и шеф на это ложил хуй. Вам, комитетские ищейки, от меня что-то надо. Я терпеть не могу всех этих плясок с бубном, поэтому сразу и напрямую спрашиваю: чё надо, нелюди? Паша тихонько нетерпеливо поскуливает, поглядывая на напарника. Юлик молчит. Молчит долго. Видать, мысль формулирует. Это ж думать надо, заставлять серое вещество шевелиться, извиваться… Трудно, наверное, когда там одна извилина, да и та давно атрофировалась, став ровной, как трамвайная, блядь, рельса. Я наблюдаю за птичкой, свившей гнездо на черёмухе. — Ты доволен своей жизнью? — видимо, сформулировав, наконец-то, мысль, негромко интересуется вампир. — В каком смысле? — не совсем понимаю я. — Конкретнее. — Не жизнью в целом, — он морщится на вид несколько болезненно. — Скорее работой. Она устраивает тебя? — Ты снова заходишь издалека, — качаю головой я, медленно шагая по дорожке. — Можно ближе к делу? — Мы пришли предложить тебе работу, — выдыхает Юлиан — как с утёса в бушующее море сигает. — В Департаменте Контроля Магии? — затягиваясь, зажимаю сигарету в уголке губ и усмехаюсь, качая головой. — В вашем отделе следователем? — Да, — недолго помолчав, кивает Юлик согласно. — Отец заслал, или вы сами вызвались меня проведать здесь? — смешно и гадко, но я стараюсь не разбрасываться эмоциями зазря. — Скажем так: мы были не против навестить тебя, — с улыбкой отвечает оборотень. — Мы же все прекрасно понимаем, что в том офисе ты не на своём месте. Тебе скучно, ты там прозябаешь, а нам хорошие следователи нужны. Соглашайся. Как минимум — это будет интересно. Хочешь к нам? — Я пока не могу ответить на этот вопрос, — помолчав недолго, произношу на выдохе. — Мне нужно время, чтобы подумать и всё взвесить. — Да что тут взвешивать? — чуть возмущённо фыркает Пашка. — Ты и так этим занимаешься. Ты общаешься с призраками, находишь убийц, расследуешь преступления. Ты будешь делать то же самое, что делаешь сейчас, только официально. Нечего здесь взвешивать. — Мне нужно время, чтобы подумать, — продолжаю упираться я. — Ну, подумай, — улыбается Юлик, и мне мерзко от этой его неискренней улыбки. — Если надумаешь, ты знаешь, где нас найти. Денька приходит каждую ночь. С помощью чуда — не иначе — попадает в закрытое здание и приносит мне по сингониуму. У меня уже есть шоколадный и розовый. Эта ночь исключением не становится. Денис приносит мне жёлтый сингониум, ягоды, кофе и кусочек брауни с вишней, открывает окно, курит, пока я топчу сладкое, пахнет СТОшкой, сосновыми досками и обалденным, давно родным парфюмом с цитрусовыми нотками. — Мы с Годей фитолампы в зале закрепили под потолком, — рассказывает, пока я ем, глядя куда-то в бархатную тьму майской ночи за окном. — Поставили стеллажи. Мелкий часть твоих растений из спальни в зал перенёс. Приедешь — комнату не узнаешь. — Тётя Роза не заходила? — спрашиваю я, прожевав кусочек пирожного. — И не зайдёт, — отрезает Денис, и в голосе его звенит металл. — Она нарушила правила. Не затрагивай, пожалуйста, эту тему. Она меня бесит. Я не хочу снова ругаться с тобой. — Мы уже затронули эту тему, — тяжело выдыхаю в ответ, чувствуя невыразимую усталость от попыток обуздать его гнев. — И в сотый раз я тебе говорю: тётя Роза не виновата в том, что произошло. Это было моё решение и мой выбор. Я знал, на что шёл и ради чего. Я знал, что вы сможете запустить мне сердце. — А если бы не смогли? — чеканит Власов, поворачиваясь и скрещивая руки на груди. — Если бы ты умер? — Ну, не умер же, — пожимаю плечами я, облизывая чайную ложку. — Нет у истории сослагательного падежа, День. — Ночь, блядь, — морщится он, выбрасывает окурок за окно и падает на мою койку рядом. — Это было в высшей степени безответственно и нарушало все правила. — Ты демон, — тихо хмыкаю, отставляя опустевший контейнер на тумбочку. — Разве для тебя писаны правила? — Иди в жопу, darling, — морщится Денис, заметно раздражаясь, отодвигается на край койки, но, стоит мне только устроиться на плече, всё равно обнимает, тычась губами в волосы на макушке. — Ещё один такой, сука, фортель — и я тебя, бля, выпорю. — Ой, как страшно, — отзываюсь с интонацией Бальтазара, улыбаюсь и прикрываю глаза; Денис молчит, только делает глубокий шумный вдох. — Ты нюхаешь меня? — это уже больше тянет на Уилла Грэма. — У тебя седина, — сообщает Власов негромко. — Много седины. Её стало больше с тех пор, как ты вернулся. — И что? — улыбаюсь, тычась носом в воротник его рубашки и делая глубокий вдох. — Я тебе больше не нравлюсь? Хочешь найти молоденького наивного мальчика без седины, призраков и клинических смертей? — Блядь, сколько лет тебя знаю, а всё равно не устаю удивляться тому, какой ты у меня ёбнутый, — фыркает Власов в ответ, не подхватывая игру. — Конченый, бля. — С нормальным тебе было бы скучно, — замечаю, делая глубокий вдох, и пытаюсь разбить запах Дени на составляющие. Денис пахнет знакомым тёплым одеколоном с цитрусовыми нотками, пахнет СТОшкой, пахнет кофе и сигаретами, металлом, изолентой и сосновыми досками, пахнет цементом и шпаклёвкой, сухой травой, смолой, петуниями и раскалённым глинистым грунтом. — Чем ты занимался после работы? — спрашиваю, обнимая его и устраиваясь удобнее, впитывая успокаивающее тепло, силясь надышаться. — В деревню ездил, — признаётся Денька, недолго помолчав. — Выкосил во дворе, опилил туи, шпаклевал гараж. Там ещё крышу надо просмолить и колодец почистить. — Вот как? — только улыбаюсь, ловлю его руку на предплечье и переплетаю наши пальцы — шрам к шраму. — Когда переезжаем? — К августу я приведу весь дом в порядок, — недолго помолчав, явно что-то просчитывая, отвечает мой математик, легко сжимая руку. — А почему от тебя псиной тащит? — Ко мне сегодня приходили Паша и Юлик, — делюсь с ним неохотно. — Предлагали работу. — Что ты им ответил? — Денька поправляет тонкий серый плед на моих лопатках. — Ответил, что подумаю, — честно признаюсь я. — Что мне нужно посоветоваться. Вот, советуюсь. Ты как думаешь, соглашаться на это? — Я думаю, Миша, — улыбается Денис, лениво перебирая прядки волосы на моей макушке, — что силы тьмы никогда не говорят людям, как им поступать, никогда за них не решают и никого ни к чему не принуждают. Я думаю, darling, что каждый человек имеет право выбора. Решение только за тобой. — А ты? — приподнимаясь на локте, спрашиваю, заглядывая в его зелёные люминесцирующие глаза. — А я — тоже за тобой, — улыбается Денис, подмигивая. — Независимо от принятых тобой решений.