Лабиринт разбитых сердец

Прохлада. Едва уловимое дуновение ветра приятно щекотало кожу. Где-то было слышно шелест травы и листьев, этот дивный звук то отдалялся, то звучал прямо над ухом. Гермиона стояла на вершине холма и глядела вперед. Блаженному взгляду девушки открывались бескрайние просторы, тоскливое серое небо, ограда из густого леса вдали, тропинки, что вели в неизвестность и корявые деревья садов поблизости. Чуть южнее, за полями, далеко-далеко — множество разных домиков, что были похожи на кукольные или вовсе нарисованные, а между ними можно было разглядеть верхушку какого-то храма. По крайней мере, издалека это напоминало храм. Они были такие же унылые, как и небо над их крышами. Она могла бы наблюдать за этим всем вечно, слушая ветер и крики птиц. Да, в затянутом тучами небе Гермиона видела грачей. Точнее, она могла лишь догадываться о том, что это грачи. Отчетливо виднелись странные силуэты птиц, выглядящие скорее как темные подвижные пятна или тени в небе. Некоторые из них сидели на облезлых ветках деревьев. Они были укутаны мрачным, почти угрожающим туманом, который словно медленно затмевал собой всю природу вокруг. Сквозь этот мутный занавес разглядеть что-то дальше тех холмов с домиками было трудно. Гермиона сделала глубокий вдох. Свежий воздух стремительно заполнял ее легкие и практически обжигал их. Невольно девушка стала размышлять о том, каких местностей эти странные, но такие завораживающие виды. И ничего кроме этого в голову не лезло, пока пальцы сжимали льняную ткань сарафана. Возможно, Шотландия? Она могла бы обратить внимание на то, что одежда слегка не по погоде, и влажность в воздухе вынуждала кожу покрыться мелкими мурашками, но было совершенно не до того. А от прохлады ли эти мурашки? Грачи продолжали кружить в небе, еще более беспокойно, чем это было минуту назад. Хотя… Нет, в этом месте время то ли шло иначе, то ли вовсе терялось. Гермиона смотрела на них, смотрела не отрывая глаз, даже не моргая. Казалось, она чувствовала каждую из этих птиц. Чувствовала бешеное биение их маленьких сердец. Их быстрое дыхание и ветер под крыльями. Их страх. Страх. Грейнджер даже не заметила, как этот страх перерос в ее собственный — такой глубокий и первобытный. Ее босые ступни касались холодной и слегка влажной земли, а пятки покалывала жестковатая скошенная трава, и ветерок все еще обдувал ее тело, играясь с распущенными волосами и подолом сарафана, но внутри все переворачивалось. Раз за разом. Вставало на места, а затем переворачивалось вновь, выбивая из-под ног ту проклятую сырую землю. Стоя на вершине холма гриффиндорка ощущала себя так, как будто она находилась в темной и холодной комнате, где каждый звук казался угрозой, и сердце едва не выскакивало из ее собственной груди. Это чувство, будто бы невидимые руки сжимали ее полностью, не давая дышать. Не давая кричать и не давая бежать. Тогда стало ясно и абсолютно точно понятно как ощущается истинный ужас. Единственное, что она могла знать наверняка, так это то, что ей не стоит оборачиваться. Ее руки, сжатые в кулаки, дрожали, а ноги безвольно подкашивались. Гермиона чувствовала на себе пристальный взгляд. Хищный, ледяной. Этот взгляд был устремлен в спину девушки и она знала это. Чувствовала. Могла выловить в безумстве происходящего. Как и то, что тело перестало повиноваться ей, превратившись в какую-то безвольную куклу. Но, с другой стороны, конкретно в тот момент разум был затуманен не менее, чем природа вокруг, а вместо мыслей слышно было только собственное быстрое сердцебиение. Она медленно обернулась. Она обернулась и сразу же пожалела об этом, увидев картину, которая точно врежется ей в память острой стрелой, а затем оставит кривой и уродливый шрам. След, который никак не прикрыть и не спрятать от ее собственного взгляда. Перед девушкой возвышался большой особняк, имеющий асимметричные фасады со сложными угловатыми крышами, небольшими башнями и шпилями. Здание было выполнено из кирпича весьма темного цвета, а таких окон Гермиона, кажется, раньше никогда своими глазами не видела — большие с многосекционными стеклами, арками и потрячающей красоты витражами. Не такие, как в Хогвартсе. Все это величие довершало множество архитектурных украшений: лепнина, резьба по дереву, декоративные карнизы и фризы. Сердце билось в такой истерике, что казалось, словно оно вот-вот не выдержит и остановится. Грейнджер не могла пошевелиться. Она смотрела на тот дом, он казался ей каким-то зловещим. Мало того, она точно знала, что дом смотрит на нее. медленно пожирает, жадно затягивает ее полностью, без остатка. Гермиона хотела бы перевести внимание на сады или лабиринт из живой изгороди, что виднелся из-за дома, но взгляд намертво был прикован к тем кирпичным стенам, местами покрытым облезшим плющом, и витражам, но разглядеть что на них изображено оставалось невозможным. Десятки, в может и сотни пустых глазниц уставились на нее изо всех окон, а большие деревянные двери с ржавыми кольцевидными ручками, издавая мерзкий скрип, приоткрылись, будто любезно приглашая гриффиндорку в свою ледяную и непроглядную темноту. Когда сделать новый вдох оказалось почти нереально, она почувствовала на своей коже что-то еще помимо моросящего дождя. Щекочущие, слегка противные и странные ощущения, которые становились все ярче и стремительно распространялись по коже. Некоторые были даже какими-то немного холодными, словно влажными. Она опустила глаза и в моменте ужаснулась еще больше, испуская самый отчаянный крик — голос и контроль над телом вернулись к ней. По ногам Гермионы ползали черные пауки. На земле их было еще больше. Казалось, они были абсолютно везде и даже теоретически тяжело представить такое скопление пауков в одном месте, но некоторые из этих тварей уже ощущались под сарафаном, цеплялись лапками за ее нижнее белье. Гермионе даже показалось, что они кусались, лезли ей под кожу и в рот, а может, просто так сильно испугалась. Пытаясь стряхнуть с себя пауков, она тут же подорвалась скакать и размахивать ногами, пусть они снова забирались, стоило ей только ступить на землю. Ветер стал дуть намного сильнее, словно норовя вовсе сорвать с девушки ее жалкое одеяние, ее единственную броню в этом жестоком спектакле страха и безумия. За своим собственным голосом, криком грачей и гулом холодного ветра она уже ничего другого не слышала, пока в ушах не зазвенело. А затем все резко затихло. Гермиона проснулась в тихой призрачно уютной гостиной Гриффиндора, сидя на застеленном клетчатыми красно-горчичными пледами диване. Рядом с ней громко сопел Рон, уложив свою рыжеволосую голову девушке на колени, а на ковре в окружении книг уснул Гарри, позабыв снять очки. В камине слабо трещал огонь, который был единственным источником света в комнате, в окна башни тихо бился первый осенний дождь. Где-то мяукал сонный Живоглот. Не было ни ветра, ни птиц, ни того дома, ни злосчастных пауков, но привести в порядок сбитое дыхание было достаточно трудно. Казалось, словно она пробежала целый марафон. Хоть немного успокоиться было какой-то недостижимой целью, но лишь первые тридцать секунд. Гермиона не могла поверить, что это был просто плохой сон. Один из многих. Все было таким реальным и ощутимым, но в то же время сюрреалистичным. Она уже относительно давно забыла что такое ночные кошмары. И не хотела вспоминать, ведь вся жизнь и так была пугающе похожа на самый изощренный кошмар. Опустив взгляд на Уизли, крепко дремлющего, Гермиона задумалась о том, что же ему снится. Просто хотелось отвлечься от пережитого и успокоить себя тем, что она в безопасности. А наблюдать за спящим Роном было даже забавно, он похрапывал и периодически смешно морщил свой покрытый веснушками нос. Наверное, ему снилось что-нибудь приятное, например, долгие посиделки в “Трех метлах” за кружкой сливочного пива или матч по квиддичу с участием любимой команды. Очень хотелось в это верить. Жаль только, проснувшись, он забудет свой чудный сон. Гермиона этому даже позавидовала, ведь фантомные касания мохнатых лапок еще ощущались на бедрах. Башня Гриффиндора была одним из самых уютных и теплых мест в замке. По крайней мере, в прошлом. Старая школа грешила сквозняками, но именно гриффиндорцам их перепало наименьшее количество. Тем не менее, по спине прошлась мелкая дрожь, а тепло от камина ощущалось таким удушающим, словно в добротно разогретой сауне. Нужно выйти на свежий воздух и, желательно, поскорее. Хотя, открытое окно тоже было бы хорошим вариантом, но в целях безопасности не все окна в школе открывались, поэтому Грейнджер пыталась вспомнить местонахождение ближайшего не заколдованного окошка. Девушка максимально осторожно выскользнула с насиженного места, стараясь не разбудить Рона и не наступить на Гарри, не забыть также подложить рыжему под голову мягкую коричневую подушку с пестрым чудаковатым узором. — Куда ты?.. — все же промычал Рональд сквозь сон, очевидно, даже еще особо не соображая кого он спрашивает и что происходит. — Ой… — Гермиона чуть вздрогнула и на пару секунд застыла, не желая еще больше беспокоить сонное царство. — Никуда… Я скоро вернусь, спи. Уизли еще что-то невнятно промычал, устраиваясь на подушке поудобнее и вновь погружаясь в царство Морфея. Беспокойно заворочался и Гарри, отдых которого не выглядел таким спокойным и безмятежным. Снились ли ему тоже кошмары? Какие именно? Они как-то связаны с Волан-де-Мортом? Она не могла этого знать, Гарри уже давно таким не делится. Но она видела, как оставаясь наедине с собой, он тихо плакал, беспомощно утирая слезы рукавом кофты. Это было лишь один раз, буквально месяц назад. И знала почему. Не могла не знать. Гермиона, наконец-то, покинула гостиную и оказалась на длинной лестнице, еще освещенной факелами. В голове девушки было почти пусто, не считая отголосков потрескивания дров в камине, что остался за дверью, а может весь ее мозг просто превратился в одну сплошную рану без возможности нормально построить цепочку мыслей, где звуки камина своеобразным эхом пытались заглушить нечто дикое. Она подумала: “Позже я еще, может быть, поплачу об этом, но точно не сейчас. В конечном итоге, это лишь глупый кошмарик, было бы из-за чего расстраиваться, ну в самом деле”. Пару минут спустя она окончательно покинула башню. Ночные коридоры Хогвартса встретили девушку таинственной и немного зловещей атмосферой. Лунный свет, что пробивался через высокие готические окна, отбрасывал причудливые тени на каменные стены и древние гобелены. Слышалось лишь эхо собственных шагов и далекие звуки, усиливающие чувство уединенности и загадочности. Большинство портретов на стенах спали, подобно живым людям, но некоторые из них время от времени шептались между собой или тихо обсуждали происходящее в школе, иногда перемещаясь из рамы в раму. Бродящие призраки, такие как Почти Безголовый Ник или Кровавый Барон, добавляли ещё больше мистики, плавно скользя по воздуху. Периодически можно было наткнуться на Полтергейста Пивза, который любил устраивать небольшие пакости, но Гермиона точно знала, что стоит его избегать, как и дежурных учителей или других старост, дежурство школы с которыми не совпадало. Особенным пунктом в этом списке нежелательных встреч уже на протяжении семи лет оставался завхоз Филч. Охранные картины и заколдованные доспехи следили за порядком, некоторые из них могли начать двигаться или разговаривать, если заметят что-то необычное, а на лестничных площадках иногда можно было услышать шорох передвигающихся лестниц, меняющих свое положение. Коридоры Хогвартса ночью жили своей особенной жизнью, в которой теснее обычного переплетались магия и история. Казалось, даже “насквозь правильная” Гермиона Грейнджер не могла отрицать того факта, что такие гуляния наедине со своей персоной имеют особый эффект. Но и признать этого она, честно говоря, тоже никак не могла. Гораздо большим желанием на тот момент было просто побыть не Гермионой, а кем-то другим. И ей это практически удавалось, пускай лишь только понарошку, ведь идя по коридору Хогвартса ночью, она видела тускло освещенные стены и пол, на которых лунный свет рисовал те причудливые узоры. Она могла зациклиться на них и не думать ни о чем больше, помимо того, на что похож тот или иной узор. Шаги ее были мягкие, почти неслышные, так как она старалась не привлекать внимания. Она ощущала легкий холодок, пронизывающий толстые каменные стены и чуть покалывающий кожу даже через ткань мантии. Её взор скользил по рядам портретов, некоторые из которых подмигивали или весьма порицательно шушукались, обсуждая ее столь позднюю прогулку. Возмутился, с угрозой доложить все профессорам, портрет какой-то старой, изможденной, по виду очень бедной колдуньи, у которой был огромный нос-картошка и нелепый бант на шее, но Гермиона не обратила внимания. Гермиона правда хотела куда больше сосредоточиться на том, что в состоянии помочь ей привести мысли в порядок. Она просто продолжала идти дальше. Звуки в коридоре усиливались многократно, и даже слабый скрип или шорох казался громким. Периодически она слышала, как вдалеке лестницы меняли свое положение с глухим стуком, или как Пивз проказничал где-то на другом этаже, устраивая небольшой шум. Гермиона чувствовала смешанные эмоции: с одной стороны, легкий страх и настороженность, а с другой — странный восторг вперемешку с усталостью и неким опустошением. Она уже истратила свой лимит эмоций? В ее руке была крепко зажата волшебная палочка из виноградной лозы, которой она подсвечивала себе путь. Внимание обострено, она ловила каждый звук и движение, пока ум старался непрестанно работать, оценивая возможные опасности и пути к отступлению. Например, при необходимости, разумеется, спрятаться за во-о-он тем гобеленом или прямо за ближайшим углом казалось весьма надежным. И вот, шаг за шагом, все забывалось. Зловещий сон медленно, но уверенно выветривался из ее памяти, растворяясь в пыльном воздухе ночных коридоров. Гермиона уже маловероятно вспомнила бы какие-то подробности своего ночного кошмара, голову все больше занимали другие вещи. Уже находясь на четвертом этаже, Гермиона практически напрочь канула в бездну собственных мыслей, которые не были массой, просто вытесняющей негатив из головы. Мысли обо всем и сразу. И это не мешало ногам вести ее к конкретному месту, а именно небольшому эркеру недалеко от кабинета маггловедения. Окно в том эркере было сломано еще при близнецах Уизли, но все старшекурсники на протяжении всего этого времени негласно держали сию информацию в тайне. Оставался один поворот, который Грейнджер достаточно беспечно миновала, не покидая своих дум. И вот уже виделось долгожданное углубление в каменной стене, как вдруг в конце коротенького коридорчика — за следующим углом — раздались шаги. Это вернуло в реальность. Гермиона нервно прошептала: “Серьезно?.. Только не это!” — и сразу оглянулась в поисках спасения. В глаза первым делом бросился класс маггловедения. Это было очевидным вариантом. Девушка поспешно дернула дверную ручку, но то, что кабинет заперт было точно так же очевидно. Тогда она решила спрятаться за косолапой горгульей. Впрочем, учитывая запертый класс, выбор у Гермионы был не очень-то и большой, ведь бегство не имело особого смысла — потревоженные шумом быстрых шагов и несущимся сломя голову светом портреты этого этажа сдали бы ее с потрохами. Мигом спрятавшись за горгулью, Гермиона старалась дышать как можно тише. Ей было не столь важно кто именно идет, будь то Филч, профессор или кто-то из других старост, ее даже почти не беспокоили баллы факультета, которых и без того кот наплакал. Сердце возобновило недавний ускоренный темп из-за чувства, что она подводит последнее хорошее, оставшееся в этой школе от былых времен. А может, ее больше пугала перспектива познать прелести больной фантазии нелюдей, что ныне занимали учительские места и раздавали зверские наказания за любой проступок. Старый Хогвартс превращался в воспоминание. Счастливые ученики — не больше, чем самообман. Знакомая атмосфера изменилась, теперь каждый старался найти крупицы чего-то родного и важного в мнимой приветливости школы. В своей гибнущей альма-матер. За последнее время у девушки сложилось впечатление, словно тепло в Хогвартсе теперь исходило только от каминов да факелов. Шаги замедлились, а вскоре и вовсе утихли. Гермиона было подумала, что копошение или выглядывающая тень выдали ее. Паника вновь накатила, куда пуще прошлого. Глаза расширились, как бездонные колодцы, в которых слабо и бесконтрольно мерцал призрак неведомой опасности. Это чувство вернулось так быстро? Сердце опустилось, казалось, до желудка, где быть совсем не должно. Все старания отвлечься были напрасны? Говорят, что Гриффиндор — факультет бесстрашных, но разве бесстрашие и наличие здравого смысла это одно и то же? Прервав звенящую тишину дрожащим вздохом, Грейнджер осторожно выглянула из-за каменной горгульи. На противоположном конце коридора, из-за поворота, виднелась рыжеволосая голова Джинни, что так же с опаской выглядывала. Они явно напугали друг дружку, направляясь к эркеру, от этого осознания Гермионе очень сильно полегчало. Девушки еще обменялись многозначительными взглядами, причем, взгляд Джинни и взгляд Гермионы определенно несли разный посыл, а после, покинув свои укрытия, направились навстречу. — Ну ты меня и напугала! — начала Уизли громким шепотом. — Ты чего не спишь так поздно? — Я… Мне не спалось, — Гермиона пыталась выдумать какую-нибудь ложь, но сделать это на ходу оказалось тяжко. — А ты почему не спишь? — А что, госпожа староста меня в угол поставит? Джинни сделала шуточный акцент на слове “староста”, а Гермиона немного насупилась ей в ответ. На самом деле, с момента становления старостой, она успела привыкнуть к подобному. — Нет, но очки с факультета снять могу. Минус десять очков не мало будет? — Маловато. Опусти поближе к змеюкам, пусть потешат себя наличием жалкой форы напоследок. — Джинни, несомненно, знала о том, что Гермиона не будет так поступать. — Так ты не ответила на вопрос. Почему не в постели? — Я договорилась встретиться с Мэй и Паулиной. Взять у них кое-что, знаешь… Уизли подошла к окну шаг в шаг с Гермионой. С небольшим усилием рыжая открыла окно, лица девушек сразу обласкал свежий воздух, немного сырой после дождя. Их взглядам открывался ночной вид внутреннего дворика. — Кое-что… — задумчиво протянула Гермиона. — Не знала, что у тебя есть подруги со Слизерина. — Ты про Мэй? — Ну, насколько мне известно и если память меня не подводит, Паулина Кристалл учится на Когтевране. — Мэй не такая. Она… Я не знаю… — Джинни замялась, неопределенно глядя в черное небо. — Это сейчас очень сложно, понимаешь? Мы сдружились в конце того отвратительного года правления розово-рюшечной жабы. И сейчас это помогает мне думать о том, что не все люди… — Враги? — перебила ее Грейнджер. — Наверное. В конечном итоге, я думаю, с возрастом это осознание закрадывается в голову просто по факту взросления и прибавления ума. Да и… Я честно хочу жить чем угодно, но только не мыслями о будущем. Гермиона посмотрела на подругу и, выдержав короткую паузу, заметила: — Одно из самых серьезных заблуждений это то, что если человек взрослый, то он обязательно умный. А будущее пугает всех, Джинни. Просто все боятся по-разному. Одни от страха начинают бороться, другие бегут и прячутся, а третьи вовсе не делают совсем ничего. — Теперь от Сама-Знаешь-Кого страдает и мир магглов. После того, как Гарри уничтожил тот дневник, отыскать другие крестражи не вышло. Даже профессор Дамблдор не смог… Когда был жив. Гарри вернулся в школу и я чувствую, что он другой. Что он не знает как сражаться. И я теперь сама понятия не имею к какому типу испугавшихся я отношусь. Обнаглевшие вкрай слизеринцы еще и глупую вечеринку хотят. Думают, что если у них теперь есть привилегии, то все можно! — Не всегда можно вписать себя в какие-либо рамки, Джин. Все обязательно наладится, слышишь меня? — Гермиона говорила это с таким очевидно поддельным оптимизмом, что аж самой тошно стало. — Да, скажи это Пожирателям смерти, что разгуливают по школе под званиями профессоров. Не надо было Гарри возвращаться в Хогвартс… Я словно чувствовала это. — А что еще делать? Искать ответы больше негде, а вопросов все больше. И вера сейчас действительно важна. Возможно, это последнее, что остается. Джинни устало вздохнула, но ничего не ответила. Она просто продолжала смотреть в небо, кладя руки на каменный подоконник. Гермиона глянула на подругу с сожалением и пониманием, что и ее теперь с трудом узнает: лицо Джиневры было в следах усталости, более ярких, чем ее веснушки; взгляд таил в себе пламя стремительно угасающей надежды, а рыжие волосы были слегка спутаны на концах. О вредной привычке Джинни во время сильного стресса играть с собственными волосами знали немногие, но Гермиона точно была в их числе. Вздох продублировался, правда, был уже менее выразительный. И Грейнджер тоже так непередаваемо сильно хотелось вздохнуть, но для нее это казалось равносильно поражению. Поражению в некой войне, которую она воюет одна и без противника, от чего иногда все кажется безумным. Или она сама безумна. Иллюзии сыпались похлеще карточных домиков во время землетрясения в девять баллов по шкале Рихтера. Гермиона глянула на руки Джинни, что были на подоконнике, и во внимание мгновенно бросились царапины и дуги от ногтей на внутренней стороне ладони. И тот вздох, казалось, сдержать уже невозможно, да и надо же было заполнить чем-то столь неловкое молчание, но легкие просто стиснуло неведомой силой. Даже вдох не сделать. Она просто коснулась руки подруги, не обронив ни звука, ведь знала, что Джинни и так поймет все, что нужно. Они стояли, ничего не говоря, и каждая думала о своем. В душе Гермионы зашевелилось что-то теплое и щекотливое от интимности момента, а также от мысли, что Джинни доверила ей свое личное переживание. Усугублялось это фактом того, что девушки не были сильно близки ранее. Но так хотелось не чувствовать себя одной, да и Гермиона никогда не отрицала, что они с Джинни всегда прекрасно ладили. Более того, она на все сто процентов была уверена, что Джиневра такого же мнения. Может, это знак? Судьба? Касательно того, стоит ли верить в судьбу, Гермиона несколько сомневалась, но момент был такой подходящий. И рассказать про свой странный кошмар было действительно необходимо, просто чтобы поделиться этим с кем-нибудь. Такой важный пустяк. — Знаешь, я хочу тебе рассказать про… Даже не знаю как назвать. — начала она, стараясь подобрать слова. — Такое больше в духе Гарри… — М? Нашла у себя родинку в виде четырехлистного клевера? — хихикнула Джинни, повернувшись к ней лицом и почти сразу чуть изменив мимику, приветливо кому-то махнув рукой. — Не могли еще медленнее идти? Обернувшись, Гермиона увидела двух приближающихся девушек. Ну вот. Ну вот… Паулину Кристалл и Мэй Морнингстар ей, к сожалению или к счастью, вблизи наблюдать не доводилось. Их расписания на протяжении обучения почти не совпадали и все, что она знала об этих девочках заключалось в том, что Паулина это младшая сестра Пенелопы Кристалл, а у Мэй странная фамилия и ее семья держит какой-то магический бар. Естественно, любопытство не перекрыло терпкое разочарование, но утешить себя очередной банальной отговоркой было обязательным. Вновь вернулась к не особо нужным деталям. — Не думай, что выскользнуть из подземелий так просто. — брюнетка широко раскрыла глаза, словно из Азкабана самостоятельно сбежала. — Привет, Гермиона. Не ожидали тебя встретить. Ты разве не боишься быть пойманной? Вопрос прозвучал очевидно не так, как планировалось. Особенно, от этой девушки. Судя по зеленому галстуку, что был повязан в качестве ремня на юбке, это Мэй. Весьма симпатичная невысокая девушка с прямыми волосами, смуглой кожей, а еще широкими и длинными четкими бровями, что напоминали Гермионе галочку — так она рисовала птиц в детстве. Паулина же была посредственной блондинкой, как и ее сестра, что выглядело достаточно контрастно на фоне подруги, но ее волосы, собранные в косичку, красиво подсвечивали лунные лучи. Лицо Кристалл было недовольным, как и почти всегда, и Гермиона подумала, будто она съела что-то горькое. Не улыбнуться от этой же мысли было очень тяжело. Наверное, если бы не ее раздражительное выражение лица, то она бы обязательно напомнила Гермионе принцессу с пестрых картинок детских книг. — А сама как думаешь? Странно задавать такие вопросы, когда нормально поговорить можно исключительно ночью. Мне просто не спалось. — Грейнджер поджала сухие губы. — Встретилась с Джинни случайно, вот и разговорились. — Размолчались, скорее. — хмыкнула Джинни, садясь на подоконник. — А то мы не слышали. — когтевранка скрестила руки на груди, наблюдая, как Мэй села на подоконник вслед за Джинни и достала из внутреннего кармана мантии красивую пачку сигарет. — Я напоминаю, что осуждаю это. И вас двоих тоже. — Да, а мы сделаем вид, что твой Ромео не дымит, как Хогвартс-экспресс. — Джинни с иронией подняла брови, доставая пару сигарет из той пачки. Одну она закурила, а две остальные отправились в карман ее пижамы. — Притом, дымит редкостной дрянью! — с явным отвращением поддакнула Мэй, на что Паулина лишь фыркнула. Так вот в чем дело. Не то, чтобы для Гермионы это было ожидаемо, но она и не сильно удивилась. — Ох, так ты куришь? — Гермиона задала этот вопрос без грамма осуждения. — Только не говори Рону… И Гарри… — голос Джинни звучал почти стыдливо, а может, она просто хотела избежать назойливых нравоучений. Грейнджер кивнула в знак согласия, но от предложенной и ей сигареты отказалась. Неохота было заводить вредную привычку, хотя она иногда и думала об этом, наблюдая, как Гарри пропускает иногда по сигарете или даже по две. Вместо нее предложенную сигарету закурила сама Мэй. Мягкий свет луны все так же пробивался сквозь высокие окна, играя на лицах юных волшебниц различными тенями. Глаза Мэй задумчиво блестели, отражая какую-то эмоцию, понятную лишь ей самой. Тонкие струйки дыма вились вокруг ее лица, причудливо изгибаясь и тая в воздухе, который стремительно наполнялся запахом табака и вишни. Ошибочно казалось, что само время замедлило свой бег, любуясь этим призрачным танцем и вслушиваясь в бурчание Паулины, до которого никому больше не было особого дела. Гермиона стояла рядом, погруженная в свои мысли. Она поглядывала на Мэй, которая от слова совсем не казалась ей “другой” среди остальных Салазаровых детей, а иногда переключала внимание на рыжеволосую подругу, наблюдая, как сигаретный дым покидает ее легкие и кружится, плавно растворяется. Этот вид завораживал, как завораживает непостижимая красота эфемерных мгновений. Во взгляде Гермионы даже сквозило нечто чуть грустное, словно она искала в этих клубах дыма ответы на свои невысказанные вопросы. Но дым то растворялся, то ускользал в распахнутое окно, так и не давая ни малейшего намека. Крохотные огоньки сигарет погасли, и девочки, совсем скоро, разошлись по своим общежитиям. Только Гермиона Грейнджер осталась долго стоять у окна, встречая первых грачей под аккомпанемент таинственной.