Это всё весна

      Семейная жизнь Катари заканчивается легко и немного суматошно. Просто, когда муж возвращается с очередного собрания акционеров, растерянный и смущённый, знакомый на три хода вперёд, Катари ставит перед ним чашку с какао вместо вина и предлагает развод.       — Это решит все проблемы, — она поправляет выбившуюся из причёски шпильку и смотрит на мужа, не уточняя, что это решит все её проблемы с его семьёй, с его директорами и кем-то ещё. Со всеми теми, кому она мешает, но кому ничего не может сделать.       И Фердинанд не может, иначе не приходил бы такой растерянный и смущённый.       — Ох, милая, ты думаешь?       — Я уверена.       Они разводятся быстро, и Катари даже не нужно следить за тем, чтобы ничего не случилось. В Оллар.Inc хватает тех, кто проследят за успехом развода гораздо лучше и эффективнее.       — По результат мирового соглашения, вам останутся Тарника и небольшой счёт в банке.       Её «официальный любовник» по версии первых таблоидов смотрит на неё с уставшим недоумением. В какой-то мере, Катари тоже не понимает, почему эту новость ей сообщает он, а не Дорак, но юристы всегда умели обстряпывать дела так, чтобы избегать самых неприятных обязанностей.       В груди что-то давит при этой мысли, но Катари безмятежно улыбается: это больше не её проблемы.       — Насколько небольшой? Его не хватит на содержании Тарники?       — И даже останется вам на чай.       — Дорак расщедрился.       Тарнику она терпеть не могла, в Тарнике она всегда оставалась одна, пока другие решали всё за неё.       — Решение принимал ваш муж, — Алва серьёзен, не смотря на вежливую улыбку. Удивительно, какие все они стали вежливые, эти выдрессированные семьями мальчики, как только она перестала им мешать.       Кроме Дорака, конечно. Тот просто исчез.       — Бывший муж, Рокэ, — Катари встала с кресла, которое ненавидела всей душой. В нём хотелось развалиться, а хорошо воспитанные девушки себе такого не позволяют. Даже после свадьбы, тем более после развода. — И мы оба знаем, кто на самом деле принимал решение. Если ты решишь подвезти меня до дома, я не буду возражать.       Алва закатывает глаза, и Катари с досадой думает, что он действительно ровно настолько красив, чтобы не влюбиться в него было сродни ереси. Так же, как не влюбиться в Савиньяка было преступлением.       Не любить собственного мужа, конечно, тоже было грехом, но кто в мире без греха, верно?       — Почту за честь.       — Вы, — роняет Алва в мягкую, рокочущую мотором тишину салона авто, когда она открывает дверцу, чтобы выйти.       — Прости?       — Мы оба знаем, что в этот раз, всё решили вы.       Начинался дождь, падая холодными каплями ей на чёлку, и Катари набрасывает на голову тонкую шаль, чтобы защититься от непогоды. Зонт она где-то забыла. Где-то лет восемь назад, до того, как люди её мужа, в гробу её видевшие, начали бегать вокруг неё с зонтами, перчатками и прочей ерундой.       Следующий год она тихо живёт в Тарнике, раз за разом отказываясь от приглашений на интервью и ток-шоу. Пару раз она даже честно напоминает, что разводы владельцев бизнеса интересуют людей сильно меньше любовника какой-нибудь молодёжной звезды. Или постаревшей звезды. И тем более звезды в самом зените.       Но история её развода слишком гладкая, а выбранные глянцем ей в любовники мужчины слишком ослепительны.       Она набирает номер телефона, который помнит наизусть, и очень спокойно сообщает в электронную беспроводную тишину:       — Или я сегодня выпью нормальный кофе, или завтра все таблоиды разнесут, что мой муж не простил мне роман с мужем его сестры.       Квентин снимает перчатки на пороге её дома за полчаса до полуночи и ему вполне хватает времени сварить ей кофе ещё сегодня.       — Это была неожиданная угроза, — серый кардинал Оллар.Inc задумчиво касается кончиками пальцев своей чашки, и в его голосе ни угрозы, ни веселья, только промозглая осенняя усталость.       Заканчивается ноябрь, скоро закончится год, и кроме праздников это означает отчёты, отчёты, отчёты. И новый проект, уже вчерашняя встреча с инвесторами, больное сердце и кому-то давно не двадцать, и даже не тридцать.       Катари как раз тридцать, больное сердце и восемь лет, когда Квентин Дорак смотрит куда угодно, только не на неё.       Катари тоже устала.       — Победителей не судят.       Она встречается с его взглядом и думает о том, что серые глаза всё-таки могут быть красивыми. У неё самой они слишком бледные для этого.       Полуночный кофе становится традицией, за которую их сердечные мышцы не скажут им спасибо, но хотя бы случается это нечасто, редко когда два раза в месяц, потому что у него всегда дела, а она живёт далеко за городом, в оставленной ей Тарнике, подальше от людей.       Через полгода она закрывает дверь на ключ, Квентин рассматривает её несколько минут:       — Не обязательно выходить через дверь, Катари.       — Тебе уже не двадцать. И даже не тридцать.       — И даже не сорок, — согласился он, убирая пустые чашки со стола. Прислуга в этом доме на ночь не оставалась, ещё чего не хватало. — Хорошо, что ты это помнишь.       Она помнила, и её это не волновало никогда.       Ладно, может быть, первые полгода знакомства. Не дольше. Поэтому ключ она выбросила в окно, попав в фонтан.       — Будем считать, что это всё весна, — предложила Катари, закрывая окно, когда на её плечи опустились сухие, обжигающие ладони.       — Да, — согласился Дорак, отводя пепельные волосы от шеи с безумно бьющейся веной. — Это всё весна.       Это всё старая, старая весна, долгой десятилетней выдержки. В первый раз он встретил Катари весной. И спокойно прошёл мимо, не ожидая никакого подвоха. И был уверен, что она — тоже.       И если бы кто-то спросил, почему и когда она перестал смотреть в его сторону.       Почему и когда стала замолкать с его появлением.       Почему и когда?       Почему и когда семя упавшее в землю принесло плод? Это происходило медленно, постепенно, и не было судьбоносного удара молнии, особенного момента, в который семечко вдруг стало усыпанной плодами яблоней.       Всё началось с того, что десять лет назад они прошли мимо друг друга, ни о чём не подозревая.       Всё началось с того, что сегодня утром Катари сидела на подоконнике, совершено по-детски болтая босыми ногами, и наблюдала за тем, как во дворе мечутся пришедшие слуги, которые никак не могли попасть в дом.       — У них нет ключей?       — Я сменила замки. Вдруг у тебя был запасной комплект и ты бы сбежал.       — Сменила?       — Мне было скучно. И я всегда любила рукоделие.       — Ты чудовище.       — Ты должен спасти от меня мир!