Бергамоты

Солнце кровавым скользнуло за горизонт и задело тучи сливочной зарёй. Тяжёлые, неподъёмные, они налились влагой, и дно это, протекающее моросью, вот-вот готово было прорвать с распотрошенного дна. Разведчики, не боявшиеся ненасытных чудовищ – под страхом грозы, врассыпную устремились с полигона, не закончив тренировку, чуть только получив одобрение от своих капитанов. Летом вечерело за пару часов до отбоя… Ривай откинул со лба чёлку и оглянулся – каких-то смехотворных тридцать секунд, и вот он один-одинёшенек, застыл на полусогнутых коленях по привычке, так и не разжав в кулаке рукояти клинка. Бои врукопашную ему всегда давались лучше командной работы. Ривай откинул со лба чёлку и оглянулся. Черти бы её побрали, даже его реакции не хватало обычно, чтобы уловить – местная сумасшедшая выросла словно из-под земли. Он сумасшедших за недолгую жизнь свою повидал предостаточно, и знал, ну как на носу зарубал – самые опасные появлялись будто ниоткуда, неся с собой лишь проблемы и неудачи. И чего к нему тянуло всегда таких полоумных, как она, знать не знал. Сплюнул под ноги – во рту пересохло, чёртова жара. Диву давался. - Ну давай, роди, - Ривай сунул руки в карманы и затёр подошвой ботинка плевок на сухой земле. «Прибрался». – Смотришь только, выпучив глаза, будто я богиня Сина во плоти. Отвернулся полубоком, в её сторону и не посмотрел, вообще-то зря – упустил важное. Знал ли он там, что у этих баб на уме. Укрылось от цепкого взгляда – раньше она всегда смеялась с его замечаний, будто слышала самую смешную в мире шутку, а сейчас, – молчала. Ей поводов посмеяться было не надо, веселили её что пьяные остроты Закариуса, что разинутая в улыбке пасть титана, «дурносмех» - называл он таких. Звучало, как название ядовитого растения – вмиг показалось ещё более ей подходящим, но менее глупым оттого не становилось. А Ханджи эта, бешеная и дурная, даже не дёрнула уголком губ, чисто из вежливости не стараясь: - Ты – мерзопакостный коротышка. Ривай отзеркалил ей такой же хамский взгляд и едва заинтересованно вздёрнул бровь – страх она потеряла, либо окончательно поехала, было неинтересно вообще-то. - Базар фильтруй. Найди в себе силы признать, что проебалась. - Повтори-ка, что сейчас сказал, - Ривай был не намерен – сдул пылинку с плеча и вытер пот со лба. Натрудился он сегодня, нихера ж себе. Девка медленно превращалась в фурию – черномазого черта, вся обмазанная чернилами и следами реактивов. Секунда – и повалил бы дым, как из печки. Вот это… Ему почти нравилось. – Не ты ли «отменил» своими стараниями мои опыты, промывая Эрвину мозги за чашечкой чая? И не ври, что не ты – не отвертишься. - Обижаешь. Я никогда не вру. С превеликим удовольствием подставил тебя и сохранил жизни половины солдат, кто мог бы в этом участвовать, - он был как раз их тех – клал с каждой из трёх стен на то, что о нём подумают другие. Он не нравиться сюда пришёл – вздёрнул прилипшую к телу рубашку, всадил остриё клинка в пошедшую трещинами землю. И как новобранцы тут тренировались – только считать позвонки о камни можно было. - Этот эксперимент, к твоему известию, мог сохранить жизни больше тысячи солдат. Если бы твой махонький мозг, соразмерный твоему росту, думал более обширно, мне не пришлось бы объяснять элементарные вещи. - Ага. Особенно учитывая, что тысячи среди вас никогда не было и не будет – дохнут, не пройдя и пятый километр. Ривай раздражённо дёрнул плечами – «среди нас» сказать язык не повернулся, не относил он себя к отряду самоубийц, как ни крути. Главная самоубийца, шкодливая, легчайшая на подъём – на его глазах краснела до кончиков ушей, напрочь позабыв заглушить дыхание, сжимала кулаки, дрожа от пяток до хвоста яростью тихой, слепой. Он не нравиться сюда пришёл – глотать пьянящий воздух покуда хватит сил, жрать, перемалывать на зубах вкус свободы так, что не вырвать и из оскаленного рта, только руку протяни. Откусил – и не побрезговал бы. - Ты сейчас же… Пойдёшь к Эрвину и скажешь, что был неправ. Мы любезно побеседовали и выяснили, что моя идея гуманна и безопасна. Ты даже не спросил, сколько усилий мне стоило уломать его. - Уже побежал. Я срать хотел. Ты не угробишь этими руками никого. «Себя – в том числе, дура ж ты тупая». Было ли ему это важно – да ну сейчас прям. Намаханная девчушка, обыкновенная от сбитых коленок до петухов в высоких хвостах – притягивала поражающей сознание непосредственностью, была проста, словно вода в колодце, свежий хлеб из пшеницы, душная адская жара, о ней не хотелось петь оды. Не написать ей стихов – получился бы любительский каламбур. Глупая такая, солдатская байка. Ривай отвёл ногу назад – на всякий случай, - и подозрительно вскинул бровь. Если вдруг что. Глупая солдатская байка развязалась с его участием быстро – он успел только отклонить корпус и едва-едва… Расширить глаза. Знал, ну на носу же зарубал – самые безумные отличались молниеносной скоростью, недаром процент её выживания на вылазках достигал полста. Моргнуть успел – а момент, когда девчонка ступила к нему шаг, остался за прикрытыми веками, и он выдох тот выплюнул, спиной приземляясь на камни. Со всей дури, нахуй. Она повалила его на землю, оседлав хилыми бёдрами и с силой, присущей лишь безумице, вцепилась пальцами в воротник. Склонилась за миллиметр – обожгла судорожно дышащим, ноздри затрепетали. Ну как у жеребёнка, черти б её. Ривай яростно ошкерился и застыл в остекленевшей ярости: - Это что ещё такое… - просипел тихо и дико. - Да я тебя со свету сживу, - просвистела, совсем голос потеряла. Страх и совесть – туда же. Ривай вдохнул-выдохнул, нахмурился-оскалился – и резко двинул бёдрами, беря её в тиски, перевернул, как тряпичную игрушку. Злость застилала глаза, но не кровью – перед глазами стояла сливочная заря, мазала взгляд, и в голове гремело грозой. Они сцепились между собой, как два бездомных кота – летела пыль и клоки шерсти, переплетались руки с ногами так, что непонятно было, где чьи. Она тянула пальцы в надежде вцепиться в его чёлку – потянуть и изгваздать в грязи. Он и так был по уши в дерьме. Заламывал запястья-локти, свистя сквозь прорези зубов – девка прямой угрозы не несла, но брыкалась всем телом так самоотверженно, как не боролась с титаном, вложила в немощные кости свои всю имеющуюся силу. Пару раз зарядила ему по рёбрам костяшками – с трудом одержала контроль, оседлав на мгновение. И покатились они по полигону, как две собаки, что облюбовали глубокую лужу в жару, собрали её хвостом все лопухи, окрасили его белую рубашку в чистый серый. Хорошо, их никто не видел – разведчики ушли на ужин в противоположном крыле. - Готов поспорить, эти двое умрут самыми последними, - Эрвин обернулся к Майку с полуулыбкой, придерживая край занавески двумя пальцами. - Эти-то? А кажется, будто уже сегодня поубивают друг друга, - Закариус отвлёкся от отчёта и вытянул шею в окно на улицу – удобно уложенные на стол ноги лишь поменяли положение. – Может, пойти разнять? Чего это они, в самом деле? - Я дал добро на опасный эксперимент. Ривай убедил меня поменять решение, объясняя это тем, что много солдат может погибнуть. - Не узнаю тебя. Когда тебя волновала парочка лишних жизней? - У него глаза были такие, будто он переживает за одного конкретного человека… Я решил пойти на поводу. Я бы тоже за неё переживал. Эрвин неотрывно смотрел и смешливо щурил глаза. Майк отложил отчёт и скрестил руки на животе. - Ты за кого-то ещё умеешь переживать, дружище? - Только за друзей – на всех без исключения, увы, сил не хватит. Теряем подругу, кстати. Эрвин отвернулся от Майка, снова глянул в окно. Ханджи раз каркнула, как ворона, и в следующий момент – протяжно завизжала, катаясь по земле вправо-влево. Видимо, Риваю надоело мерить её пыл. Защекотать он её до смерти решил, или что? - Всё-таки, пойду разниму. - Ей – три наряда вне очереди, ему – тренировки новобранцев неделю. На том и решали. Летом вечерело за пару часов до отбоя. Солнце скользнуло за горизонт и задело тучи зарёй – словно сливовый сок разлило по небу. Небо сотряслось раз-второй – на землю обрушился летний ливень. *** Сумерки сгустились – небо оттенка сырого мяса налилось влагой, повисло сплошным налитым отёком. Горло спёрло духотой. Хлопок рубашки липнул ему к спине, шаги отдавали в ушах набатом, он двигался так быстро, что пара факелов от дуновения его ветра – дрогнули и погасли на стенах. Он был зол. Ривай перекатил яд во рту, приготовился отвечать. Когда он был зол – да хоть и Закариусу стоило прятать в голову песок. Стукнул в дверь раз, громко, этого было достаточно – сбитые костяшки отдались болью. Командорское «Войдите!» по ту сторону двери было непривычно строгим и басовитым – вполне ожидаемо, если он правильно понял. Вот он глянет из-под кустистых бровей сейчас укоризненно, махнёт ладонью перед лицом – попрёт его с разведки без права на возвращение. Или пустит в первый фланг, как мясо на убой, это больше было похоже на правду. Ривай не боялся – что угодно с ним делайте, только дайте бороться. Дайте выжить. Пожить. Скрипнула дверь. Он застыл перед Смитом, изваянием вытянулся – опять забыл замереть с кулаком у сердца, наполнить глаза вечным огнём. В жопу ему этот фарс не тягался, он не умел врать – и никогда не защищал чужие интересы больше, чем свои. - Как объяснишь свой поступок? - Эрвин выпрямился с зажатым в руке пером и – взглядом впился. Эти ясные голубые глаза – водянистые, как бывает у авторитарных людей, приковывали к месту. Что-то в нём было страшнее громкой агрессии, и Ривай еле держал свою набыченную морду. Если честно. - Защищал честь Разведывательного корпуса, - отчеканил, глазом не моргнул. Брехло. - Врёшь, - Эрвин покачал головой и даже смягчил холодный тот взгляд. – Если скажешь правду, отделаешься выговором. - Тогда лучше выпри меня пинком под зад. Эрвин улыбнулся. «Ну что за упёртый малец», - думал себе. «И ты готов оказаться на улице просто потому, что не хочешь признаться самому себе?», - спрашивал взглядом. - Я могу проговорить это вместо тебя, а ты просто кивнёшь – да или нет. Ривай молчал. Согласие его всегда было молчаливым, когда отрицание гремело громче лязга клинка. Чудак был, этот мальчишка из трущоб. Хулиган подземных улиц проклятый. У Эрвина по-отцовски теплело сердце – необычное чувство было: - Я должен буду прописать в рапорт: «Напал на двух членов Королевской полиции, потому что они нелестно отзывались о его напарнице, капитане Разведывательного корпуса, Х…» - Замолчи. Эрвин выгнул бровь, застучал пальцами по столу – попал точно в цель. Пацанёнок чуть не вылез из шкуры – желваки заходили ходуном. Эрвин не верил глазам – лучше бы всадил ему нож в рёбра, чем говорил такое, не так бы размазало нелюдимого дурака: - Я сказал: киваешь, если «да», мотаешь головой, если «нет». Врать не умеешь – я воспользуюсь этим печальным недоразумением, если позволишь. Ривай дёрнулся, стиснул кулаки до вен на запястьях, изнутри весь сжался, свернулся колючим клубком. Швырял в него ножи глазами, ключицы прокатывались под бледной кожей, чертили волну сопротивления. Ему стоило это больших сил, чем уничтожить десяток девиантов, был ли в этом хоть какой-то смысл? Может быть… Эрвин уложил подбородок на скрещённые пальцы – улыбка против воли скользнула на лицо; в пустом кабинете гулял вечерний сквозняк, пахло морем, которого, может, и не было. Ривай вылетел из его кабинета пулей, дёрнул подбородком вниз – будто дал приказ стрелять. Кивнул. Ну как мог, дурак влюблённый… *** Ханджи перебирала ногами так быстро, что ступни отдавались пульсацией – весёлой, волнующей, трепещущей, жуткой. Жала журнал к груди, стискивала пальцы на корешках – знать не знала, отчего сердце билось воробьём. Пахло лимонными корками, листвой после дождя, немного – свежестиранным бельём. Коротышка носил простыни отжимать, выкручивал их над балконом, в жгуты выворачивая влажную ткань – разбитые костяшки полыхали, красное на белом, кровь на снегу. «Обо что это руки сбил?», - подумала тогда. - Что это с руками у Ривая? Опять напал на тебя исподтишка? - допытывала загадочного Майка, проскальзывая ему то под один локоть, то под второй. Улыбался лишь безмолвно, тоже ей, ещё другом назывался. - Военная тайна. Это между ним и Командором. - Ай, не трынди. А то я не знаю, что у вас с Эрвином нет тайн? Так и не ответил ей, переросток надменный. А чуть позже – присела на корточки от праведного ужаса, обжигающий восторг лизнул по рёбрам, и что с ней было не так… За стеной, где вовремя спряталась, Майк и Нанаба перешёптывались, как влюблённая пара, но – обсуждали не время встречи и цветы, не ужин при свечах и будущих детей. Майк наклонился к подчинённой ближе, придержал ладонь у спины – рассказал всё. Ханджи почти рассмеялась: «Два идиота из полиции решили посплетничать о них вдоволь да перемыть пару костей». Ханджи улыбалась, не помня себя: «Поддали сомнениям её компетентность, во весь голос обсуждали что-то вроде того, что она шлюха, а что с неё взять. Приехала с командиром в город, вхожая в главный конференц-зал, ну что ей делать там? Вот – из постели главного прямо к "верхушке". Ну а что ещё может быть? Они бы и сами ей… По самое не хочу». Не против были. Ханджи счастливо оскалилась. Ривая в конференц-зал не позвали – взяли с собой сопровождающим, как пса на охрану. «Подслушал их в коридоре. Расквасил физиономии так, что юшку со стен оттирали. Одному говорящему так коленом звезданул, что тот, говорят, до сих пор в госпитале с переломом лежит. Вот так бывает, дорос до Королевской полиции – и сломал член на службе». Ханджи задушено прыснула. Опасно, не то, что они тут, в солдатики играют. Остановилась, застыла перед тёмной дверью. Бросила мимолётный взгляд на соседнюю свою. Может, была ещё возможность выбрать путь полегче? Вдохнула, будто со скалы в море – было ли то море вообще? Верила, что да – нахмурилась, собираясь с силами… И громко постучалась. Получилось как-то так, будто нервишки шалили. Хриплое «Войдите» смыло её волной. В глубокий обрыв. Взгляд его – болел ей, будто нарыв. Ханджи смело шагнула и захлопнула за собой дверь. А что говорить-то? - Опять язык проглотила? Проклятая. - Я… На рынке кое-что нашла. Сделала пару несмелых шагов, будто двигаться стало вдруг в тягость. Вывернула карманы – на стол к его рукам посыпались странные плоды – мелкие, зеленоватые, с листочками на закрученных стебельках, даже сквозь кожуру пахли дико, горько, терпко. Свежо так, что бриз этот врывался в лёгкие с размаху, и сводило горло. Кислым-кислым, сладким соком. Ривай вздёрнул бровь, почти ошалел, видимо – посмотрел на неё, как на дуру. Её чувства на вкус – как эти дурацкие фрукты. Она была так… Благодарна ему. Не за то, что отстоял, не только за это. Ханджи отступила на шаг и пожала плечами. Рядом с ним хотелось кружиться в танце, пока земля не сделает кульбит, не смотреть, не смотреть на него. В его присутствии горели щёки, и улыбка сползала с лица, просачиваясь в сердце. Противный, гадкий коротышка. Благородный, настоящий, поражающий воображение… Нанаба сватала её к Эрвину. Высокий статный Эрвин был красив, как бог из древних мифов. Из её любимых книг – на харизму же Майка капали слюной от юных разведчиц до аристократок в столице. Ханджи воротила нос, улыбалась в ладонь, шалела от этого чувства – варилась в нём, как в котле. Сердце её порхало от невысокого чёрномазого разбойника с Подземного города, и это было странно по самое не хочу. Естественно до боли в груди, левее чуть и немного ниже. - Что это за уродыши, - Ривай кивнул подбородком на цитрусы, недобро нахохлился. - Что-то вроде лимонов – продавец сказал, что идеально настаивать чай и добавлять пару капель масла в ванну. Называются «бергамоты», - Ханджи дёрнула плечами и скользнула руками за спину. Прожигала его взглядом, нестерпимая, цепкая, как лопух. Страх, как тяжко с ней было. Кошмар, как легко… И на кой чёрт её защищал так слепо? Ривай подхватил один бергамот в ладонь, подкинул над столом – горло спёрло духотой. Ханджи молчала – давила улыбку в зачатке, излишне комичной была эта серьёзность. Солнце скользнуло за горизонт и задело тучи. Летом темнело за пару часов до отбоя. Солнце за секунду до заката почудилось им тем самым бергамотом – и устало погасло…