Набравшись смелости

— Я и забыл, как сильно я люблю твои губы, — он оставил на её губах ещё один поцелуй. — Как соскучился по твоим поцелуям, — ещё один. — Как хочу целовать тебя ещё много-много раз, — последний утонул в её улыбке. — Господи, Жданов, ты что, романтиком стал? — Потешайся сколько хочешь, мне всё равно. Её рука провела по его волосам, зарываясь глубже, массируя его голову. Ещё немного и заурчит. Ей было приятно видеть такую реакцию на её незатейливую ласку, будто бы в её руках он весь плавился. Карамель, не иначе. — Прости, просто совсем непривычно видеть тебя таким. — Каким? — Он не смотрел на неё, сидел с закрытыми глазами, держал её ноги на своих и нежно поглаживал коленки. — Расслабленным. Улыбнулся. Да, тут и поспорить было сложно. Жданов был известен своим вспыльчиво-переменчиво-отходчивым характером не только в стенах Zimaletto. Да что уж там, сама Катя только таким его, наверное, и видела. То он в драки со всякими её ухажерами лез, то требовал отчётов настояще-липовых, то орал так, что стены содрогались, когда она от него убегала в очередной раз без всяких объяснений. Сейчас ему даже было стыдно. Ну куда такое годится на третьем десятке? Даже в драки уже не лез, хотя знал, что не удержался бы, увидев хлыща очередного возле неё. Тут и в пятьдесят готов был лезть. В этом с Пушкарёвым он точно был схож. И вот сейчас, сидя полулёжа на неудобном её диване, готов был поклясться, что изменился. Потому что изменился. Потому что ну вот бывает, что люди меняются. Врут, что нет. Меняются, только если им очень больно, а Жданов в этом кое-что узнал и много чему научился. И держа её в объятиях, чувствовал, что буря, которая бушевала в его груди, понемногу затихает и почти не слышно её. Казалось, что всё понемногу встает на места. Они так и не скинули одежду. Всё осталось в рамках приличия, где они словно подростки учились узнавать друг друга. И пускай в прошлом у них уже всё было, сейчас хотелось иначе. Ему хотелось учиться любить её, понимать, чувствовать. Потому что хоть и имел достаточный опыт, знал, что всё это не шло ни в какое сравнение. С ней всегда было всё не так, как он привык. — Андрюш. Она впервые назвала его так. — Мне нравится как это звучит. Можешь всегда меня так называть? — Жданов смотрел на неё, улыбаясь. — Мне кажется, что моё имя никогда в жизни не звучало так нежно и сексуально одновременно. Катя рассмеялась. Вот буквально секунду назад она хотела говорить с ним серьёзно, а сейчас хотелось просто прижаться к нему и не шевелиться. Уж очень она переживала о туманном «потом». Его руки обняли её сразу же, как только она прижалась к нему. Андрей видел, что Катя была немного напряжена, но не торопил её, позволяя самой продолжить. — Что мы будем делать дальше? — Катя почти шептала ему в свитер, от чего по его телу побежали мурашки. — Зависит о каком временном промежутке идёт речь. — Ты же понимаешь о чём я. К сожалению, он понимал, только незадача была в том, что он не знал ответа на её вопрос. Ну не жениться же им бежать в самом то деле. Только и тянуть совсем не хотелось. Ведь сейчас обнимая её, прижимая к себе, он понимал, что всё действительно на своих местах. Проблема была лишь в одном — это были его желания. Да, пускай сейчас она прижималась к нему, обнимала почти что всем телом, а ещё десять минут назад целовала, он всё равно не был уверен, что это навсегда. Ему казалось, что ещё секунда, буквально дуновение ветра, и она сожмётся, «проснётся» и «разбудит» его вместе с собой. Раньше он бы и не подумал о таком, ни за что не спросил бы — поставил бы перед фактом, сделал бы всё, чтобы было как хочет он, но того Андрея уже не было. Поэтому этот вопрос был необратим. — А чего хочешь ты? Она подняла голову и посмотрела на него. — Всего? Сейчас это было единственное, что она действительно хотела. Всего и сразу, мо-мен-таль-но, проблема была лишь в одном — это желание вытекало из «не думать». Потому что думать было страшно, ведь тогда нужно было принимать решения, думать о последствиях, брать ответственность, а хоть Екатерина Валерьевна была очень серьёзной девочкой, сейчас всего этого не хотелось. Уж слишком сложно всё это выглядело. — Кать, — его шёпот вытолкнул её на поверхность из водоворота мыслей. Она вновь смотрела ему в глаза. — Я тоже боюсь, честно. Не представляешь как. Как только он услышал ответ на свой вопрос, то в следующую секунду почувствовал, как вся она напряглась. Понимал, что не сбежать хочет, а думает. И видел, что думы её уводили в лабиринты, где все стены были исписаны страхом. Он знал всё это, потому что сам бродил по этому самому лабиринту с момента как решился приехать к ней. Когда она вновь смотрела ему в глаза, то Андрей улыбался. Шептал ей, потому что не решался сказать такое в полную силу своего голоса. — Я боюсь вновь всё испортить, боюсь подумать, что будет утром. И не потому, что я не хочу быть с тобой. Просто всё новое пугает, а у нас именно оно и будет, это самое «новое». А ещё, Кать, я так боюсь тебя вновь потерять. Господи, ты даже не представляешь как, — он больше не смог выдерживать её взгляда, откинул голову на подушки дивана. В горле скребло, а в глазах щипало. Нужно будет сказать Виноградовой, чтобы всегда проверяла срок годности виски, который ей преподносят. Подсунули просрочку. — Поэтому я знаю, что сейчас ты очень боишься, хоть и пытаешься мне этого не показывать, — он вновь смотрел ей в глаза. — Знаю, потому что мы вместе в этой лодке. Вместе боимся, но знаешь что? Я не дам нам утонуть, не в этот раз. Пушкарёва не могла промолвить и слова, потому что она ожидала всего, ну вот всего чего угодно, но не такого монолога от Жданова. И когда это он говорил, что слова не умеет складывать? Обманщик. И что же ей сейчас делать, когда сама плавится в руках его, только теперь не от страсти, а от безгранично-удущающей нежности к этому мужчине. Она ему верила. Каждому слову, взгляду и касанию, потому что невозможно не верить, когда ты любишь, когда вот так, надрывно и до оголённых нервов честно. Когда Катя перекинула ногу через него и залезла на его колени, он почти сдержал скомканный вздох. Притянула его ближе, зарылась пальцами в волосах на затылке и прижалась лбом. Хотелось прижаться к нему ещё сильнее, сжаться в маленький комочек и навсегда поселиться в ямке над его ключицей. Будто бы чувствуя все её эмоции, Жданов аккуратно поглаживал её спину, а с каждым новым касанием уверенность в ней росла. — Давай. — Что давай, Катюш? — Он знал, что ей не хотелось отвечать на миллион и один его вопрос, но он хотел, чтобы она точно знала и понимала, что делает. Потому что сил вновь дать ей выбор и отпустить, если попросит, у него просто не было. Она зажмурилась всего на секунду, а когда распахнула глаза, то робко улыбнулась. — Давай. Бояться вместе, учиться плавать, что угодно, Андрей, но вместе. Больше слов ему не нужно было. Притянул ближе и пообещал себе в очередной раз, что больше никогда. Их улыбки смазались в новом поцелуе. Нежном, аккуратном, почти невесомом, но точно реальном. Сколько они так просидели, никто из них и не скажет, потому что кто будет считать время, такая глупость. Они не сказали тех заветных слов, что все бы ожидали от них услышать. Не готовы были, потому что и так было понятно, потому что им только предстояло научиться любить друг друга, потому что сейчас хотелось наконец спокойно выдохнуть и расслабиться. Когда они смогли оторваться друг от друга, смеясь от того как сильно напухли их губы, Андрей сказал: — Ты же понимаешь, что я теперь ни за что не отпущу тебя домой к родителям минимум пару недель? Катя заливисто смеялась, а Жданов всё слушал и слушал её смех и не мог поверить, что впервые он, наконец-то, сделал что-то правильное в своей жизни. Полюбил самую лучшую женщину в своей жизни и не отпустил её.