Ангел мой

Проходит два дня, которые он так и не может отойти от шока. Не верится. Он безоговорочно верит Вите, но наконец принять то, что он, оказывается, вполне нормальный омега для Кости, оказывается тяжело. Ну пиздец ведь! В голове жаркие мысли на грани фола о том, что они могли бы сделать вдвоём… Но до сих пор очень сложно даже в фантазиях представить своего заю топом. И… непонятно, как себя вести. Ясное дело, Косте он ничего не говорит. Делает вид, что всё как обычно, только Костя не догадывается, насколько всё необычно теперь для него. — Я соскучился, Андрюш, очень сильно, — едва не канючит его сильный альфа. — Работы навалилось, но я взял выходной на завтра. Хочу тебя забрать, м? Поедешь на денёк ко мне? — Поеду, — благосклонно отвечает омега. — А хочешь — вечером сегодня тебя заберу? На ночь останешься, а завтра съездим куда-нибудь на свидание. — Когда вечером? — Сейчас. — Сейчас? — удивленно спрашивает Андрюша. — Ты, пока доедешь до меня, самый час-пик начнётся. — Успеем. — Зай, ты на время посмотри. Я не хочу в пробках торчать. Я лучше пока домой, а потом… посмотрим, в общем. Может, лучше вообще завтра с утра. Андрюша капризно поджимает полные губы, глянув в окно, при виде маленькой пробки. Через каких-то двадцать минут пробочка грозит вырасти до полной жопы, так что лучше всё-таки пешочком пятнадцать минут до квартиры и спокойный сон, чем два часа ждать любимого и столько же ехать к тому на квартиру. У него Костя оставаться упрямо не желает, просто потому что до безумия хочет затащить его жить к себе, поэтому, наверное, думает, что, чем чаще он у Кости, тем выше вероятность, что всё-таки согласится переехать. Глупо, но, в общем-то, они оба дураки. — Извини, зай, но ты же сам понимаешь, вечер пятницы… Костя, судя по фоновым звукам, открывает окно в машине и закуривает. — Тогда просто выйди ко мне, — говорит хрипловато. — Кость, говорю же, не нужно приезжать. — Я соскучился, Дрюнь. Просто спустись, я у главного входа. Он замирает, ошарашенный. Как бы он ни гневился от вскрывшейся правды… Костя так его любит. Невозможно злиться долго. — Сейчас, — шепчет обрывисто и скидывает. Хватает сумку, пальто и чуть не забывает натянуть тупую шапку, а потом, окрыленный, вылетает из собственного кабинета. Шустро прощается с медбратьями на стойке ресепшена и бежит. Костю он видит издалека, на парковке. Стоит, облокотившись бёдрами о капот машины, и курит. Без пальто и в ушанке. Милый такой, родной. Даже ревностно становится, потому что действительно очень милый, и бархатистая глупая шапка будто смягчает его образ крутого серьёзного альфача, делая из него… ну… мужа, что ли. Костя еле успевает поднять руку с сигаретой, чтоб он не поранился, как он налетает на того, крепко целуя на радостях. — Давай быстрее, чтоб в самую задницу не попали, — запыханно указывает омега. Залезает в тёплый салон, где приятно пахнет феромонами его альфы, и счастливо вздыхает. Радостный, пожалуй, чересчур, потому что теперь не грузится. Теперь он знает, что всё у них будет хорошо. Он теперь ни в чем не виноват. Костя садится следом и, хлопнув дверью, сразу лезет целовать его. — Ну, блин, зай, потом нацелуемся! Я очень не хочу стоять в пробке! — Мой холодный расчетливый ангел, — вздыхает Костя, погладив его по волосам, но отстраняется. — Это я холодный? Это ты холодный! И с чего это вообще я холодный? — Я же не в плохом смысле, Андрюш. Я про то, что ты с холодной головой. А я с чего холодный? — С того!.. С того, в общем… «С того, что так расчетливо и холодно решаешь скрывать от меня свои секреты» — как пример. Конечно, он этого не скажет. Не скажет и не говорит. Он довольно ревнивый. А Костя ходит на сессии к другим омегам. Глаза ему выцарапать хочется. Они в этом плане оба молодцы, но… но… **** Ангелок у него дома как свой. Для него свой, и сам ангелок, кажется, давно чувствует себя в его квартире именно что как дома. Вечно моет у него что-то, стирает, убирает, готовит. Не всегда, конечно, с таким рвением, но иногда на Андрюшу что-то находит. Он честно отказывался от этой ненужной на самом деле помощи, а потом смирился. Так-то у него клининг по расписанию раз в неделю, поесть он и в рестике может, а шмотки закинуть в стирку вообще не проблема, но Андрюшу это мало волнует. Андрюша довольно упрямый. Если Андрюша что-то решил, то идёт до конца. А ему, если быть честным, по-альфьи приятно видеть такого хозяина в своем логове. — Андрюш, положи тряпку на место, — со вздохом просит он. На часах семь вечера после целого рабочего дня. Приехали они полчаса назад. И Андрюша сразу взялся страдать херней. Полы уже передраил, пошёл на кухню. Сейчас, вон, холодильник собрался мыть. Благо, согласился доставкой отужинать. — В смысле? — будто действительно не понимает, что он не хочет тратить ни секунды вместе. Если б Андрюша ещё принимал его помощь в бытовых делах!.. Принимает. Иногда. А иногда говорит: «Я сам», — и идёт драить холодильник, блядь. — В том смысле, что я скоро перееду в отель, чтоб, когда ты ко мне приезжал, мыть там было нечего. — Зай, не неси фигню. Щас я быстренько домою, и закажем чего-нибудь на ужин. — Быстренько? Это сколько? — Ну… часа пол. Он вновь вздыхает и поднимается с дивана. Андрюша с непониманием смотрит на него, пока он доходит до кухни, а он просто нагибается и подхватывает омегу на руки, унося с собой вместе с тряпкой. — Костя! — вопит ангелок, подвергая его избиению тряпкой. Он бросает ангелочка на постель и сразу покрывает собой. — Костя-а-а, — просительно стонет ангелок, пока он жарко расцеловывает открытую шею, — дай хоть руки помою. — Ты их уже десять раз помыл. Щас ты пойдешь руки помыть, обнаружишь, что у меня раковина грязная… — У тебя раковина грязная? — Чистейшая, — не соглашается он, уже запуская ладони под домашнюю футболку, которую Андрюша взял тоже у него. — Даже облизывать можно. Андрюша щекотно ежится и пытается вывернуться. — Ну, зай, я так не могу. У меня руки грязные. Он тяжко вздыхает, пристально смотря в честные изумрудные глаза, блестящие в полумраке. — Иди. Пять минут, Дрюнь. Потом я приду и трахну тебя на раковине. Андрюша, уже возбужденный, кивает несколько раз и, выбравшись из-под него, убегает в ванную. Он лениво раздевается и, задумавшись, замирает. Шумит вода из соседней комнаты, а у него просто сердце замирает тоже от того, что в голове картинки его малость растрепанного, разгоряченного ангела в его футболке и спортивках. Щемит так в груди. У него не первый раз возникает острое желание просто забрать ангела себе, насильно или как получится. Жить вместе хочется очень, очень сильно. Впервые только он осознает, что и Андрюша этого хочет. Хочет. Действительно хочет, поэтому и ухаживает за его квартирой как за собственной. Спасибо за это Славке. Славка золото… Проницательное золото, которое мозги на место ставит почти так же, как и его омега. — Зай, — зовет его ангелок, мнущийся в проёме. Он приподнимает брови, потому как некоторая перемена в настроении незапланирована. — А ты можешь закрыть глаза? И смотрит на него очень… странно. Не так, как смотрит омега, только что собиравшийся сесть на его член. Но он настолько доверяет своему ангелу… поэтому ждёт, пока тот сам всё объяснит. Облокачивается о спинку кровати, закрывает глаза. — Я сейчас, — пищит будто бы испуганно и убегает куда-то в прихожую. Шуршит там, сумку, наверное, свою открывает. Волнуется почему-то. — В общем… — Кровать рядом прогибается. — Я вообще не планировал всё это, я же ведь и не знал, что мы сегодня увидимся, просто шёл на обеде сегодня, увидел и купил. Не знаю зачем, просто… Андрюша в смущении замолкает и, прильнув к нему вплотную, отводит его руки назад к изголовью. Он чувствует холод металла и почти сразу всё понимает, стоит лишь наручникам сомкнуться. — Можешь открывать, — тихонько шепчет омега, всё так же сидя к нему вплотную. Он открывает глаза, видя донельзя смущенную мордашку и малость виноватый, но больше заинтересованный взгляд из-под длиннющих ресниц. Андрюша ждёт его реакции, а он спокоен и тоже несколько заинтересован. — Ты хочешь поиграть? — спрашивает с легкой улыбкой. — Ну… — Андрюша вдруг тупит взгляд и со вздохом падает щекой ему на грудь, пряча лицо, — я не знаю… Я, знаешь, пытаюсь делать шаги тебе навстречу… — смолкает на мгновение, а голос за это мгновение садится, в голосе всего за мгновение проклевывается стойкая мокрая грусть, — я пытаюсь, Кость, а потом… потом вдруг оказывается, что у тебя тоже есть секреты. Я не знаю даже, сколько их. Я так винил себя за то, что умалчивал от тебя всего одну вещь, а теперь… Я вижу, что тебе плевать. Ты даже… даже не планируешь хоть когда-то делиться со мной важными для тебя вещами. Я не понимаю, Кость, — последняя фраза уже со слезами в голосе, Андрюша всхлипывает под конец и сжимает его плечо пальцами, — я не понимаю… Ты говоришь о браке, о семье, но какая… какая семья, если нет банального доверия?.. Глаза на него поднимает мокрые и смотрит побито, смотрит с надеждой, надеется, что он сейчас что-то скажет и этим всё исправит, но так ведь не бывает. И плевать на самом деле, откуда Андрюша узнал всё это. Андрюша хочет быть рядом, хочет создать с ним семью — сейчас он это понимает и даже видит. Будто глаза наконец открываются. Андрюша очень хочет быть с ним, очень сильно ищет ему оправдания и не может найти. — Я боюсь тебя потерять, — искренне шепчет альфа, сдавшись весь на волю своего омеги. Андрюша отшатывается, закрывая лицо ладонями. — Сколько?.. Сколькое ты умалчиваешь? — всхлипывает снова, а ему больно от каждой слезинки. — Не так много, Андрюш. — Я… Плачет. И сказать уже ничего не может. Он делает было рывок вперёд, утешить и как-то… исправить всё, позабыв о путах. Андрюша, видимо, тоже забывший о том, что он прикован, дергается от звука и вскидывает на него испуганные глаза. — Извини, — плаксиво шепчет омега, зажмурив глаза, и вдруг срывается прочь. Опять шуршит чем-то, плачет… Он слышит только приглушенные горькие рыдания. — Ало, Вить, ты в городе? Не дома ещё? Можешь… можешь заехать к Косте? Его тут надо… освободить. Ключи от наручников на тумбочке при входе. Всё нормально, я просто… устал. Нет, я не пил. Не надо меня забирать, Вить, я сам быстрее доеду. Пожалуйста. Я дверь не буду закрывать. Хорошо. И тишина. Минуту или больше одни лишь тихие всхлипы, а потом Андрюша решается показаться ему. Останавливается в проёме, глаза и нос красные, щеки мокрые. — Извини, я… Извини, Кость. Я попросил Витю — он минут через пятнадцать здесь будет. Ему хочется как-то утешить своего ангела, но он знает, что сейчас того не успокоишь, не вразумишь. Поэтому он спрашивает единственно то, что его интересует больше всего: — Витя? — Витя, дружок твой бандюган, — кивает несколько раз будто бы для себя и снова шепчет: — Извини, Кость, извини… **** Он захлебывается рыданиями, сдерживаемыми всё время их романа. Сколькое он не выплакал… Выплакивает теперь. В голове ни единой мысли. Он не думает, что будет дальше, не переживает, не думает даже о том, куда почти несётся сейчас. Ледяной ветер бьёт в лицо, под ногами хрустит снег, а подошвы демисезонных ботинок скользят по льду на тротуарах. Лёгкие спортивки насквозь продувает всё тот же ветер. Он не сильно-то и чувствует холод в таком расстроенном состоянии, но конкретно это чувствует. И уши. Уши почему-то мёрзнут без шапки… Витя снова звонит. Он не хочет брать трубку, не хочет ничего объяснять. Хочется… домой. Он останавливается, завывая навзрыд, и закрывает лицо ладонями. Домой. К Косте домой. В их уютную тёплую квартирку, где они завтра вдвоём будут мыть холодильник, а потом и раковину, потому что раковина всё-таки грязная… Он разворачивается и бежит уже обратно. — Ало, Вить, слышишь? Не надо никуда ехать! Я сам!.. — Да я и не собирался. Ты время видел? Я уже давно дома. — Ты!.. Ты дурной?! — Чего дурной сразу? Ты по-любому наручники слабо затянул. Вывихнул большой палец и выбрался — делов-то. Он мне минут десять назад отзвонил уже. — Что?.. — То, Дрюнь. Давайте, короче, миритесь, у меня вообще-то своя личная жизнь цветёт и пахнет. Пока. А ему уже плевать. Он издалека видит Костю, который бежит ему навстречу в расстегнутой куртке и глупой ушанке. Он тоже бежит навстречу. Влетает в объятия, всё ещё рыдая, стискивает на грани сил. — Куда ж ты ломанулся по холоду, родной? — шепчет заполошно, стискивая его в ответ. — Хоть бы свитер какой накинул, я уже и про шапку не говорю… — Я эгоист, Костя, я такой эгоист! — скулит, жмуря глаза, протиснувшись Косте под куртку, где совсем не холодно. — Прости меня, Кость, прости! Я всё понял… — Господи, Дрюнечка, ну успокойся ты. Пойдём домой, чайком тебе отогрею. Он выворачивается, весь взъерошенный, поднимая глаза на альфу. — Нет! Скажи, что простил меня! Скажи, что я… я нормальный, хороший для тебя омега… — Андрюша, — Костя улыбается с тёплой какой-то грустью, — я прощаю тебе всё. Ты мой ангел, самый идеальный для меня. Пойдём домой? — Пойдём, — тихонько отвечает омега, приняв протянутую ладонь. Костя нахлобучивает ему свою шапку и, держа за руку, быстрым шагом ведет к подъезду. В квартиру они вваливаются замерзшие, но иррационально счастливые. Будто подростки хихикают и толкаются в коридоре. Костя звонко целует его в нос, прежде чем опуститься перед ним на корточки. Он смотрит вниз, расстегивая куртку, пока Костя снимает с него ботинки, а потом растирает каждую ступню. — Зай, угомонись, — мягко просит омега, зарывшись ладонью в короткие волосы. — Ты тоже угомонись, — также мягко отвечают ему. — Как можно было выйти в такой холод без носков? — Я не думал. — Иногда, Андрюш, это нужно делать. Хотя бы… раз в неделю? Если хочешь, я могу тебе с этим помочь. — Ты о чем? — Думать, родной, иногда бывает полезно. Я про это. — Ах ты!.. — хочется стукнуть негодяя по голове, но он лишь слабо дёргает того за волосы назад, открывая вид на искрящиеся счастьем глаза своего альфы. — Хватит уже, Кость. Пойдём пить чай. — Как скажешь, радость моя, как скажешь. Всё равно раздевает его и только потом раздевается сам. Уходит куда-то в ванную, а он идёт заваривать чай. Чаи он очень уважает, особенно уважает травы, поэтому у Кости хранится видов десять разномастной заварки. Костя припирается минут через семь с ведром. — Тебе туда заварочки? — слегка приподняв брови, спрашивает омега. В ведре уже есть вода, из ведра уже хреначит пар. — Родной, ты вспоминай периодически, — улыбается мягко, постучав указательным пальцем себе по виску, — головушку, головушку используем. — Я тебе сейчас перца в трусы насыплю, зараза. — Ну что ты, милый? — подбирается к нему сзади, обнимает. — Давай лучше думать вместе. Перец же жжется, а на слизистой совсем плохо будет, понимаешь? Он делает вдох и выдох, выпутываясь из объятий. Берет аккуратненькую баночку с полки со специями и открывает. Костя делает шаг назад. — Я же шучу, Дрюнь, ты чего? — видочек сразу затравленный делает, скотина. — Ничего, зай. Я решил использовать голову и — представляешь? — получилось. Перчик же полезный? А ты замёрз, тебе особенно надо, — Андрюша наглядно сыпет примерно с чайную ложку в кружку своего альфы. — Пей, любимый, я так старался для тебя. Костя сглатывает. Он тянет тому кружку с улыбкой на лице. Костя берет, смотрит в неё и делает глоток. — Очень вкусно, Андрюш, — тоже улыбаться пытается. — Я тебе водичку принёс, чтоб ты ножки пропарил. Садись, родной. Ему не очень хочется парить ноги, но, зная Костино упрямство… В итоге, сидят, пьют чай. У него ноги в ведре под столом. Костя, правда, чай почти не пьёт… Надо поговорить — это понимают они оба. Расслабленная атмосфера, вроде, располагает. — Откуда ты знаешь моего брата? — спрашивает спокойно, хотя и так ясно, вроде, откуда. — Он омега моего друга. — Он тебе нравится? — Он напоминает мне тебя. Нравится, но ты же понимаешь… — А я ревнивый. Омега прикусывает щеку изнутри, поднимая взгляд до глаз своего альфы. — Правда? В глазах его альфы тихая радость. Довольный, наверное, что он наконец проявляет чувства. — Правда. Я… в общем… Господи, как это сложно сказать… — закрывает лицо ладонями и выдыхает. — Да не пей ты этот чай, Кость! — прикрикивает на нервах, когда Костя делает очередной глоток. — Да ладно, я уже как-то привык, — жмет плечами тот. — Не надо, пожалуйста. Я тебя люблю и не хочу, чтобы ты… это пил. Я… Бо-о-оже, зай, я никогда тебе это не скажу, никогда… — Ты хочешь рассказать свой секрет? — Да. Но не могу. — Хорошо. Давай с маленького, Андрюш. Зачем ты меня пристегнул к кровати? Не для того ведь, чтобы всё высказать и уйти. Он вновь кусает щеку с внутренней стороны и, кажется, даже краснеет. — Конечно, нет, я… я хотел сделать шаг тебе навстречу, намекнуть… Ты же сказал, в лёгкой форме и… Я не могу словами, не могу… — Намекнуть про свой фетиш? Стыдно ужасно, но он тихонько давит из себя: — Да. — Значит… — Костя задерживает дыхание, — бондаж?.. — Н-не совсем. — Тема? Он закрывает глаза и кивает. Глаза открывать страшно. Щеки пылают, а Костя молчит. Минуту спустя любопытство пересиливает. Он осторожно смотрит на альфу сквозь ресницы. Костя смотрит на него стеклянными глазами. — Это ничего, Андрюш, ничего страшного… — Я знаю. — Витя рассказал, да? — Да. — Извини, я просто… — Тебе даже не стыдно, — сдавленно шепчет омега. — Что? — Я говорю, что тебе даже не стыдно за то, что гуляешь. — Андрюша… — Мне было стыдно. Мне было ужасно стыдно, Кость, а для тебя это… это нормально! — Я ни с кем не спал, а сессии… Что мне было делать, родной? Тебя избивать? — Я… я не знаю. Но!.. Я с ума сходил, я ненавидел себя, ненавидел свою проклятую природу, а тебе было плевать! Я не смог бы обманывать тебя всё время, поэтому и не соглашался ни на что большее, чем просто… просто любовники. А ты можешь. Ты можешь, Кость. Костя вздыхает, зарываясь пятерней в волосы, и сжимает их у корней. — Я не могу жить без тебя. Вытравить Тему из себя невозможно, а я тебя люблю. Я ведь не делал ничего плохого, милый. Поверь мне, если бы ты был ванильным, Витя никогда в жизни не заикнулся бы о моих предпочтениях! Ты бы не узнал, Дрюнь, никогда и жил бы счастливо в неведении. Зачем ванильному знать о таком? Или ты хотел бы знать? Знать, что я шастаю из нашей постели к другим?! — Мне обидно, — расстроенно всхлипывает Дрюня. — Я понимаю, родной. Прости меня за это. — Хорошо… Что ещё ты скрываешь? Костя снова вздыхает и молчит недолго, прежде чем заговорить. — Я сидел по малолетке, дважды. Один из них за изнасилование. Недолго сидел: родители вытягивали — а сейчас ты и вовсе этой информации нигде не найдёшь: деньги делают свое дело. — Изнасилование?.. — Всё было по обоюдному согласию, но я его избил. В процессе. Он как-то и не сильно сопротивлялся… Родители его заметили синяки и накатали заяву. Теперь сглатывает он. — Что ещё? — спрашивает шепотом. — Я называю тебя ангелом. Всегда. В своей голове. И молчу. Это же болезнь, да? Зависимость какая-то. Я это понимаю, поэтому скрываю. — Аддикция… эмоциональная, да. Это не болезнь, но… — Это плохо? — Конечно. — Но я не хочу это лечить. — Ладно. Если станет совсем плохо, я замечу. — Я не добрый, Дрюнь. Мне наплевать на котят и прочую дрянь, милым мне кажешься только ты и иногда родители. Я спокойно могу жить в грязи, свою прошлую квартиру я засрал настолько, что там появились тараканы. Живность я не люблю, поэтому съехал. Что ещё?.. Я не могу жить без сигарет. Я обожаю деньги. Без них я становлюсь раздражительным и мнительным и мне сразу хочется как в старые-добрые просто выбивать их. И я правда люблю нежный секс. До тебя я его не практиковал, но мне реально очень нравится, так что… если тебе такое не очень, то придётся иногда потерпеть. — Мне тоже нравится, честно… — Да? Видишь, как удачно складывается. Могу ещё больше мерзостей рассказать, но это всё про работу — ты и так примерно понимаешь, что там. — Не нужно. Это… ничего. Ничего страшного, Кость. Это всё… мелочи. — Правда? — Правда. Между нами это ничего не меняет. Спокойная тишина накрывает их, давая время на раздумья. — И не страшно? — Костя говорит негромко, внимательно смотря на него. — Всё страшное уже произошло, кроме… — он смолкает и сглатывает, — но это не так страшно. Альфа слегка приподнимает брови и без слов всё понимает по его малость смущенному виду. Усмехается. — Я про более… глобальные вещи, Андрюш. Вместе и навсегда. Ты этого хочешь? Тяжело так было раньше. Тяжело отвечать на подобные вопросы. А сейчас легко. Потому что действительно безумно хочет того же. Вместе и навсегда. Так просто… — Хочу. — Ты знаешь, что для счастья мне больше ничего не надо? — Правда? Он удивленно смотрит на альфу, который поднимается с места и подходит к нему. — Правда, — шепчет тот уже в его губы, отдавая ему всю свою нежность через поцелуй. — Давай ножки, родной, сейчас носочки надену тебе и в постельку, под одеяло. **** — Это пиздец! — эмоционально вскрикивает он, выйдя покурить в перерыве между пациентами. — Это пиздец, Слав, просто пиздасос какой-то. Вот, сколько мне лет? Тридцать два, Славочка! Старый хрен уже, ну! А трясусь как целка-патриотка. — Господи, устроили себе головомойку, — устало вздыхает омега на том конце. — Вы всё выяснили ведь. Чего еще надо? Идите трахайтесь или чем вы там, тематики, в своих красных комнатках занимаетесь. — Чего это у тебя голос такой уставший? Профессиональная привычка работает быстрее мыслей. Хочется высказаться, но, пока он не услышит от брата причину такой усталости, не отлипнет. — Господи, Дрюнь, забей. Папы затрахали меня уже тортом, банкетным меню и, бля, бутоньерками. Я уже не говорю про свадебные костюмы! — А Витька че? — Вот у него и спроси! Ему насрать, Дрюнька, на всю эту эпопею. Он придумал себе сверхурочные и задерживается почти до ночи, приезжает прямиком до того, как я засну, чтоб я уже был слишком сонным для заёбов и при этом был не прочь трахнуться! Круто придумал, да? Я вчера наорал на родственников, заблокировал их везде и сказал, чтоб по всем вопросам обращались к нему. — Вау… А он как? Ещё не звонил? — Звонил. Я сказал, что жутко занят на работе и приду поздно. — Если хочешь, переезжай ко мне. Я уже съехал, так что никто тебе мешать не будет, а, если одиноко станет, я в любой момент останусь, насколько попросишь. — Да нет, — вальяжно хмыкает братец, — лучше позови меня к вам в гости, хоть поздравлю голубков, посмотрю, как поживаете… — Могу забрать тебя сегодня через пару часов. — Тогда буду ждать. Целую, у меня уже клиент. **** — Это пиздец… — тяжко вздыхает альфа, щедро глотнув виски с бокала. Владимирыч, в офис которого он заперся, без слов приподнимает брови. — Я хочу его ударить. В смысле всегда хотел. Всегда хотел и сейчас тоже хочу, и не могу. Он же ангел, Вить! Да, даже если попросит, вряд ли смогу хоть шлепнуть! — Ну да, ангел. Повесь его в рамку и дрочи на светлый образ. — Ой, Владимирыч, не гони! Проблема в том, что в мыслях я бы его… а, как доходит до дела, я не могу. Как ты Славку… трогаешь? — А как ты до этого омег бил? — Так же как и всех остальных. На них мне было насрать, пусть хоть сдохнет подо мной. — Знаешь, Костян… — Владимирыч вздыхает с какой-то тоской в глазах, что ли, и выпивает бокал, — свои предпочтения мы формировали вместе, экспериментировали, пробовали так и эдак, да и… сколько лет всё-таки вместе. Я знаю каждый тон его голоса. Плечиком не так дёрнул — обиделся. Глазками стрельнул — хочет меня. Чего мне бояться, если я знаю его тело лучше своего? — Ты чего? Поссорились, что ли? — Он обиделся на меня из-за того, что я не хочу участвовать во всей этой свадебной подготовке. — А он, думаешь, хочет? — В смысле? Очевидно же, что если мне это неинтересно, то интересно должно быть ему. — Ты уверен? — Все омеги хотят роскошную свадьбу, Костян. Я готов напрячь все связи, выделить сколько угодно бабла и даже костюмы готов вместе выбрать, но, блядь, торт, Кость!.. — Так, может, он хочет свадьбу, но тоже не хочет трахаться с подготовкой? Вот мой стал бы из-за всякой мелочевки париться, а Славка не похож на того, кому нравится вся эта головомойка. — Получается, что я конченный… — Сочувствую, конечно, — осторожно отзывается Костя, — но, бля, мне-то что делать? Витька хмыкает. — В рамочку его, говорю же. И дрочи. Или яйца свои поищи, из-под каблучка у него остатки вытяни и трахни по-нормальному. Вспоминай иногда, что нижний всё-таки он. **** — Ало, зай, а ты скоро? На часах уже семь вечера, а Костя ещё не звонил. Он позвонил сам, тем более что Славочка, потягивающий глинтвейн, яро желает увидеть их вдвоем. — Извини, родной, сегодня задержусь. Владимирыч со Славкой что-то не поделили, я в группе поддержки. — Можно было и предупредить, — манерно хмыкает омега. — Ладно, мы тогда со Славой ко мне на квартиру. — Оставайтесь у нас, Андрюш. — Мы хотим поговорить о своём, омежьем. — Оставайтесь у нас. Мне так будет спокойнее. Я через часик примерно буду дома. Если захотите секретничать, подслушивать не буду. — Хорошо, — покорно соглашается Андрюша. — Целую, радость моя. Я позвоню, как выйду. Он что-то угукает и сбрасывает. Он, конечно, гонористый, но в основном слушает своего альфу. Сколько бы Костя под него ни стелился… Он прекрасно видел, с кем вступал в отношения. Такого под каблучок не загонишь — ножку отгрызет. А вот, если сам под каблучок залез, это другое дело. — А тебя никогда не смущало, что он подкаблучник? — малость хмельно интересуется Славка. — Я, когда его первый раз увидел, чуть богу душу не отдал, но, смотря, как он тебя обхаживает… — Ой, Славочка, — усмехается Андрюша, глотая сок, — ну не ангел он, и что? Я вот, например, шапку снять не могу, даже когда его рядом нет. Я его не боюсь, Милош, просто… он ведь всё равно добьётся своего. Приставит ко мне телохранителя, который будет следить, чтоб я в шапке ходил, а, если я и так буду класть на его слова, то приклеит мне её к волосам. Это Витьку можно дожимать, а, как психанет, пару слезок пустить и всё. Костя будет сюсюкаться до последнего, даже когда будет приклеивать мне эту шапку, понимаешь? — Понимаю… Больной он у тебя, конечно. — Немножко, наверное… Да ну мне без разницы. Мне приятно с ним соглашаться. Мне несложно, а он будто с каждым разом всё больше влюбляется, представляешь? Обожаю видеть такие его глаза. — Бо-ожечки, Дрюня, на твою хрупкую душевную организацию очень разлагающе действует работа. Проф деформация, да? Хотя… я всё равно за вас рад. Любит он тебя безмерно — это видно. — Спасибо, Славочка. Только подскажи мне как эксперт в… отношениях, что мне делать. Мне как-то очень стыдно, я себя прям зажато чувствую, как представлю, что он мой верхний. Мне так хочется… с ним, но… дерьмово же получится. На сессии нужно быть расслабленным. — А ты хоть это… кликуху у него узнал? Или как там у вас это в Теме называется? — Кстати, — просветленно выдаёт Андрюша, — я даже не задумался. — А поговорить с ним об этом не пробовал? — Мы уже говорили. Он прекрасно видит, как я стесняюсь, и… кажется, в роли нижнего меня тоже не воспринимает. — Тогда, Андрюша, пробуйте пьяными. Получится херня, но зато не стыдно потом будет. Мы с бусинкой по пьяни чего только ни пробовали… правда, это спонтанная херня была. Не всё было круто, но некоторое прям очень даже. — Но… — Хотя бы разок положи болт на БДР, я тебя прошу. — Может, ты и прав. **** Он почти трезвый. Изначально пил он сок, но после слов брата открыл вино. Славочка зато сонный и пьяненький. Пихается, матерится сквозь зубы и всё пытается вырваться из захвата женишка, пока тот одевает его в прихожей. Витя тоже явно пил, хоть и совсем трезвый. — Помочь? — спрашивает его альфа. — Чего ты мучаешься? Закинь себе на плечо его, я шмотки его в пакет запихну, дотащишь до машины. — Да сблеванет он, если на плечо, — вздыхает Витька. Вдруг шлепает нихреново покачнувшегося омегу по заднице и, дернув за подбородок, шепчет что-то на ухо. Славочка всхлипывает и кивает пару раз, абсолютно успокоившийся. «Извращенцы», — в который раз думает он. Потому что Славочка с Витькой свои предпочтения вмешивают везде, во всей повседневной жизни. Для него же игра и жизнь — вещи обособленные и разграниченные. Попробовал бы Костя ему сказать «на колени» не во время сессии… вскакивал бы неделю посреди ночи от внезапно появившегося в трусах перчика. — Аккуратнее за рулём, — наказывает он Витьке, прежде чем те уходят. Костя закрывает дверь за ними, а потом, вздохнув, подходит к нему. Он малость устало опускает голову на крепкую грудь и прикрывает глаза. Костя целует его в макушку. Костя тоже пьяненький, но слабо. — Дрюнь. — М? — Ты не хочешь попробовать? Что-нибудь лёгкое. Конечно, он понимает, о чем говорит Костя. Сразу. — Хочу. Только боюсь. — Я тоже, — гладит его по волосам, пропуская их сквозь пальцы, — но надо пробовать. Омега прикусывает губу, потеревшись лбом о грудь своего альфы. — Только… я хочу с закрытыми глазами. Костя смеётся легко. — Хорошо, родной, будешь притворяться, что ты в домике. Есть у тебя какие-то запреты? — Никакого бладплея, брэндинга и всего этого дерьма, туда же копро. Я отчасти за бархатный бдсм. И я не люблю, когда бьют по лицу, даже если просто пощечиной. — Конечно, милый, я тоже против крайностей. Есть стоп-слово на примете? — Давай «Витя». — У меня, Андрюша, возникают вопросы… — Я никогда в жизни не произнесу чужое имя в постели. Так вопросы исчезли? — Да. Он трусливо убегает в душ, пока сердечко клокочет в груди. Моется недолго, чисто ради приличия, потому что искупался по приезде домой. Выходит в одном полотенце, всё равно ведь раздеваться. — Зай, — зовет он. Зая где-то запропостился. Вряд ли струсил. Трус в их дуэте всё-таки он. — Зая, ты где? — Иду, родной! — кричит из гостиной. Костя появляется в проёме с бокалом вина и бутылкой виски. — Для храбрости, — и даёт ему бокал. Судя по стойкому запаху вискаря, все эти десять минут, пока он был в душе, Костя пил. Костя делает приличный глоток с горла и, подойдя ближе, принимается снимать с него полотенце. Медленно так, а потом, склонившись, целует в шею, в ключицу. Он запрокидывает голову, и Костя тут же проходится губами вверх по шее. Омега вплетает пальцы в короткие волосы и тянет Костю на себя, к губам, чтобы ласково мокро поцеловаться. — Пей, Андрюш, — шепчет влажными раскрасневшимися губами в его губы. Он пьёт. Выпивает бокал вина почти залпом, в несколько крупных глотков. Костя достаёт из шкафа ремень, складывает пополам и чётко, выверенными движениями бьёт себе по ладони с громким шлепком. Ноги подгибаются, а во рту пересыхает. Картина возбуждает его неимоверно, до конца поднимая член. — Закрывай глаза, — говорит мягко, обходя со спины. — Выпивший я могу быть дурной, к тому же твое тело я в этом плане еще не знаю, поэтому, прошу тебя, не терпи, — ленту затягивает на затылке, чёрную, почти непроницаемую. — Обещаешь мне? — Обещаю, — выдыхает он. — Не туго? — Всё нормально, зай. — Давай вот так, рачком, — помогает ему принять позу и гладит по попе. — Сегодня просто отшлепаю, никаких игр. Не молчи только, говори, как тебе, договорились? — Да… Костя прекрасно знает его, прекрасно знает, что страх он не любит. Поэтому успокаивает всеми возможными способами. — Я начинаю, — и голос волнительно подрагивает. — Может, ладонью сначала? — Я ведь не ванильный, зай, — с легкой улыбкой шепчет омега, отчего-то успокоенный переживаниями своего альфы. Прогибается, откровенно подставляясь и тыкается попкой прямо Косте в пах. Костя довольно усмехается и лезет погладить его яички. А потом шлепает. Удар лёгкий, лишь красной полосой, наверное, останется. Как давно он голодал по боли… Простреливает от самого копчика прямо в мозг. Непривычным возбуждением. Потому что сессии и секс он с появлением Кости не смешивал. Он уже и забыл, каково это… — Мало, — шепчет Андрюша, пока альфа бережно растирает оставленный след. — Хочу сильнее, намного сильнее. Стыд не улетучивается, но закрытые глаза его притупляют. И это тоже хорошо. Костя бьёт ещё раз, сильнее раза в два, но всё ещё… — Мало. И снова. Пробивает на слабый вскрик, потому что вот этот удар был в самый раз. — Хорошо, Кость, так хорошо… — Ну тогда поехали. Голос он не сдерживает. Стонет чувственно и кричит от ярких чувств. Невозможно. Невозможно хорошо. Всё восприятие сосредоточивается на ударах, на альфе, остальное где-то там, за стенкой. Костя не останавливается, кажется, тоже втянувшись, а его уже пробивает на слезы. — Костя-а-а… Ай! Господи, как… как хорошо… Всхлипывает, ноет что-то, пока его методично забивают. Он кончить готов. Морально больше, конечно, хоть член до сих пор стоит и сочится. — Ко-о-ость!.. Костя знает, чего он просит. Боттом в такие моменты просит только об одном. — Нет, родной, — усмехается заведенно и почему-то приостанавливается. — Костя-а-а! Почему нет? А потом снова бьёт. Только по приоткрытой сочащейся дырке. Он вскрикивает, инстинктивно поджимаясь, но на поясницу уже ложится тяжелая ладонь, с силой придавливая бедра к постели. — Потому что одним ремнем я тебя до спейса не доведу. — Почему? — жалко скулит омега, всхлипывая в белье. Всё он понимает. И понимал изначально, что никакого спейса ему не видать конкретно сегодня и сейчас. Потому что не каждый топ умеет доводить до сабспейса, потому что практически невозможно достичь спейса, когда вы не знаете тел друг друга, граней друг друга, потому что одного ремня конкретно ему мало, слишком мало, но… Спейс уже дышит в затылок и мутит разум. И хочется. — Потому что мало, Андрюш, — голос бархатистый, уверенный, совсем не такой как изначально. Они оба втянулись и заигрались. Костя откладывает ремень, жадно сминая его ягодицы руками. Кожа чересчур чувствительна, и это тоже хорошо. — Хочу ещё, — просительно ноет омега, виляя задницей, — ещё, Кость! — На сегодня всё. — Ко-о-ость! За волосы дёргают резко и больно. Он громко вопит, а из глаз вновь брызгают слезы. — Всё, Андрюш. Пробирает до стона. Он пытается кивнуть, но, крепко удерживаемый, не может. Отпускают, вновь повалив грудью на простыню. Попу сжимают ладонями, а потом принимаются мокро целовать. Он стонет, раздраконенный, пока ягодицы не раздвигают, чтобы поцеловать в самом чувствительном месте. Костя натурально ест его, потрахивая языком, отчего пробивает на скулеж. — Войди в меня, — молит уже, — пожалуйста, Кость, пожалуйста, войди в меня… Костя отстраняется. Мокрую промежность обдает прохладой. — Не так, — недовольно говорит его альфа, помогая ему перевернуться на спину. Сдергивает с глаз ленту, а глаза сразу слепит. И Костя… Он видит одного Костю с хищно горящими глазами, стоящим колом членом и в общем перевозбужденным видочком. — Хочу, чтобы ты видел и понимал, с кем ты в постели, ангел мой, — прядку, прилипшую ко лбу, нежно заправляет за ухо, улыбается. — И твоё красивое личико тоже хочу видеть. Ты красивый, ангел мой, божественно красивый. Он жалобно всхлипывает, уцепив своего альфу за шею. Тянет к себе, целует улыбчивые губы. Костя чуть отстраняется и входит. Он протяжно стонет вместе со своим альфой и сжимает того в себе. Ка-айф. Костя двигается сначала неторопливо и нежно, зацеловывая его всего. Видимо, нацеловавшись, встает на колени и, приподняв его задницу ладонями, насаживает на себя. Омега расчувствованно вскрикивает, цепляясь пальцами за простыню. Костя ритмично трахает его, постанывая, до шлепков влажной кожи о кожу. Уносит их, и так перевозбужденных, с такого темпа быстро и качественно, поэтому через несколько минут Андрюша брызгами кончает себе на живот, весь содрогаясь, пока его дотрахивают. Костя отстаёт ненадолго. Он, как и всегда, перед самым пиком чувствует, как начинает тихонько набухать внутри него узел. Это всегда… особое ощущение. Костя низко стонет, кончая прямо в него, и не вытаскивает. Смотрит ему в глаза затуманенным удовольствием взглядом, дышит шумно, как и он сам. — Костя, — шепчет омега, весь подрагивая от странного волнения. Они… никогда. Никогда ещё не сцеплялись. Узел — вещь настолько интимная, настолько… важная. Андрюша задерживает дыхание, когда чувствует, как уже всерьез увеличивается внутри него основание и так крупного члена. — Всё хорошо, родной, — нашептывает Костя, поглаживая его живот. Аккуратно переворачивается на спину, оставляя его лежать сверху. Андрюше стыдно малость признать, но… — Я ещё… — глаза прячет смущённо, — ни разу, зай. Ни с кем не вязался. Волнительно. Он знает, что сцепка — вещь очень приятная, но пока у него от узла лишь лёгкий страх и что-то… непривычное, странное внутри. — Ты меня совсем убить хочешь? — спрашивает тихонько с улыбкой в голосе. — Ты себе представить не можешь, как я счастлив. Главное, не бойся, милый. В первый раз может быть очень… ярко. — Д-да?.. Будто в подтверждение словам альфы узел набухает настолько, что зажимает простату. Дыхание перехватывает, а в голове ноль. — Тише-тише, Дрюнь, — воркует его альфа, поглаживая его по спине, пока он всухую содрогается, скуля на грани слышимости. Голос у Кости снова подрагивает, но теперь явно от оргазма. — Это ненадолго, часика на пол… — Я… сойду с ума, — слабо шепчет омега в перерыве между оргазмами. — Не бойся, Дрюнечка, я с тобой. Расслабься. Он чувствует, как Костя кончает в него каждый раз, как вновь и вновь заполняет до отказа. Инстинкты омеги экзальтированно вопят, а нервы словно оголены — настолько всё ярко. Он пытается закричать от новой волны, но сил нет. Он тонет в чем-то вязком и томном, со всех сил стискивая шею своего альфы. В голове остается один Костин запах. И не страшно. **** Он просыпается и первым делом видит ангела, лежащего на его груди. На секунду кажется, что сердце не выдержит и остановится. Невозможно. Невозможно счастливо он себя чувствует. Пшеничное шелковое полотно волос расплескалось по его груди, по рукам и спине его ангела. Пушистые ресницы подрагивают, а светлая фарфоровая кожа без единого изъяна словно светится на солнце. Поистине завораживает его только красота его омеги. Он по привычке гладит предплечья своего мальчика, но ранки на них уже затянулись. Не то чтобы сам факт нахождения этих царапин на его омеге его теперь не волнует, но… кажется, он наконец понимает, откуда они, понимает, что Андрюша сделал это с собой сам. Чувствует себя сразу малость отвратительно, потому что… не заметил. Не заметил тогда, не понял, как тяжело было Андрюше, как тот с ума сходил. Он тяжко вздыхает, пытаясь аккуратно приподняться, но не выходит. Андрюша что-то недовольно мычит сквозь сон, обнимая его поперёк живота, и всё, не денешься никуда. Альфа снова лыбится, заставить себя не может прекратить. Гладит бережно своего омегу по спине, останавливая ладонь на израненной попке. На нежной коже горят несколько четких синих полос, а кое-где видятся корочки, словно на ранке. Они привыкнут, наверное. И он, наверное, привыкнет… Потому что всё у них, вроде, и неплохо вышло, но… Как бить своего омегу, если от вида оставленных следов хочется самому себя немножечко побить головой нахрен о стену? Где-то глубоко клубится тёмным возбуждение, ведь ему нравится, нравится именно так, нравится отбитая им попа даже больше, чем это бывало обычно, но… но… — Положи, Кость, — сонно бормочет ангелок, отвлекая его от самобичевания. — Что положить, родной? — с улыбкой спрашивает он, зарывшись ладонью в мягкие волосы. — Ведро положи. — Какое ведро? Андрюша приоткрывает один глаз, щурясь на него. — Я не буду красить стены. И закрывает глаза обратно. — Андрюш… — Я же сказал, блядь, положи ведро! — распахивает в бешенстве глаза, приподнимаясь на постели, кричит действительно обозленно, как не кричал на его памяти ни разу. — Мы потом маляра этого вызовем, и всё нормально будет! Поворачивается к нему задницей обиженно, стягивая с него одеяло, и засыпает обратно. Он не выдерживает: ржет в голос. Андрюша частенько болтает во сне, но так чётко только перед тем, как проснуться. — Спи, Кость, — ещё бормочет сквозь сон и затихает окончательно. — Ты ж мой ангел, — тихонько отвечает альфа, наконец сумев подняться с постели. **** Он просыпается абсолютно выспавшимся. Как засыпал — не помнит. Помнит бесконечное какое-то удовольствие от твёрдого узла, массирующего чувствительные внутренности. В процессе он, видимо, и вырубился. Он садится на постели, тихонько зашипев от сладкой тянущей боли. В душ телёпает, где вдоволь любуется на красочные синяки. Только сейчас проскальзывает мысль, что Костя снова может из-за этого загнаться, хотя он, Андрей, вполне очевидно хотел всего сам. Он давно привык, более того ему это даже нравится, нравится, что остаются следы. Знал бы Костя, как тщательно он рассчитывал дни их встречи и сессии, чтобы синяки после каждого раза успевали сходить!.. А сейчас даже скрывать ничего не надо, сейчас можно просто попросить и получить. Тело до сих пор в истоме и отчего-то непривычно лёгкое. Хорошо так. — Проснулся уже, Андрюш? — заходя в ванную, спрашивает его альфа. Он выключает воду и выглядывает из-за шторки. Костя уже подаёт ему полотенце, улыбается как Чешир. Только не лукаво, а абсолютно искренне. — Как ты себе чувствуешь? — М? — расслабленно отзывается омега, пока его бережно обтирают. — Так хорошо, зай. Я давно себя таким довольным жизнью не чувствовал. И… как будто всё ещё не отошёл от оргазма. — Точно всё хорошо? Он смотрит на своего беспокойного альфу и лишь улыбается. Загоняется. Сто процентов загоняется. — Мне очень понравилось. Только… в следующий раз надо больше. Прикупим чего-нибудь… Ты с квартиры всё выкинул? — Сразу. — Я тоже. Ну, если захотим чего-нибудь особенного, можно и в клуб заскочить. — Что за клуб? — малость мнительно уточняет Костя, пока одевает его в свою объемную футболку. — Походи пока так, чтоб попку не тревожить, ладно? Щас намажем чем-нибудь… — Да не надо ничем мазать. Они идут в гостиную, а Костя уходит на кухню, искать мазь. — Андрюш, ты не упрямься. Лучше расскажи мне про клуб этот. Ты туда ходишь? — Хожу. Забыл как-то рассказать, что у меня свой клуб. Костя высовывается из кухни с круглыми глазами. — Свой тематический клуб? — Ну да. — И на какие только шиши? — риторически спрашивает сам у себя альфа, кажется, наконец найдя мазь. — Ложись на живот, Андрюш, полежишь несколько минут, пока мазь впитается. — Ладно. Холодная, Кость, — капризно морщится омега. — Потерпи немножко, милый. — Угу… Так вот, про клуб. Я же из-за него в долги и встрял. — Я и не удивлён. — В общем, мне-то он уже не нужен, только время тратить, поэтому, наверное, закрывать буду. — Конечно, закрывай, родной, геморрой ещё тот. Зачем вообще тебе, молоденькому нижнему, свой клуб? Лучше ходить к взрослым опытным тематикам, там хотя бы народ нормальный. — Я ходил, — вздыхает Дрюня. Костя заканчивает с мазью и целует его поясницу, прежде чем подняться. — Народ нормальный, люди адекватные, опытные, но всегда же найдётся выродок какой-то. Был там один альфа-самец, самомнение выше крыши, а я вообще-то до того, как он ко мне прикопался, даже на его сессии смотреть ходил, толковый, вроде, топ… Волшебник, прикинь, звали? Кличка дурацкая до ужаса, я даже смеялся первое время, пока не увидел, что он делает с омегами, в смысле… он периодически приводил омег — ванильных, Кость! — которые от всей атрибутики в обмороки падали, а потом связывал их и доводил до спейса за двадцать минут. Как только организаторы позволяли это насилие… Волшебник, в общем, настоящий. Да ну не в этом дело! Ты меня слушаешь вообще? Костя до сих пор шарится в кухне, видимо. Он оборачивается и находит того в кухонном проёме, внимательно смотрящего на него. — Ты чего, зай? Приревновал, что ли? — Нет, милый, я тебя слушаю. — Точно всё нормально? — Точно, Андрюш. — Ну… там и нечего особо больше рассказывать. Мы с этим волшебником поссорились, и я плюнул на это всё, решил сам свой клуб организовать, чтоб фильтровать таких насильников. — Ты молодец, Дрюнь, таких надо действительно фильтровать. А ты у нас, значит, модель… — Ну да. А ты откуда?.. — Ой, радость моя, — вздыхает его альфа, присаживаясь рядом. Ладонь ему под футболку запускает, гладит его по спине. — Волшебник я потому что. Кличка действительно дурацкая, но это и не я её придумал. Ты извини, Андрюш, пожалуйста, за тот случай. Я и сам понимал, что нахамил. — А… Он пытается вспомнить, вспомнить этого хамоватого типа с полубезумными глазами и обличить. И понимает, что… да, сходства есть вполне явные. Он перебирается с дивана на колени своего альфы, обнимая за шею, чтобы глаза в глаза. — Тебе нравится так? — и сердце в пятки ухает, потому что Костя не то что мог… Костя абсолютно точно утаил от него этот момент, чтобы не принуждать к своим вкусам. — Я не сержусь, Кость, ты просто скажи мне сразу правду. Тебе нравится пожестче? — Нет, Андрюш. — Как это?.. Как это нет? Если… да. Костя вздыхает, прислонившись своим лбом к его. Гладит его по волосам. — Я много чего в жизни пробовал и мне много чего нравится, но Тема… мне кажется, это про эмоциональную разрядку. Мне без разницы, жёстче или нежнее, если я получаю одно и то же удовлетворение. Совсем, конечно, легонько мне не заходит — это для любителей — но и тебе нужно больше, так что… — Костя снова вздыхает. — Давай так, родной, если я захочу чего-то иного, я тебе обязательно скажу. И ты тоже, Андрюш, если чего-то захочешь, только скажи, договорились? — Ладно, — тихонько отвечает омега. — Я люблю тебя, Кость. — Я тебя тоже, радость моя. Целует его, лениво немножко, растягивая удовольствие. Он возбуждается, но вопреки обыкновению чисто эмоционально. У Кости там ещё тоже ничего особо не твердеет, просто ласково влажно целуются, прижимаясь к друг другу как можно ближе. Сперма после сцепки закончилась что у него, что у его альфы, так что ничего особо удивительного. Он пошло стонет, когда Костя сминает его попу ладонями. Мазохистским кайфом бьёт прямо в мозжечок, и вот это уже заставляет член приподняться. — Обожаю тебя, — заведенно шепчет Костя, расцеловывая его шею, вжимаясь в него наметившимся стояком. — Давай так, — в ответ шепчет он, потихоньку стягивая с Кости штаны, — я там ещё мокрый со вчера и растянутый. Можно… без прелюдий. — Давай, — едва не урчит его альфа. Он только садится на восхитительный член, как его мобильник разрывается звонком. Естественно, прерываться они не планируют. Звонят упорно и долго, пока связь не обрывается, но на это та-ак плевать… пока вслед за его не начинает трезвонить Костин телефон. — Зай, ты… ты подожди, — задыхаясь от стонов, произносит омега. — Забей. — Это же по-любому Слава, Ко-ость! Вдруг случилось что? — Что? Выбрали цвет салфеток на свадьбу? — явно раздражённо отзывается Костя, остановившись. — Он обычно не названивает. А тут и мне, и тебе сразу. — Господи… Он уже убегает за телефоном, оставив своего альфу со стояком. Поднимает разрывающуюся трубку, а оттуда сразу смех. — Ты прикинь че, Дрюнь?! Звонит сегодня в забор нам какой-то хуй, я выхожу, значит, а он мне что-то типа: «Проведите со мной незабываемый вечер, все дела», — я ему как вломил леща! Совсем охренели уже! Бусинка тоже уже вышел, добавил ему в живот, ну мы его в багажник закинули, в лес везём. Я тебе фотки потом пришлю, угарнешь. — Вы че… Вы че наделали? Ты-то как это наделал?! Ты же ненавидишь насилие! — Если я сам его совершаю, то всё норм. И вообще мы же его не закапывать едем, так, припугнуть чисто! — Идиоты! Это родители в извинение послали вам гида, который довёз бы вас до беседки в лесу, в романтическую обстановку, и потом прислуживал бы вам весь вечер! Шампанское, цветы, закуски — всё — ебать вас через колено, Слава! — включено! Костя подозрительно кашляет за его спиной, обняв его за плечи. Славочка молчит. — Бусь, — тихонько зовет Славка, — мы ошиблись, наверное. — Вы долбоебы! — Ой, Дрюнь, ну не еби мозги! Заплатим ему и пусть валит нахрен! На беседку мы и сами съездим! Всё, целую, давай! Ржет ещё, дебилушка, и скидывает. — Да ладно, Андрюш, не нервничай, ничего же серьёзного не случилось. — Ничего серьёзного? Это несерьёзно, Кость? Они… Господи, какие же они идиоты… Ну почему, почему они такие нормальные по отдельности и такие конченные вместе?! — Любовь мозги из головы выветривает, — смеется. — Забей, родной. У тебя есть один целый неудовлетворенный альфа. По-моему, это проблема посерьёзнее. Он оборачивается на своего сексуального, черт возьми, альфу. Красивый такой, разгоряченный. — Кость. — Чего? — Ты… предлагай мне. — Что предложить? — Костя уже прикусывает его шею, пальцами игриво потирая влажную дырку. — Всё. Всё, что предлагал раньше. Я… соглашусь. **** Он лениво докуривает на парковке возле больнички, откуда через полминуты вылетает на розовых крыльях, рассеивающих вокруг волшебную пыльцу счастья, его нежный ангел. Он готовится ловить своего омегу, а тот просто с разбегу прыгает в его объятия. Улыбка до ушей, а на лице неподдельная радость и даже эйфория. Он кружит Андрюшу, счастливый от того, что так счастлив его любимый. Андрюша с чувством целует его и прислоняется лбом к его, запыханно дыша ему в рот. — Что такое, родной? Повысили? Забирает он Андрюшу с работы, так что это самое очевидное. Но он ни разу не видел, чтобы Андрюша настолько радовался работе или деньгам в целом. — Нет, нет, Кость, какая к черту работа? Я!.. Господи, я даже Славку обогнал! Нет, зай, нет!.. Мы. Мы это сделали, представляешь? Я даже подумать не мог, боже, что у меня, такого… старого, блин! — получится! У нас. У нас всё получилось. Захлебывается просто счастьем, жмуря мокрые глаза. По розовым щекам льются слезы, которые капают на его лицо. — О чем ты, Андрюш? — затаив дыхание, спрашивает он. — Я беременный. Я беременный, Кость! Он пытается научиться дышать заново, но не получается. Не бывает же так, чтобы… не бывает… Все мечты вдруг взял и осуществил его ангел. Ангел… Только ангел, наверное, и мог. — Спасибо, — сипло шепчет Костя, сглатывая ком в горле, и стискивает объятия крепче, — спасибо, Андрюш, спасибо тебе, дорогой. Ты же ангел мой, боже, Андрюшенька, ты же даришь мне только счастье. Спасибо… За это крохотное счастье тебе спасибо.