Another Word for Warmth

Особняк Бабочек за долгие месяцы пребывания в нем стал для Кёдзюро даже привычнее, чем обстановка его собственного особняка. Белые стены, до блеска выдраенный пол и услужливый персонал — каждая из этих маленьких, но таких важных деталей выдавали в этом месте, где он поселился на неопределенный срок, высокопрофессиональное медицинское заведение. Но лишь от вида всего этого совершенства ему хотелось кричать. Хотя, если признаться честно, то на самом деле вовсе не особняк Бабочек заставлял его чувствовать себя на столько вне своей тарелки, как будто он балансировал на острие бритвы.       Кёдзюро, пока предпочитает так непривычно для самого себя и малодушно игнорировать каждую из крамольных, отравляющих его мыслей, стараясь спокойно жить погруженным в ложь самому себе.     Ренгоку помнит, как Ояката-сама во время разговора с ним был мягок и участлив, но неизменно непреклонен. Его успокаивающий голос не дал Кёдзюро рассыпаться, в момент, когда его лишили звания Столпа пламени, но сейчас от безобразного, в его понимании, срыва его удерживает только его железная сила воли. Он почти благодарен себе, что почти всю свою сознательную жизнь держал свое сознание в ежовых рукавицах, не давая своим мыслям и мгновения свободы, от чего сейчас ему было удивительно легко притворяться, что он не увяз в пучине отчаяния, и делать вид, будто вся его цель в жизни не уходит у него из-под ног.     В течение следующих шести недель, пока он и Тэнген оправляются от полученных ран и пока к ним приезжают и уезжают гости. Каждый из дней наполнен эмоциями окружающих его людей - но, несмотря на это, Ренгоку кажется, будто он смотрит на мир сквозь затуманенное полотно, и ощущение, будто он отделен от мира, не покидает его ни на мгновение. Его чувства не так сильны, какими он помнит они должны быть. Он чувствует смутное удовлетворение от того, что пока они остаются лишь слабыми отголосками, не пытаясь утянуть его в непроглядную глубину уныния. Кёдзюро обладает таким огромным опытом подавления эмоций, которые могли бы прийтись не по душе окружающим его людям, что до недавнего времени он был неукоснительно уверен в том, что он с достоинством выдержит выпавшее на его долю новое испытание подобного рода. Но с каждым днем держать все те отчаяние и боль, скопившиеся в его душе, в себе становится все труднее.     Всю свою сознательную жизнь Кёдзюро натягивал на лицо улыбчивую, дружелюбную маску, запихивая любое чувство, которое не было бы одобрено окружающими, так глубоко внутрь себя, что он почти забывал о том, что вообще был способен испытывать его. Эта выпестованная многими годами, тщательно продуманная личина, с искусством прирожденного актера, носимая им каждый божий день и сейчас с легкостью одурачивает всех вокруг.   Кроме Тэнгена.   Удзуи не давит на него вопросами и не лезет не в свое дело, и за это Кёдзюро ему очень благодарен, ведь он попросту не знает, как позволить себе даже просто чувствовать каждую из всех этих эмоций, стремящихся его поглотить, и которые он тщательно игнорирует, так что он даже и помыслить не может об их выражении. Каждый миг ему кажется, что вот-вот он готов сорваться, что он - до предела натянутая тетива лука, которая вот-вот готова лопнуть, если не будет милостиво отпущена умелой рукой лучника. Но то, как проницательно Удзуи смотрит на него, чуть приоткрывая рот, вот-вот готовый что-то сказать, но все же остающийся безмолвным, заставляет Ренгоку чувствовать, как его искусная маска, расплавленная этим пристальным вниманием, сползает с его лица безобразными потеками с каждым новым его вздохом.     И так продолжается еще три недели: тень едва сдерживаемого слома преследует каждый его шаг, даже когда они переезжают из стерильного особняка Бабочек в уютное поместье Тэнгена.     Солнце светит им с прозрачной синевы неба, прогоняя затянувшуюся зимний холод настолько, что становится почти комфортно. Два бывших Хашира совершают небольшую прогулку вокруг поместья и останавливаются на несколько мгновений, чтобы отдохнуть перед тем, как закончить свой путь. Единственное, что не дает Кёдзюро покоя, — это то, что Тэнген не отлучается от него ни на мгновение, стремясь все время оставаться рядом. Его любимый человек всегда готов протянуть руку помощи, поддерживая Ренгоку, даже тогда, когда тот отказывается верить, что нуждается в этой заботе. Кёдзюро прекрасно знает о своей привычке, становиться невыносимо упрямым в такие моменты, отказываясь решать проблемы, беспокоящие его, но не приносящие вреда другим, пока не удастся их похоронить, или до того момента, пока они не исчезнут сами собой. Он счастлив, что Удзуи не разочаровался в нем, но он видит, как сильно его отношение к этой ситуации беспокоит и тяготит его самого дорогого друга, и осознание этого только усиливает его чувство вины. Сегодня он чувствует себя неплохо - не очень хорошо, но и не ужасно.     Он глупо надеется на лучшее, что день пройдет терпимо, и что сегодня ему не придется совершать изнуряющий акт усмирения своего собственного агонизирующего сознания, когда в небе появляется Канаме.     "Привет", - приветствует он ворону, приземляющуюся ему на плечо.      Он рад, что Канаме не была отдана другому истребителю. За долгие годы службы он привязался к вороне, удобно устроившейся сейчас на сгибе его локтя.   Кеджуро нежно чешет жесткие перья под черным блестящим клювом, прежде чем забрать у нее принесенное письмо. Ворона тут же быстро взлетает, громко хлопая крыльями, и улетает в неизвестном направлении.     "От кого это?" спрашивает Тэнген, поднимая голову со спинки скамьи, на которой они сидят.     Ренгоку вскрывает плотный конверт, разворачивая небрежно согнутое письмо и чувствует, как его сердце проваливается в пятки.     "Это от моего отца".     "О, - вздохнул Удзуи, явно удивленный не меньше Кёдзюро. "Тебе нужно немного уединения?"     "Нет, я бы хотел, чтобы ты остался со мной".     Дрожащие руки стискивают хрупкую бумагу, почти разрывая ее скрученными от нервного напряжения пальцами, пока Ренгоку волевым усилием не заставляет себя расслабиться. Сердце бешено стучит в груди, давя на тиски тревоги, смешивающейся с другими отрицательными эмоциями, становясь снежным комом, копившимися в нем, и тот вдруг обращается колотым стеклом, режущей болью впивающимся в его нутро, сдавливая легкие. Это заставляет его чувствовать себя до опасного полным до краев тем, что он сдерживал целую вечность: гневом, который по капле накапливался внутри него годами, пока не был готов вырваться наружу, разочарованием, неизменной горечью оседающим на небе, не менее горьким и тлетворным чувством вины, страхом и угнетающим и неприподъемным валуном отчаяния.     Кёдзюро скрывает это, но его чувства к отцу невероятно сложны. Несмотря на улыбку, которую он всегда носит на своем лице, оскорбления и пренебрежительное отношение отца пробили такую огромную дыру в его сердце, что он не уверен, что хоть когда-нибудь он сможет ее заполнить. Все те случаи, когда он из кожи вон лез, в попытке заставить Шинджуро гордиться собой, были сочтены неудачными и обращены против него. Кёдзюро прекрасно помнит, как отреагировал его отец на новость о том, что его сын стал Столпом Пламени. Как в тот момент с каменным лицом с улыбкой, неизменно растягивающей его губы, он эмоционально отстранился от отца и умело затолкал огромный ком из обиды и разочарования в себе глубоко в свое нутро. Это было неизмеримо больнее любого другого оскорбления. Он был так уверен, что, став Хаширой, он заставит отца полюбить его...     Он никогда больше не позволял себе быть на столько наивным, даже несмотря на то, что его жесткий самоконтроль не смог побороть иррациональное, ноющей болью изводящее его душу желание испытать на себе ощущение отцовской гордости.     С запозданием Ренгоку осознает, что едва не трясется от охватившего все его существо ужаса. Если Шинджуро так обращался с ним, когда он был блистательным Хаширой Пламени, то как он отреагирует теперь, когда у него отняли его титаническим трудом завоеванное звание?    Он медленно и с опаской разворачивает письмо, смотря на него с таким неподдельным ужасом, будто то может его ужалить, и начинает читать.          Кёдзюро,     Мне сообщили, что ты смог победить демона Высшей Луны. Это невероятно сложная задача, которая стоила тебе титула Хаширы Пламени. Я хочу, чтобы ты знал, что я горжусь тобой.     Прости меня, Кёдзюро.     Я слишком долго относился к тебе и Сенджуро с пренебрежительной жестокостью, но после нашей последней беседы с тобой, я понял, как ужасно я с вами обращался.     Твой друг так же частично причастен к тому, что я осознал свою неправоту. То, что он сказал о Руке - о том, что подумала бы твоя мать о том, как я обращался с тобой и Сенджуро, - стало тем толчком, который мне был необходим, чтобы по-новому взглянуть на свои поступки.      Я стараюсь бросить пить и приложу все усилия, чтобы стать лучшим отцом, чем я был для вас, мой сын. Для тебя, Сенджуро и твоей покойной матери.     Ты обладаешь нежным и добрым сердцем, Кёдзюро. Но если ты не найдешь в себе сил, чтобы простить меня, я смирюсь с этим и приму это как наказание.     Береги себя, мой мальчик.          Бумага трещит и сминается между пальцами, когда Кёдзюро, почти не контролируя себя, сжимает кулаки. Кожа на костяшках пальцев натягивается и белеет, от силы, с которой он стискивает ни в чем не повинное письмо. Холодный воздух врывается в легкие все быстрее и быстрее, пока он загнанно шумно дышит, почти срываясь на хрип при каждом быстром, неосторожном вдохе, и несмотря на это, ему кажется, что он задыхается. Глаза застилает пелена из слез, которые он более не в силах смахнуть или сдержать. Можно было бы подумать, что чтение этих долгожданных слов, которые он так отчаянно жаждал услышать большую часть своей жизни, сделает его счастливым и успокоит боль от прошлого.     Но это лишь приводит его в ярость.     Злость — это не то чувство, которое Ренгоку может назвать привычным для себя, по крайней мере, в его собственном понимании. В течение многих лет он становился жертвой гнева отца, пока его собственный гнев был заперт в его сердце, запрятан так глубоко, что он просто не мог его испытать и прочувствовать, и это чувство не накапливалось у него внутри. До того момента, пока его накопленная злоба не была готова выплеснуться через край чаши его безграничного терпения. В такие моменты, как сейчас, когда попытка сдержать ее становится нестерпимой, и его ярость выплескивается в его внутри него концентрированным выдержанным ядом, который обжигающей кислотной волной обжигает каждую клетку его тела. Гнев рвется по венам, бьется в ушах ускоренным пульсом и кипит под кожей - кипучая энергия злобы накапливается внутри него самым ужасным образом, пока он не чувствует, что готов вот-вот готов взорваться от сдавившего его внутреннего напряжения.     "Кё?"     Голос Тэнгена неуверенный и мягкий, словно он боится, что если он заговорит громче, то  Кёдзюро тут же сломается.     По правде говоря, Удзуи невероятно точен в оценке его состояния.     "Он извиняется", - выдыхает он едва слышно, задушенный приливом ярости. "После всего, что было, он извиняется".     Удзуи молчит, позволяя Кёдзюро пережить неконтролируемую вспышку гнева, заполняющую на мгновение повисшую тишину оглушительным звоном.     "Он сказал, что гордится мной. Теперь он наконец гордится мной? После того, как я потерял все, ради чего работал всю жизнь!?" Его голос почти дребезжит и ломается под тяжестью охвативших его эмоций. "Почему, я должен был дважды чуть не сдохнуть, чтобы он наконец, черт его подери, решил, что я чего-то стою?"      Тэнген неотрывно следит за ним взглядом, когда Ренгоку вдруг подрывается с места и начинает метаться перед ним взад и вперед, как загнанный в клетку, яростный зверь.     "Все эти годы я из кожи вон лез, чтобы заставить его полюбить меня, чтобы он хотя бы на секунду притворился, что я ему небезразличен!" Голос Кёдзюро повышается, подстегиваемый яростью, но в этот момент он уже не может найти в себе силы, чтобы заботиться об этом. "И теперь, когда он вдруг решил, что ему стало не все равно на меня, я должен вдруг его простить! Даже если за последние пятнадцать гребанных лет он только и делал, что относился к как к грязи, что бы я ни сделал и как бы я ни старался!" - кричит он, стремительно разворачиваясь к Удзуи, который недвижимо и безмолвно сидит, замерев, как мраморная статуя, позволяя Ренгоку выплеснуть накопившуюся в нем душевную боль и наблюдая за тем, как он разваливается на части. "И меня никогда не было достаточно, чтобы заставить его извиниться, ведь именно ТВОИ действия, то, что сделал ТЫ, заставило его изменить свое мнение!"      Гнев льется из его рта неконтролируемым потоком, неумолимо прорываясь сквозь стены, за которыми он был погребен до сего момента, и Кёдзюро почти захлебывается им. Каждая его частичка пылает от яростной энергии. Он до мышечной дрожи сжимает кулаки, впиваясь ногтями в ладони до выступивших капель крови. Его обуревает нестерпимое желание кинуться сломя голову и бежать, бежать, бежать, не останавливаясь ни на мгновение, чтобы это ужасное ощущение оставило его в покое. Ему хочется кричать, упасть на землю, и быть в не погребенным, похоронить все эти чувства там, где они должны быть захоронены. Кёдзюро очень редко злится, на столько, что он не помнит, когда в последний раз он делал это, но, когда это чувство вдруг настигает его, оно настолько сильно, что сжигает его дотла.     Взор единственного уцелевшего глаза застилает алая пелена, и он пытается перевести дыхание, но его грудь неподвластна желаниям его разума и вздымается все быстрее и быстрее. Кислород с трудом доходит до легких, а затем снова устремляется наружу влекомый новым судорожным выдохом, прочь от огня, сжигающего его сердце. Он задыхается, глаза теряют фокус, когда чернота заползает в них по окаем, а зрение туннелирует. Это слишком - и гнев, и вина, и разочарование, и горе, - что он почти готов потерять сознание от их интенсивности. Он задыхается, и дым обволакивает его кости и погружает сознание в туман, которого он, кажется, не испытывал уже целую вечность.     "Хэй." Мягкий, с нежной хрипотцой от долгого молчания, голос Удзуи звучит так далеко, словно продирается сквозь километры воды.     "Дыши, Кё".      Грубая ладонь нежным трепетным теплом обволакивает его щеку, пока другая рука Тэнгена ложится нежным прикосновением ему на плечо, и ее тяжесть заземляет его, давая надежду вырваться из ловушки тумана ярости, в которой он был пойман.     "Все хорошо, милый", - нежно произносит Тэнген, пока его большая, шершавая ладонь скользит по его щеке, вдоль виска и успокаивающее устраивается на затылке Ренгоку, чтобы аккуратно и мягко притянуть его в свои объятия. "Я здесь".     Неожиданно гнев Кёдзюро сменяется отчаянием, настолько тяжелым, что оно почти раздавливает его. Он судорожно вжимается в Тэнгена, делая последнюю попытку подавить все, что сдерживал до сих пор. И вдруг, совершенно внезапно из него словно высасывают все остатки его жизни: слезы густым потоком текут по щекам, оставляют горько-соленый след на его дрожащих губах и срываются с подбородка крупными, жирными каплями, орошая его горем сухую почву.     "Я никогда не буду достаточно хорош" - самоуничижительно шепчет он, вжимаясь в твердое тело своего возлюбленного.     И в этом изречении была заключена сама суть его гнева: все, через что отец заставил его пройти, заставило Кёдзюро поверить в то, что его никогда не будет достаточно. Что бы он ни делал, как бы он ни старался- всего этого будет недостаточно, даже если все будет сделано идеально. Он годами работал над тем, чтобы стать лучшим из лучших, изнурял свое тело, чтобы доказать себе, что он чего-то стоит, но все это было бессмысленным. Все, чего он когда-либо хотел, - это чтобы его семья гордилась им, но с тех пор, как умерла его мать, он был лишен и тени родительского признания. Перед глазами Кёдзюро возникает смутный, едва различимый образ его матери: гордилась бы она тем, каким он стал, даже если для этого ему пришлось потерять все?       Все чувства, заточенные в нем годами, выплескивается из него сокрушительным неостановимым потоком, и он рыдает, прижимаясь к любимому мужчине, до треска ткани сжимая в кулаках мягкую ткань домашней юкаты Удзуи, так, словно если он отпустит ее, то мгновенно исчезнет. Прошли годы с тех пор, как он позволял себе так расклеиваться. Столько лет минуло с тех пор, что он уже и не помнит, когда плакал в последний раз. Гнев и горе одолевают его, острыми когтями разрывая грудь изнутри. Потеря звания Хаширы, извинения отца, почти-смерть Тэнгена на его руках - всего этого так много, что он чувствует себя переполненным негативными эмоциями до краев. Все это так вязко и живо внутри него: ползет по горлу, вяжет язык и неудержимыми горькими рыданиями, снова и снова заставляющих его захлебнуться в них, падает с губ, как камень.      К тому времени, когда его слезы наконец иссыхают, как бурная река в период засухи, он чувствует себя до смерти уставшим и разбитым, и единственное, что удерживает его на ногах, — это его собственные пальцы, по-прежнему судорожно вцепившиеся в юкату Удзуи, и руки бывшего Хаширы Звука, бережно обхватившие его за талию. Холодный воздух жжет легкие, когда он наконец переводит дыхание, и он теснее прижимается к Тэнгену, чтобы унять крупную дрожь, которая пробирает его. Каждая его мышца ощущает слабость, когда вся ярость, переполнявшая его, наконец вырвалась наружу, оставив его пустым и безжизненным, как полый и отринутый панцирь вылупившейся цикады. В противоположность всему тому, что он чувствовал всего несколько минут назад, сейчас его грудь пуста, и зияет, как бездонный зев, жаждущий наполнения.     Через мгновение его вдруг подхватывают сильные руки, отрывая его от земли, заключая в надежные и теплые объятия Удзуи. Кёдзюро обхватывает Тэнгена за шею, пока тот заносит его внутрь. Ренгоку прижимается лицом к плечу Удзуи, вдыхая его терпкий, успокаивающий запах. И каждый новый вдох заставляет его вспомнить, что он существует здесь и сейчас. Мягкое прикосновение губ к волосам заставляет его изнемождено закрыть глаз, а когда он снова распахивается, он уже лежит в постели, а Тэнген нежно смахивает с его лица челку.     "Ты в порядке?" спрашивает Тэнген, его голос мягкий и пронизанный заботой.     "Думаю, да", - хрипло и неверно отвечает Кёдзюро, придвигаясь ближе к Удзуи. "Мне стало легче, когда я выпустил все наружу".     "Как долго ты держал это в себе, Кё?"      Нежная рука ложится на его щеку, большой палец Тэнгена трепетным, бережным движением вытирает призрак его слез с чувствительной после всех рыданий коже.     "Не знаю. Слишком долго".     Между ними на мгновение повисает пауза.     "Все считают меня безупречным образцом радости, счастья или чего-то в этом роде. Люди равняются на меня, уверенные в том, что я всегда буду идеальным. Это изматывает, Тен".      С каждым словом напряжение, сковавшее его сердце уходит, и на душе становится чуть легче. Тревога, поселившаяся там, постепенно рассеивается, оставляя после себя усталость, проникающую в каждую унцию его тела вплоть до самых костей. Ренгоку догадывался о том, что Удзуи возводил его на пьедестал, и сейчас он чувствует, как тот рушится у него под ногами, когда он наконец позволил себе выплеснуть все свои накопившиеся чувства.     Никогда еще не было так до страшного приятно падать.     "Ты не можешь ожидать от себя совершенства, милый", - говорит Тэнген, бережным движением наклоняя лицо Кёдзюро так, чтобы они могли видеть друг друга. "Гнев - это эмоция, которую нужно позволить себе испытывать, как и любовь, и счастье, и страх, и тревогу. Если держать все это в себе... - его целая ладонь легла на мерно вздымающуюся грудь Кёдзюро, на против его сердца, - то рано или поздно она разрушит тебя".     "Я просто..." Ренгоку вздыхает, стараясь глубже зарыться в плюшевый футон и в руку Тэнгена под своей головой. "Я больше не знаю, кто я. Я всегда должен был быть Хаширой Пламени, или стремиться им стать. А теперь эту константу вырвали из моих рук, отрезав путь к смыслу моей жизни, и в тот же миг, когда я потерял саму цель моей жизни, мой отец вдруг решает, что хочет видеть меня в своей жизни. Как будто он смог принять меня только после того, как меня посчитали непригодным в том, в чем я, как мне казалось, преуспевал".     "Кёдзюро, ты гораздо больше, чем  Хашира Пламени или сын своего отца".      Он чувствует, как к усталому воспаленному от слез глазу вдруг вновь начинают подбираться слезы.     "Ты всегда был чем-то большим, просто у тебя не было возможности увидеть это. Ты- талантливый наставник, ты надежный друг, и ты доверенное лицо многих. Ты тот, кто мужественно носит улыбку, хотя внутри чувствует себя разбитым". Удзуи целует его в лоб трепетными, мягкими губами. "Ты решительный и добрый, ты любящий и веселый... Я бы хотел, чтобы ты увидел себя таким, каким вижу тебя я".     "Не уверен насчет этого", - говорит он, слегка наклонив губы. "тогда я могу возгордиться".     Удзуи смеется, и Кёдзюро позволяет себе проникнуться приятным теплом их взаимной любви. В конце концов, у него есть драгоценная любовь человека, который сияет ярким и прекрасным светом среди тьмы. На которого он всегда может рассчитывать, что тот направит его к теплу и комфорту дома, как маяк в бурю направляет моряков. И его мягкие прикосновения и широкая улыбка всегда ведут Кёдзюро туда, где он после долгих лет невольного отчуждения и одиночества чувствует себя по-настоящему своим.     Прямиком к нему, Тэнгену.     "Я люблю тебя".      Так приятно произносить это вслух, и знать, что Удзуи чувствует то же самое, что они находятся в безопасности рядом друг с другом. Он повторяет это с каждым днем все чаще. Они оба. После тех холодящих душу ужасом минут, когда он наблюдал за тем, как жизнь Тэнгена покидала его как вода треснувший кувшин, он стал еще больше дорожить своим самым дорогим другом, и он давно уверен в том, что Удзуи чувствует то же самое. Он знает, что бывшему Хашире Звука до сих пор снятся кошмары о том ужасном дне, случившемся более года назад. Он просыпается ночью с судорожным вздохом-криком и дрожит в объятиях Кёдзюро, когда ему приходится заново переживать леденящий страх, мучивший его несколько месяцев. Ренгоку тоже часто видит сны, в которых Тэнген едва не погибает, и наблюдает в них за тем, как фиолетовый яд заливает каждый сантиметр белизны кожи любимого мужчины и лишает его прекрасные пурпурные глаза их привычной завораживающей яркости.     И они проводят ночи тесно прижавшись друг к другу в надежде отогнать ужасы кошмаров.     "Я тоже тебя люблю".         Xx           В ближайшие дни Кёдзюро чувствует, как он оживает, возвращаясь к нормальной жизни. Конечно, его проблемы так просто не исчезли лишь из-за того, что он наконец позволил себе отпустить себя. Но после того, как он наконец перестал сдерживать свои эмоции, он чувствует себя немного легче, немного больше похожим на себя привычного, но все же чуть более свободным. Он всегда восхищался Тэнгеном за то, насколько тот верен себе, и Ренгоку старается научиться у него позволять себе чувствовать весь спектр эмоций, которые он так умело сдерживал всю свою прошлую жизнь. Удзуи подбадривает его при каждом удобном случае, говорит ему, как хорошо он справляется, и что принятие себя поможет ему почувствовать себя более цельным. Под его мягким руководством Кёдзюро чувствует, как постепенно отпускает всю горечь, которую он держал в себе.     Он так влюблен, что у него кружится голова. Мысль о том, что он здесь, в доме Тэнгена, и останется здесь в ближайшем обозримом будущем (он надеется, что на всю оставшуюся жизнь) греет его изнутри лучше, чем слабое солнца начала весны. И все же, несмотря на это, часть его души все еще не может поверить, что это реально. Поместье Удзуи по планировке не так уж сильно отличается от того, в котором он вырос, но оно намного ярче. На стенах висят эклектичные украшения и искусно вырезанные из дерева орнаменты, в каждой комнате - прекрасный пейзаж, расположенный с дотошной точностью ровно на уровне глаз. По всему поместью можно найти множество различных картин, некоторые из которых лишь частично закончены - видимо, в свободное время Удзуи увлекался искусством. У бывшего Хаширы Звука даже была комната, полностью заставленная музыкальными инструментами на любой вкус: сямисэном, кото, бивой, цудзуми разных размеров и множеством других инструментов, которых Ренгоку раньше не видел. В последнее время Кёдзюро, пока бродит вдоль светлых комнат, уставленных безделушками, часто заглядывает туда. Он уже пару раз брал в руки сямисэн, проводил ладонями по его теплому деревянному корпусу, но затем откладывал изящный инструмент, не уверенный, как заставить его звучать так, как ему кажется, он должен. Ему всегда нравилась музыка, но у него никогда не было времени или возможности научиться играть самому.     Теперь у него нет ничего, кроме времени.     Вдалеке небо разражается смутными раскатами грома, перекликаясь с тихим, едва слышным шелестом капель дождя, стучащих по крыше. Ренгоку сидит на татами в музыкальной комнате Удзуи, бесцельно пощипывая струны сямисэна, и обдумывая идею пойти на представление Кабуки вместе с Тэнгеном, и там, пока они будут наслаждаться представлением, нежно сжимать его руку в своей. Сложные костюмы и замысловатые танцевальные движения всегда доставляли ему удовольствие, и он бы хотел поделиться своим восторгом от этого зрелища с Удзуи - ему кажется, что бывшему Хашира это понравится так же, как и Кёдзюро. И пока его мысли блуждают по закоулкам его сознания, одиночные ноты оседают на шелковистых струнах инструмента, нестройные и простые.     "Хочешь, я покажу тебе, как играть?"     Кёдзюро оборачивается и видит, что Тэнген прислонился к раме сёдзи, скрестив предплечья и нежно улыбаясь ему. Его волосы распущены, и он по-домашнему растрепан, и этот вид рождает в его сердце тепло нежности, покалывающее внутри маленьким бенгальским огоньком так приятно, что он просто не может сдержать ответной улыбки.     "С удовольствием!"    Удзуи садится напротив него, их колени соприкасаются, а Ренгоку кладет инструмент ему на колени.      "Сначала его нужно настроить", - говорит ему Тэнген. "Я давно не играл, так что, возможно, все расстроилось. Натяни для меня первую струну".      Кёдзюро делает то, что ему велено, обхватывая гладкий бачи из слоновой кости, и извлекая из инструмента первый неуверенный звук. Он не знает хороший ли это был звук, но лицо Удзуи искажается в неприязненной гримасе.     "Ох, определенно, не то", - говорит он, дотягиваясь до одного из колышков на конце грифа инструмента. "Продолжай играть. Я поверну итомаки, чтобы натянуть струну и сделать звук выше". Тэнген поворачивает один из колков, и звук становится все выше с каждым разом, пока не достигает приятной для слуха ноты.      Они повторяют эту последовательность действий с двумя другими струнами, и Ренгоку удивляется тому, как простое затягивание или ослабление шелковых нитей влияет на тональность звука, превращая его из расстроенного и фальшивящего в гармоничную, приятную слуху гамму. После настройки Кёдзюро ударяет сразу по всем трем струнам, и по комнате разносится прекрасный, глубокий звук. Он затрагивает что- то внутри него, расползаясь приятным ворохом мурашек по спине, волоски на его коже будто электризуются и встают дыбом, а уголки его губ неконтролируемо расползаются в стороны, и эта его улыбка становится самой широкой после того, как ему пришлось сразиться с Шестой Высшей Луной.      Удзуи хмыкает, и Ренгоку поднимает голову, встречаясь нежным, любящим взглядом пурпурного глаза, сияющего, как драгоценный камень. Улыбка, до краев полная нежности играет в уголках губ Тэнгена, и Кёдзюро нестерпимо хочется попробовать ее на вкус и дразнить его губы своими до тех пор, пока они не вновь не отпрянут, задыхаясь.     Они не были близки с той ночи в Развлекательном квартале. Сначала это было связано с тем, что их тела нуждались в исцелении от полученных серьезных ранений - они оба были тогда до предела истощены, и им нужно было время, чтобы их раны закрылись, а мышцы срослись. Но после отстранения Реногку настолько ушел в себя, что даже мысль о близости не приходила ему в голову. Тэнген, должно быть, понял это без слов, потому что не пытался инициировать что-то интимнее объятий или нежных, утешающих поцелуев, тем самым предоставляя Кёдзюро возможность самому решать, чем все закончится, когда их губы вновь встретятся. Однако с тех пор, как он стал чувствовать себя чуть более в порядке, жгучее желание снова зародилось в нем, и что-то в нежной улыбке Удзуи заставило обжигающую волну жара вновь мчаться по венам и оседать между бедер.    *** Кёдзюро не задумываясь откладывает сямисэн в сторону и без колебаний забирается на колени к Тэнгену, седлая его бедра. Обе его руки тянутся к лицу Удзуи, обхватывая его, Ренгоку нежно прижимает его к себе, скользя своими губами по губам Тенгена. И тут же его сильная рука обвивается вокруг его талии, притягивая его ближе, а его единственная оставшаяся ладонь скользит по спине Кёдзюро, запутываясь в его волосах. Ренгоку не знает, как ему удавалось обходиться без этого неделями, но внезапно он понимает, что отчаянно хочет этого. От нетерпения он прикусывает губу Удзуи, заставляя его задохнуться жарким, распаленным вдохом, и воспользовавшись предоставленной ему возможностью, проникает языком внутрь его обжигающе горячего рта, пробуя на вкус тихий стон, выскользнувший из горла Тентгена.      И тени мысли не успевает проскользнуть в голове Кёдзюро, как Удзуи опрокидывает его на устланный татами пол, придавливая сверху обжигающим и разгоряченным полотном своего тела, не разрывая поцелуя. Опираясь на единственную оставшуюся ладонь, мягко, но настойчиво разводит бедра Реногку ногой, неуклюже отводя шрамированной от натянутой вокруг кости кожи культей полы домашней юкаты, и затем подхватывает бедро цвета топленого молока на сгиб локтя, раскрывая Кёдзюро перед Удзуи еще больше. Наконец его вес опускается на него желанным давлением, позволяя Кёдзюро ощутить его жесткую, до предела напряженную длину, пока он медленно потирается об него бедрами, создавая меж ними напряжение, от которого у него кружится голова. Они стонут в унисон, когда их члены вдруг соприкасаются, и Ренгоку обхватывает Тэнгена ногой, чтобы притянуть его ближе.     "Я скучал по тебе, Кё", - обрывисто и жарко шепчет Удзуи, впиваясь в его шею обжигающими влажными поцелуями.     "Я тоже скучал"- стонет Кёджуро вдруг осознанную истину. Он снова крутит бедрами, задыхаясь, когда вновь чувствует, как твердость Тэнгена скользит вдоль его собственной. "Я заглажу свою вину..." Отвечает Удзуи с улыбкой: "Давай отнесем тебя в постель".     Кёдзюро в последний раз целует его в шею, после чего Тэнген подхватывает его на руки и уносит в их комнату, укладывая на плюшевый футон. Он коротко усмехается, чувствуя головокружение, когда улыбка Удзуи вплавляется в его кожу быстрым градом мелких, но невероятно нежных поцелуев, и затем он, не способный сдержаться срывается на задушенное хныканье, когда плоский язык Тэнгена проводит по его горлу обжигающе горячий след до самого уха. Опираясь на руку, Удзуи распахивает юкату Ренгоку, чтобы утопить один из сосков Кёдзюро меж своими мягкими, жгучими губами. Его дрожащие пальцы рваными, нетерпеливыми движениями развязывают пояс юкаты Тэнгена, пока Ренгоку протяжно стонет. Он приподнимается, вырываясь из мягкого плена футона для того, чтобы они оба могли рваными движениями распахнуть друг на друге полы юкаты, отбрасывая в стороны пояса. Их губы не расстаются ни на мгновение, пока они вслепую пытаются добраться до покрасневшей, жаждущей ласки кожи друг друга, и с их губ одновременно срывается несдержанный, задыхающийся стон, когда их обнаженные тела наконец соединяются. Руки Кёдзюро блуждают по белизне бедер Тэнгена и, наконец, полностью сминают мешающие полы ткани, чтобы затем схватить Удзуи за талию и перевернуть их сплетенные тела так, что итоге он оказывается стоящим на коленях между ног бывшего Хаширы Звука.     Ренгоку торопливо стягивает с себя юкату и, склоняется над Тэнгеном, дразня его сосок нежным прикусом зубов, вырывая у него пронзительный стон. Спустившись ниже, Кёдзюро оставляет на коже Удзуи след из обжигающих коротких поцелуев, который ведет вдоль его торса к его напряженному, раскрасневшемуся члену. Тэнген скулит, когда Ренгоку скользит мимо него, намеренно игнорируя напряженную, раскрасневшуюся плоть, чтобы вместо этого пылко поцеловать внутреннюю сторону его бедра. Грудь Удзуи высоко вздымается, гонимая тяжелым дыханием, и тот судорожно вскидывает бедра, жаждая прикосновений, но Кёдзюро умело удерживает его, вырывая тем самым жалобное хныканье между губ.     "Кё..." Хрипло и просяще стонет Удзуи, дрожа под его прикосновениями.     "Скажи мне, чего ты хочешь, Тэнген", - разгоряченно просит он, проводя носом по горячей коже бедра, опаляя его белизну жарким выдохом, и Удзуи давятся вздохом, последовавшим за тем, как его зубы игриво прикусывают мягкую, бледную плоть.     "Прикоснись ко мне", - задыхаясь, стонет распростертый под ним мужчина, когда Кёдзюро ласкающе проводит раскрытой ладонью по бедру Тэнгена, притягивая его мускулистую лоснящуюся твердость к себе на плечо. Рэнгоку прикасается нежным и невесомым поцелуем к его трогательному розовому колену и смотрит из-под темных ресниц.     "Вот так?" Кёдзюро медленно и с легким нажимом проводит пальцами по порозовевшей коже бедра Удзуи, целенаправленно соскальзывая на тыльную сторону, чтобы затем цепко ухватить его за мякоть его ягодиц.     "Ты так любишь дразнить меня". Слова, приправленные нежным томлением, срываются с губ Тэнгена с придыханием.     Ренгоку ухмыляется и берет в рот головку члена Удзуи.     "Ах!" Тэнген вскрикивает от ощущения горячих губ на своей эрекции. Уединение его поместья позволяет им быть такими громкими, какими они хотят. "Блядь, Кё", - продолжает он, пока Кёдзюро вбирает в свой рот все больше его твердой длины и сжимает пышную рыжую копну в своей ладони, собирая волосы в импровизированный хвост, сдерживаемый лишь его кулаком. "Ты так прекрасно вбираешь меня, малыш".     Ренгоку протяжно и громко стонет, обхватывая свой член плотным безжалостным захватом, стараясь обуздать обжигающую приливную волну возбуждения, стократно усиленную похвалой. Что-то в том, чтобы взять контроль над ситуацией в свои руки, вызывает у него прилив сил и заставляет кровь быстрее бежать по венам. Желание, которое неосознанно накапливалось в течение последних нескольких недель, заставляет его стать жадным: одна рука отправляется ненасытно ползать по коже Тэнгена везде, куда может дотянуться, а другая плотно обхватывает основание члена Удзуи и вторит ритму его рта. Опьяненный симфонией стонов и вздохов, извлекаемых им из его любимого мужчины, Кёдзюро с головой окунается в дымку похоти, от которой голова становится легкой, а член - тяжелым. Сердце стучит в его ушах, как барабан, и разжигает огонь внутри него, сжигая его, делая его до боли жаждущим.      Голодным.     Отчаянно желающим взять.       Тэнген задыхается под ним, когда Ренгоку ртом все глубже насаживается на его член, а затем протяжно стонет в рот Кёдзюро, когда тот приникает к его рту, позволяя слизать собственный вкус с его языка. Каждое, даже мимолетное касание Удзуи будто разрядом молнии прокатывается по разгоряченному телу, искрами покалывая везде, где их обнаженная, лоснящаяся от пота кожа соприкасается. Необузданная энергия гудит под кожей Кёдзюро и собирается в месте под ребрами, где он горит ярче всего.     "Тэн..." - начинает он, задыхаясь обрывком вопроса, который ему и не нужно озвучивать.     "В ящике". Тэнген указывает рукой на небольшой ящик, стоящий в стороне. "В верхнем отделении".     Ренгоку, не колеблясь, отлучается к нему, извлекая маленькую бутылочку с маслом и быстро возвращается обратно на футон. Не терпя и мгновения промедления, его губы оказываются на губах Тэнгена, их языки вновь переплетаются, а губы движутся в манящем ритме. Масло проливается на его пальцы, холодное и вязкое, и он растирает его между них, чтобы развеять холод, а затем тянется вниз, чтобы нежным, ласкающим движением огладить сжатый анус Удзуи кончиком указательного пальца.     "Ха!" крик Тэнгена переходит в стон, когда Кёдзюро обводит пальцем сжатое колечко мышц, и он наслаждается хныканьем, вырывающимся из губ Удзуи. "Ты нужен мне...", - придушенно произносит он, когда Кёдзюро слегка надавливает на плотные мышцы его анального отверстия.     "Чего ты хочешь, любимый?" Дразняще шепчет Ренгоку и прикусывает ухо Тэнгена, обжигая его стоном в ответ.     "Тебя внутри, Кё, прошу тебя!" Удзуи вдыхает в его открытый рот, извиваясь под гнетом нужды под ним.     Кёдзюро с наслаждением глотает его стон, и медленно вводит палец внутрь и с собственным ответным громким стоном вкушает оттенки экстаза, осевшего на языке Тэнгена. Каждый жалобный всхлип и сладострастный вскрик Удзуи сладостью отзывается на его языке, льется густым и сахарным медом с его губ, чтобы Кёдзюро, вкушая их, наслаждался. Мужчина, которого он любит, расцветает под ним: яркий розовый оседает его щеки, цветом лепестков сакуры ниспадая на шею и грудь. Он лежит расхристанный, открытый и желанный, стонет от каждого его движения и мимолетного прикосновения и отчаянно жаждет прикосновений Ренгоку.     То, как губы Тэнгена раскрываются от удовольствия, когда он выдыхает, шепча как самую священную мантру его имя- затягивает.     Он и сам не знает, откуда взялась эта его агрессивная сторона. Взять все под контроль, и бесконечно дразнить — это не то, что, Кёдзюро от себя ожидал, но эта его новая роль мгновенно воспламеняет его, как спичку. Может быть, причиной послужило то, что всю свою жизнь он был тем, кто всегда отдавал - свой разум, свою любовь, свою жизнь. От того невероятное ощущение - взять, хотя бы на этот раз поглощает его с головой. Он наконец позволяет протянуть руку и взять то, чего он желает, присвоить и сохранить. Позволяет себе стать эгоистом и принять эту темную часть себя, которую он так долго пытался игнорировать.     Еще один палец присоединяется к первому, когда Ренгоку медленно и нежно несмотря на свой настрой раскрывает Тэнгена, и тот издает низкий, протяжный стон, переходящий в тихое поскуливание при каждом толчке пальцев Кёдзюро.   Огонь внутри него вспыхивает ярким пламенем из-за каждого сладкого звука, издаваемого его любимым мужчиной, пламенем обдает его язык, которым он ласкает сосок Удзуи, прежде чем втянуть комок плоти в рот. Тэнген всхлипывает, выгибает спину, ритмично насаживаясь на пальцы Ренгоку, трахая себя ими, а его целая рука поднимается, чтобы запутаться во всклоченных и влажных волосах Кёдзюо. Это опьяняет: заставлять любимого мужчину распадаться на части в экстазе, проникать в него и истязать его ласками столько, сколько того пожелает Кёдзюро.      "Кё..." шепчет Тэнген и его голос срывается между тяжелыми вдохами. "Кё, пожалуйста, пожалуйста, трахни меня, я больше не могу...", - рвано молит он, когда Ренгоку убирает пальцы.     Кёдзюро поднимает голову и смотрит на лицо Удзуи из-под темных ресниц: в его темном пурпурном глазу собираются слезы, распухшие от поцелуев губы спотыкаются о прерывистые, отчаянные звуки, а его щеки, окрашены в насыщенный пунцовый цвет свежих весенних пионов. Ренгоку снова поражается тому, как его возлюбленный прекрасен, как божественен, когда умоляет Кёдзюро наполнить его.     "Ты так удивительно красив, когда умоляешь меня, Тен", - мурлычет он, продолжая подразнивать Тэнгена пальцами и наслаждаясь тихим хныканьем, срывающимся с его губ.     Кёдзюро достает масло, до этого небрежно брошенное на футон, и наливает щедрое количество в руку, а затем берет собственный член в кулак и щедро распределяет вязкую жидкость по всей его длине. Удобно устроившись меж разведенных бедер Удзуи, он медленно вводит до предела возбужденный орган в восхитительный, тугой жар. Они срываются в стон в унисон, и Кёдзюро терпеливо ждет поощрительного кивка Тэнгена, прежде чем совершить первый толчок, а затем задает резкий и жадный темп, который заставляет Удзуи вскрикивать от полноты ощущений, от каждого толчка. Мир вокруг них исчезает и стирается, как что-то несущественное, и единственная картина, которую способен видеть Кёдзюро, - это Тэнген, принимающий его с хрусталем слез, срывающихся с его сизых ресниц и стекающих по его высокой скуле к его виску  и безграничным удовольствием в его здоровом глазу.     "Кё, бля...", - он успевает благоговейно выдохнуть его имя в перерывах между жалобными стонами.      "Я так скучал по тебе", - бормочет Ренгоку, прижимаясь к горячей коже груди Удзуи. "Такому узкому..."     "Ты ощущаешься... ах!" Тэнген выгибается напряженной дугой под ним, когда Кёдзюро ускоряется. "...волшебно. Ты трахаешь меня так хорошо, детка".     "Всегда". Кёдзюро поднимает Удзуи, усаживая его к себе на колени и удивляясь тому, как тот возвышается над ним. "Я дам тебе все, что угодно, Тен".     "Все, что мне нужно, - это ты".      Тэнген нежно проводит рукой по челюсти Ренгоку, трепетно обхватывает его за затылок, а затем сближает их губы в поцелуе, который наполнен любовью и страстью в равной степени. Он игриво крутит бедрами, вызывая у Кёдзюро придушенный стон, который Удзуи сглатывает с урчанием. Наслаждение обрушивается на него волна за волной, когда Тэнген раз за раз сам насаживается на его член. Ногти впиваются в спину Тэнгена, и Ренгоку тянет его вниз, вскидывая бедра в лихорадочном ритме, в погоне за блаженством, которое медленно распирает его изнутри.      Огонь горит под кожей, разгорается в его нутре, разгоняя его животную часть. Но его безудержной, разгоревшейся внезапно, как проснувшийся вулкан страсти все мало, и Кёдзюро хватает Тэнгена за бедра и со стоном вынимает свой член, чтобы перевернуть Удзуи на живот. И, когда он вновь лишь мгновение спустя усаживается меж бедер Удзуи, руки Ренгоку тянутся к нему, словно под действием гравитации, и он с нежной трепетностью, поборовшей на мгновение пламя страсти проводит ими по изгибу талии Тэнгена, по выпуклости его круглых ягодиц, по мощной белизне бедер, и те трепещут экстатической дрожью под его пальцами.     "Кё..." Тэнген просяще приподнимает бедра, с хныканьем ожидая продолжения эйфорического действа.     И кто такой Ренгоку, чтобы отказать ему?     Его спина выгибается, когда Кёдзюро снова проникает внутрь, и его отчаянный стон сливается с стоном Ренгоку, когда он доходит до конца. Мозолистые руки в грубом захвате сжимают мягкую кожу бедер Тэнгена в тиски, и Кёдзюро натягивает его в себя, с жаждущим ожиданием встречающего каждый мощный толчок. Широкая рельефная спина Удзуи расстилается перед ним, а его грудь опускается на футон, и тот чувственно выгибается в пояснице, выставляя напоказ его всю его обольстительную, неземную красоту. Форма его божественного тела манит: широкие плечи сужаются в тонкость талии и вновь расходятся в толщину его мощных, мускулистых бедер. Если бы Ренгоку умел рисовать, он бы хотел запечатлеть Тэнгена именно таким - с изгибом позвоночника, притягивающим взгляд Кёдзюро к месту соприкосновения их тел.       Ренгоку наклоняется вперед, пробует на вкус углубление меж напряженных мышц, обозначающее собой расположение позвоночника Тэнгена, а затем проводит языком по ней в плоть до сильных плеч. Солоноватый привкус срывает стон с его губ, и в сочетании с прерывистыми громкими стонами Удзуи при каждом толчке создается чувственная мелодия. Резкие крики, вырывающиеся из горла Тэнгена, подстегивают его, заставляют возбуждаться все сильнее и сильнее - кульминация Кёдзюро подкрадывается все ближе, плотным лавовым комком собираясь у основания его члена, наполняя его жаром.     "Кё," - умоляет Тэнген, всхлипывая, когда темп Ренгоку ускоряется. "Мне нужно..."     "Тебе нужно, чтобы я дотронулся?" Рвано спрашивает Кёдзюро, проводя распухшими, горячими губами по бледной коже Удзуи.     "Да!" - Он выдыхает свой ответ, переполненный страстной жаждой. "Да, Кё, пожалуйста... ах!" Тэнген обрывает себя прерывистым криком, когда Кёдзюро нежно, но плотно обхватывает рукой его член.     Мягкий, как бархат, жесткий и горячий, Ренгоку мурлычет от ощущений, переполняющих его, и едва может концентрироваться на движении руки и продолжая трахать Удзуи. Он проводит рукой вверх в особенно неспешной ласке и нащупывает бусинку вязкой жидкости на кончике члена Тэнгена, и большим пальцем нежно размазывает ее по головке. Вопль Удзуи, сорвавшийся с его искусанных, алеющих губ похож на музыку. Отчаянный и надломленный- он отчетливо запечатлеется в ушах Кёдзюро. Тэнген задыхается под ним, его дыхание учащается, пока Ренгоку доводит его до пика экстаза. Мышцы особенно сильно напрягаются, когда Тэнген кончает, а с его губ срываются дрожащие всхлипы.     Усиливающегося давление сократившихся мышц, и страстные звуки, когда Удзуи эякулирует, - этого достаточно, чтобы Кёдзюро тоже перешагнул за грань и погрузился в блаженство. Тепло, скопившееся в его нутре, скручивается и вырывается наружу, и Ренгоку видит звезды, в секунду распадаясь на части. Затяжной стон сотрясает его горло, и Ренгоку рушится на спину Тэнгена в миг лишаясь сил.      *** Удовлетворенный, он укладывается на Удзуи сверху, и тот без труда удерживает его, пока они устраиваются на футоне. Они на мгновение расстаются, и после того, как Тэнген встает, чтобы убирать устроенный ими беспорядок, чтобы затем возвратиться с чистым одеялом. Кёдзюро сворачивает футон, на котором они лежали, и откладывает его в сторону, чтобы постирать позже и находит новый, чтобы затем расстелить его. Накрывшись новым одеялом, Удзуи притягивает Ренгоку к себе и крепко прижимает его, переплетая их ноги и обхватывая Кёдзюро за талию. Дождь не прекращался до самого полудня, и его шум создает успокаивающий фон, пока вдалеке изредка раздаются звучные раскаты грома. Кёдзюро никогда не думал, что ему доведется испытать домашний уют подобный этому, но он невероятно рад, что это случилось. Он до краев наполнен любовью, и она льется из его рук чередой прикосновений, когда они прокладывают рассеянные невидимые дорожки по спине Удзуи.     "Люблю тебя", - шепчет Тэнген, и его истерзанные актом их обоюдной страсти губы тут-же находят такие же опухшие губы Кёдзюро в нежном поцелуе.     "Я тоже тебя люблю"- с искренней нежностью в голосе отвечает Кёдзюро и вновь в ответной ласке прижимается к губам возлюбленного в нежном и медленном касании.     Тепло кожи Тэнгена, крепкое прижатие его губ и безопасность его объятий — все это ощущается как возвращение домой после долгих лет бесплотных и одиноких скитаний. Радость возвращения в безопасное место после долгих лишений усиливается с каждым новым поцелуем. Они словно зашили раны друг друга и в процессе сросшись, будто штопанные одной нитью, и вновь наполнили себя друг другом там, где когда- то лишь была пустота потерь. Ренгоку хочет, чтобы каждая частичка Удзуи - его тело, его разум, его сердце - обвилась вокруг него, как виноградная лоза, обвила его вены, погрузилась в его кости и поселилась внутри него. Если бы они могли остаться вот так навсегда, окутав друг друга идеальным блаженным теплом, Кёдзюро хотел бы жить вечно.