Рай в шалаше

Ночь уже опустилась на Руконгай, но Шинджи видел в окнах знакомой хижины свет. Сегодня он припозднился, и разумнее было бы остаться в бараках пятого отряда, но его тянуло сюда. Несмотря на усталость, Хирако хотел обхватить чашку чая ладонями и щекой прижаться к плечу Соуске, как бы сентиментально это ни звучало. Как раз с чаем он и ожидал увидеть Айзена, когда ввалился внутрь, но… — Это… спицы? — Приятно знать, что зрение, несмотря на возраст, тебя еще не подводит, — усмехнулся Соуске, не отрываясь от своего занятия. Удивление на лице Шинджи сменилось возмущением, но сильнее всего было его любопытство, и он шлепнулся рядом с низким столиком на подушку, чтобы внимательнее рассмотреть, что там вяжет Айзен, хотя разобрать было еще сложно. — Поверить не могу… Ты из самого опасного преступника Общества душ превратился в фермера-рукодельника. В тебе всегда это было? — Кьераку запретил мне проводить эксперименты на кабачках. — С каких пор тебе требуется позволение? — Ты серьезно спрашиваешь или чтобы поиздеваться? Шинджи широко улыбнулся и боднул его в плечо. Если честно, ему ужасно нравились их препирательства, совсем не похожие на те, которые были во времена лейтенантства Айзена. Тогда их разговоры были наполнены подозрением, лицемерием и двусмысленностями, сейчас же это было похоже на ничего не значащие переругивания супругов, и от этой мысли Хирако одновременно стало тепло и чуточку тревожно. Соуске, видимо, закончил ряд и поднялся, чтобы заварить свежего чая, а Хирако вновь свое любопытство направил на спицы. Выходило как-то несимметрично, поэтому капитан пятого отряда стал считать петли, пальцем прослеживая ряды. Надо же, не все у этой напыщенной задницы получалось идеально. Естественно, Шинджи не мог не поиздеваться. Когда Айзен вернулся за стол с подносом, Хирако выпрямился и расплылся в ехидной улыбке. — Что, Соуске, злобные планы плести легче, чем макраме? — Я не… Что такое макраме? — тот нахмурился и сел обратно на свое место, после чего разлил чай по чашкам. — Ну… — Шинджи недоуменно моргнул, понимая, что не может это нормально объяснить. — Когда узелочки всякие вяжешь. Узлы Айзен вязать умел, да и чему-то такому их в свое время учили в Академии духовных искусств, но вряд ли это в Генсее называлось «макраме». Однако он все равно взглянул на Шинджи с долей высокомерия. — Я бы мог легко связать тебя. Айзен имел в виду, что связал бы Хирако, заткнул ему рот кляпом и просто посидел в его обществе, но в блаженной тишине, однако Шинджи воспринял это иначе и быстро облизал сухие губы, отводя взгляд. — Мы не настолько близки, Соуске. Тот вопросительно выгнул бровь, но спрашивать не стал, хотя вопросов у него появилось много. При чем тут связывание? И не настолько близки, чтобы что? Они уже целовались, спали несчетное количество раз в одной постели, говорили о таких вещах, которыми не делятся даже с друзьями, а в случае Соуске… ну, ему раньше вообще не с кем было ими делиться. Это могло бы стать темой сегодняшнего разговора за чаем, но Айзен не стал ее затрагивать, решив сначала поразмышлять самостоятельно. Что вообще из себя представляли их нынешние взаимоотношения? Может, это все была какая-то игра? Месть Хирако? Если так, то Айзен лишь улыбнется и в который раз убедится в своей правоте. Когда они уже лежали в постели, а Шинджи готов был вот-вот отключиться от усталости, Соуске положил ладонь ему на бок и придвинулся ближе. В ответ он получил слабую улыбку, и Хирако погладил его по руке. — Ты ненавидишь меня? Хирако не открыл глаза, а улыбка погасла, отчего Айзену захотелось прижаться к его губам своими, но он терпеливо ждал ответ. — Спи, — Шинджи повернулся к нему спиной, и это можно было бы расценить, как «да», но Соуске знал капитана куда лучше. Поворачиваться спиной к тому, кто дважды в нее бил… Айзен прижался теснее, утыкаясь носом в мягкие светлые волосы. Что ж, хотел Хирако того или нет, свой ответ Соуске получил. Сам же капитан разглядывал стену, выискивал в узоре на деревянных досках ответ для самого себя. Это ведь все было не про ненависть… Если бы он ненавидел, то не лежал бы здесь, пока Айзен обнимает его поперек живота, не целовал бы его, не таскался сюда вечерами тайком от всех, кроме Шунсуя. Соуске, кажется, уже спал, пока сам Хирако не мог больше сомкнуть глаз из-за крутившихся в голове мыслей. Это была не ненависть, не неприязнь, не злость. Он ведь чуть раньше этим вечером сравнивал их с супружеской парой. Такая глупая мысль, наполненная теплом и надеждой. Он провел по руке, обнимавшей его, и сплелся с ней пальцами, улыбнувшись. После чего едва слышно шепнул в темноту: — Дурак ты, Соуске.