Жги со мной дофамин

Контакт «любимый папуля» не замолкал. Он оповещал незримым присутствием того, кто на том конце, кучей мемов (не смешных вовсе), ссылками на тикток, потом и голосовыми. Вова слушал. Тот нарыл где-то его страничку в инсте, чекал фотки и сторис, спасибо хоть огонечки не ставил, но комментировать решил не под постом, а прямо в личку, подробно, с едкими замечаниями, перерывами на затянуться сигаретой, долго (примерно на пару голосовых) и заливисто ржал над его отпущенными на спор усами. На кону тогда стояла бутылка дорогого хорошего вискаря и возможность зарядить смачный четкий щелбан (кулаком в голову, если рядом все отвернутся). Вова выиграл. И налакался до чертиков, разбил голову о поребрик, шили долго и больно, кровь текла на лоб багровой скользкой змей. Вова представлял тогда, что он рыцарь, раненый на турнире, что заслужил принцессу и полцарства, но в итоге заслужил комментарии от странного стремного мужика в черном. Заслужил проснуться утром недовольно, разлепил свинцовые веки, на часах было около семи. «Ты че долбоеб?» — он уже спрашивал, повторяться не хотелось, имея такой богатый русский словарный запас, блещущий литературными кульбитами, состоящими сплошь и рядом из отменного мата. «Ты че долбоеб?» — написал и рухнул тяжелым в подушку, уплывая в дрему, вязкую и мягкую, как бисквит. Обязательно ягодный, обязательно пропитанный молоком и медом. Мимо понеслись горы и лес, но так же растаяли, будто бы и не было, от очередного пришедшего уведомления. «Да». Можно было бы и не отвечать. Можно было бы кинуть его в игнор, Наташа говорила, пока тянула свою дуделку, запивая водкой с фантой, кубики льда звонко бились друг о друга в высоком изящном стакане, капля конденсата текла вниз прямо к тонкой руке. Наташа отправила в рот жирную королевскую креветку. Вова уже два раза взял и тут же положил ее на место, взрываясь очередным рассказом. Рассказ был тот же самый, эпитеты другие и разнообразные, и все об одном. Вчера до меня доебался ОМОНовец. Из приоткрытого окна тянуло зимой, зябкий сквозняк тек по ногам в белых тапках. Обул бы в белые тапки ногу сорокового размера, или какой там мог бы быть у него? — Да бля Вова, ты слишком паришься. Ну, пишет и пусть пишет, какая разница? Ее телефон не разрывался. Ее телефон был на беззвучном. Вова такой от чего-то не включил. Положил экраном вниз, скрывая уведомления. Наташа прищурилась. — А дай мне его контакт. — Зачем? — Вова не понял. Отпил со своего стакана и снова взял креветку. — Ну, интересно же. Напишу сама. Пообщаемся. — С кем? С ним? — Он замер, смотрел на нее серьезно и выжидающе. — Ну и все тогда! — Она будто выиграла в лотерею, улыбалась белозубо и заговорчески. — Общайся и не пизди. — Я не догнал чет. — Ты иногда удивляешь меня, вообще не понимаешь что-ли простых вещей? Тебе, наконец, кто-то интересен. Виолетта тебе в инсте тысячу сторис уже скинула, ты хоть одну посмотрел? — Да нахуй мне это? — А вот его голосовые все до единого, небось, послушал. Ну, послушал. Ну, посмеялся где. Ну, чекнул фотку на телеге. Стоял, такой, весь из себя загадочный и противоречивый, с отвернутым ебалом возле чьей-то машины. Ну и что с того? — Ой, да нихуя. — Наташа весело махнула рукой, снимая весь груз ответственности «мы в ответе за тех, с кем начали переписку». — Пусть пишет, лишним не будет. У нее все было просто. Таких лишних пачками было, один краше другого. Не знали они, что все переписки удаляются, как только она феей перелетает из одной тачки в другую. Не знали, что нихуя кроме скупого «спасибо» за перевод им и не светит близко. И все равно слали, и все равно напоминали о себе. — Ладно, мне надо идти, — она глянула на время, — на ресницы запись. Ты закроешь? — У него был свой комплект ключей. Вова коротко кивнул, перемалывая в голове и стараясь убедить себя в том, что это все не значит ровно ничего. Точно так же, как и несколько выпитых коктейлей с водкой перед наращиванием. Наташе все равно. На мастеров, на этих мужиков, на все вокруг, что не подходит под ее уклад жизни, на все, что ее не радует и не забавляет, может попробовать так же? А что это может значить? Порядком нихуя. Скучно ему просто, может, тоже писать некому, может прикалывается и ржет с такими же идиотами в черном, может принял его не за того, в этой дибильной шубе, может… Не может. Кубики льда столкнулись и замерли, когда Вова допил бокал. Он вышел из подъезда и ощутил, что ему нужно ещё. Часы упрямо твердили о том, что уже ничего нигде ему не продадут, сиди, ракуй в танки на сухую, или конечно можешь достать нычку, тогда и за комп не надо будет садиться. Суворов вспомнил о супермаркете рядом с Восстания, упрямо пошагал в его направлении, ветер не дул, мороз век не щипал, ночь светилась луной. Контакт молчал. Вова, на всякий случай, переключил кнопку беззвучного туда и обратно. Наигрался, может? Он свернул за угол, ступил ботинком на мощеную улицу, тут было рядом. Вокруг были люди, но никто не «гулял». От былого праздника справедливости сегодня и не осталось следа, будто это все приснилось. Будто и не было отделения, черепашьей брони, и чужого «сильно болит?». Марат не выкладывал сторис, вишневый Морт в Уебаре он так и не допил. Когда вошел в звякнувшие стеклянные двери, понял, что не взял маску. Выбрал на витрине то, на что сегодня хватало — бутылку белого сухого, недорого-богато, если не думать о стоимости и чего они туда такого мешают на такие деньги. Вино — не вино, наверняка. Упираться не стал, как и доебываться до состава. Меньше знаешь — крепче спишь, после вина спится отменно. Молоденькая продавщица выебала всю голову за маску. «Не продам без маски, молодой человек» Забил бы эту маску в ее обесцвеченную голову этой же бутылкой вина. Нервы сдавали, ну, где я должен, блять, ее высрать? Как в магазин зашли ещё покупатели, не заметил, старался изо всех сил убедить продать себе чертово вино. Натянул бы на нос шарф, если бы он на нем был, не надел, слушал голосовое, забыл, забил и так вышел из дома, в куртке на толстовку «с нами бог». Ждал три месяца, пока придет. Купола на спине казались ему забавой. Бог был не с нами. Продавец вино не продавала. Схватила за бутылку рукой, будто забирает у подростка. Вова подростком не был, даже паспорт взял, предусмотрительно, после прошлого раза (залил колой перед перелетом в Москву) уложенный в зиплок. В его рюкзаке разлиться (от колы до водки) могло все что угодно. Страшно подумать. — Девушка, пробейте маску пожалуйста мне, и продайте гражданину его вино. — Послышалось со стороны устало и нервно. Человек рядом тоже начал закипать. Этот голос ему был знаком. Голос из голосовых. Вова не хотел поворачиваться, но очень хотел свое вино. «Ее, что, просто здесь купить можно было?». Так почему, именно сейчас, нужно было столько времени ебать ему мозг? Суворову не было скучно, он просто хотел вино, и вообще не имел планов на то, чтобы развлекать продавца в супермаркете. Суворов пробормотал тихое «спасибо» и хотел уже, убрав бутылку в рюкзак, тихо-мирно по-быстрому свалить, и только потянулся, бутылку повернула к себе этикеткой рука в черной перчатке. Повернуться пришлось. Не хотелось, от слова, совсем. Теперь почти твердо решил (допустил такую мысль), что заблокирует уже наверняка. — Голова не болит, если рядом стоит. — Мужчина усмехнулся и делал все, чтобы не начать ржать. — Ну ты меня удивляешь, красотища. Блять да какого хуя из всех бутылок с вином Вова вытянул именно эту? Такие, обычно, привозят на сувениры, надписи всякие прикольные, интереснее, чем просто так. Ну, ничего интереснее этой надписи в данный момент и быть не могло. Суворов перехватил бутылку из чужих рук, задержался на ней и поднял глаза, отпусти. Лицо по нос было опять закрыто, взгляд заставил заледенеть, зябко обдало россыпью волнения. — У меня имя есть. — Знаю. Не нравится, как зову? — Я пошел. — Зачем-то сказал, будто оправдывался. Он шагнул на улицу, мимо неслись машины, шум дороги и ветра вывел из оцепенения. Вова почему-то не сообразил, в какую сторону идти. Повертел головой, раздумывая, приходя в себя. Сжал пальцами в кармане айфон, словно проверяя, на месте ли. Телефоны он уже как сотню лет не терял. — Стопэ. Иди, че покажу. — Человек в черном достал свой из кармана. — Не твоя вещица? — Ты что за мной следишь? — Стоим тут рядышком, кукурузу охраняем. Воды купить зашел. — Кащей зажал сигарету зубами, скользя по экрану пальцем. Перчатку теми же зубами предварительно стянул, открыв лицо. Вова смотрел. — Погоди, — он сощурился, глядя ему в глаза, — ты же не серьезно? — Что? — Про «следишь». — Нет. — Говорить с ним было странно. Говорить с ним было, будто на сноуборде по ветру. В аффекте. Неловко. — Подойди ближе, не кусаюсь. — Вова глянул в экран. На нем красовался его коричневый кашемировый шарф. — Вот дерьмо. — Он его оставил в отделении и даже не понял. — Завезу как нибудь? Переться на Звездную не хотелось, по пробкам, с бутылкой вина в рюкзаке, и на метро с алкашами будучи почти трезвым. Чтобы он завозил ему что-то не хотелось тоже. Подул ветер, пронизал насквозь зимним холодом. Вова поежился. Был бы в шарфе, под ворот ничего бы мерзко не свистело, как в трубу. — Че молчишь? — Ну, как нибудь завези. Напишешь там… — Так ты не отвечаешь ничего. — Кащей усмехнулся. — Отвечаю. — Ты только утром спросил не долбоеб ли я случаем и все. — А что отвечать-то? Если ты хуйню скидываешь всякую. Кащей загнался. Он перелистал ВК Вовы Суворова, чекнул в телеге его через «око». Реально, пацан был с Казани. Нашел инсту, фоток было дохрена, всякие разные, на различных локациях, ни одной в шубе. Было жаль. Валялся на матрасе в своей квартире, напротив плазмы и соньки, нагромождение мебели и вещей отрицал, понимал неон и музыку, курил в банку из-под Принглс, листал, листал его страницу вперемешку с новостями в Медузе и каналами в телеге. — А что ещё тебе нужно скинуть? — Ничего. — Понятно, на разговор ты не настроен. Почему? Вопрос был странным и неоднозначным, как и все его вопросы к нему, Вове. Почему? Да кто его, блять, знает. Потому что почему он вообще должен отвечать? Он же не девчонка, чтобы Вова с ним общался, и не друг ему. Никто. — Надо отвечать? — Суворов бы хлопнул себя по лицу, если бы это не выглядело ещё глупее чем то, что он сейчас спросил. — Что с настроением-то, красотища? Вопросы на вопрос, это конечно заебись. Обидел кто? Я, может? Ну, сорян, смешной ты с усами этими, не могу. — Вот че ты доебался-то до них? — Узнаю. — Даже как-то победно усмехнулся Кащей. — Да кто угодно бы доебался. Шарфик-то заберешь? — Заберу. Я пошел. И хотел уже уйти, наконец, вспомнив, в какой стороне дом. Но ему не дали, взяли за рукав, потянули на себя. Никто его явно прямо не останавливал, никто не преграждал путь, но он остановился. — Да че ты убегаешь-то все время? — Вова не успел разволноваться или облиться негодованием, не успел обматерить мужика и вырвать рукав, его затопило стыдом и волнением. — А что там стоит, скажи? — Он вспомнил на надпись на бутылке. Прикрыл глаза, даже смешно стало от этой хуйни. — Да не читал я, что написано на ней. Кто это вообще придумывает? — Видимо тот, у которого рядом не стоит ничего. — Кащей пожал плечами и отпустил куртку. — Беги, ладно, не буду мучать. Напишу. Наташа бы сказала, что это грустно. Вова проклял ебаный маркетинг. Контакт «любимый папуля» написал о том, что далеко он не убежит, все равно. Суворов ничего не ответил, убрал телефон в карман, понимая, что губы режет ни то ухмылка, ни то улыбка. Что-то среднее. На зло. Дома было темно и тепло, по сравнению с уличной зябью. Вова по-хозяйски распахнул кухонный шкафчик, глянул на дверцу, запоминая, что открыл, потому что все время бился о нее головой. Достал стакан, надпись на бутылке была против бокала для вина, наполнил его наполовину, задумался. Наполнил весь. Тут же и попробовал. Вино было мерзотное, кислючее, с горечью. Ни у кого рядом с таким пойлом бы не встал. Компьютер мирно зашумел, цветные кулеры в системнике загорелись неоном. Стакан звонко опустился на стол, Вова вздохнул. Что-то было не так. Не по себе. Тревожность щекотала изнутри сотнями (пока что) мелких острых медицинских иголок. Вова перекрутил в голове, словно ленту с фото, события и мысли, ничего не нашел, от чего могло так резко бросить в подобное состояние. Подумал о нычке, себя остановил, не канает, нельзя. И на что он только ее оставил? Рука не поднималась выбросить, рука упрямо твердила и тянулась вглубь шкафа, в осязаемую, словно порох, темноту. Телефон негромко оповестил о том, что «любимый папуля» снова решил доебаться. И на кой черт он вообще себя так подписал? Безвкусная пошлая хуита. Нужно было переименовать, пока никто не увидел. — Как вино? — Вот так в лоб. — Хуйня. — Так и знал. Сам вино белое ненавижу, а красное ещё можно, если оно полусладкое. Почему крепкий алкоголь не пьешь? — Я пью. Пил, точнее, уже сегодня. — Вова был удивлен. Вова осушил стакан хуевого вина за минуту. Он так, по-приятельски, что-ли… Он так, будто они знакомы всю жизнь, будто оттуда, с туманной родной Казани, где не нужно следить за языком и за теми, кто рядом. Вот так, с полуслова, сразу в разговор, который захотелось поддержать. Это было странно. Не тревожно, будто успокаивалась песчаная буря внутри, и не летело в глаза больше, не резало. Может, просто потому, что не видел лица, по телефону все проще. — Опять удивляешь. А есть дни, когда ты не пьешь? — Конечно. — Он задумался, отвечать не стал точно. — И в такие что делаешь? Ну, спасибо на том, что без «как дела?», потому что откуда ты вообще можешь знать, как у меня дела, и без «что нового?», потому что для тебя здесь все новое. Было забавно. Просто начал говорить, спрашивать о его повседневном, не лез в прошлое, в бедовое и мутное, узнавал то, что ему позволят узнать. Говорили долго. Болтали час, может больше. Бутылка кончилась очень быстро, намного быстрее, чем предполагалось. Даже если не вкусно и не понравилось, влетела, как родная. Кащей пообещал напоить нормальным вином. Формулировка «нормальный» из его уст звучала жутковато. А он наоборот. Слышно было что устал, по голосу и дыханию, по разговору. Интересно, что делал в этот момент, лежал или сидел, пил что? Стало быть, день не очень, возможно, замёрз там, на пустой улице в ожидании прогулок. Вова себя отдернул. И попрощался. Ходил снова по квартире, бродил, думал. В танки так и не зашел, написал и рассказал Наташе, она смеялась над ним по-доброму. «Какой же ты все-таки нелюдимый, Вов» Предложила сделать фотки в шубе, была за что послана беззлобно на три известных буквы. Настроение вдруг выползло из темени, стало хорошим, заигрывающим и трескучим. Это было не к добру обязательно. Вова всю эту хуйню ненавидел. Проходили, знаем. Небезопасно. Однажды уже обещал себе ни с кем не сближаться, но подружился с Наташей. В целом, это было неплохо, местами забавно, местами было кому вытереть сопли и налить виски, местами жаропонижающее занести, не нуди, не ковид. Он укутался в одеяло, подтянул к себе акулу из Икеи. Снова вспомнил черную маску и горячку чужого тела под животом. «Че пригорюнился?» Да так, ничего. Утром, около семи, снова поинтересовался, точно ли он не долбаеб. Утром, около семи, понял, что хочет ещё. И речь шла не о сухом белом, не о танках, что-то было в этом общении, цепляло и поджигало, казалось, намертво затухшее. Было жутко прям и стало интересно. Вова пообещал Диляре зайти как-нибудь, в перерывах, пока она громко читала нотации (даже в заметках не записанные) его брату. Ему не очень хотелось. Он был чужим в этой трешке с видом на залив, стал чужим и Казани, увезенный поездом в Москву, затолканный, как в коробку щенок, в проклятый универ, безрадостно принятый Питером. Потому что своих хватает. Потому, что, будто, видят люди его нутро, чувствуют, как волки, знают все наперед. Глаза прятал. Говорить не спешил, в голове только, и с Наташей. Она и была для него и Невским и Сенной, всем ебаным городом. У Диляры всегда все было по полкам. От обилия белого даже резало глаза. Этот был тот случай, когда в квартире боишься дышать. Вдруг что-то ненароком сломаешь. Душно. Тяжело. Очень светло. Как в дурке. Спрашивала про универ, про тепло ли оделся, вопросы дежурные, можно было не отвечать. Накормила, как всегда, здоровой едой, брокколи с индейкой. Для Вовиного желудка это было сравнимо с техническим обслуживанием всего Вовы. «Надеюсь, брокколи меня починит.» «Если бы я это ел, я бы умер через два дня» — вспомнилось Кощеевская реакция на упоминание яиц с беконом. Вова подумал, что самым лучшим дошираком в мире еще никого не кормил. А его, хотелось бы? — Ты общаешься с отцом? — Диляра удивилась. — Помирились, наконец? Вова вернулся в белую реальность. С каким отцом, он не понял. Даже резко рука схватила айфон. Улыбка без спроса появилась на лице, Вова ее убрал. Кащей написал, что он ведьма. Дальше должен был быть тупой подкат, но на этом было все. «От чего?» — написал даже не «почему», этого в его жизни было и так дохуя. «Не могу перестать о тебе думать, хоть волком вой. Может, попросить кого-нибудь, чтобы по голове ебнули?» — Не, это друг с универа себя переименовал, дибил. — Вова не поднял глаз, писал ответ. «Тебе это уже не поможет». Заблокировал экран. Потом понял страшную вещь, это неоднозначно? Понять можно по разному? Он что, блять, только что предпринял попытку пофлиртовать? Ебанулся?.. Но горький мыслительный процесс прервал Марат, завозившийся в коридоре со своей курткой. Вова подумал, что отличный момент уйти наступил сейчас. Марат был странный, отстраненный и молчаливый. Будто что-то произошло, или что-то происходит. Вова открыл «штаб» в телеге. Намечалась прогулка. — Ты че ахуел? — Он оттащил его в сторону, пока Диляра убирала со сверкающего мрамором стола. — Тебе не хватило прошлого раза? — Да, Вова, блин! Это не специально. — Марат вырвал рукав из его пальцев. Не маленький, разберусь. — Что? — Посылка пришла. Сегодня последний день хранения. — И… где? — Что? — Посылка твоя где, не тупи. — На Ленинградке. — Какого хуя? — Вова зашипел, чтобы его не слышали. — Только туда доставка была! — Брат развел руками. — Я хуею, блять, и что ты предлагаешь сейчас? Вова понимал, что выйдут они на улицы, с толпой придется переться пешком до отделения, метро позакрывали, ОМОН стоял «цепями», и чувство было странное, не такое, опасности мнимой. Суворов не хотел идти туда, но и чтоб Марат один шел, тоже не хотел. — Там, вот прямо важное что-то пришло? — Прям важное. Детали для компа. Мне надо. По Вовиным подсчетам, идти туда было около получаса. Он успокоился. Ну, за пол часа ничего не может произойти. Голос в голове подсказал, что в прошлый раз за пару минут успел нарваться на мужика в черном, опозориться в шубе, покататься на автозаке со всеми вытекающими. Хорошо, вытекающих не было (вспомнилось «сочтемся»), так бы Марат пошел в одинокого за своими деталями. Улица снова горела. Улица орала, трещала плакатами с лозунгами, скрипела снегом, шуршала куртками. Людей было ещё больше, чем в прошлый раз. Вова надел на лицо маску от греха подальше, Марату тоже подсунул. На брезгливо сморщившееся лицо, коротко кивнул, надевай. Не хватало ещё засветиться на камерах. Никто не поверит, что за посылкой, затолкают в автозак, Кащей не вытащит. Не спасет. Угарать будет до слез. «Кащей» мелькало в мыслях чаще, чем предполагалось. Телефон молчал. Вова понял, что он где-то в толпе таких же черных в шлемах, за одним из опущенных прозрачных забрал, его глаза. Работа, конечно, так себе, и пизды отхватить можно. Но форма красивая. Вова усмехнулся, вкуса у него не было отродясь. В целом, через пару кварталов, тревога отступила. Они просто шли в куче людей, просто шли, ничего такого не кричали, ни за что не стояли. Украдкой Суворов улыбался за маской, его прострелило. Энергия бешеная потекла по венам, он будто стал с этой улицей одним организмом. Внутри толпы было не так, как со стороны посмотреть. Там билось живое сердце. Интересно и громко. Цепь из силовиков надвигалась слева. Он потянул Марата в противоположную сторону, там срежем. Ощутил азарт, будто сам прыгнул в прорубь идеи. Будто он это придумал. Марат указал на отделение. Шепнул губами: «я быстро», все равно в общем крике он бы не услышал. Все равно быстро у него не получится. Вова слился со стеной (как ему казалось), закурил сигарету. Он заскучал в рассматривании брусчатки и поднял глаза вверх. Напротив стоял человек в черном. — Ты меня дрочишь, что ли? Ты хули здесь забыл, Вова Суворов? — Кащей был убедительным. Без своего шлема, дурной, но с видимым недовольством. — Посылка блядская. — Он опять, в который раз, оправдывался. — Ну-ка, сюда иди. — Его потащили за арку. — Какая нахуй посылка? Тебе, может, кататься понравилось? — Да не понравилось ничего, че орешь-то? Сейчас Марат заберёт и уйдём. — Пиздишь. — Да нет, блин. Мне, что, семнадцать, по-твоему, чтобы гулять? — Кто тебя знает-то! — Знал бы, такой хуйни не думал. К нему подошли ближе, спиной Вова ощутил холод арки. Застыл, как сам холод, ощерился, не подходи ко мне. Не сказал. Просто пялился снова и дышал чужим дымом и кожей. Ощутил, как накрыло адреналином, захотелось его ударить и сбежать. С рук не сойдет, наверняка. — Вова, я приду сегодня к тебе домой и буду очень сильно ругаться на тебя, понял? — Не будешь. — Кто вообще делает временную прописку в съемной, а? — За куском черной ткани Кащей улыбался, видел растерянный взгляд и то, что своим присутствием, близким, руку протяни, делает. Было забавно. — Я, представь себе. Иначе никак. Ты чего опять доебался? — Вова оттаял. Возмущенно хотел уже толкнуть, но руки не послушались. Руки хотели потрогать броник. И он коснулся. Наткнулся на озадаченный взгляд. Вся его скованная фигура как-то расслабилась. Перестала возвышаться чем-то недобрым. Или это он не увидел в нем больше опасности. — Ты че, красотища, не страшно, что-ли? Думаешь, я шучу? — Он усмехнулся. — Да завязывай нудить уже. Вышли и вышли, что теперь? Дубинкой меня пиздить за это будешь? — В один момент стало как-то плевать. Кащей опустил вниз маску на Вовином лице. От его перчаток несло дымом. Свою тоже опустит?.. — Как ты меня вообще узнал? — Говорил же, память хорошая. Вова понял, что его натурально рассматривают. И ещё то, что Кащей почти не моргает от чего-то. И не злится, кажется, больше. Перчатки зашуршали. Его щеки коснулись чужие костяшки, теплые. Живые. Возмущаться себе не позволил, сам пришел, сам и посмотреть хотел на все это. На него посмотреть ещё. Удивился себе. Какие, оказывается, инсайты посещают, когда тебя вот так давят к стене. Он дернулся, уйти отсюда, забрать Марата, потеряться среди людей. — Не-не, нихуя, стоять. — За плечи толкнули обратно. — Домой потом? — Когда? — Когда посылку заберешь. — Кащей говорил тихо, но Вова его слышал. Он засмеялся, не отошел, рук не убрал. Теплело через куртку. — Смешной, не могу. — Вова бы возмутился, нашел что ответить, но… — Шарф привезти твой? Только я допоздна. «Да привези ты уже этот гребаный шарф» — Адрес, я так понимаю, тебе говорить не нужно? — Правильно понимаешь. — Захотелось сдернуть ебаную его маску с носа. Чтобы не улыбался под ней так. — Пиздец ты, Кащей. — У меня имя есть. — Он наклонился ближе. — Будем знакомы?