«Единственное, что я хотел бы понять: если ты меня хоть чуточку любишь, почему никогда не дашь об этом знать?»
***
Одиночество - поистине тяжкая и пугающая составляющая жизни каждого, ведь как бы мы не пытались казаться стойкими, чтобы выдержать это угнетающее, поглощающее день за днём чувство, мы просто не справляемся: потухаем рано или поздно, желая найти по счастливой случайности хотя бы кого-то, кто смог бы скрасить наши одинокие будни, разделить их на двоих. Прожигая дни, недели, месяцы, а то и годы, пятница ему всегда была ненавистна. Грядущая за ней суббота казалась ещё удручающей, потому что являлась продолжением прошедшего дня, и, как бы того не хотелось, время идёт своим чередом, не собираясь останавливаться, дабы подождать пока ты сможешь сдвинуться с мёртвой точки и понять, что нужно действовать, что-то менять. Хосок помнит каждый момент, связанный с Юнги: будь это даже простая мелочь. Они уже несколько лет выступают с ребятами, исполняя каверы и лишь иногда собственные написанные песни. Особо за это время они далеко не продвинулись, что их не сильно волнует. У них есть своя преданная публика, принимающая их вот уже на протяжении четырёх лет: с тех пор, как они собрались в гараже у своего одногруппника для первой репетиции, чтоб потом попросить управляющего одного местного клуба разрешить им дать небольшой концерт, разогревающий толпу. Что, как видно по их результату сейчас, сделать им удалось ещё тогда. Они завоевали внимание людей, поэтому продолжают с отрадой тратить свободные минуты на общие сборы, несмотря на занятость от учёбы и работы. Выступления в выходные придают им силы и энергию на то, чтобы продолжать испытывать тягу к этой жизни. По крайней мере, так работает оно для Чона. С Мином он познакомился задолго до формирования их коллектива. Всё было до боли банально, поскольку первая встреча произошла на университетской вечеринке. Благодаря общим знакомым парни разговорились: они понимали друг друга без слов, имея множество точек соприкосновения - сдружились. А вот каким образом год назад всё полетело к чертям, и он принял предложение Юнги, переспав с тем, он не может сказать. Безмолвно, беспричинно - оно случилось и продолжается по сей день. Их движения несуразные и торопливые. Под поздний вечер они завалились на съёмную квартиру Мина. Прошедшая репетиция вымотала и не оставила им особых сил на что-либо, однако он продолжает прижиматься к холодной коже, пытаясь тем самым согреть тело младшего. Чон оставляет трепетно нежные поцелуи на шее, постепенно опускаясь к выпирающим ключицам, и чувствует шумное чужое дыхание над ухом. К его же счастью, Юнги не спешит отталкивать, позволяя ему столь ценную вольность. Они редко, вернее, никогда не относятся друг к другу с лаской, не оставляют лишних отметин и ещё около года назад, когда всё это непонятное начало происходить между ними, поставили условие: не проявлять каких-либо романтических действий; поцелуи - тому не исключение. Соответственно, Чон не уверен в том, что потом не отгребёт за свой поступок. Он решает пойти сегодня наперекор запретам, касаясь черноволосого в непозволительных, интимных местах. Хосок слабо захватает парня перед собой в плен своих горячих рук, обвивает его талию, сближая их тела. Погода на улице знойная и мерзопакостная; Юнги почти никогда не одевается тепло, за что потом выслушивает от него воспитательные нотации. Сейчас же он платиться за своё безалаберное отношение к здоровью, оказываясь в непривычных ему объятиях. Первоначально Чону требуется согреть этого язвительного парнишку, но у того, походу, уже совсем другие планы выстроены в голове. В общем-то, у них всё стабильно. Вернее, у Юнги - Хосока же, как будто обделили при рождении удачей и трезвым взглядом на жизнь, раз он отчего-то вдруг вновь решил заверить себя, что сегодня может быть иным. Большего ему не удостоено, потому он медленно отстраняется, чтобы взглянуть в карие глаза, наполненные усталостью и единственным желанием, которое Чону под силу осуществить. Мин нервно проходит языком по своим искусанным и обветренным губам, потупив взгляд. Его ладони совсем не согрелись, а с вязанного кардигана стекают на пол дождевые капли. Парень сбрасывает с плеча сумку, разувается, и, ничего не говоря старшему, уходит прочь из коридора; судя по шагам - в свою комнату. Хосок, выждав пару секунд, повторяет те же действия и проходит за исчезнувшим в проходе Юнги, прислушиваясь к тишине в квартире и лишь раздражающе тикающим часам. Этот оглушающий звук: двигающаяся стрелка по циферблату, который он терпеть не может. Всегда ведь твердил младшему, чтоб тот выбросил их к херам собачьим, но его продолжали не слышать. Каждый раз эти часы напоминают ему о недостаточном количестве времени, что у него есть. А Чону предоставленного не хватает - с Юнги ему никогда не будет того достаточно. Войдя в небольшую спальню: с слегка обшарпанными обоями; выходом на балкон, где они с ним проводят время после совместной ночи; лишь белые и серые цвета, в которые окрашены стены и расцветка мебели - опустошённость и меланхоличность ощущается от пребывания в этом месте спустя долгое время. Мина он находит сразу же: тот стоит у края кровати в одних потёртых чёрных джинсах; с его промокшей чёлкой, что спадает на лоб; парень свесил руки вниз и не шевелился. Обычно для Юнги характерно подобное молчание и отрешённость, однако смириться с этим до сих пор не удалось. Пожалуй, всего времени в мире ему не хватит, чтобы вдоволь насмотреться на родные черты лица и запомнить их до конца своей жизни, как бы банально то не звучало. Чон снимает толстовку и ветровку, что была накинута сверху, сбрасывая те к образовавшейся куче на полу у комода. Юнги, заметив его появление рядом, принимается выжидающе смотреть, требуя чего-то, что ему не удаётся прочесть исходя из эмоций на лице младшего - вернее, их отсутствия. Потому Мин недовольно бурчит себе под нос и громко вздыхает, опускаясь на коврик у кровати, вставая на колени к нему лицом. – Могу ли я тебе отсосать? — прикидываясь невинным, уточняет ради приличия. А кто такой Хосок, чтобы отказывать ему в какой-либо просьбе? Бесспорно, Мин приносит ему невероятное удовольствие качественным и умелым использованием языка. Который раз у них начинается именно с этих слов, предвещая об устоявшемся окончании этой ночи. Чон не думает отказывать да, признаться честно: сам того хочет, поэтому приближается ближе к ожидающему его парню. Руки младшего сразу же натыкаются на ширинку его джинсов, принимаются расстёгивать ту и избавлять его от ненужного в данный момент элемента одежды. Лишь начинающее постепенно зарождаться чувство возбуждения ощущается под тёплой ладонью, накрывшей пах. Юнги, опускаясь ниже, чтобы сжать член через боксеры, начинает растирать его тканью. Юноша пододвигается к нему вплотную, опаляя дыханием напрягшийся орган, обведя тот на пробу языком, смачивая его вместе с бельем своей слюной. Шатен под ним вздрагивает, пытаясь дышать спокойнее и смотреть в глаза напротив. Немного поводив носом по контуру основания, Мин всё же стягивает с него мешающие действовать дальше боксеры, скидывая их к снятым ранее вещам. Привставший член оказывается перед его носом, покачиваясь и требуя внимания, на которое он сегодня не скуп. Брюнет аккуратно облизывает полностью всю длину, проводя линии по едва заметным венкам; затем он поднимается к головке, дразня мокрым языком уретру и опускаясь обратно к поджатым яичкам, не обделяя те. Парень всасывает их поочередно: принимается перекатывать по каждому в своём тёплом рту, потом причмокивает и опускает по одному обратно. Повторяет то действие несколько раз, пока тонкая ниточка слюны не начнёт пошло стекать между ним и половым органом. Хосок приглушённо постанывает в ответ, поглаживая младшего по выкрашенным волосам, что когда-то ещё были светлыми. Юнги возвращается к верху, засасывает, натуго обхватив губами головку, обильно смачивая её и бегая языком от уретры до уздечки, проникая под неё. Сплёвывает поверх и приступает быстрым движением головы насаживаться на член, обводя всю длину основания. Он качает вверх-вниз головой, стараясь доставить удовольствие Чону и не подавиться изобилием стекающей слюны. Старший любезно сжимает его волосы, хватая и притягивая ближе, чтобы позволить себе контролировать процесс, помогая Мину совершить задуманное. Слышит откровенные звуки, разносящиеся по комнате, и, отодвигая юношу, оглаживает тому щеки и припухшие губы, впиваясь в них поцелуем и поднимая Юнги на ноги, чтобы затем бросить спиной на постель, освобождая одновременно того от оставшейся одежды. Хосок осторожно обводит языком губы младшего, спрашивая о разрешении, и нежно проводит по дёснам брюнета, будто изучает впервые место, к которому получил доступ (так и есть). Трепетно сжимает верхние и нижние губы следом, слегка прикусывая их, пока не отстраняется, чтобы помочь аккуратно прилечь юноше. Мин приземляется на остывшие с утра белые простыни, сразу же вставая в коленно-локтевую, прогибаясь игриво в спине и ожидая дальнейших действий Чона. – Можешь меня не растягивать: я подготовился заранее, так что бери презервативы и, может, на всякий случай прихвати смазку. Не медли, прошу, Хосок, — поскуливает требовательно Юнги, представая перед ним в интимной позе, открывая вид на вставленную в себя пробку, что плотно обхвачена кольцом мышц. Стараясь не проявлять ярко удивление от поступка младшего, Чон находит в тумбочке необходимые вещи и принимается раскатывать защиту по органу, жадно всматриваясь в сжимающийся анус вокруг металлической пробки. Такого он хоть и не ожидал сегодня, однако никогда не исключал подобного со стороны Юнги когда-нибудь. Он видит, как Мин притрагивается пальцами к её краям, обхватывая и двигая ею в стороны, создавая имитацию настоящего проникновения. Не стерпев подобного нахальства, шатен ловит ладонь брюнета, убирая её подальше, и самостоятельно извлекает предмет из прохода, подразнив пару минут, чтоб вставить его назад, создавая контраст от температуры в спальне. Оставив стенки сжиматься от пустоты, он добавляет ещё немного смазки, на пробу толкаясь двумя пальцами и разводя их внутри, чтобы проверить готовность парня. – Прекращай, не беси меня, — грозно порыкивает на него тот за совершенный поступок, потому он решает исполнить просьбу, убирая пальцы и размазывая затем липкую жидкость по своему члену. Старший нетерпеливо пристраивается сзади, осматривая вид лежащего перед собой тела. Юнги не любит зрительный контакт во время секса, с ним у него такого на практике не происходило уж точно. Ко всем предпочтениям и просьбам брюнета он прислушивался, так что ему не привыкать. Чон бережно оглаживает выпяченные ягодицы младшего, слегка шлепая по ним, потому что знает: тому втайне нравится такое. Мин немного притих, опираясь на локти. Он старается прилечь поудобнее, зарывшись лицом в подушку, и сжимает пальцами ткань простыни. Хосок начинает надавливать головкой члена на растянутое кольцо мышц, слыша тихий резкий выдох под собой. Он отстраняется на какое-то время, кружа вокруг ануса парня, испытывая его выдержку, чтобы затем толкнуться наполовину медленно и плавно, стараясь не причинить лишнего дискомфорта. Сам слегка постанывает от приятных ощущений, обволакивающих его член узкими стенками. Переждав, продвигается дальше, входя по всё основание. Слышит довольное всхлипывание Юнги, потому принимается двигать бёдрами, устанавливая привычный им двоим темп. Обычно их секс не выглядит грубым, они привыкли к простому и умеренному, иногда позволяя выйти за выстроенные границы. Хосок не спешит наращивать амплитуду толчков, с упованием любовно двигается внутри, задевая намеренно простату парня. Он полностью входит и выходит, сжимая бёдра младшего. Слышит мычание в подушку, на что отзывается своим в ответ. Сейчас ему бы очень хотелось поцеловать Юнги в шею, пометить того касаниями своих губ на спине, выдохнуть ему на ухо, оставив поцелуй на щеке - к сожалению, ему позволено только желать того. Изменение в динамике их отношений, которое он так давно ждёт, в то же время пугает его ещё больше. Каждый раз, проникая в младшего и принося им двоим невероятное наслаждение, Чон чувствует пощипывание в уголках глаз. Вбиваться в неравнодушного тебе человека, зная, что большего ему от тебя не нужно - равносильно удару под дых. Не чувствовать ничего к Юнги, кроме похоти, было бы куда проще, чем испытывать к нему хоть что-то. Приглушенный свет безусловно смягчает обстановку, делая её более приятной им двоим. В воздухе витает полюбившийся ему парфюм парня: обычно он надолго задерживается на Юнги и затем прочно заседает у Чона в голове, подсознательно позволяя прочувствовать забытые за время разлуки нотки. Они оба олицетворяют происходящее: серость, тишину, скрип половиц и кровати от ставших интенсивными движений, влекущие за собой сорвавшиеся стоны близких друзей, взгляд в никуда у одного и в настоящую непозволительную драгоценность в виде другого. Мин пробует подмахивать ему своим задом, тем самым напрашиваясь на качественные толчки старшего, что должны принести ему скорую разрядку. Хосок, заметив откровенный призыв к действию, забывает об их устоях и вбивается остервенело в тело под собой, сжимая то крепко в своих руках, поддавшись временно страсти и чувству, освободив себя от сковывающих дозволенность к подобному оков. Юнги поспевает за ним, проговаривая хриплым голосом: – Ещё немного и я точно кончу, просто предупреждаю. – Хорошо. Может, поменяемся? — предложил на риск Чон, намекая на смену позиции. – Хосок, у меня сил нет быть сверху. Осталось совсем чуть-чуть и расслабишься потом спокойно на кровати, разлёгшись. – Пожалуй, ты прав. Не подумал как-то, — делая на то резкий толчок, он чувствует подрагивающее тело младшего, чьи колени разъехались в стороны, отчего тот повалился на простыни, слезая с него и прерывисто дыша от неожиданно пришедшего долгожданного оргазма. Он отпускает окончательно Мина, снимая с себя защиту и принимаясь водить рукой по органу, ожидая собственного блаженства. Чон старается особо не смотреть на Юнги, пока тот смущенно оглядывается в его сторону, пытаясь скрыться за испачканной тканью. Доведя себя быстрым движением ладони, он пытается перевернуть лежащего, чтобы обтереть того от засыхающих выделений, ложась спустя время рядом. Сегодня они закончили быстро, сильно вымотавшись за весь день, так что Хосок постепенно начинает готовиться к тому, что ему скоро нужно будет уходить. Желательно, по своей воле, чем слыша просьбу брюнета о том. Сколько прошло времени с места их прибытия в эту квартиру он не знает, ровно также не задумываясь о том, как долго он пролежал здесь один, упустив разгоряченное тело, от которого теперь остался лишь тёплый след. И вот так всегда: каким бы хорошим и горячим любовником он не старался быть, после секса у него всегда возникали подобные апатия и презрение к себе, своей податливости и чувствам. Настоящие эмоции накрывают с головой, отрезвляя лишь после полученной неги, пока сам он слаб. Погружаясь в удушающие думы, по пятницам ему хотелось раскромсать себя на части, просто выйти из своего тела, сжать своё сердце и попросить его больше не мучить своего владельца. Хотелось сделать с собой слишком многое, лишь бы не очнуться на утро субботы, осознав, что ни черта не изменилось. Нет, жизнь то меняется: люди уходят и приходят новые, события заполняют собой каждый следующий день, но он застыл в пространстве, в одной точке, моменте, и никому его не сдвинуть, пока он сам не наберётся сил сделать это. И любая подобная мысль, проскальзывающая в его сознании, не дает ему спокойно вдыхать сейчас воздух, пропитанный едким, отравляющим все его легкие и душу, но таким родным и оттого ранящим сердце запахом сигарет. Простынь, на которой он лежит, выглядит скомканной и помятой, сохранившей на себе только призрачное свидетельство произошедшего между ними. Пятниц, которых было и будет еще немалое количество, и, поди, только бог, в которого он никогда не веровал, знает: закончится ли происходящее в ближайшее время, потому что у него уже давно нет сил, чтобы держаться дальше. Может, конец вовсе не наступит, и памятные события дней, проведенных с ним, будут увесистым камнем, тянущим Чона всё глубже и глубже вниз, преследовать оставшуюся жизнь. Парень решает пока не спешить одеваться и уходить, но отчего-то он всё же поднимается с постели, успев накинуть на себя лишь свободные чёрные и слегка потёртые в некоторых местах от долгой носки джинсы. Он, заметив Мина у балкона, пользуется возможностью уловить момент и побыть ещё немного рядом. Ему не хочется разрушать их уединение, делать лишние вздохи и выдохи, шевелиться, беспокоить младшего. Совместный холод в отношениях и прохлада ветра, дующего из открытого окна; пол, по которому он ступает, морозит его ноги - как бы иронично не звучало, всё перечисленное, так или иначе, схоже с самим «хозяином» квартиры. Он не знает, что сейчас нужно сказать и стоит ли вообще говорить. Хосок почему-то чувствует неловкость и растерянность, будто в их первый раз. Он тихо и аккуратно дойдя до ссутулившегося и погруженного в раздумья парня, пододвигается к тому теснее, безмолвно показывая взглядом о просьбе, которую тот сразу же распознаёт. Проходили уже, оба знают, чем заканчиваются их необдуманные времяпрепровождения. Юноша передает ему вытащенную из пачки последнюю сигарету и благодушно поджигает её конец, на что получает молчаливый и благодарный взгляд, отвечая на тот простым кивком. Хосок не то что бы любит так сильно курить, признаться честно, он терпеть не может сигареты и курящих. Но, познакомившись с Юнги, старается всеми силами скрывать свою неприязнь, успев привыкнуть к запаху никотина, исходящего от младшего, запомнить название и марку его любимых сигарет, научится вдыхать едкий дым вместе с ним, разделяя на двоих казавшиеся ему когда-то не столь одинокими вечера. Раньше он часто жаловался и ругался на того за то, что он курит в «собственной» квартире, пусть даже если, выходя на балкон - потом сам смирился, поняв, что ничего поделать с привычкой парня не может и незаметно даже для самого себя вписался вот в такую его будничную рутину перед прощанием. Старший никогда не докуривал до конца, но усердно делал вид, что поступает иначе, хотя он догадывается о том, что от внимательного и замечающего буквально всё взгляда Юнги за проведённое время такая заметная деталь не могла скрыться. Тот уже потушил догоревшую сигарету, оставил пепельные остатки на деревянном подоконнике, глядя вдаль. Всё-таки не проронив ни слова (мелькающие во время секса просьбы Чон не берёт в учёт) с тех пор, как они оказались в его квартире, сметая вещи в прихожей, заваливаясь затем на не очень удобный матрас кровати младшего после его предложения. Юнги почти никогда и не говорил особо много, пока они стояли бок о бок. Хосок мог бы принять и это, смирившись, но, кажись, не в этой жизни, потому что каждый день, вспоминая о произошедшем в привычный вечер под конец недели, ему становиться до жути больно и неприятно ни сколько от ситуации, сколько от самого себя. В последнее время они особо не разговаривают, чего им следовало бы сделать. Всегда было интересно, а что чувствует Юнги, закрывая за ним дверь каждый раз после полуночи? – Слушай, я так подумал: может, ты был бы не против, если я заночевал бы сегодня у тебя? Вновь глухая тишина, и не сказать: стоило ли ожидать услышать что-то иное. – Хосок, я, конечно, не против, но завтра должна к утру подойти хозяйка квартиры на осмотр и, боюсь, она не будет рада увидеть здесь кого-то постороннего, а мне проблемы не нужны… – Ладно, понял. Мог бы просто сказать «нет». – Нет, ты же знаешь, что я не… — пытается объяснится Мин, но его снова прерывают. – Да, проехали. Просто поинтересовался, никак не настаиваю, выбрось из головы и лучше проводи меня по-человечески. – Ты прав, пожалуй. Если не секрет, то почему не можешь пойти к себе? В конце концов, у тебя есть множество приятелей, друзей, пойди к ним, уж свободное местечко точно найдётся. Найдётся, безусловно. Но на кой чёрт ему идти к кому-то другому, если ему и здесь не рады. Никакой проверки завтра нет, она уже была в этом месяце. Оба знают о том, и Хосок отчего-то продолжает проглатывать этот комок лжи со стороны Мина. – Верно, как-то не подумал даже. Не хотелось прилагать усилий, когда и здесь привычно было бы остаться. Нет, непривычно. Юнги никогда не наделял его правом «остаться». Но он был единственным человеком в его жизни, к которому хотелось возвращаться и быть принятым. – На улице до сих пор капает дождь слегка, нормально дойдёшь? — будто с волнением интересуется брюнет. – Можешь не беспокоится насчёт этого. Капюшон - спасение при любой погоде, и дождь не исключение. – Так уж и быть, как знаешь. Не заболей, главное. У нас впереди ещё выступления и много запланированных мероприятий, так что буду ждать тебя в понедельник при полном параде, уяснил? – Уяснил, спокойной ночи. Хосок, не дожидаясь ответа и хлопка двери, покидает квартиру, спеша как можно быстрее выйти навстречу свежему воздуху и наконец нормально вдохнуть, да так сильно, чтоб не сделать ни единого вдоха вновь. На улице и правда дождь, только за время, что он собирался, тот стал сильнее, перевалив отметку Юнги с «слегка» до «льёт как из ведра». Проблема в том, что младший был совершенно не прав, так как никогда не знал и не узнает всей правды. Хосоку не к кому сейчас пойти, а единственное место, в котором он хотел бы находиться, было тем, откуда тот только что сбежал, не оглядываясь назад. Понятия не имеет, про какие там мероприятия говорил Юнги, но лично у него сегодня есть главная задача на ночь: не убить себя к чёртовой матери, сходя потихоньку с ума. Оба пункта давно уже провалены, кстати. Парень шагает вдоль по дороге, смотря себе под ноги и вглядываясь в мокрый асфальт, пропахнувший от озонового слоя из-за ещё не прошедшего дождя. Стоило бы дойти до автобусной остановки, что он, собственно говоря, и делает, однако сомневается, потому что вряд ли в столь позднее время ему удастся добраться хоть до куда-нибудь, только не по направлению к дому. Иронично даже называть то место таким, казалось бы, ценным и трепетным словом. И вот так происходит, главное, всегда. Чёртова пятница. Щемящие и разрывающие ночи, проведённые с Юнги, от которых чувство одиночества и отрешенности от мира никуда не уходят. Ему всё также ни плохо, ни хорошо - сплошное «никак», говоря проще. Отдаляясь в позднее время от его дома, он испытывает желание вернуться назад и вновь испытать умиротворение и радость, даже если его там не ждут. Хосок привык к своей стабильности, но он никогда не привыкнет к тошнотворности, что испытывает из раза в раз, проживая все непрерывные моменты по новой. Вот так: без прощания; последнего поцелуя, обещающего встретиться вновь, потому что будет скучать; без «позвони мне, как доберёшься». Нет, у них всё иначе. У них только помятые простыни, которые Юнги вряд ли поменяет в ближайшее время, так как слишком ленив и устал; удушающий запах, витающий по комнате, оставляющий за собой следы, от которых нужно как можно скорее проветрить помещение, чтобы самому не задохнуться. Для них не существует каких-либо норм, нежностей и прочих банальностей - только по одной выкуренной сигарете, оставшиеся окурки чьих Юнги почему-то накапливает вместе с пеплом на старой жестяной крышке, лежащей на подоконнике; сухое братское напутствие и тишина, отрезвляющая лишь в самый последний момент. Он видит нужный ему номер автобуса, что заворачивает к остановке в районе, до которого ему удалось дойти за неизвестное время – может, минут двадцать на то ушло. Чон садится на свободное сидение, коих тут предостаточно в силу поздней ночи, и передает деньги за проезд, молчаливо кивая водителю, приветствуя того. Вглядываясь в осветленные огнями сменяющиеся картинки известных ему улиц за окном, он прокручивает всевозможные варианты событий в голове, пытаясь успокоится и мыслить разумно: как бы он не прожигал свою жизнь ради внимания единственного человека, в конце концов, всё, что у него останется – это он сам.***
«Просто в какой-то момент я уяснил для себя одну вещь: ему не обязательно быть влюблённым в меня, чтобы проводить вместе ночи, сопровождаемые приглушёнными стонами и неуместными шлепками от соприкосновения наших тел».