Игра Королевств

… — Хм. Значит, вот что нас ждет после смерти? — безмятежно подумал я, открывая глаза и вглядываясь в полную, абсолютную темноту, окутывающую меня. — Но почему, черт возьми, я должен был умереть именно так? Мои мысли вернулись к последнему, что я помнил — к своей смерти. Недалеко от центральной улицы моего родного города на обочину выскочил грузовик, и, благодаря более чем десятилетней службе своей стране и соответствующим тренировкам, я среагировал на инстинкте. Двинулся, чтобы убрать с дороги молодую мать с ребенком в коляске, когда грузовик «Аргус» въехал на пустырь, где находился один из уличных магазинов, исчезнувших за последние несколько лет. Мать упала, когда я потянул ее назад, и я повернулся, чтобы убедиться, что с ней и ее ребенком все в порядке, но тут кто-то позади меня закричал: — Осторожно! Я обернулся на этот крик, но увидел светофор, который был сбит потерявшим управление грузовиком и падал прямо на меня. К сожалению, в тот момент, когда я понял, что это такое и куда оно падает, металлический столб врезался мне прямо в лицо. Я смутно помню, как ударился головой, падая назад. Дальше — все как в тумане. Часть меня гордилась тем, что я погиб, спасая жизни других людей, ведь именно по этой причине я сначала поступил в Королевскую морскую пехоту, а затем перевелся в SBS (особая лодочная служба*) на восемь лет службы. Однако большая часть меня была в ярости от того, что после десяти с лишним лет службы, пережив ад в зонах боевых действий, я был убит долбаным светофором! Я попытался закричать от нелепости своей смерти, но обнаружил, что, где бы я сейчас ни находился, я был в какой-то субстанции. Когда я открыл рот, внутрь просочилась странная желеобразная субстанция без вкуса. Я попытался пошевелить руками, но они словно проталкивались сквозь зыбучий песок, что было странно, так как желе не казалось таким уж вязким. Что это за хрень? Я продолжал пытаться двигаться, но все было вяло и медленно, как будто мои конечности не могли реагировать на то, что я хотел от них. Легкая ударная волна сотрясла все, где я находился, и я перестал двигаться. Я слышал слабые, отдаленные звуки, как будто кто-то или что-то, находящееся за пределами этого странного кокона, в котором я находился, говорило. Но я не мог разобрать ни слова. Еще одна вибрация ударила меня сквозь желе. Она не была сильной, и, если я не ошибся в своих догадках, было похоже, что что-то мягко раскачивает мой кокон. Темнота словно приподнялась, и я поклялся, что почувствовал свет перед собой, но он был настолько слабым, что я не мог определить, откуда он исходит, не говоря уже о том, что там находится. Странно, но уже через несколько минут мои глаза потяжалели, и, когда я уже проигрывал битву за сохранение сознания, один вопрос остался в моих мыслях. Что, черт возьми, происходит? … … За временем было трудно уследить, пока я плыл в этом студне в темноте, которую пронизывал лишь слабый, неясный свет с большого расстояния. Я провел несколько циклов подсчета бодрствования, и, хотя время бодрствования увеличивалось, мне едва удавалось дотянуть до шести минут, прежде чем усталость одолевала меня. Или, по крайней мере, мне казалось, что это шесть минут. Мои воспоминания о предыдущих циклах были… в лучшем случае туманными. В этом не было никакого смысла, поскольку я все еще помнил свою жизнь до «смерти». Даже то, что произошло несколько десятилетий назад, казалось, всплывало в памяти, хотя я не испытывал практически никаких эмоций, когда вспоминал, что было раньше. Семья, друзья, любовницы — никто из них не вызывал эмоционального отклика. Если не считать редкого далекого света, каждый цикл бодрствования, казалось, сопровождался ударными волнами. Иногда это была просто мягкая постоянная вибрация, которая словно исходила из одного места, а иногда — серия предсказуемых толчков, заставлявших вибрировать всю камеру — или то, в чем я находился. Когда я не пытался определить, как долго я нахожусь в сознании, заставить свое тело реагировать или заставить свои мысли вернуться к предыдущим событиям в моей жизни, я пытался понять, что за хрень происходит. У меня было несколько теорий. Во-первых, это может быть какой-то странный, как черт, научно-исследовательский проект, как в плохом научно-фантастическом фильме. Или, может быть, как бак для исцеления, в который поместили Люка в конце «Империя наносит ответный удар». Во-вторых, хотя это скорее отступление от моей первой идеи, я задавался вопросом, не является ли это каким-то безумным способом пытать и ломать кого-то психически. Были моменты, когда мне казалось, что я схожу с ума от постоянного, умопомрачительного безумия происходящего. Если это был один из этих вариантов, то я знал, что в тот момент, когда меня отпустят, я убью кого-нибудь на хрен за то, что этот кто-то подверг меня такому жутко скучному мучению. Желательно так медленно и болезненно, как только смогу. Однако если бы это был не один из этих вариантов, а что-то другое — будь то какая-то странная вещь, которая происходит с душой после смерти тела, или же какая-то хреновая часть религии, о которой все не знают, — тогда я действительно не представлял, как бы я отреагировал. И чем меньше я думал о самой тревожной идее, которая дрейфовала в самых темных, самых поганых уголках моего сознания, тем лучше. … … Спустя сотни, если не тысячи или даже десятки тысяч циклов бодрствования я наконец-то смог пошевелить руками и ногами настолько, что смог дотронуться до своего тела пальцами. Это было самым утомительным занятием в моей жизни — по сравнению с ним тренировки морской пехоты показались прогулкой по парку. Но то, что я наконец смог двигаться настолько, чтобы проверить свое тело, было достойно празднования. Так бы и случилось, если бы ситуация не приняла чертовски странный, или чертовски худший, в зависимости от того, насколько мои худшие опасения оказались правдой, оборот, когда я обнаружил трубку, направляющуюся в мое тело. Хотя мои осязательные ощущения были… ослаблены, мне показалось, что трубка прижилась к моей коже, а когда я попытался сжать ее, то едва не потерял сознание. Скорее всего, эта трубка использовалась для того, чтобы помочь мне выжить в желе. Но чем меньше я думал о ином варианте ее предназначения — тем лучше, черт возьми. После того как я это обнаружил, ужасная, безумная, откровенно пугающая идея, которая дрейфовала на задворках моего сознания, стала более заметной в моих мыслях, хотя я делал все возможное, чтобы не зацикливаться на ней — не сравнивать то, что я знал о своей ситуации, с тем, что она мне напоминала. Циклы, казалось, становились все длиннее — сейчас они длились около двадцати минут. Я смог сохранить больше воспоминаний о том, что происходило в предыдущих циклах. Впрочем, с воспоминаниями было не так уж много проблем. Свет снаружи тоже стал ярче, хотя, поскольку раньше он был похож на тусклый огонек за милю в ночи, это мало о чем говорило. Также я заметил, что он действительно появлялся только каждые дюжину циклов бодрствования или около того. Звуки снаружи тоже стали более отчетливыми. Если раньше они были похожи на неясный фоновый шум, то теперь я смог почти разобрать разные голоса. Один голос, женский, был всегда громче — хотя и непонятен, — и я почувствовал, что, кто бы это ни был, он больше всего времени уделяет наблюдению за моей ситуацией. Ну, или… Нет. Это не то. Совсем не то. Этого не может быть. . . … Это должно было скоро закончиться. Должно. Иначе я сойду с ума, и эта ужасная, прямо-таки безумная идея станет преобладающей, и я… Боже, пусть это поскорее закончится. … … Спустя тысячу циклов произошло нечто неожиданное. Я обнаружил, что желе, в которое я был заключен, стало теплым. Возможно, оно всегда было теплым, и я просто не замечал этого, но то, что я смог почувствовать изменение температуры желе, было уже изменением. А после тысяч циклов скучного повторения — любые перемены были желанны. Даже обдумывание самых креативных способов наказать мучителя окончательно наскучило. Воспоминания о жизни до несчастного случая… Или смерти. Но о смерти думать я не хотел, так как это придавало еще больше силы ужасной, безумной, откровенно страшной идее, которая продолжала бродить по самым темным уголкам моего сознания. В общем, воспоминания были все еще сильны, но любая затянувшаяся эмоциональная привязанность к ним исчезла. С тех пор все казалось не более чем обучающими видео или тренировочными упражнениями. Еще одна вещь, которая произошла, заключалась в том, что кокон, в котором я находился, казалось, становился все меньше. Источники света снаружи становились все ярче — хотя все еще недостаточно яркими, чтобы разглядеть, что находится снаружи, — а голоса становились все отчетливее. Теперь я мог различить чуть больше дюжины голосов, хотя по-прежнему не понимал, о чем идет речь. Казалось, что все говорят на иностранном языке, и это наводило на размышления о том, где я нахожусь, о чем мне очень и очень не хотелось думать. Оставалось надеяться, что это означает, что меня похитило какое-то иностранное правительство, ведь другое, что могло бы означать… Нет. Этот голос, эта безумная идея в самых темных глубинах моего сознания должны были ошибаться! Это просто должно быть так… … … Меня зовут Крейг Роберт Маккей. Шесть-девять-восемь-один-ноль-семь-три-три-один. Сержант. Родился шестого ноября тысяча девятьсот девяностого года в Блэргори, Шотландия. Я повторил про себя эту мысль еще раз. Циклы становились все длиннее, теперь они достигали примерно сорока минут, но я уже потерял счет тому, сколько их было. Черт, я начал терять представление о том, кто я такой и откуда взялся. Я вступил в морскую пехоту в восемнадцать лет, а в двадцать один подал заявление на SBS. Единственным способом преодолеть эти циклы было повторять про себя свою личную историю снова и снова. У меня есть сестра, которая живет в Фалкирке. Мои родители умерли три года назад. Я так и не женился, посвятив себя армии. Но по мере того как циклы продолжались, а я повторял свою информацию, мне стало казаться, что я постепенно теряю контроль над тем, кто я есть, и чувствую, как мой рассудок медленно уходит. Меня зовут Крейг Роберт Маккей. Шесть-девять-восемь-один-ноль-семь-три-три-один. Сержант. Родился шестого ноября тысяча девятьсот девяностого года в Блэргори, Шотландия. Я попытался закричать, тщетно надеясь, что это привлечет внимание голосов, но этого не произошло. Вместо этого я стал глотать желе, обнаружив, что на вкус оно тошнотворно сладкое, и меня чуть не стошнило. Я вступил в морскую пехоту в семнадцать лет, а в двадцать один подал заявление в SBS Казалось, из этого ада нет выхода. Даже когда я чувствовал, что мое самоощущение уходит, воспоминания о моей жизни оставались сильными и четкими. Это не имело смысла. У меня есть сестра, которая живет во Франции. Мои родители умерли пять лет назад. Я так и не женился, посвятив себя армии. Когда же закончится этот ад? Что я могу сделать, чтобы он закончился? … … Я резко проснулся, когда мощная ударная волна, не похожая ни на что, что я чувствовал раньше, пронеслась по желе. Я моргнул и попытался оглядеться, чтобы понять, что это вызвало, но, кроме того, что фоновый свет был сильнее, чем когда-либо, не было никаких намеков на то, что произошло, и даже на то, откуда это взялось. Вскоре еще одна ударная волна пронеслась по желе, и, если я не ошибся в своих догадках, она возникла где-то под моими ногами. Я почувствовал странное тепло в желе и откинул голову назад, насколько это было возможно, хотя это было нелегко сделать, когда все тело ощущалось неправильно и было заключено в желе. Я задохнулся, увидев яркий свет далеко над головой, и, пока я размышлял, что бы это значило, пришла еще одна ударная волна, и меня понесло ближе к свету. Волна надежды наполнила меня, когда свет стал ярче — хотя я не мог разобрать, что находится по ту сторону — я понял, что наконец-то покину это адское место. Однако, когда очередная ударная волна прокатилась по кокону и меня подтолкнуло еще ближе к свету, произошли две вещи, заставившие меня мысленно вскрикнуть. Во-первых, на первый план вышла та ужасная, безумная, просто сводящая с ума идея, которая витала на задворках моего сознания. Во-вторых, я готов был поклясться, что увидел нечто, ожидающее за пределами света, и это нечто было слишком, слишком сильно похоже на руки, чтобы мой разум мог это воспринять. Нет! Нет! Нет! Мысленно закричал я, когда похожие на руки очертания подтвердили мои худшие опасения относительно того, где я нахожусь, и я готов был поклясться, что услышал, как мой разум затрещал, пока я пытался осознать невозможность происходящего. Я рождался заново. Еще одна ударная волна подтолкнула меня к свету настолько, что моя голова прижалась к источнику, отрезав его, и я перестал двигаться. Однако, что произошло дальше, я не знал, так как мысленно отшатнулся от осознания происходящего и изо всех сил старался не замечать всего происходящего. Это не реально. Это просто кошмар. Я убью всех за это. Что-то схватило меня за голову. Нет! Нет! Нет! Нет! Эти штуки на моей голове дернули тело. Пошел ты, ублюдок, на хуй. Я убью тебя нахуй, а потом скормлю всю твою сраную дерьмовую семейку рыбам, ты, мудак! Еще одна ударная волна, и я закрыл глаза, так как свет стал слишком ярким. Меня оттащили от… туда, и я услышал, как что-то прорезает мясо или плоть. Странное ощущение, будто я умираю, а кто-то шлепает меня по голой заднице. Я открыл глаза и уставился на перевернутого человека — по крайней мере, мне показалось, что это был человек, так как зрение было странно расплывчатым. Попробуй еще раз, ублюдок? Мой мозг застыл, когда с губ сорвался детский крик: — Ааааа! Что… Нет! Нет! Нет! Мысленно закричал я, осознавая, что страх, который таился в моем сознании на протяжении нескольких тысяч циклов, который я изо всех сил старался игнорировать и не обдумывать, подтвердился. Нет, этого не может быть! Нет! Гребаный, тупой, блядь, безумный, блядь, кошмарный кошмар! Услышать, как я причитаю, словно новорожденный младенец, которым я, судя по всему, сейчас и являлся, было самым страшным и нервирующим из того, что я когда-либо слышал и, вероятно, когда-либо услышу. Мой разум едва мог сосредоточиться на том, что я только что пережил, пока я пытался понять, что все эти циклы, проведенные в ловушке темноты, плавающей в желе, на самом деле были моим ростом в утробе матери. Черт! — Ааааа! Какая бы хрень ни случилась, чтобы это произошло, я мог бы пойти и трахнуть кита в бок! Это дерьмо оставит столько душевных шрамов, что мне придется нанять всех гребаных психиатров на планете, чтобы не превратиться в социопатического монстра, ответственного за Третью мировую войну. И скорее всего, этого все равно не хватит, чтобы сдержать мой гнев. Едва я успел выплеснуть свой гнев на это… безумие, как увидел, что на меня что-то накинули, а затем обернули вокруг. Скорее всего, это было одеяло, так как я почувствовала себя теплее, как только меня в него завернули. Мужчина, державший меня, повернулся — мир за его спиной был таким же размытым, как и он сам. Я почувствовал, что меня опускают Хотя его черты было трудно разобрать, у него были темные волосы, возможно, черные, и он был одет в рясу, которая почему-то напомнила мне монашеское одеяние. Однако вскоре мое внимание переключилось, когда меня повернули и передали женщине, которая, если мне не изменяет зрение, лежала на кровати. Эта женщина должна была быть — какой бы странной ни была эта идея — моей новой матерью. Она притянула меня достаточно близко к своему лицу, чтобы я смог сфокусироваться на ней и увидеть, как она выглядит. Ее иссиня-черные волосы прилипли к голове, вероятно, от пота, она тяжело дышала, но мое внимание привлекло ее лицо, а точнее, ее глаза. Они не были похожи ни на какие глаза, которые я видел раньше: великолепный оттенок фиолетового. Я никогда не слышал, чтобы такой цвет глаз встречался в природе. Они привлекали мое внимание к слегка загорелому лицу, которое, даже пропитанное потом от напряжения, было несомненно красивым. На краткий миг моя злость на то, что я переродился, пропала, когда я взглянул на женщину, которая могла бы посрамить большинство супермоделей, и одна шальная мысль заставила меня задуматься, не буду ли я тоже наделен фиалковыми глазами. Она улыбнулась, когда я сосредоточился на ней, и движением, вернувшим мне часть гнева, подняла один палец, чтобы коснуться моего носа. Раздраженный, я поднял руку, чтобы отмахнуться от ее пальца. Вот только моя ладонь смогла лишь сомкнуться вокруг ее пальца. Ее улыбка стала шире, и, хотя я все еще был раздражен ее действиями, я не мог на нее злиться, так как ее улыбка захватывала дух. Однажды, надеялся я, я найду того, кто так поступил со мной, кто сделал эту прекрасную женщину моей новой матерью — а потом убью его за то, что он лишил меня возможности хотя бы попытаться ухаживать за ней. Она переместила меня в другое положение, и я был одновременно рад и взбешен, когда она прижала меня к своей груди. Хотя то, что я смог разглядеть в ее фигуре, говорило о том, что у нее стройное телосложение, ее грудь была огромной; безумно большой с моей новой точки зрения. -… … … … … — Женщина заговорила, но все, что она сказала, было непонятно. Либо мои уши были не в состоянии обработать ее слова, либо она говорила на настолько чужом языке, что я не мог ничего расшифровать, и я склонялся к последнему варианту, поскольку смутные очертания, которые я мог различить в комнате, намекали на средневековый уровень технологии. Стена за маминой кроватью была сделана из белого камня, возможно, мрамора. И пусть она казалась гладкой для моего затуманенного зрения, я сомневался, что это так. Слева от нее я мог различить что-то, что, скорее всего, было портьерой, а справа картину. По крайней мере, я предполагал, что это была картина, поскольку края были темно-коричневыми, а остальные — мириадами цветов, которые мои чертовы младенческие глаза не могли различить. Что-то слева от меня зашевелилось, хотя я не мог разглядеть, что именно. -… … … … … — произнес другой голос позади и справа от меня, но что именно было сказано, я не понял. Я повернул голову, чтобы посмотреть, кто говорит. Если это был тот мужчина, который помог мне родиться, я хотел запомнить его лицо для будущего возмездия. Но не смог этого сделать, так как мама крепко, но нежно прижимала меня к своей груди. Мне хотелось бы понимать хотя бы часть того, что они говорили. Нет, я знал, что не так уж силен в языках, но я знал базовый французский, фарси и еще несколько языков, но то, о чем они говорили, не соответствовало ничему из того, что я знал или когда-либо слышал. Все, что говорилось до сих пор, было просто сумбурным набором звуков языком. Это было чертовски неудобно — а ведь мне нужно было понять, где я нахожусь!

Активирована черта!

Понимание

Даже если вы не знаете языка, вы можете понимать сказанное.

Будьте осторожны, ведь такая способность редко встречается в любом мире.

…

Стоп? Что?! Мысленно воскликнул я на странный синий текст, внезапно возникший перед моими глазами. Я даже не обратил внимания на то, что мой мысленный крик заставил меня разреветься, как ребенка, которым я и являюсь. Я повернул голову, надеясь, что текст исчезнет, но он так и остался в самом центре моего зрения. Тогда я разжал хватку на мамином пальце и попытался отмахнуться от плавающего текста, но это ничего не дало. Главным образом потому, что, что моя рука была настолько же отзывчивой, насколько новоиспечённый офицер полезен. Короткая и щуплая рука была практически бесполезна в движении, что заставило меня еще сильнее выругаться про себя и еще больше разрыдаться. Тупые, дерьмовые детские руки, мать их! И что, блядь, происходит?! Не обращая внимания на то, как жалко выглядят мои действия для окружающих, я продолжал пытаться заставить текст исчезнуть. Однако, чтобы я ни делал, текст не исчезал, и от этого мой гнев возвращался, а детские крики становились все громче. — Боже, какой ты бойкий, а? Я перестал дергать телом и кричать про себя, осознав, что слова матери стали мне понятны. Я тут же снова повернулся к ее лицу. Какого черта?! — Похоже, он узнал ваш голос, миледи. — это был мужской голос, который я слышал ранее. Я попытался снова разглядеть говорившего, но мамина хватка была слишком крепкой, чтобы позволить мне это сделать. Хотя, исходя из того, что я помнил о детях — все мои движения были бесполезны, так как младенцы не отличались управлением собственного тела. И как бы мне не хотелось признавать — это было обстоятельство моей новой жизни. — Он также любопытен, Кордин, — ответила моя мать. — Он попытался пошевелиться, услышав твой голос. Было приятно узнать имя человека, который станет моим заклятым врагом, по крайней мере, на ближайшие несколько лет. Меня заинтересовал и тот факт, что плавающий синий текст медленно исчезал по мере того, как говорила моя мать. Скорее всего, его исчезновение было простым совпадением. Было приятно знать, что текст, если он еще появится, а я чувствовал, что их будет больше, со временем исчезнет. И все же мысль о том, что в центре моего зрения будут появляться случайные кусочки плавающего текста, не успокаивала. — Очень обнадеживающий знак, миледи, — ответил Кордин, когда моя мать улыбнулась мне и провела пальцем перед моим лицом, вероятно, пытаясь привлечь мое внимание. — Похоже, его благословили Боги. Если бы я мог нахмуриться, я бы нахмурился, услышав, как Кордин упоминает Богов во множественном числе. Хотя в моей прежней жизни были места, где поклонялись множеству богов — у индусов их было несколько. Если я правильно помнил, а казалось, я все еще прекрасно помнил все, что узнал в прежней жизни, все они были лишь частью единого великого Бога, — но основные религии были монотеистическими; особенно те, которым поклонялись белые. И так было на протяжении тысячелетий. Поэтому сидеть в комнате с двумя людьми, похожими на белых европейцев — даже если у матери был ровный загар, — и обнаружить, что они поклоняются религии с множеством богов, было… тревожно из-за последствий, которые это подразумевало. — Он — дар Старых богов, мейстер. Как и его отец, — ответила матушка, заставив меня еще больше растеряться, поскольку теперь, похоже, в одном и том же месте существовало два божества. А это, как правило, ни к чему хорошему не приводит. — О, что-то привлекло твое внимание, дитя мое? А ведь это было похоже на греко-римскую веру, но это означает, что я возродился в тысячелетнем прошлом, а это не то, о чем мне хотелось размышлять, когда я все еще пытался полностью принять, что родился заново… Я моргнул, гадая, о чем она говорит, и тут же понял, что, пока я размышлял о проблемах, вызванных пребыванием в месте, где поклоняются как минимум двум группам многочисленных богов я смотрел на картину справа от нее. — Это один из наших предков, Сэмвелл Дэйн, во время похода на Старомест. Старомест? Не слишком оригинальное название для места, но смысл в нем, я думаю, есть. Однако я не мог вспомнить, чтобы слышал о месте с таким названием в своей прежней жизни, и в то же время мог поклясться, что когда-то встречал его. Может быть, это было в книге или телепередаче? К сожалению, даже с моей, казалось бы, идеальной памятью, одного случайного названия места было недостаточно, чтобы я зацепился за конкретное воспоминание, которое могло бы содержать ответ. Где-то слева от меня скрипнула дверь, и я услышал шаги по камню и шелест одежды вошедшего в комнату. — Мейстер Кордин. Как поживают моя дочь и младенец? — спросил новоприбывший. Я тщетно пытался повернуться, чтобы увидеть, кто это, но так и не смог этого сделать. Следующие несколько месяцев и лет, проведенные в теле младенца, будут чертовски отвратительными. — Оба здоровы, милорд, — ответил Кордин, когда новая рука, принадлежавшая пожилой женщине в простой одежде, протянулась и приложила влажную тряпочку к моему лбу. Скорее всего, это была акушерка, помогавшая при родах, и источник шума, который я услышал перед тем, как Кордин заговорил, но это было не слишком важно. Куда важнее было то, что я все больше убеждалась в том, что никогда не найду психолога, а то и несколько сотен, как мне бы хотелось, с которым можно было бы поговорить о своих проблемах, связанных с переживанием моего «рождения». — Ребенок в сознании и различает голос вашей дочери, — продолжал Кордин. — Удивительно для новорожденного. Хм. Значит, моя мать была дочерью лорда. Это было удобно. Судя по всему, я попал в более примитивное время, поскольку, судя по урокам истории в средней школе — а эти уроки пригодились бы впервые за несколько десятилетий — рождение в семье с более низким социальным статусом серьезно ограничило бы мои перспективы в этой новой жизни. По крайней мере, в моем перерождении было хоть что-то хорошее, пусть и небольшое. Теперь, если бы я только знал, какого черта все это происходит, было бы лучше.

Цель активирована!

Откровение

Доживите до своих 5-х именин.

Награда:

Ответы на вопросы о том, как и почему вы здесь.

Поражение:

Смерть.

…

Что? Что?! ЧТО?! Мой гнев стремительно нарастал, пока я смотрел на новый плавающий синий текст. Если я все правильно понял, то кто-то или что-то не только устроило мое перерождение со всеми моими воспоминаниями и сознанием, но и имело на то причины. И что это может быть не просто время в прошлом, так как у меня было плохое предчувствие, что никто никогда не использовал термин «именины» для дней рождения, по крайней мере на Земле. Однако мне удалось отвлечься, когда лицо пожилого мужчины оказалось прямо напротив моего. И это было большой радостью, так как очередная сногсшибательная новость могла еще серьезнее отразиться на моей психике. — Отец! — зашипела мама на поведение отца, но старик не обратил на нее внимания, предпочтя сосредоточиться на мне. Я изо всех сил старался сфокусировать на нем взгляд, изучая его черты. Как и у моей матери, у него были фиолетовые глаза, хотя их оттенок был более сиреневым, а его волосы, хотя и были черными, поседели на висках. Его лицо было измождено, вероятно, от долгой жизни, но не так сильно, как я ожидал от человека, живущего на уровне технологий, на который, казалось, намекала эта комната. Очевидно, то, что он был лордом в этом времени, позволяло ему чувствовать себя комфортно, чего я никак не ожидал. Ну спасибо. Лишь бы это была Земля, а не что-то иное… — Хм, да. Он кажется необычно смышлёным. И у него твои волосы, дорогая, — прокомментировал он, протягивая руку и касаясь моего лба. Мне действительно нужно было как-то справиться с гневом, который вызывало каждое напоминание о том, что я переродился и сейчас младенец. На его лице появилась небольшая улыбка, когда я патетически попытался отшлепать палец. — Хех. С этим, подозреваю, будут проблемы. Хотя я надеюсь, что он потеряет окрас своего отца. При условии, что твое утверждение о его отце верно. — Я не утверждаю, я знаю, — ответила мать, и когда дед откинул голову назад, я увидел, что она пристально смотрит на него. — Я возлегла лишь с одним мужчиной, и, хотя я сожалею, что это принесло позор нашему дому, я не жалею ни о том, что влюбилась в него, ни о благословении, которое Старые боги даровали мне в этот день. Она перевела взгляд на меня. И пусть мне все еще было очень не по себе от того, что в теле ребенка находится разум взрослого человека, и я делал все возможное, чтобы не думать об этом слишком много — я не мог отрицать любовь, которую видел в ее глазах. И от этого я почувствовал желание, когда стану достаточно взрослым, сделать все возможное, чтобы защитить ее. — Приятно слышать, как ты снова говоришь о Старых богах, Эшара, — сказал дедушка, отвлекая внимание матери от меня. Я бы тоже посмотрел на него, но он уже скрылся из виду, а узнать имя матери было приятно, и я почувствовала, что Эшара — хорошее имя для нее, пусть и непривычное для моего слуха. — Однако могут возникнуть… сложности с организацией союза между тобой и Старками. У меня сжалось сердце, когда он произнес имя «Старк», поскольку я знал о нем, хотя и не из учебников истории. — Эртур прислал всадника с посланием, — дедушка продолжал, не давая мне сосредоточиться на ужасной идее, которая зарождалась в моем сознании. — Его друг, игрок на арфе, сбежал с рыцарем Смеющегося Дерева. Эртур утверждает, что жена игрока понимает и принимает его. — Боги, будьте милосердны! — мать вздохнула и притянула меня ближе к своей груди. Я, добавив свой дискомфорт от близости к ее груди и свой последний приступ гнева, в кучу, которую мне придется уничтожить позже, сосредоточился на разговоре. Что-то в нем казалось важным. Вдвойне важным, если добавить к этому странный плавающий синий текст и намеки на то, где я нахожусь. Пожалуйста, пожалуйста, лишь бы я ошибался. — Этот рыцарь… тот же самый, что был в Харренхолле? — спросил дедушка, и я увидел, как мать ответила кивком. — Боги… это… Будет война, если Старкам не сообщат быстро. — Когда Эртур отправил послание? — медленно спросила мама, крепко обнимая меня. — Почти три недели назад, — со вздохом ответил дедушка. — Мейстер Кордин, мне нужна ваша помощь, чтобы подготовить ворона в Винтерфелл. — Конечно, милорд. — И чтобы подготовить людей. Боюсь, мы уже опоздали, и Старки призовут свои знамена. — Я… Да, милорд, — я услышал что-то, похожее на звяканье ключей на цепи. Я решил, что это Кордин, даже когда отбросил новый маленький намек на то, где я нахожусь. Вдруг я почувствовал, что мои глаза тяжелеют. — Отец, а что с Эртуром? Он должен знать, что отцом его племянника является… — Сейчас у Эртура есть другие заботы, — сказал дедушка, прервав мать. — Как только… как только все успокоится, я поговорю с ним, принцем Рейегаром, лордом Рикардом и его сыном. При условии, что после этого мы все останемся живы. Дед громко вздохнул, и матушка еще крепче прижалась ко мне. Однако я сосредоточился на том, чтобы не заснуть. Я чувствовал, как мое тело начинает терять контроль над сознанием, но я знал, что то, что здесь говорилось, было важно не только для текущего понимания, в каком все-таки мире я нахожусь, но и для моего места в нем. — Похоже, мне удалось утомить своего внука, — сказал дедушка, каким-то образом увидев мою проигранную битву со сном. — Как только он уснет, а ты сможешь двигаться, приходи и найди нас с матерью. Нужно многое обсудить. — Да, отец. Дверь в комнату открылась в третий раз, но мне было все равно, потому что, начав засыпать, я позволил себе сосредоточиться на всех именах, которые только что услышал. С их помощью, а также благодаря своей способности с очевидной идеальной ясностью вспоминать события своей прежней жизни, я легко мог подтвердить свою теорию о том, где я нахожусь и, скорее всего, когда. Каким-то образом я оказался в Вестеросе в самом начале событий, которые стали известны как Восстание Роберта. Когда я, наконец, задремал, в голове у меня вертелась одна-единственная мысль. Это просто пиздец какой-то …