iceberg.

Дождь барабанил по крышам домов, будя спящих и мешая не спящим. Раздражая и успокаивая одновременно. Хотелось выйти на улицу в одной футболке,хотя на дворе уже ноябрь, и промокнуть под этим мерзким петербугским ливнем. Потому что сидеть у психотерапевта и говорить что-то вразумительное не выходило абсолютно. Мысли путались в плотный клубок, не давая свободу языку. Хотелось говорить, но говорить нечего. Все уже было давно предопределено, кудрявый шатен, сидящий напротив брюнетки азиатской внешности, это понимал. В кабинете было тихо и нарушал эту звенящую тишину только дождь, да редкое щелканье ручки. И мужчина клянется, что еще немного и эта ручка окажется у женщины в глазном яблоке. Но в один момент она произносит то, на что кудрявому очень бы не хотелось отвечать. — Александр, что вам снится? Внезапный вопрос, пронзающий тишину, повисшую в воздухе,заставил шатена дернуться. Романов хотел возмутиться и зашипеть, потому что такой момент было портить просто непозволительно глупо. Сидеть на фенибуте еще глупее, но по-другому подавить тревогу правда не выходило. Простой вопрос, простой интерес, но Саша знал, что карие с отливом яркого аметиста глаза внимательно осматривали его с ног до головы, анализируя. — Ничего. Уже давно. Спокойно, но это не то, что должна была слышать женщина, и Романов это знает. —А если по правде? Он вам снится? Не обращайте внимания, просто анализ ваших мыслей, — она складывает руки в замок, и опирается на них подбородком. Саша разумеется знал, для чего она это все спрашивает. Эта женщина уже который месяц пытается вырвать шатена из объятий апатии и эмоциональной привязанности к, фактически, призраку. Неуверенный кивок. Романов не знает, что может еще сказать. Да, ему снились голубые глаза, но кто он такой, чтобы вспоминать о нем? — Расскажите мне все еще раз. Поподробнее и в красках. Саша тяжело вздыхает, и взглядом цепляется за пальцы женщины, что достаёт из кармана мобильный телефон и включает запись диктофона. Еще один тяжёлый вздох и Александр закрывает глаза...

***

Все началось еще в середине сентября прошлого года. Я очень ярко помню момент нашего знакомства. Также я очень хорошо помню весь спектр эмоций, когда увидел то, к чему был совершенно не готов. Ужас. И липкий страх, что орашал внутренности мерзкой смесью крови и безумия всего происходящего. Он подкрался незаметно, я даже дышать в тот момент перестал, и, кажется, ощутил остановку сердца. В тот момент все покатилось в пропасть. Не так я в свои семнадцать лет представлял свою работу. Что может быть спокойнее работы экскурсоводом в музее, но... Все пошло под откос. Я тогда пошел немного отдохнуть перед очередной экскурсией и направился в специально отведенную подсобку, но не успел я до нее дойти как увидел то, что несвойственно видеть работнику музея. Я чувствовал как на лбу выступал пот. Ужасная, мерзкая картина. Обнаженный труп девушки с завязанными глазами и вскрытыми венами. На глазах была белая повязка, очень напоминающая лоскут ткани с кровью на месте глаз. Меня начинало тошнить и я медленно попятился назад, чтобы вызвать полицию и позвать кого-то на помощь. Бедной девушке, лет двадцати на вид, уже было не помочь, но мне явно нужна была чья-то помощь. Далее все было как в тумане, я помню только как подбежал к своей коллеге и что-то невнятно проговорил, а на ее лице застыла гримаса ужаса. Я не слышал ничего, кроме ритма сердца, который бил по моим ушам. По приезду полиции меня похлопали по плечу и отправили домой, под предлогом того, что завтра я должен буду явиться в полицию для дачи показаний. Я дошел до дома еле как, помню, что у меня заплетались ноги и я не мог говорить. А перед глазами кровь и обнаженный труп. Изуродованное тело молодой девушки, которая ничего плохого, наверное, никому не хотела. Она просто жила, как живут все люди, проживала свою еще короткую жизнь. Была молода и угасла. Ее жизнь была подобна цветению мака. Быстротечна, но прекрасна, как и она сама. И тот момент я помню в таком виде, в котором обычно в памяти отпечатываются мгновения у сидящих на игле. Мне, честно говоря, оставшийся день тоже не ясен: все очень запутано и плохо понятно, но я отлично помню как на следующий день меня,как и было сказано вчера, вызвали в полицию для допроса. В тот день мне лучше, по правде сказать, не стало, но я по крайней мере не чувствовал себя избитым своим собственным состоянием и ужасно шаткой психикой. Все еще было ужасно тяжело. В допросную меня вели как преступника. Будто это я несчастной девушке вскрыл вены, убив ее таким мерзким способом. Хотя, оно и было в целом понятно, я первый, кто видел труп. Меня привели в допросную, в которой была откровенно говоря атмосфера давящая. Скоро в комнату зашел человек крепкого телосложения, с немного неровно лежащими кудрями. Принеприятнейший человек, должен сказать. Возможно, встретились бы мы в другом месте и в другое время, все было бы иначе, но пока он на работе, я его единственный подозреваемый. Первый вопрос который слетел с искусаных губ был прост, но для меня, в тот момент все еще не оправившегося от шока, было тяжело воспринимать человеческую речь. — Как прошло твое вчерашнее утро?—он сел напротив меня, сложив руки на груди и прожигая стеклянным взглядом зеленых глаз. Я сначала мялся и ерзал на стуле, стараясь собрать неокрепший мозг в кучу, и заставить себя наконец думать. Вчерашний день... Я не помнил на тот момент ничего. Только как увидел перед своими глазами картину мертвого тела. Зеленоглазый шатен взял со стола бутылку воды, и наливая ее в стакан, придвинул ко мне. Я трясущимися руками взял его и немного отпил, после чего, хотя-бы чуть успокоившись, начал свою речь. — Утром я пошел на работу. По плану тогда должно было быть четыре экскурсии. Не так много для моей работы, но все они были серьезны и важны. Первая была со студентами, которым нужен был другой рассказ. Не готовый сценарий, а иное представление, с точки зрения профессионального искусства. Далее были приезжие из... Екатеринбурга, кажется. Плохо помню. После второй экскурсии я направился в подсобку, чтобы хоть немного посидеть, ибо устал очень уж. Я вроде уже адаптировался, как никак пол года работаю, — я делаю паузу, водя по стакану пальцем. Детектив мне машет рукой. — Пей, пей, господи. Шо сидишь-то. Пей и рассказывай давай, — его произношение ударило по моим ушам. Неместный. Ростов, или Ростовская область, а может вообще Украина, кто его разберет. Он закидывает голень на свое бедро, опираясь руками на стол. Оставалось неизменным одно:он смотрел на меня глазами, что были полны недоверия, что граничило с ненавистью. Я все же отпиваю глоток и продолжаю свой рассказ. — Несмотря на то, что проработал я там не долго, но все же достаточно для адаптации к далеко не сидячей работе, вчера я очень устал и направился в подсобку. Это маленькое помещение отведено для работников музея. И уже подходя к ней я обнаружил труп, — я останавливаюсь, срывая со своей души последний слой, потому что вообще какой-либо диалог о произошедшем тогда меня добивал. — Хочешь сказать, шо эт не ты девочку грохнул? Этот вопрос бьет меня по голове и мыслям, оставляя вмятину. Я убил? Я знаю, что нельзя исключить этот вариант, но в ушах начинает громко стучать сердце. Я сжал руки в кулаки, оставляя на ладонях полумесяцы. Через секунду мой взгляд устремился в глаза сыщика, а тонкие брови были сведены к переносице. —Да с чего вы взяли? У вас есть что-то на меня? Хоть какие-то улики?— я склоняю голову на бок. Как бы уверенно я себя в тот момент не вел, после допроса мои губы были искусаны в кровь, а на ладонях были отметины от ногтей. Сердце стучало так громко, что мне казалось, что его слышал даже детектив. Я сглатываю, наблюдая на себе все тот же стеклянный взгляд. — У нас на тебя ничего нет, и ты должен благодарить за это Бога. Но из списка подозреваемых тебя никто не собирается вычеркивать. Ты все еще в этом списке единственный, Романов. Взгляд и тон, в котором он со мной беседовал пугал до ужаса. Мне казалось, что жертвой сейчас могу сейчас стать я, если не соглашусь с ним. Детектив едко усмехается. — Знаешь же, шо за чистосердечное сбавляют срок? Не создавай ни себе, ни мне проблем, — зеленоглазый плевался ядом, и я чувствовал, как этот яд медленно съедает меня изнутри. Мы немного посидели в давящей тишине, после чего он достал листок. — Оформим подписку о невыезде, и можешь быть свободен. Я взял в руки листок и расписался там, где это было нужно, после чего мужчина кивнул на дверь и я встал со стула, что слегка скрипнул под моим весом, и вышел, горько усмехаясь. Смешно до ужаса, но от этого и горько и плакать хочется. Я, будучи первокурсником, больше всего на свете хотел в жизни спокойствия и постоянства. А сейчас вон как получается. Я знал, что после этого допроса меня ждет еще целый цикл из дачи показаний и различных не очень приятных процессов. Я сел на маленький диванчик напротив допросной в которой только что был. Сидеть здесь было немного мерзко и дискомфортно. Даже несмотря на запрет курения в этом помещении, табаком здесь пропахло все: кабинеты, диваны. От всех там несло мерзким запахом табака, что смешался с паршивой водкой. Ну и в коридоре тогда я впервые увидел его. Высокий блондин с сияющими, будто два сапфира глазами. Он перевел взгляд на меня, и усмехнулся, осматривая с ног до головы. —А-а-а, так это ты тот сотрудник музея, которому Алексей так не доверяет?— я не понимал причину его насмешки на лице, и поднятой вверх брови. — Он преувеличивает, не беспокойся. У нас на тебя мало того, что ничего нет, так ты нам еще и пригодишься, пойдем, — он кивнул на дверь, из которой, как я понял, Алексей, так и не вышел. Блондин открыл дверь, впуская меня и прошел сам. — Лёш, освободи пожалуйста допросную, я обкашляю еще парочку вопросов с нашим экскурсоводом, и можешь снова прийти сюда, если у тебя есть такое желание сидеть в этом уютнейшем, — голубоглазый с насмешкой оглядел темное помещение, отделанное будто по всем канонам той самой допросной из детективных сериалов, — местечке. Но если хочешь я могу провести нашего гостя в мой временный кабинет, — блондин усмехнулся, посматривая на кудрявого, что сейчас, смотря в окно— единственный источник света в этой комнате, докуривал, кажется, не первую сигарету. Он разворачивает голову на нас и первое время стоит неподвижно, а потом стряхивает пепел на пол и тушит сигарету о подоконник. — Валяйте, тебе ж моего-то допроса недостаточно, — звучит будто бы себе под нос, недовольно и с пеплом недоверия. Алексей выходит из комнаты, оставляя меня с ним наедине. — Чтож. Меня зовут Московский Михаил Юрьевич, можно просто Миша. Начнём? — он улыбался, а я в свою очередь понимал, что меня ждет череда очередных вопросов полных подозрения и напоминания о произошедшем.