Blackbriar, “Fractured Fairytale”
настоящее * * * Настал Праздник середины осени, и Хэ Сюань отправился на гору Тайцан, ведь Хуа Чэн наверняка провел бы этот день с Се Лянем. Фонарики он заготовил заранее, конечно же, но… подходя к Тайцан, он увидел, как они взмывают в воздух сами по себе. В то же время, Э-Мин неистово завибрировал, и Хэ Сюань торопливо отстегнул его от пояса, опустив на землю. Его подозрения подтвердились – тот радостно поскакал вперед, в гору. Значит… Его силуэт Хэ Сюань увидел, подойдя ближе. Хуа Чэн, настоящий Хуа Чэн, неторопливо, и в то же время целенаправленно поднимался на верх Тайцан. К дому Се Ляня. К Се Ляню. Конечно же, к Се Ляню. Медленно, фальшивый облик Хэ Сюаня истаял, уступив место его собственному. Несколько мгновений он продолжал наблюдать из теней за Хуа Чэном, а потом развернулся, и сделал шаг вперед. Еще один. И еще. Он и сам не заметил, когда перешел на бег. Он выполнил свой долг. Хуа Чэн вернулся – и Хэ Сюаня больше ничего не держало. Он сдержал слово, он присмотрел за всем, но теперь он свободен. Свободен и не нужен больше. Никому из них. Хуа Чэн вернулся. И радость от того, что он снова видел его, пусть мельком и вдалеке, смешивалась с отчаянием, что было темнее ночи. Хуа Чэн вернулся, он вернулся, он вернулся… …но не к нему, ведь так? * * * Заранее заготовленное заклинание Сжатия тысячи ли привело его на берег Южного моря. Еще мгновение назад здесь было просто облачно, но внезапно поднявшийся ветер нагнал туч, которые разразились молниями, громом и ливнем за считанные минуты. Конечно, погода в горах и на море, изменчива как настроение самой привередливой из дам, но даже самые старые и умелые рыбаки сходу сказали бы, что без нечистых сил здесь не обошлось. Хэ Сюань словно не замечал хлещущих по нему струй дождя и волн, которые бились о невысокий утес, на котором он стоял, подняв лицо к темному небу. Он кричал – и все мертвые души Черных вод Южного моря кричали вместе с ним. Те рыбаки, что были ближе к берегу, поспешили на сушу, осеняя себя охранными знамениями и бормоча о том, что мертвецы в эту ночь вернулись, чтобы отомстить живым. Ставни прибрежных поселений закрывались, двери запирались на щеколды, люди бежали с улиц – призрачные, фантомные крики тысяч утопленников были слышны, кажется, везде, хотя на деле, если не вслушиваться, это всего лишь был шум волн и дождя, и чужого отчаяния. Хэ Сюань кричал, и воды Южного моря эхом вторили ему. Зачем он вообще обманывал себя все это время, на что-то надеясь? Зачем вообще придумал сам себе красивую сказку, ведь знал же, знал, что та судьба, что теперь у него, будь она четырежды проклята, действительно проклята, и имеет только одинскверное начало, скверный конец
Корабли, которым не повезло оказаться далеко в море в подобный шторм, молились – те, что еще держались на плаву. Те, что еще не затянуло, не занесло слишком далеко на юг, в воды, что утаскивают в бездну без возможности вернуться. Моряки молились небесам и Повелителю Вод, вот только ответить на молитвы было больше некому. Хэ Сюань кричал, и ливень скрывал его слезы, смешивался с ними, не позволяя даже самому Хэ Сюаню понять, что плачет. Он держался до последнего, не позволяя себе развалиться вот так. Он держался, чтобы управлять Призрачным городом и обманывать – снова обманывать – Небеса вместе с наследным принцем. Он держался, чтобы Хуа Чэн вернулся, и все было так, как было, как и должно было быть. Но даже он достиг предела. Даже он сломался в конце, не в силах больше выносить и скрывать-скрывать-скрывать собственные эмоции. Даже его бездонная чаша, в которой он прятал свои же чувства и переживания, перелилась через край. Он не мог уничтожить свой прах, это так. И не мог развоплотиться, даже если бы хотел – потому что хотеть уйти нужно по-настоящему, потому что подсознание не обмануть, а Хэ Сюань не хотел уходить от него и знал, что в глубине себя не хочет, и себя обмануть он не сумеет, даже если притворится, что все его земные дела закончены. Но… он мог убить себя, свой настоящий облик, тем самым вернув себя – пусть и временно – на уровень полусознательного призрачного огонька. Если он сделает это, если сделает так – то станет просто бесполезным призрачным никому не нужным огоньком – может тогда эта боль и пустота уйдут? Может быть тогда чувство ненужности, наконец, перестанет есть его изнутри и он, пусть и ненадолго, будет свободен?.. Хэ Сюань поднял руку, собирая всю свою силу, всю магию воды, на кончиках пальцев, прежде чем с силой устремить ладно к собственной груди, где располагалось сердце. Раскат грома, настолько громкий, что в самом ближнем к Южному морю поселке в некоторых домах побогаче вылетели стекла. И затем – потрясенная тишина, в которой гроза стихла и постепенно перешла просто в ливень. - Что. Ты. Творишь. Черновод?! Хэ Сюань тупо смотрел на сжимающую стальной хваткой его запястье руку. Бледную руку с красной нитью на пальце, серебряным наручем и алым рукавом. «Нет. Нет, мне кажется, его не может быть здесь, он там, там, со своим ненаглядным принцем, зачем ему быть здесь, зачем ему, зачем, его здесь не—» - Черновод! Кажется, его встряхнули. Хэ Сюань тупо посмотрел на собственную ладонь, а потом его сила испарилась, и он обмяк, опустившись на колени. Хуа Чэн не отпустил его руки, все также сжимая чужое запястье, наконец, ступил вперед, так, чтобы Хэ Сюань видел его. - Ты… промокнешь… тут… дождь… - Хэ Сюань услышал собственный надломленный, мертвый голос, который перекрывали неиствующие внизу волны. «Он и так уже насквозь мокрый, болван, - тут же не преминул насмехнуться над ним внутренний голос, почему-то отдаленно похожий на голос Водяного Самодура. – И ты тоже. И все из-за тебя, может, ты, наконец, уже сдохнешь? Так будет лучше всем». - Ты сошел с ума? – Хуа Чэн снова тряхнул Хэ Сюаня за плечи, словно не решаясь отпустить чужое запястье. Зачем? Боится, что Хэ Сюань навредит себе кому-то еще? себе, дурак, он боится за Хуа Чэн не может бояться. Только за Се Ляна. ТЕБЯ, дурак! «…заткнись. Это невозможно». Медленно, медленно, Хэ Сюань поднял взгляд на Хуа Чэна. Он видел себя каждый день в зеркале, но знал, что ненастоящий. Этот был настоящим. И о, Небеса и преисподняя, как же ему его не хватало! Дождь все еще шел, но гроза окончательно затихла. Море еще бушевало, но волны и водяные драконы бесновались теперь где-то там. Внизу, вдалеке, в другом мире. А здесь были только они, да, только они, и Хэ Сюань должен был сказать… что ты любишь его «Нет. Я не могу. Я не могу связать его собой». - Отпусти меня, - тихо, почти шепотом произнес он. – Я не могу больше. Я не могу, Собиратель цветов под кровавым дождем. Я держался до тех пор, пока был нужен тебе, но теперь у тебя есть он, и мне слишком больно оставаться ни с чем. Отпусти меня – неужели ты не понимаешь? Быть вдали от тебя невыносимо, но еще больнее находиться рядом с тобой, если ты принадлежишь другому! Рожденный из ненависти… не был готов полюбить. Глаз Хуа Чэна расширился. Он рывком поднял Хэ Сюаня на ноги, крепко поддерживая за несчастное запястье, ногти второй руки впились ему в плечо. - Клянусь, Черновод, временами ты так себя ведешь, что сам бы тебя убил! - Ты можешь, - Хэ Сюань вдруг улыбнулся. Почти сумасшедше, почти облегченно. – Ты – можешь, - повторил он. – Ведь моя жизнь уже давно в твоих руках. Из всего сказанного, лишь это заставило Хуа Чэна отступить на шаг, отпустив Хэ Сюаня. Тот качнулся, но удержался на ногах, глядя на Хуа Чэна с прежней полубезумной улыбкой. - Что… - Сделай это. Уничтожь меня. Взгляд Хуа Чэна скользнул на Э-Мин. На подвеску с темно-серебряной бабочкой на нем. На его лице появилось понимание, затем – почти ужас. - Идиот… идиот! Я же мог случайно… я же почти всегда дерусь Э-Мин! Бессмертные боги, какой же ты идиот, Черновод! Он снова подскочил к Хэ Сюаню, взяв того за одежды и встряхнув. Хэ Сюань закрыл глаза, не пытаясь вырваться. - …Пожалуйста. - Ты – дурак. - Тогда я сделаю это сам! – он потянулся к подвеске, но Хуа Чэн был быстрее, скрутив руки Хэ Сюаня за спиной. - Не смей! - Отпусти! Хэ Сюань, не давая Хуа Чэну сдержать его, призвал костяной хлыст, ударив того и отскочив в сторону. - Черновод, перестань! - Я хочу, чтобы ты уничтожил меня! – хлыст метил в Э-Мина, но Хуа Чэн ловко перехватил ятаган, сорвав с него подвеску и сжав в руке. - И не мечтай, дурак! Хэ Сюань нападал, отчаянно, безумно, используя и воду, и хлыст, но Хуа Чэн и раньше-то был сильнее него, а сейчас, когда Хэ Сюаня с трудом можно было назвать сосредоточенным, тем более. Потому что, в отличие от него, Хуа Чэн как раз действовал предельно четко, уверенно отражая атаку за атакой, не давая Хэ Сюаню добраться до вожделенной подвески. словно защищая ее «Невозможно. Нет. Я отказываюсь это принять». Пожалуй, и смертные и небесные поэты оценили бы эту битву, если бы видели ее – битву, в которой один сражался за чужую жизнь, а другой – за свою же смерть. Но двое Непревзойденных были слишком далеко от мира живых и от мира богов, чтобы кто-либо их видел. Быть может, оно и к лучшему, ведь в прибрежных поселках мира смертных и так еще годами будут слагать песни и притчи о том, как море сцепилось с сушей, как молнии ударяли в скалы, и огонь разрывал облака. Хэ Сюань, ослепленный собственным отчаянием, яростью и болью, неспособен был ясно мыслить, не оставляя Хуа Чэну выбора. В какой-то момент, его грудь пронзила горячая боль, и он оказался пригвожденным к скале ничем иным, как Э-Мином. Хуа Чэн, окруженный вихрем из своих бабочек, оказался рядом – так невыносимо рядом – что Хэ Сюань мог бы почувствовать на лице чужое дыхание, если бы оба дышали. Хэ Сюань замер, не двигаясь, не сопротивляясь, глядя в полыхающий одновременно гневом и скорбью глаз Хуа Чэна. «Он… не задел сердце, - вдруг понял Хэ Сюань. – Он не… он не—» - Ты… - Ты… Оба сказали это одновременно, после чего Хуа Чэн мотнул головой и просто впился в губы Хэ Сюаня поцелуем. Он никогда не целовал его раньше. Они трахались, да. Они проводили время вместе. Они, гори оно все огнем, часто трахались. Но никогда не целовались. Хэ Сюань не задумывался об этом раньше. Он просто брал это как данность. Как то, что должно быть. Как то, что никогда не будет принадлежать ему. Но… Чужие губы отдавали вкусом соленой воды и дождя. Холодом и властью. Руки Хэ Сюаня дрогнули, а потом он положил их на плечи Хуа Чэна, отвечая на поцелуй. Невозможный, немыслимый, невыносимо прекрасный и долгий. Поцелуй, который давал ответ на невысказанный столетиями вопрос, на который Хэ Сюань так боялся его услышать. - Ты пришел в себя? – тихо спросил Хуа Чэн, когда, наконец, отдалился. Хэ Сюань молча кивнул. - Ты не будешь пытаться убить себя снова? – глаз Э-Мин неистово вращался, выглядя так, словно из него вот-вот хлынет поток слез. «Он не хотел», - запоздалая мысль пронеслась в мыслях Хэ Сюаня. - …нет. - Обещай мне. - Обещаю. Ливень стих, перейдя в редкие капли дождя, что скоро закончится. Волны утихли, постепенно опадая вниз и превращаясь в обычную морскую воду, ничем и никем не потревоженную. - Ты дурак. - Я знаю. «Я люблю тебя». Хуа Чэн вздохнул. - Будет больно, - предупредил он, берясь за рукоять Э-Мина. - Я знаю, - почему-то Хэ Сюань был уверен, что никакая боль не сравнится с той, другой, которая только что почему-то вдруг решила его отпустить. И все же, не сдержал короткого вскрика, когда Э-Мин вытащили из его тела. Хуа Чэн бегло осмотрел рану, сдернув собственные верхние одежды, исполосовав их на повязки, которыми он забинтовал грудь Хэ Сюаня. Красное не видно на красном. Как поэтично. - Почему? Хуа Чэн оторвался от узелка, взглянув на Хэ Сюаня из-под обвисшей мокрыми прядями челки. - Почему – что? - Почему ты пришел? - Разве ты до сих пор не понял? «Понял. Но мне страшно в это поверить. Страшно позволить себе быть… попытаться быть… счастливым». Хуа Чэн хмыкнул и устало вздохнул, возвращая Э-Мин в ножны, а подвеску, пряча у себя. - …ты уверен? Я – не самый приятный в трех мирах демон. - Я тоже. - Что ж. Значит, нас теперь двое. - Нас всегда было двое. - Твоя правда. Идем, - Хуа Чэн подхватил Хэ Сюаня на руки, на ходу бросая кубики. – Покажешь мне, что ты сделал с моим прекрасным городом во время твоего правления. - Твоего правления, болван. - За это тебе влетит отдельно. - Жду не дождусь, Собиратель цветов под кровавым дождем. * * * «Гэгэ… ты был прав. Как и всегда». «Сань Лан, я безумно рад тебя видеть. Но, кажется, есть еще один человек, которому твое присутствие необходимо прямо сейчас гораздо больше, чем мне».Silent sound in your peaceful eyes Love me now, love me in your light Then I turn back with you into the Sea Omnimar, “Forever”