Между мной и тобой

      Март пытается собрать по кусочкам хрупкое доверие, осколками разлетевшееся от мощного удара недосказанности. Осторожный и последовательный, он считает, что действовать нужно аккуратно, шаг за шагом. Работа кропотливая и опрометчивости не потерпит. Шаг влево, шаг вправо — всё потеряно без возможности вернуться к началу.       Март сначала выжидает в рутинной обыденности — даёт остыть, отойти немного, попытаться забыть. Знает, что время не лечит, но накладывает шины, лепит пластыри и затягивает до остаточных рубцов. Позволяет обдумать всё ещё раз. Смотришь под другим углом, и заледенелая категоричность убеждений, не позволяющая отступить от своих принципов, начинает понемногу подтаивать.       Гето своё отношение к Годжо немного переосмысливает. Хотя, скорее, дополняет уже имеющееся новыми фактами. Приходит к выводу, что они похожи чуть больше, чем обоим, наверное, хотелось бы. Оттого, возможно, и сойтись не могут. Подобное притягивает подобное, минус на минус даёт плюс — бред. Им едва удаётся выносить друг друга. Кажется, будь у них такая возможность, то вцепились бы друг другу в глотки.       — Как вы думаете, что случится, если оставить в одном аквариуме двух самцов бетта спленденс? — Масамичи, окинув студентов беглым взглядом, опускает глаза на что-то, напоминающее по форме постамент или одноместный пьедестал. По силуэту, обтянутому чёрной, непрозрачной тканью, определить сложно.       Вопрос оказался риторическим: Яга, не дожидаясь ответа, сдёрнул тёмное полотно.       — Очевидно, в конце один из них обязательно умрёт.       Яростная схватка натравленных друг на друга бойцовских рыбок мельтешит у Сугуру перед глазами чёрно-белыми всполохами плавников и хвостов, отдаётся в ушах агрессивным плеском воды в аквариуме. Их немая борьба продолжается несколько минут. Равно остервенелая и жестокая. Пропитанная инстинктами и неумолимой жаждой повергнуть соперника. Чуждая всем принципам гуманности и в то же время слишком уж человеческая. Борьба на выживание.       Они сражаются до содранных чешуек и заметно поредевших плавников. И никто не намерен сдаваться.       Но, как и сказал Масамичи, итог непримиримо один: в конце один из них обязательно умрёт. Известная истина, к которой невозможно подготовиться. К поражению в принципе тяжело быть готовым. Даже, чувствуя холодное дыхание госпожи Смерти, хочется бороться. Даже тем, кто считает, что в мире их ничего не держит. Это основа выживания. Один из ведущих инстинктов борьбы.       Люди, даже обладая разумом, всё ещё несут в себе частичку животного. Помимо сознательного в любом человеке присутствует бессознательное, скрываемое и подавляемое. Но часто берущее верх в решающий момент. Оно определяет твою дальнейшую судьба в момент опасности. Бей, беги или замри.       — К чему, по-вашему, я привожу такие аллегории? — спрашивает мужчина, когда поединок заканчивается.       Вопрос уже отнюдь не риторический, но Сугуру собраться с мыслями для ответа не может.       Гето, не мигая, наблюдает, как медленно опускается на дно аквариума драконовый самец. Чёрные плавники, похожие после схватки на неровно порезанный тюль, колыхались вполне живо, но глаза, устремлённые в никуда, и безвольная маленькая тушка говорят гораздо заметнее.       — Чтобы мы раньше положенного задумались о смерти? — Годжо звучно усмехается.       — О смерти вы должны помнить всегда, — отрезает Масамичи. — И… нет. Ещё идеи?       — Чтобы помнили о том, что нам не стоит выступать против более сильного противника? — Сёко, чуть наклонив голову, смотрит то на директора, то на победившего самца драконовой породы.       — Интересное предположение, но с чего вдруг такие выводы?       — Бетта коронохвостая изначально была в невыгодном положении: вид «дракон» имеет более массивное тело, его сложнее победить, — Иэйри объясняет таким тоном, будто это само собой разумеющаяся информация. — Кроме того, она была больна — это было заметно по облезлым плавникам и тому, как легко отпадала чешуя. Значит, особь была ещё слабее перед и без того превосходящим её противником.       — Но в схватку всё равно вступила.       — Особенность данного вида, не более.       — Что ж, тоже неверно, хотя имеет право на существование, — мужчина обращает взгляд к Сугуру. — Гето? Твой вариант?       — Чтобы мы не забывали о своей природе? — после недолгой паузы предполагает он. — О том, для чего мы существуем. Защита немагов, поддержание баланса, уничтожение проклятий — все цели равнозначны в своём праве на существование, потому что каждый становится на этот путь по своим собственным причинам. Но наши техники способны навредить не только проклятым духам, но и обычным людям. И если проклятия не одного с нами происхождения, то, убивая себе подобных, мы нарушаем равновесие.       Реакцию сенсея предугадать можно не всегда. Зачастую, скорее, невозможно. Шутит он с таким выражением лица, что впору кирпичей наложить, а многие их вопросы и ответы любит оставлять без определённого ответа. При этом есть в его виде всегда нечто такое, что невольно начинаешь задумываться над своими словами, анализировать, размышлять, правильно ли ты вообще подумал. И ведь всегда срабатывает, на Сугуру уж точно. Про Годжо он не думает, тот вряд ли Масамичи слушает хотя бы иногда, а если и да, то только вполуха. Зато Сёко тоже вдруг поддаётся влиянию директора.       Она находит его в спортивном зале одиноко гоняющим баскетбольный мяч по площадке.       — Тебе нужно поглотить проклятие особого уровня.       Гето так и застыл перед броском. Мяч он не удержал, и тот звонко пропрыгал по начищенному полу.       — С катушек слетела?       — Минус на минус даёт плюс.       — От перестановки мест слагаемых сумма не меняется. Ещё какие законы арифметики вспомним?       — Сугуру, я серьёзно, — Иэйри смотрит на него, как на отъявленного дурака, хотя бредовые идеи пока исходят только от неё. — Тебе тяжело от того, что ты поглотил проклятие, которое тогда было тебе не по способностям. И хотя сам ты совершенствуешься, дух прогрессировать уже не будет. Он заморожен в своём развитии. Но, мне кажется, ты можешь попробовать подчинить что-то, что сейчас уже соответствует твоему уровню. Возможно, Гето и польстился бы её словами, но не когда общая суть теории Сёко звучит едва ли с претензией на адекватность.       — Кажется? Попробовать? — Гето хмурит брови. — То есть ты даже не уверена?       — Не проверив, не узнаем, — беззаботно пожимает плечами она. Ну, блеск.       — Спасибо, Сёко. План определённо продуманный до мелочей, а ещё надёжный, как швейцарские часы. Сегодня после ужина обязательно прогуляюсь — поищу проклятие особого уровня.       Возможно (только вероятность, не более), в словах Иэйри и была толика правды, но Гето проводить подобные рискованные эксперименты не то чтобы горит желанием. Зато его обстоятельства вынуждают. Появившийся будто из ниоткуда Годжо становится для него личным Ятагарасу, вот только ведёт он Сугуру пока разве что к бесславным приключениям и явным проблемам.       — Тебе нет нужды рыться по ближайшим закоулкам и мусоркам в тщетных поисках, — Сатору внимательно смотрит на него из-за оправы очков. — Старикашка отправляет нас в Йокохаму. Проклятия вплоть до особого уровня.       — Ты знаешь слово «тщетный»?       — Я, по-твоему, совсем идиот?       — Уверен, что хочешь услышать ответ на свой вопрос? — Гето, подобрав укатившийся мяч, подходит к трёхочковой зоне.       Прицеливается. И даже бросает, но в кольцо не попадает — Годжо его в прыжке перехватывает, разворачивается резво и успешно зарабатывает два очка. Потому что уже в зоне трехочкового. Потому что на несколько шагов ближе к корзине.       — Показушник, — тихо произносит Сугуру. Хотя и чуть громче, чем следовало, если бы не хотел, чтобы его услышали.       Они друг у друга едкими колкостями на устах вплоть до первых подзатыльников от Сёко. Удивительно, но её хватает аж до самой Йокохамы — Иэйри отвешивает каждому по крепкой затрещине прямо перед тем, как поставить завесу. Она пинками гонит их вглубь старенькой больницы, приговаривая, что если не вернутся через десять минут, то она объявит их слабаками сначала на весь техникум, а потом и на всю проклято-шаманскую округу. И, оставаясь снаружи, машет на прощание с такой невинно-сладкой улыбочкой, что у Гето непроизвольно скулы сводит. Вот ведь коротконогая ехидна.       И как будто всё даже проходит неплохо. В рамках стандарта. То же пари. Тот же счётчик поверженных проклятий. Вот только у Сугуру всё идёт с неохотой. Словно на автомате, из принципа. Вот только кому и что он пытается доказать? Хочет не облажаться перед Сёко и оправдать её теорию о том, что ему «по уровню проклятия особого ранга»? Хочет показать самому себе, что все его мучения зависят не от собственной слабости? Хочет доказать Сатору… Нет, ему нечего доказывать этому зазнавшемуся пижону.       — Одиннадцать, — в голубых глазах блеснуло ясное небо мукаген-барьера под аккомпанемент звучной, самодовольной усмешки.       — Десять, — сухо констатирует Гето, глядя, как его идеальный атакующий разрывает на части сразу пять мелких проклятых духов.       — С юбилеем! Отметим?       — Лучше займись делом, — с деланным спокойствием подмечает Сугуру, кивая ему за спину. — У нас серьёзные гости.       Годжо оборачивается и приспускает очки на кончик носа.       Огромный — единственная мысль, которая приходит Гето на ум при виде проклятия.       Длинное извивающееся тело. Жемчужно-белая чешуя, лоснящаяся перламутром. Гневно раздувающиеся ноздри. Массивные лапы, скребущие по каменной кладке изогнутыми когтями. Безумные, застеленные слепой яростью глаза. Драконоподобная тварь оглядывает их, медленно косит глаза от одного к другому. И сотрясает воздух громоподобным рёвом.       Оглушающим, пробирающим до самых костей рыком.       Будь Сугуру хоть трижды шаманом особого уровня, он всё равно обосрался бы.       Теперь нам точно пиздец.       — Ну уж нет, — Годжо медленно пятится и, зайдя за спину Гето, внезапно подталкивает его в сторону проклятого духа. — Не собираюсь принимать в этом никакого участия. Он — твой!       Сугуру даже не успевает спросить у него, кому предназначались эти слова (вполне вероятно, что и проклятию), потому что на разговорчики времени нет: Сатору испаряется, а дух в ту же секунду бросается в его-мать-вашу-сторону.       — Я его прибью, — шипит Гето, уворачиваясь от раззявленной пасти, угрожающе клацнувшей в считанных сантиметрах.       Он оглядывается в поисках Годжо, но этого подлеца и след простыл. Нет, серьёзно, куда подевался?       — Долго же ты, — Сатору показательно постукивает пальцем по циферблату часов. Встречает его белозубой улыбкой, стоя рядом с Сёко. По ту сторону завесы. В целости и сохранности. У него не сбито дыхание, не подтекает с виска кровь, не стучит в ушах. Сатору лопает пузырь из жвачки, и Сугуру уверен, что во рту у него привкус мятных конфет, а не половой тряпки.       Тело реагирует быстрее, чем мозг успевает обдумать всё, как следует. Ноги сами несут его в сторону Годжо. Глаза застилает пелена злости, а рациональность не пытается и носу показать. Но боль в костяшках после чёткого удара в челюсть отрезвляет не хуже захода в море в конце декабря.       Солнцезащитные очки слетают, прокатываются по дороге, скребясь линзами об асфальт.       Они пару минут стоят в немой тишине. Сатору сплёвывает под ноги кровь и поворачивается.       — Полегчало? — спокойно спрашивает он, потирая скулу.       — Вполне, — на рваном выдохе отвечает Сугуру.       — Раз уж вы закончили, то давайте ускоримся: старик написал, что Кусакабэ подберёт нас около станции, — в привычно равнодушной манере проговаривает Иэйри, проталкиваясь между ними.       Не то, чтобы хоть кто-то из них горел желанием ехать в одной машине с этим скользким типом, но желание добраться побыстрее до родного футона в общежитии и сходить в душ пересилило. По крайне мере, у Гето. Годжо же выбора не оставили. Всю дорогу они держались на подчёркнутом расстоянии и молчание нарушить никто не решался. Только перед тем, как сесть в автомобиль, Годжо, осмотрев собственное отражение в тонированном стекле, выдаёт оскорбленно:       — Ты мне лицо разбил.       — Давно мечтал, — Гето тянет губы в полуулыбке, которая пропадает с лица, стоит ему ещё раз прогнать в голове события последних нескольких часов. — Вообще, ты заслужил — чуть не угробил меня.       — Брось, ты бы не умер там.       — Откуда такая уверенность?       — Потому что ты всегда помнишь о своей природе. — Сатору пожимает плечами и спешно забирается в салон, не дожидаясь продолжения разговора. — Ты — мастер проклятий. И вариант тут только один: поглотить эту тварь. Все проклятые духи одинаково омерзительны, а распределение по рангам зависит только от исходящей от них опасности. Но для таких, как ты, все они равнозначны. Я видел, что с тобой происходило. С таким справляются только сильнейшие.       Сугуру думает, что у него либо со слухом изначально были проблемы, либо это проклятие его так сильно приложило, что до галлюцинаций дошло. Однако в возражениях не находится — слова толпятся в горле, но ни одно не находит связи с другими, чтобы сорваться с языка.       В марте многое идёт не по плану, но он принимает неожиданные повороты, списывая всё на закон Мёрфи и общую нелогичность жизни, полную людской непредсказуемости.       Апрель сначала очищает, чтобы потом раскрасить поярче. Золотит ярким солнцем, проясняя небо и улицы от слякотной серости. Задувает весенней свежестью. Наполняет лёгкие ароматом расцветающих деревьев. Распускается вишнёвыми лепестками, смягчая пастельно-розовой нежностью жёсткие тени прошедших дней.       Дышится в апреле определённо легче. Гето ловит себя на мысли, что последнюю неделю кошмарами не мучается, почти что высыпается даже. Его не накрывает внезапно тошнотой. Не скребётся внутри раздирающая боль. Он и курит уже больше по привычке, а не из желания приглушить отвратительное послевкусие поглощения. Разморенный благосклонностью жизни, он позволяет себе немного расслабиться и взглянуть на мир через призму дурацких годжовских очков.       Сатору смотрит на него с привычной усмешкой, и за розовыми линзами его глаза напоминают два крупных аметиста. Он заявляется в своей излюбленной, беспардонной манере, смотрит свысока на Сугуру, который только-только проснулся.       — Давай собирайся быстрее или мы не успеем посмотреть на ханами! Сёко уже ждёт нас.       Гето, перекатившись по футону ближе к тумбочке, смотрит на часы.       — Ханами в семь утра? Вы оба спятили?       — Если ты не хочешь стоять в очереди миллион часов, в потной, вонючей толпе и…       — Не продолжай, просто помолчи, — Сугуру зарывается головой под подушку.       — Сложновато будет, — совсем уж знакомыми фразами оперирует Годжо, но взять с Гето очередное обещание сложно. Рычагов давления уже маловато.       Иэйри и впрямь поджидает их у главных ворот техникума, коротая время за сигаретой. Машет энергично, завидев с подножия лестницы. Сугуру замечает у неё такие же розовые очки, как у Сатору, и хочет уже озвучить своё великолепное наблюдение, но не успевает — его мир тоже окрашивается в розовый. Дужки не встают ровно по ушам, путаются в собранных волосах.       Не протестует, принимает общую дурость с короткой улыбкой — незаметной почти что, различимой в едва дёрнувшихся уголках губ.       — С кем вы, интересно, собирались стоять в очереди? С покойниками? — выразительно приподнимает брови, прочитав надпись на входе.       Кладбище Аояма.       — Между прочим, очень популярное место для ханами, — с весом опыта заявляет Сёко.       — Так и вижу, как люди в завещании прописывают, чтобы их похоронили в могиле с лучшим видом.       — Конечно, а то потом придётся драться с остальными усопшими за местечко под умэ.       — Вы оба просто отвратительны, — Иэйри закатывает глаза, отворачиваясь.       Но на секунду, в полупрофиль, у неё мелькает на губах старательно сдерживаемая улыбка.       Пока они бредут вдоль узких аллей между могилами, под раскидистыми ветвями отцветающих деревьев. И хотя время замедляется в одном бесконечно долгом мгновении, но всё вокруг напоминает о том, как же его, на самом деле, мало.       Гето не оборачивается, чтобы понаблюдать за тем, как опадают лепестки, не устремляет заинтересованного взгляда и на захоронения — только упрямо тупит в каменную кладку дороги, не поднимая глаз. Чтобы понять философию ханами, вовсе не обязательно смотреть по сторонам. Устланная бело-розовым покрывалом дорога, дымный запах фимиама, тихие всхлипы в разных уголках кладбища говорят куда громче. Они попадают на самый конец природного представления, но в последних словах обычно заложено больше всего смысла.       Вырулив к выходу с кладбища, тут же окунаются в шум делового района Роппонги. Скрип шин по асфальту, гомон телефонных разговоров офисных рабочих, торопящихся вернуться в стеклянные клетки после обеденного перерыва, топот ботинок и цокот каблуков — всё смешивается в суетливую симфонию, резко давящую на слух после безмолвной тишины мёртвых и приглушённых сожалений живых. Гето ловит себя на мысли, что звук кладбища существенно отличается в праздники. Рыдание совсем уж тихие, сдерживаемые настолько, насколько возможно. Скорбь молчаливая и невыразительная. Горе утраты притуплено на максимум. Потому что нельзя в открытую. Потому что мир вокруг полнится всеобщим восхищением, хотя людям впору бы уловить в очевидной красоте скрытый посыл.       О смерти вы должны помнить всегда. Ага, забудешь тут, как же.       Заходят пообедать в кафе неподалёку. Сугуру снимает розовые очки, цепляет за воротник форменного пиджака. Желудок урчит в ожидании, но он меню в руки даже не берёт, всё ещё в мыслях собственных плавая. Настолько забывается, что даже подвоха не замечает, когда и перед ним ставят миску с кимчи набэ, а потому инстинктивно накручивает палочками лапшу. В себя приходит только, когда горло обжигает привкусом табаджана.       Сёко прячет улыбку за краями тарелки в то время, как смех Годжо, громкий и безудержный, рассыпается под потолком лапшичной, звонким эхом отскакивая от стен заведения.       Сатору и сам громкий. Открытый. Непоследовательный. Не сдерживаемый никакими рамками. Он идёт напропалую и с чужим мнением чаще всего не считается. И хотя говорит всегда то, что думает, но душа у него не нараспашку. Сугуру кажется, что он гораздо более глубокий, но просто не показывает этого, потому что и сам не думает о подобном. Но Гето привык обращать внимание на детали, а потому старательно улавливает мелочи чужого поведения. Медленно, шаг за шагом, от случая к случаю, подмечает неявное, погружается в эту глубину. И, наверное, Годжо это чувствует подсознательно.       — Эй, Сугуру, — бросает он ему в спину в коридоре общежития. — Много будешь думать и не заметишь, как жизнь пройдёт мимо тебя.       — Это ты к чему?       — Да от тебя хандрой за километр тянет. Кому на глаза попадёшься, без слёз не взглянут, — Годжо катает на губах звучную усмешку, но не издевательскую, а больше горькую. — Не зацикливайся так сильно на чём-либо, это убивает мозг.       Апрель разгоняет тучи и пригревает теплом, чтобы май мог распуститься ярко и живо.       Май журчит быстротечно и стремительно. Он летит навстречу новым знакомствам в Киото для участия в обмене между школами.       — Как думаешь, будь у них возможность, они бы поубивали друг друга? — у Гето от шёпота Годжо мурашки вдоль позвоночника бегут, но не от неожиданности, а от общего ощущения — горячее дыхание опаляет ухо, контрастируя с весенней прохладой.       Сугуру, до этого увлечённо рассматривающий просторный двор киотского техникума, прослеживает траекторию чужого внимательного взгляда. Туда, чуть поодаль, где воздух едва ли не искрится от напряжения, между старшими. Впервые на его памяти, Масамичи-сенсей выглядит таким натянуто выверенным, с припечатанной к лицу суровостью, застывшей в плотно сомкнутых губах и сжатых до побелевших костяшек кулаках.       — Привёл свору первоклашек против старшей школы? — насмешливо хрипит директор Гакуганджи.       — Дедуля, — громко выкрикивает Сатору, привлекая внимание старика. — Ты бы поаккуратнее со словами был, а то мало ли — первоклашки буйные нынче. Моргнуть не успеешь, и разнесут тут всё, камня на камне не оставят.       «Идиот» — Гето страдальчески жмурит веки. Вот за что он ему? В наказание за какие грехи?       — Ты бы уважения к старшим побольше имел, — тут же осаждает его какая-то девчонка, выступив из кучки киотских студентов.       — А то что? — ну конечно, Сатору Годжо не был бы Сатору Годжо, если бы упустил возможность пособачиться с кем-то.       — Сделаем вид, что не знаем его? — спрашивает Сугуру у стоящей чуть в стороне Сёко.       — Понятия не имею, кто этот дурак, — непринуждённо жмёт плечами Иэйри, катая во рту чупа-чупс.       Май окунает в непривычную среду, сталкивает с неумением работать в команде, разжигает самостийность и подстрекая её конкурентностью и желанием победить. Когда их делят на команды, и Гето оказывается оторванным от Годжо и Сёко, то понимает, как же прикипел. Он научился подстраиваться под выкрутасы Сатору, потому что изучил его привычки. Под Кусакабэ подстроиться не получается — этот единоличный и самовольный кретин ни в какую не хочет действовать сообща. А потому решает тоже играть в одиночку. Прямо, как и Годжо (хотя насчёт него у Сугуру сомнений не было изначально).       — Радуетесь, как малые дети. Может, вам ещё шоколадные медальки выдать и грамоты за первое место?       — А у тебя есть, Сёко?       Весна расцветает пониманием и сближает. Она познаёт искусство кинцуги: стыкует вместе разбитые части, проходится золотым лаком по трещинам души, залечивая раны и подчёркивая возможность преодолеть всё.