А какие на вкус ноты?

Now you'll never see me cry There's just no time to die*

01.03.2018 года 16:17        Когда земля под ногами идет трещинами, постарайся выстоять. Хватайся за воздух, а лучше за мою руку. Я подставлю ее даже тогда, когда мой собственный разум только что разбился на маленькие частички и рассыпался по полу, вонзаясь в чужие ступни. Потому что на других все равно, когда тебе плохо. И кажется, что я чувствую каждый оттенок твоих эмоций, зеркалю твою мимику, свожу брови к переносице, сужаю глаза, будто без слов спрашивая у вселенной: «Как?» А ответа так и не получаю. Я настолько научился понимать тебя, что сросся, сроднился с тем, как ты себя поведешь. Потому что… кто мы друг другу? А имеет ли это значение, если сейчас один шаг до того, чтобы снова стать никем?        Мы оба были разбиты, когда услышали эти страшные слова. Мы оба прятались от своих демонов, закрывшись от мира дрожащими ладонями, потому что так показалось проще. Я бежал от чужих татуировок и улыбки голодного подкроватного монстра, потому что успел забыть, каково это — быть его мишенью. А ты, мне отчетливо показалось, пытался спрятаться от образа моих глаз.        Но сейчас, когда время застыло, когда мы все проиграли, позволь мне прижать тебя к самому сердцу, чуть ли не ломая твое худое тело, так, как я привык обнимать тебя за эти долгие месяцы суровой зимы. Позволь показать, что даже сейчас, когда все упало на пол черепками, ты не останешься один. Никогда больше, если конечно дашь мне возможность быть где-то под боком.        И я расскажу тебе, что это совсем не поражение. Это лишь этап, который мы преодолели. Я не решусь сказать, что вместе, потому что тебя это напугает, хотя так оно и есть. Рука об руку, в симбиозе. И мы не отступим, я не позволю нам вернуться к началу и снова узнавать друг друга по боли в глазах. Тем более так я еще не скоро смогу наконец поделиться своей.        Пожалуйста, посмотри на меня. И прочитай в глазах всю ту поддержку, которую я дарил тебе эти бесконечные полгода. Время для нас из общего превратилось в личное и сейчас оно играет нам на руку. Поэтому найди в глубине моих синих глаз свое отражение и пойми наконец, каким я тебя вижу — сильным, талантливым, красивым, добрым. И ни капельки ни моим, потому что еще рано. Пока — для всего мира. Пойми наконец, что я в тебя верю больше, чем в собственную адекватность. Пойми наконец, что я тобой дорожу больше, чем днями, отмеренными мне богом с замашками игромана. Пойми наконец, что я тебя… ***        — И финалистом «Музыкальной бойни» становится… Дмитрий Позов, город Воронеж!        Бах… слова звучат, как холостой выстрел по натяжному потолку. Вот только почему-то ранит совсем не фантомно, а реально, до физически ноющей боли импульсами по всему телу, и Арсений резко встает. Из головы тут же вылетает и ебаный Эд с его замашками манипулятора, появившийся как обычно совсем не в то время и не в том месте, и кусачие мысли, которые успели парня доконать. Единственное, что в этот момент становится важным, — чужие зеленые глаза, бешено мечущиеся из стороны в сторону в попытке сфокусироваться на чем-то одном. Антон все еще держит за руку Иру, кажется, они обнимались секунду назад. Девушка сжимает ладонь друга крепче, не выпуская ее из своей цепкой хватки, и преподаватель видит, как Шастун пару раз порывается вырваться и убежать. Непонятно, куда. В туалет, снова бить костяшки пальцев о белоснежную керамику раковины и материть собственное отражение в зеркале?        Арсений оказывается рядом в считанные секунды, кивает Ире и забирает руку мальчишки из ее ладони. Кожа у Антона обжигающе горячая в противовес его привычной ледяной, и Попов в этот момент молится одновременно богам всех религий о том, чтобы у его ученика не поднялась температура на почве стресса.        — Давайте поздравим победителя! — радостным голосом продолжает ведущий на сцене, будто только что чей-то мир не разлетелся на атомы, и Арсению хочется выбежать из-за кулис, набить ему морду до кровавого месива. Но это ничего не решит. Мужчина в строгом костюме делает свою работу, только и всего…        — Антош, посмотри на меня, — вместо этого обращается Попов к мальчишке, поворачивая его лицо к себе. Антон упорно отводит взгляд, не желая покоряться просьбам преподавателя.        — Не хочу, — упрямо говорит он. — Все нормально. Можно я пойду к Ире?        Антон и вправду предпринимает очередную попытку вырвать руку, но Арсений ему не позволяет, лишь крепче сжимает кисть, поглаживая большим пальцем чужую пылающую кожу. Обнять мальчишку он не пытается, только держит, не давая сбежать в первую очередь от самого себя.        — Отпустите меня, Арсений Сергеевич, — новый тон, жесткий, приказной, но парень не ведется.        — Антон, не надо. Останься тут, прошу. Просто постой рядом, — Арсений снова пытается ухватиться за чужой взгляд, и на этот раз ему удается. Шастун глаза больше не отводит, смотрит пристально и почти также, как тогда, в далеком сентябре, с холодом. Снова ощетинился, закрылся и спрятался, но Попов теперь видит — больше не получается до конца. У Антона во взгляде плещется желание разреветься. Кажется, слезы уже застывают на его длинных пушистых ресницах, и только огромная сила воли не позволяет им заструиться по пунцовым от стресса щекам. И все-таки одной из них удается сбежать, и она предательски несется одиноким ручейком по коже к губам. Не сдерживаясь, Арсений аккуратно подносит к лицу Шастуна руку и стирает слезинку указательным пальцем, ловя ее под ровным, почти античным носом мальчишки. Антон на это дергается, и Попов от неожиданности отступает на шаг, но чужой ладони из своей не выпускает.        — Прости, — тихо бормочет он.        — Все нормально, — здесь не нужно быть гением в чтении человеческих эмоций, чтобы понять, что Шастун лжет. И уже неясно, Арсению или самому себе.        — Это не конец, Антош, — преподаватель старается вложить в эту фразу всю уверенность, на которую сейчас способен. Но мальчишка лишь ухмыляется.        — А что это тогда, Арсений Сергеевич? Я не оправдал надежды, я не прошел в финал. Да я же… — он вовремя сдерживается, чтобы не сматериться, и Попову хочется, чтобы не ставил себе блоки, чтобы говорил так, как чувствует. Но так кажется куда более правильным.        — Что? — когда пауза затягивается, бросает парень.        — М…? — Антон, кажется, на время провалился в свои мысли.        — Кто ты, Антон? Что ты хотел сказать? — Арсений догадывается. Красные пятна на белом все еще стоят перед глазами, а в ушах застыл этот полубезумный смех и маты сквозь сжатые зубы. Но преподаватель хочет услышать это еще раз, чтобы наконец понять — Шастун ему доверяет. Сейчас особенно сильно хочется, чтобы все осталось как было, чтобы этот ребенок не отдалился. Но все надежды сразу растворяются, когда мальчишка поднимает на Попова взгляд своих зеленых, снова потемневших на пару тонов, как это бывало с ними в моменты самой глубокой печали, глаза.        — Вы же были там, Арсений Сергеевич, да? Были же? — Антон смотрит пристально и все-таки вырывает свою руку с силой, которую парень от него никогда не чувствовал. — Вы были в туалете тогда, пару месяцев назад, видели меня? Слышали, да? Поэтому теперь вы спрашиваете? Волнуетесь, что ли? Боитесь?        — Был, — Арсений не видит смысла скрывать, хотя в миг становится страшно. Кажется, что сейчас не место и не время, чтобы обсуждать это. Кажется, Антон начал эту тему, чтобы не думать о своем поражении. — Видел. Волнуюсь. И я не согласен ни с одним словом, которое ты тогда сказал.        — Я не ищу вашего одобрения, — преподаватель не понимает, почему мальчишка начинает заводиться, но отчетливо видит в чайных радужках неконтролируемую агрессию вперемешку со слезами, так и не пролитыми до конца. — Уже наожидался, настроил воздушных замков. Надоело на грабли наступать, если честно, Арсений Сергеевич. Надоело в рот кому-то заглядывать, ожидая отмашки. Сам разберусь, хорошо?        Он замолкает на пару секунд, которые Попову кажутся вечностью. Толпа в зале все еще шумит, ведущий что-то радостно вещает, но усталый мозг перестает распознавать любые звуки кроме этой звенящий тишины между ними. А потом Антон тихо, будто боясь самого себя, но не менее злобно, бросает:        — Зачем Вы таскаетесь со мной, Арсений Сергеевич? У Вас же явно есть дела поважнее, чем я, — Попов понимает, что мальчишка намекает на Эда, на этот случайно подсмотренный, совершенно иррациональный, бессмысленный поцелуй. Но не может понять, почему сейчас это имеет значение, если его Антону больно. Арсений не может дать себе право думать о чем-то другом, просто не получается. Но Шастун лишь в очередной раз кидает на преподавателя полный спонтанной ярости взгдляд и добавляет сдавленно:        — Можете просто оставить меня одного?        А потом окончательно разворачивается и уходит, не дождавшись ответа. И Арсений запоздало понимает, что в чужих глазах чай остыл. Снова…        За кулисы вернулась Ира, что-то спрашивала про Антона, который пролетел мимо нее по направлению к туалетам, про то, что на Попове лица нет, что он бледный, как полотно. Мимо снова продефилировал Эд, бросив на парня свой полный притворной дружелюбности взгляд в надежде на такой же ответный. Но Арсений потерялся в окружающем шуме. Перед его глазами стояли чужие, которые из теплых и доверяющих превратились в отстраненные. Опять. Снова на начало, вот только теперь Попов не просто новый преподаватель в школе, учащийся понимать окружающих его людей по малейшим изменениям в мимике, а Шастун не просто его студент. Нет. К этому у парня никогда больше не получится вернуться. Потому что они прошли историю рука об руку. И более того, Арсению так отчетливо казалось, что это не конец. Это не может быть концом, только не так.        Кто-то тормошил его за плечо, кто-то легонько хлопал по щеке, и оставшимся клочком разума парень чувствовал чужое присутствие Сережи и Иры, пытающихся вывести его из транса. Но очнуться не получалось. Он смотрел в одну точку, туда, куда ушел Антон, и все думал о том, как же так получилось, что этот мальчишка стал ему важнее всего на этом гребаном свете. И как же так получилось, что все это в одно мгновение стало таким не имеющим смысла? ***        Возвращались в Борисоглебск они в полной тишине. Сережа даже не включил радио, потому что общая энергетика траура передалась даже ему, победив горячую южную кровь и природную общительность.        Ира сначала правда пыталась разрядить атмосферу, но ее попытки не увенчались успехом, и она спряталась от тяжести вокруг в экране телефона. Антон смотрел в окно, и Арсений иногда непроизвольно поворачивал на него голову, чтобы поймать хотя бы мимолетные движения. Но Шастун будто окаменел, и иногда казалось, что он даже перестал дышать. Он сидел, почти уперевшись в стекло носом, и глядел в пустоту ночи. Она встречала стороннего наблюдателя темнотой, но мальчишку это, кажется, не волновало, ему не нужна была картинка окружающего мира. Только успокоение расшатанных нервов. И Попову казалось, что он старательно пытается что-то забыть. И Арсений очень надеялся, что это что-то — не он.        Когда они уже уходили из МТС Live Холла, Эд снова попытался выцепить Арсения из группы и завести диалог. И парень отчетливо видел, каким взглядом тогда гипнотизировал Выграновского Антон. Не будь Попов взрослым человеком с опытом, ему бы подумалось, что мальчишка его ревнует. Но эта мысль казалась абсурдной до такой степени, что, останься он в этот момент один, точно бы истерически рассмеялся. Он Шастуну не сдался, он ему вроде как снова безразличен, по крайней мере так Антон хочет это преподнести. Преподаватель конечно же не верит, но боится надеяться. Уже прокололся однажды.        А теперь они молчат, и эта тишина кажется давяще непривычной. Такой она была в начале, когда мальчишка не позволял себе говорить. Такую Арсений надеялся не услышать больше никогда. Но вот она, снова здесь, окружает его плотным кольцом и не дает вздохнуть.        В город они приезжают уже поздним вечером. Сережа высаживает их около школы, потому что ему срочно нужно куда-то лететь и кого-то забрать. Арсений не вникает сильно, потому что Матвиенко и так очень им помог, добровольно вызвавшись поехать за сотни километров просто за компанию.        Антон убегает сразу, даже не прощаясь. Ни с Поповым, ни, что удивительно, с Ирой. Просто перекидывает рюкзак через плечо и быстрым шагом удаляется прочь, растворяясь в кромешной темноте мартовского вечера.        Девушка сверлит глазами его удаляющуюся спину, а потом аккуратно дергает преподавателя за рукав куртки.        — Арсений Сергеевич, не хотите прогуляться?        Попов соглашается, забыв, что на школьной парковке у него остался собственный автомобиль, а до дома пешком совсем не близко. Они идут по едва освещенным улицам Борисоглебска. Чем дальше от школы, тем меньше становится фонарей, пока в какой-то момент они совсем не пропадают, и Попову не приходится включить фонарик на телефоне. В окружающей темноте деревья, растущие по краям пешеходной аллеи, преломляются, отбрасывая причудливые тени на асфальт, и Арсению вспоминаются монстры, которых он так боялся в детстве, и которые, как оказалось, гораздо лучше тех, с которыми пришлось столкнуться с реальностью.        Первое время Ира молчит, лишь поддевает носами своих черных высоких сапог талую воду, которая через пару часов, скорее всего, превратится в неприятную корку льда и станет причиной множества разбитых коленей. Шапку девушка сознательно проигнорировала, и теперь ее светлые волосы от порывов ветра разметались по плечам, иногда ненароком попадая в рот, и она иногда смешно отплевывалась от них, недовольно морща бровь. Арсений уже хотел сказать что-то дурацкое, чтобы разрядить тишину, что-то про погоду или учебу, как Кузнецова резко остановилась и подняла на него взгляд. Попов только сейчас заметил, что свои линзы Ира успела снять, и на него сейчас смотрели ее настоящие глаза — карие, цвета свежеиспеченного брауни. И от этого стало почему-то легче.        — Что будет дальше, Арсений Сергеевич? — вот так вот, в лоб. Она не считала нужным долго подводить к теме, прощупывать почву, осторожничать, и это преподавателя в ней подкупало. Еще с того первого дня, когда она пришла в его кабинет раньше времени, когда показала, какой разной способна быть, как умеет защищать то, что ей дорого.        — Я не знаю, Ир, — он заражается от девушки ее прямолинейностью. Попову снова думается, что если все в мире начнут выражать свои мысли вот так, просто и без намеков, жить станет проще. Вот только понимает, что самому ему будет трудно ужиться в подобной вселенной. Он любит говорить загадками, позволять людям иллюзию выбора. Но не сейчас. Потому что он и вправду не знает.        — Как думаете, он снова закроется? — Ира боится, это видно. И Арсений ее прекрасно понимает. Даже он, знакомый с Антоном всего ничего, боится того, что все вернется к истокам. Каково же Кузнецовой, знающей мальчишку так долго, что можно лишь догадываться о силе и продолжительности их дружбы.        — Я не позволю ему, — он пытается повторить свои слова, пытается поверить в них. Но сейчас это звучит по-настоящему жалко. Он поставил так много на этот конкурс, так много надежд возложил на этот шанс для Антона взлететь высоко к звездам, что не подумал об альтернативах и последствиях. Арсений не знает, что делать дальше. Он в абсолютном тупике. Но не может же все это вот так просто оборваться, правда ведь? Не может же быть судьба настолько несправедливой?        — Не могу поверить, что все вот так, — будто читая его мысли, тихо говорит Ира и снова начинает идти в ночь. Арсений следует ее примеру, шагая почти в ногу. — Этого просто не может быть.        — Но это так, — грустно подмечает Арсений, потому что очевидное отрицать бесполезно. Какое-то время они снова молчат, и тишину нарушает лишь журчание таящего снега и цоканье Ириных каблуков по асфальту.        — Вы же не сдадитесь, Арсений Сергеевич, правда ведь? — снова прерывает паузу девушка, не позволяя ей стать неловкой.        — Я не знаю, — снова до кристального честно. С ней хочется быть такой. Ира действует на Попова почти так же, как Антон. Заставляет открываться, говорить то, что на уме. Она делает мир светлее. Но по-другому. От нее веет какой-то мудростью и спокойствием, обретенном в собственном хаосе. Она заставляет себе верить.        — Вы не можете позволить себе сдаться, — вот и сейчас это снова происходит. Этот серьезный голос, не сочетающийся с ее детским лицом и миниатюрностью. Она внутри будто железная, в противовес ледяному Шастуну.        — Почему?        — Я видела, как вы на него смотрите, Арсений Сергеевич, — ни капли стеснения, ни капли субординации, но парень и не злится. Сам позволил ей переступить черту, сам дал пропуск к своему сердцу, потому что в какой-то момент интуитивно понял — сам не выплывет. Даже не зная еще, что скоро будет тонуть.        — Что ты имеешь в виду? — он бы не был собой, если бы не состроил дурачка. Хотя все внутри давно уже кричало: «Увидь! Пойми! Помоги!» Арсений был уверен, что она и сейчас все поймет. И не ошибся.        — Вы смотрите на него не с жалостью, как другие, понимаете? — Ира объясняет ему простые вещи, как маленькому ребенку, потому что в этот момент Арсений и вправду кажется младше. Будто ему снова десять, и мама объясняет ему, почему все так болит внутри, когда он смотрит на красивую одноклассницу. — Вы смотрите на него так, будто человека лучше него планета Земля еще не видела. Как будто вы ради него готовы одинаково убить и умереть. И в этом взгляде есть все. Буквально все, о чем можно лишь мечтать.        Она вздыхает как-то нетипично горько, неуместно для сложившегося диалога и почти шепотом заканчивает:        — Я еще никогда не видела, чтобы на кого-то так смотрели.        И это так странно — видеть себя со стороны, чужими глазами. Понимать, насколько все просто и очевидно. И уже ничего не хочется отрицать, и Арсению кажется, что если девушка спросит его напрямую, он ответит утвердительно. Но Ира молчит и лишь идет рядом. И парень не знает, что сказать. Потому что и слов больше не надо.        — Пообещайте мне, что не отречетесь от того, что внутри Вас, Арсений Сергеевич, — Ира говорит тихо, но окружающее молчание мира позволяет ей быть услышанной. — Пообещайте, что останетесь с ним рядом и сделаете так, чтобы он был этому рад.        И Арсений кивнул. И в голову ни на миг не пришла мысль о том, что его жизни учит совсем еще девчонка, его ученица. Это казалось до ненормальности правильным.        — Я и сам этого хочу, — такое простое признание, скорее всего самому себе. Потому что Ира и так уже все поняла.        — Хорошо.        Она останавливается и поднимает глаза. Арсений следует ее примеру и видит обшарпанную пятиэтажку. Он и не заметил, как они пришли в этот район, так поглощен был диалогом.        — Вот и мой дом, — совсем просто выпалила Кузнецова, растрачивая всю строгость, все спокойствие, запрятанное до этого в ее голосе. — Спасибо, что проводили меня, Арсений Сергеевич.        И она упорхнула по направлению к подъезду, оставив преподавателя с мыслями, облегченными тем, что кто-то знает о его внутренней борьбе. Кто-то его не осуждает. Кто-то готов ему помочь, встать на его сторону. Стать ему опорой.        Арсений возвращается к школе, совсем не следя за дорогой, пару раз чуть не попадая под колеса проезжающих мимо машин. Он пребывает в глубоком трансе. Все, что произошло за этот бесконечный день, выбило его из колеи. Эд со своим поцелуем, Антон и неожиданный проигрыш, холодность, с которой Шастун на него смотрел там, за кулисами, и Ира с ее разговорами на границе интимного — все это смешалось воедино в воспаленном от стресса мозгу, и Попову в этот момент хотелось только одного — уснуть и не открывать глаза до самого утра, а лучше и вообще больше никогда. Ему понадобилось минут десять, чтобы найти свой автомобиль на школьной парковке, еще больше — чтобы его завести и наконец уехать в свою холодную одинокую квартирку на отшибе, которую он действительно любил, пусть эта атмосфера давила на него нещадно, и казалось, что в какой-то момент окружающая пустота сможет сломать ребра.        Уже когда Арсений добрался до дома, укутался в старый плед, подаренный другом из прошлого на пятнадцатилетие, и решил утолить душевную боль виски, стоящим в шкафу еще с нового года, ему на телефон пришло уведомление из телеграмма. Разблокировав экран и открыв приложение, Попов увидел горящую единичку рядом с контактом «Ирка». Ирка, 22:34 Арсений Сергеевич, смотрите        И вложенная ссылка на пост в Твиттере. Кликнув на нее, Арсений в удивлении изогнул правую бровь. Некто с ником «Музыкальная шлюха», видимо, девушка лет двадцати, с темно-карими, почти черными глазами и выкрашенными в лисий рыжий волосами, выложила фотку с Антоном. Снимок явно был сделан в этот же день, Шастун на ней был одет точь в точь так же, как на отборе. Он улыбался камере, и даже казалось, что он делает это искренне. Одной рукой мальчишка приобнимал девушку за талию, а второй показывал снимающему зайчика. На заднем плане красовалась табличка с человечком и большой буквой «М». Видимо, она подловила Шастуна в Холле у туалетов уже после шоу.        Подпись к фотографии гласила: «Фотка в протест судейскому решению. Отдать звание финалиста не Антону, @music_massacre, вы там совсем ебанулись? Не знаю, возможно это хот-тейк, но я категорически не согласна. Если есть кто-то, кто поддерживает мое мнение, распространяем #Антон_WinТун, посмотрим, сколько нас».        Арсений конечно ожидал увидеть отклик на этот пост, но когда он промотал немного вниз и увидел цифры, его представления моментально поблекли перед реальностью. За пару часов, на протяжении которых эта запись была выложена, под ней набралось больше семи тысяч лайков и вдвое больше комментариев.        Мартовский лис, @madhatter: I KNOW, RIGHT?! Я очень охуела, когда Диму Позова назвали! Была до последнего уверена, что Антон пройдет. Хотела уже в финале за него болеть, а тут такая подстава… #Антон_WinТун        Нам поможет только бог, @kill_me143: Занимаюсь музыкой уже девять лет, шесть из них — эстрадным вокалом. Антон был откровенно лучшим, могу сказать, как самопризнанный профессионал! #Антон_WinТун        Огурец-молодец, @cucumber: Смотрел прямой эфир и просто кричал в экран, серьезно. Димка конечно крутой чувак, я с ним раньше в одно школе учился, но тут явно жюри хуйню выдали! #Антон_WinТун        Попка корги, @lickmyass: ну при нем буквально все. талантливый, скромный, красивый… красивый… красивый… я уже упомянула, что он красивый? #Антон_WinТун        Никарагуа, @NK012u4i2 ответила @lickmyass: ты забыла сказать что он красивый        И дальше, дальше, дальше. Арсений не заметил, как время перевалило за полночь, а потом и за час. Он лишь листал ленту комментариев к посту и улыбался, словно каждая похвала Антону предназначалась и ему тоже. И уже представлял, как покажет завтра этот пост мальчишке, как тот тепло рассмеется со всех этих людей в интернете, которые встали на его защиту. И поймет наконец, что он и вправду поражает, заставляет людей на него смотреть. Сияет так, что самые яркие звезды с небосвода на его фоне становятся просто блеклыми точками. Что сдаваться еще рано, и есть за что бороться, за что переступать через себя. И снова рука об руку. *** 16.01.2018 года 14:25        Такие, как ты, всегда заслуживают второго шанса. Не из жалости, ни в коем случае. Потому, что вы достойны. Вас не в чем упрекнуть.        Признаться честно, я бы не отнес себя к той же категории. В моей жизни было слишком много моментов, когда я уронил свое достоинство в угоду… чему? Чувствам? Славе? Может быть, деньгам? Даже спустя столько лет я бы не ответил себе на этот вопрос. За какие идеи я бился в прямом и переносном смысле? А были ли вообще эти идеи?        А ты всегда шел вперед, подняв голову. Даже когда было больно так, что рвались мышцы и ломались кости, даже когда выхода не оставалось — только в окно или в запой, так ты мне когда-то сказал. Ты перелопачивал себя, отказывался от собственных мыслей, тела, желаний. Ты ненавидел себя, презирал, не верил, что ты чего-то стоил. Но когда снова прилетало, снова расцветали по телу фиолетовые пятна, ты держал удар. Не физически конечно. Скорее эмоционально. Каменный идол, истукан, на чьем лице не осталось ничего, кроме равнодушия. А если подойти ближе — плевок ядом в лицо. Но никогда, никогда ты не показывал слабости. Ты знал себе цену, пусть и считал ее чрезвычайно маленькой.        И только за это ты сумел выслужиться перед богом-авантюристом. Ты остался перед ним с нагой душой, проигранный в карты столько раз, что уже сбился со счету, но не посчитал нужным прикрыться. Лишь поклонился с полуулыбкой. И он увидел в тебе стержень. Наконец-то. И позволил переиграть все с начала, с того момента, когда ты поверил в себя достаточно.        И наверное благодаря ему ты сейчас снова смотришь на меня так, как мы привыкли. Так, как теперь кажется верным. Благодаря ему ты пообещал меня не замораживать.        Видимо, сколько бы я не хаял бога, он и меня совсем немного, но любит…        А может быть это просто я сам в очередной раз решил поиграть в этого безбашенного бога… Ради тебя… ***        Но в следующий день Антона в школе не было. Арсений был не удивлен. Эту модель поведения он уже выучил наизусть. Это означало: «Мне плохо, я не хочу ни с кем разговаривать, оставьте меня одного». Ира на немые вопросительные взгляды преподавателя лишь пожимала плечами, что подтверждало его догадку.        Новость о том, что произошло в Воронеже, необычно быстро разлетелась по всей школе. После обеда в кабинет к Арсению заглянула Алевтина Александровна и следующие полчаса говорила о том, какой Антоша все равно молодец, что сделал это, что переборол свою проблему с речью и все-таки вышел на сцену. В этот момент Попов в очередной раз проникся к Стычкиной глубокой симпатией. Несмотря на всю ее внешнюю строгость, женщина на самом деле беспокоилась о своих учениках, а Шастун и вовсе будто был ей как сын.        Через некоторое время после того, как Алевтина Александровна покинула аудиторию, предварительно взяв с преподавателя честно пионерское передать все Антону, туда забежал Стас.        — Просто не могу поверить! — начал он прямо с порога. — Они такого участника потеряли, серьезно. Еще будут локти кусать. Учитывая, насколько наш Антошка полюбился общественности.        — Общественности? — Арсений смутно понимал, о чем говорит его коллега.        — А ты разве не видел? — Шеминов приподнял бровь и посмотрел на Попова как на законченного идиота. — В интернете только о нем и говорят.        — Серьезно? — парень конечно не забыл про тот пост, который скинула ему Ира, но не может же Стас иметь в виду именно его.        — Ой, да ты совсем темный, — мужчина закатывает глаза и достает телефон. — Они запустили новый хештег — #Антон_WinТун — и теперь он во всех соцсетях в топе обсуждаемых. У меня вся лента в ТикТоке в личике Шастуна.        Стас зашел в приложение и открыл буквально первое видео. На Арсения с экрана глядел своими невероятно зелеными глазами Антон, из-за цветовой обработки кажущийся еще более неземным, таким чертовски красивым, что парень чуть не подавился слюной.        — Как думаешь, продюсеры этой «Музыкальной бойни» одумаются и пригласят Шастуна в финал? — Стас выключил телефон и убрал его в карман, и Попов едва остановил самого себя от того, чтобы удержать его за руку и оставить эдит с Антоном перед глазами еще хотя бы на долю секунды.        — А они так могут? — удивленно спросил Арсений, осознав, что только что сказал ему коллега.        — А почему нет? Они ж гребаные продюсеры, Арс, они могут что угодно. Особенно если этого требует аудитория, — Шеминов лишь пожал плечами. — Будь я на их месте, так бы и сделал, если честно.        Попов лишь пожал плечами. Он знавал продюсеров и прекрасно понимал, что могут они не так много, как кажется на первый взгляд. Но слова Стаса что-то задели внутри, что-то незримое, но дающее странную, почти тошнотворную надежду. Какая-то смутная идея, за которую Арсений не мог ухватиться, но очень хотел.        Это неприятное чувство преследовало его изо дня в день. Парень засыпал и просыпался с этим гадким приторным осознанием: «Я могу все исправить». Он не понимал как, но мозг буквально орал, что это возможно. Ира каждый день с завидной регулярностью слала Арсению кучу ссылок на тиктоки, твиты и посты в Инстаграмме, связанные с Антоном, с подписью «Смотрите, как они его обожают». Девушке не обязательно было знать, что большинство из того, что она отправляла, преподаватель уже видел. Смотрел, долго разглядывая мягкие, все еще слегка детские черты чужого лица, каждый раз особенно долго задерживаясь на губах, и сохранял в отдельную запароленную папку наиболее понравившиеся эдиты и рисунки.        День шел за днем, Антон в школе так и не появлялся, в какой-то момент написав подруге, что заболел. Попов в это не верил, Ира тоже, но они оба ничего друг другу не говорили, лишь кидали долгие взгляды, в которых читалось понимание, а в глазах Кузнецовой — еще и сочувствие. Арсений по Шастуну скучал. Его физически не хватало рядом. Без него стало не просто пусто — без него стало больно. Попову давно не было так плохо. Иногда казалось, что поднимается температура, стоило лишь подумать о тех объятьях, которые они дарили друг другу совсем недавно. Ничего пошлого или неправильного, только тепло, которое Арсению было жизненно необходимо.        Чем больше времени проходило со дня отбора, чем дольше Шастун не возвращался в школу, тем громче в голове Попова орало это дурацкое чувство — «Ты можешь дать ему еще один шанс. Ты на это способен. Подумай, подумай!»        Отборы в других областях шли ежедневно, они должны были закончиться к пятнадцатому марта. Становилось известно все больше имен финалистов, Попов усиленно следил за всеми прямыми трансляциями. В интернете все ярче горел огонь желания публики увидеть Шастуна в финале, и официальные аккаунты конкурса вынуждены были писать извиняющиеся посты о том, что на данный момент добор не возможен. Тем временем Антона не было рядом уже две недели.        И когда боль в груди достигла пика, когда Арсений был готов сложить руки и сдаться, идея в его голове взорвалась осознанием. Стало противно от себя, от того, что такие мысли вообще приходят к нему. Но этот противный демон внутри шептал: «Давай, сделай это! Это единственный выход, разве нет? Разве ты не хочешь, чтобы Антону было хорошо?»        Попов хотел, еще как. Но то, что он собирался сделать… ужасно, это было ужасно. Еще месяц, да даже неделю назад он бы не позволил себе думать о таком.        — Что ты тут делаешь? — Эд приваливается к стене, занимая расслабленную позу. Он совсем не боится, в отличие от Попова. — Не ожидал увидеть тебя здесь, да и вообще в какой-либо музыкальной тусовке, после… — он делает паузу и ухмыляется собственным мыслям, а потом договаривает, -… инцидента.        — Да вот участника курирую, — он кивает на сцену. — А ты?        — А я вот помогаю с продюсированием шоу, — Эд пожимает плечами и подходит еще ближе…        Стас говорил, что продюсеры могут все. Арсений так не считает. Но он знает человека, который точно может все. Таким уж уродился. От слова «урод».        Когда он открывает телефонную книгу и листает в самый конец, руки дрожат так сильно, как не тряслись давно. Неужели Антон настолько ему важен, что он сделает это? Похоже на то…        Контакт называется все также. Мало того, что силы духа не хватило удалить, так еще переименовать не удосужился. Это кровавое сердечко около имени делает, кажется, даже больнее, чем отсутствие Шастуна рядом. Арсений сжимает зубы и нажимает на на иконку звонка. Пара гудков, он подождет всего пару гудков и отключится. Он не станет унижаться, он не…        Трубку берут почти сразу, и Арсения блевать тянет от голоса на том конце провода, но он лишь еще сильнее сжимает кулаки и заставляет свой голос оставаться ровным и даже дружелюбным.        — Мы можем встретиться? Да, сегодня… Да, я могу доехать до Воронежа, если тебе будет удобно… Нет, не надо ресторанов, я не за этим… Да, у тебя…        А потом был смех, такой, от которого скручивало живот и выворачивало наизнанку и холод чужих пальцев, которые Арсений даже после стольких лет помнил наизусть, ненавидя себя за это больше всего на свете… ***        Музыкальная бойня, @music_massacre, 16 марта 2018: Важное объявление! Сегодня, когда вы знаете имена всех 85 финалистов, мы открываем опцию «Последний шанс». Вы так долго просили, и мы не можем вам отказать! С этого момента выбор за вами. Открываем голосование за одного участника отбора, не прошедшего дальше по решению судей, которого вы хотели бы видеть в финале. Помните, накрутка голосов карается их аннулированием. Опрос завершится ровно через неделю. Судьба последнего финалиста за вами!        Именно это прислала с утра пораньше Арсению Ира, подписав ссылку десятью восклицательными знаками, парень специально посчитал. Попов лишь улыбнулся на это сообщение и кивнул своему отражению, глядевшему из прикроватного зеркала. На нем не было лица, только глубокие мешки под глазами, искусанные до крови губы и пара засосов на шее. Отметин того, что именно он совершил…        Захотелось помыться, растереть мочалкой кожу до кровоподтеков, снять с себя это отвратительное тело и надеть новое. Но Арсений лишь коротко выдохнул и усмехнулся. Плевать, на все поебать с высокой колокольни, главное, что получилось. Все так, как он задумал.        Он не думает дважды, просит Иру скинуть номер Антона и лично пересылает ему ссылку на пост в официальной группе конкурса. Ничего не подписывает, просто надеется, что Шастун видел сотни обработок и эдитов со своим лицом в интернете и сам все прекрасно понимает.        Попов не надеется в этот день увидеть Антона в школе. Более того, он жаждет, чтобы мальчишки там не было. Не хочется смотреть ему в глаза. Не хочется быть открытой книгой, потому что Арсению кажется, что если Шастун посмотрит на него, поймет все сразу. Эта мысль вызывает новую волну отвращения к себе, и парень все-таки идет в душ и стоит под кипятком добрые минут пятнадцать, надеясь, что горячая вода выведет следы его низости.        Но этого не происходит, и приходится напялить свитер, закрывающий горло почти до самого подбородка. Приходится нацепить улыбку, как это бывало всегда, когда Арсению было особенно больно. Улыбка была его главной защитой в моменты, когда сознание рушилось.        А в школе его, как назло, ждал Антон. Он уже сидел в аудитории, когда Попов пришел туда.        — Кто тебя сюда пустил? — как бы Арсений не старался, голос все равно получился злым.        — А Вы что, не рады меня видеть? — Шастун ухмыльнулся, и парню впервые захотелось стереть с его лица это выражение.        — Скажи мне, кто! — он почти рявкнул это, но увидев, как мальчишка дернулся, смягчился и добавил тихое, — Пожалуйста.        — Да Сергей Борисович мне открыл, — кинул мальчишка, впиваясь взглядом в свои безразмерные кроссовки. Попов снова отметил про себя, что пора забрать у Матвиенко второй ключ.        — И зачем же ты пришел? — Арсению не хотелось догадываться. Вообще не слишком хотелось думать, если честно. Важнее было не показать виду, что что-то произошло этой ночью, что-то, что им обоим не понравится.        — Поговорить хотел, если честно, — Антон как всегда не ходит вокруг да около, не лукавит, но сейчас Арсения это бесит.        — Прямо сейчас, за десять минут до начала урока?        — Я думал, Вы раньше приедете, — Шастун пожимает плечами.        — Я типа должен телепатически понять, что ты меня ждешь, сорваться по первой необходимости, чтобы провести с тобой какую-то беседу? — преподаватель язвит, потому что не знает, что еще сказать. Мальчишка поднимает на него глаза и качает головой.        — Простите…        Пауза, в которую Арсений забывает, как правильно дышать.        — Ну я тогда это… пойду? — Антон запускает руку в свои пшеничные кудри и треплет их еще сильнее, что Попова забавляет. Он чувствует, как этому мальчишке неловко, и это чувство передается ему. Парень уже жалеет, что начал диалог так злобно. Шастун совсем не виноват в том, что случилось и как это случилось. Он ни о чем не знал. Да, он катализатор, но явно не причина.        Антон уже делает шаг к двери, когда преподаватель перехватывает его руку и по привычке заключает в объятья. Ученик, по той же привычке, дергается всем телом, но не отстраняется. Но и ближе не придвигается, и Арсения это совсем чуть-чуть расстраивает.        — Зайди ко мне после уроков, хорошо? И мы поговорим, — бросает он мальчишке на самое ухо и выпускает из рук. Тот быстро-быстро кивает и вылетает из класса, больше ничего не сказав.        И Арсению вдруг так отчетливо становится легче. Будто ком где-то в груди, так долго приковывавший его к земле, рассасывается, и получается нормально существовать.        И будто ничего не было. Будто прошлое все еще заперто на ключик в тесной коробке усталого мозга. И будто нет на шее и в душе чужих тошнотворных следов…