Антология безрассудства

      Было это ещё в садике — сопливое детство, старшая группа. Все ходят в колготках, писают в один горшок, но уже начинают что-то подозревать. Нравилась мне на тот момент одна девчонка. Она казалась красивой, словно цветение сакуры сомейошино в Киото, на самом деле шкала красоты в этом возрасте была очень простой — красивая, как Мальвина и не Мальвина. Так вот, эта девчонка вплотную приближалась к Мальвине. Почему именно Мальвина? — спросите вы. Ну вот запала в юную душу эта голубоволосая бестия, детская душа — потёмки. И решила значит, юная красотка, покачаться.       Немного экскурса в прошлое и технические подробности. Советские качели — это нечто «надёжное» и монументальное. Стальная сидушка с резиновой нашлёпкой поверх, крепится цепями, всё это приварено намертво и соединено с трубой-дугой на подшипник. Простота и надёжность конструкции нивелирует в ноль всю безопасность.       И вот я — смелый и дерзкий, предложил покачать барышню. Предложение благосклонно приняли. Фантазия рисовала прекрасную леди садящуюся в роскошную карету на бал не иначе. В ней было прекрасно всё: платьишко в цветочек, гольфики, сандалики, трусики — голова шла кругом, ведь она обратила внимание и одарила своим согласием. Как по мне взрослому сейчас, она уже тогда прекрасно манипулировала умами незрелых мужчин.       Процесс идёт, я качаю эту богиню. Солнце светит мне в глаза, я улыбаюсь, девчонке явно нравится, она кричит от восторга: — Не останавливайся! Сильнее, ещё! Ещё немного и я окажусь на небе!       Она счастлива, значит я счастлив, стараюсь от души аж подпрыгиваю. И тут неприятность, на секунду слепит солнце, и инерция — сука бессердечная, угощает меня краем качели практически в лоб. В последний момент я умудрился немного довернуть голову и пострадала лишь бровь. Лежу, любуюсь небом — красота-a-a. Голова кругом, в ушах шумит, кровь заливает глаз.       Подбегает воспитательница — вьётся коршуном, явно добить хочет, чтобы не мучился. Нашла какой-то платок не первой свежести, заткнула пробоину — привет антисанитария. Как добрался до медпункта не помню, но помню, что там не оказалось никого. Воспитатель попинала дверь для очистки совести, но ответа так и не последовало. Оставив меня одного перед закрытыми дверями, видимо охранять, умчалась. Пока медсестру искали с собаками, я очухался и принялся неистово реветь. Каждый проходящий мимо считал своим долгом поддержать: похлопать по плечу, сказать что я мужик, а они — мужики, дескать, не плачут, да и до свадьбы заживёт, тут я обычно ещё больше расстраивался. Медсестру так и не нашли, и воспитатель, как материально ответственная за мою бренную тушку, отвела меня в ближайшую больницу, где мне благополучно зашили бровь. Ощущения были интересные, я то и дело представлял как копаются в мозгах, но видимо врачи поняли, что их там нет и зашили от греха подальше.       Что до девчонки, она оказалась ветреной особой, то есть любила качаться, а мальчиков не любила.