***
Снова глаза слепило, точно солнечными лучами, но здесь не было окон, всё ещё, и солнца здесь не было. Но появилось зеркало. Напольное, обрамлённое металлом, стояло неподвижно. Я заглянул в него - комната и я. Комната тоже подглядывала игриво в отражающую гладь, показывала язык и радовалась. Словно дитя, она ребячески излишне драматично строила рожи. Я не разделял её восторга. Пальцы скользнули по зеркалу, оно было таким ненастоящим, сотканным нитями шёлка. Ногти впились в зеркало, на уровне лица, не имея возможности достать до него. Моё отражение выглядело в нём скучно, обычно, без изюминки. Мне не нравилось моё отражение в зеркале, оно было не таким, каким хотелось бы видеть его мне. Движимый какой-то внутренней обсессией, вообразил, как натягиваю на зеркало совершенно новую кожу и рисую на нём лицо - недостижимый идеал. Стало страшно, будто не я, а кто-то извне навязал, мне, беспокойному, подобную чушь, выдавая за мои собственные мысли. Ложные убеждения лишь сильнее въелись в мозг и сопротивляться я им не мог. Я сказал комнате, что хочу быть кем-то другим в зеркале, перекроить само существование. Комната ответила мне, что я уже кто-то. Я это я. Я не был согласен, но промолчал, комната поняла по-рваному задевающему недовольство вздоху, что я не разделял её мыслей. Мне не нравилось это чёртово зеркало. Мы поникли в молчании и впервые не понимали друг друга, и вновь слились в одно целое, без чувств без эмоций.***
Зеркало не ушло, их стало больше, гораздо больше, невинно белые стены развешены зеркалами. В каждом моё отражение. Сегодня комната молчала, не так, как обычно, а так будто её не было сегодня со мной, она оставила меня в одиноком гулдеже собственных мыслей. Зеркала блестели, переливались, а я ходил по вдоль стен и смотрел. Сегодня я в них выглядел чуть лучше. Может, зеркала не такие уж и отталкивающие в своей сути, они начинали симпатизировать мне. Я ходил и ходил, ходил и ходил, ища какое-то одобрение заглядывал в каждое и чем дольше я смотрел, тем сильнее в моих глазах стелилась пелена отвращения. Становилось невыносимо душно и тесно, всякий раз, стоило мне скользнуть взглядом в зеркало. Всё же я там был не такой: кривой нос, косые глаза и пустая душа. Я прильнул к зеркалу, пытаясь обнять своё отражение, будто ища любви у самого себя. Неживое и несуразное ответило сухостью. В одинокой безжизненной комнате прокатил холодок, по спине побежали мурашки. Я снова заглянул в зеркало и задался вопросом. "А что я сделал, что не быть пустым?" Отражение глупо пялилось на меня. Я сам себе ответил на вопрос, вчитываясь в лишённые глубины черты лица. "Что бы я не делал, ничего не получается" Отчуждённый вопрос вновь возник перед глазами. А на спине пробежалось чужое дышащее в загривок присутствие. Комната вернулась. "Почему я?" Я впился ногтями в щёки, смотря на своё отражение. "Я устал" Комната молчала, я молчал. На эти вопросы у нас не было ответа.***
Зеркал стало ещё больше, в каждом угле, не было практически ни одного свободного места. Заглядывая в них, я больше не видел себя, ни в одном. Стало страшно, страшно ужасно страшно. Будто меня не существовало, а существовали другие, которые неотрывно смотрели на меня. Это место, которое казалось мне уютной материнской утробой, превращалось в маленькую страну кошмаров. Я боялся померкнуть в своей беспомощности, утонуть в кристально чистом зеркальном озере, прожить ничтожную жизнь в этом зеркальном аду. Боязнь перестать существовать в этих пределах ныла в грудине. Я рыпался, пытался выйти из комнаты, бил до крови кулаками об стены. Кричал в остервенение, лишь бы меня услышали, только, чтобы помогли и выпустили из этого проклятого места. Ничего не получалось. В зеркалах я искал себя, но видел лишь чужие довольные счастливые лица. И завидовал, я не могу быть таким же, моего отражения здесь не было, безликое создание, что не может найти себя среди других, что в глазах моих лишь проблеск бездушной пустоты. Я хочу снова отражаться, стать значимым, почувствовать тепло любви к своей душе. Руки вновь в исступлении истерично забили по стенам, крича и царапая их, я умолял, чтобы меня выпустили. Но будущее сулило мне лишь сгнить здесь. Я устал думать о своей жизни, устал находиться здесь, устал от всего. Глаза широко распахнулись. Я не узнавал себя. Я ведь не был таким, никогда не считал так, а теперь червь, проевший во мне дыру, паразитировал внутри, делая из меня великого страдальца, пропащего в жизни. Кто же был рядом со мной? Кто был внутри меня? Я понял одно, гнил я не в своей ничтожности, а от того, что меня тянула на дно и вместе с тем, коверкало мои мысли. Захотелось снова услышать комнату, но до ушей доносились лишь предсмертные хрипы паразита, я был уверен, это был он, тот, кто жаждет моей смерти. Свет снова померк, комната больше мне не отвечала, оставив меня одного, совсем одного в познаваемой безысходности.***
Усталость камнем придавила к полу, стены начали давить своей белизной, сужаться, загоняя в маленькую окантованную клетку. Зеркала всё ближе и ближе, упрямо заставляли вникать в себя, в них отражался не я, а урод, урод, урод, урод уродуродуродурод. Бесцельное ничтожество, цепляющееся за остатки надежды выползти из ямы, в которую вогнал себя сам. Я сам себя сюда затащил? Я искал в этом свои родные очертания, смежные линии силуэта, знакомые эмоции и яркий огонёк жажды жить в зрачках, пытаясь по осколкам собрать, склеить, хоть как-то починить. По коже била рябь бездушного дыхания из адовой пасти того выходящего за мои границы, того, что боялось света, наслаждаясь тьмой. Под белыми стенами забеги волдыри, а после полопались и тошнотворный запах разлился по воздуху, забивая лёгкие. С болезненным трепетом хотелось снова ощутить себя человеком и увидеть своё лицо, такое привычное, отвратительное отражение лишь испуганно смотрело заплаканными глазами. К горлу подкатила рвота, горький привкус сладко щекотал горло, на языке почувствовалось неприятное послевкусие. Меня вырвало прямо на свои же ноги. Жидкость неприятно впитывалась тканью штанов, зловонный запах брезгливо ударил в нос. Воротило от самого себя. Я ощущал присутствие сверкающих глаз в холодной белоснежной долине, смотрящих прямо сквозь меня. Я больше не знал кто, смотрел на меня.***
Я сидел в окружении зеркал. Они молчали, я молчал и в зеркале отражалась безобразная тварь, глубоко вдыхающая своей пастью воздух, болезненно хрипела. Был ли это я или нет, я не знал. Ведь я был один, совершенно один. Значит, это был я, но если это я, то я не хочу больше отражаться. От одного вида в желудке закрутился тугой комок, в обжигающе по пояснице, жгло точно, будто бы там был ожог, с начавшимся некрозом тканей. Моё сердце забилось в клетке безнадёжности, больно ударяясь об рёбра. Ко мне тянулись эфемерные тени из зеркал, касаясь стальной хваткой крутящегося внутри в паническом припадке моего беспомощного "я", изнывая над мозгом до пульсирующей кусачей боли, шепотом вливали мутные, потёртые в хаосе слова. Я сливался с ними, ничего не понимал, словно в припадке, терял свои последние остатки разумного начала. Тянуло в самую пучину, утяжеляя страшное обречённое волнение в груди, расплывалось в неясной палитре видимое перед носом. Страх скатился холодным потом по спине. Хотелось кричать, но сухие губы шевелились с трудом, не выдавая ни звука. Холод чужих молчаливых глаз выжигал слезами на щеках кровавое измученное отчаяние, но я по-прежнему был один. Тогда кто смотрел на меня? Я задыхался, смотря на того другого себя в зеркалах, задыхался как бабочка в стеклянной банке и беспомощно трепыхался. Я ненавидел это сознание, свою, ненавидел своё сущее, всё внутри себя и оболочку, что болезненно обтянула скелет, я ненавидел эту комнату. Безвольное тело действовало непроизвольно, ведомое аффектом. Удар кулаком пришёлся по зеркалу, осколки полетели на меня, царапая кожу, впиваясь в неё как когти безумного животного. Боли не было, лишь страх, страх продолжать жить здесь вместе с тем, что могильным дыханием закручивалось в нервах. Жить с самим собой представлялось хуже смерти. Хочется выйти из липучей нескончаемой тьмы, что осела даже на лодыжках кандалами. Один из осколков оказался в руке и вонзился в шею со всей страстью. Кровь горячими дорожками стекала по шее, сходились в одно русло, расходились, вырисовывая собой замысловатые узоры. Надежда зажгла огонёк внутри, согревающее чувство разнеслось по венам. Я смогу отсюда выйти, я больше не увижу то тянущее меня на дно чудовище. Больше не придётся бороться, не будет страха, я просто выйду из этой комнаты. Не нужно будет думать ни о чём. Я не буду один.Я устал. Смотреть. На. Себя.
Мир померк, вновь, спокойствие тяжело опустилось на мои плечи. Пустота убаюкивающе приняла в свои объятия. Не было чудовища, что съедало меня изнутри, с аппетитом мерзко чавкая, не брезгуя самыми невкусными кусочками. Желанное спасение мягко расслабило, и с лёгких испустился облегчённый вздох. Я слышал крики, сирену скорой помощи и свои собственные мысли, в которых было ничего не было, как в белой комнате без дверей.