Любовь – это не волшебство и точно не синоним счастья. Она не только даёт, но и требует очень много взамен: храбрости, коммуникабельности, усилий, компромисса, но превыше всего, конечно, доверия. Умения… Нет, желания быть с кем-то уязвимым, настоящим.
Просыпаться было больно по нескольким причинам, и разум с первых же секунд прифигел, не понимая, в какую сторону начинать панику. Каждый выпитый омегой бокал вина долбил по голове и тошнотой подкрадывался к горлу; каждый несъеденный кусочек еды заставлял мир рябить и выходить из фокуса, смеясь «не думал же ты, что можешь жить за счёт фотосинтеза»; он совершенно раздет, но лежит не на своей кровати; он прекрасно понимает, где находится, даже обрывками помнит, как вчера сюда ехал и ещё множество выдернутых из контекста страшных фраз, которые не станут менее реальными даже если он всем существующим богам сейчас молиться начнёт; он вчера говорил с Тобирамой; что-то ещё… Какой-то ещё непоправимый пиздец был вчера, Итачи чувствует остаточное чувство стыда, но само событие, вероятно, памятью в целях безопасности заблокировалось, потому что вспомнить не выходит хоть убей. – Нх, – пальцы трогают лоб, скользят в чёрные пряди, сжимают их со всей силы. Какого чёрта он без одежды? Будь хорошим мальчиком и разденься… Удивительно, как широко могут распахнуться человеческие глаза от удивления. Интересно, зачем это вообще происходит? Какой в этом эволюционный профит? Больше визуальной информации помогает, что ли, мысль в сознание уложить? Это же такое клише: когда у нарисованного персонажа глаза из орбит выпрыгивают, а челюсть против всех анатомических правил падает до самого пола. Вот Учиха себя ощущал сейчас именно так. Один, сука, в один. Ладно, Намикадзе сказал ему раздеться. Зачем – фиг его знает, но причина точно была. Нахуя, объясните, омега послушался? Интересно, альфа был в помещении, когда это происходило? Рука как-то сама потянулась к подушке, чтобы надёжно прижать её к лицу и заглушить вырвавшийся у парня стон. В жизни ещё не делал чего-то настолько тупого. И точно уж не ловил прежде порыв сделать себе больно. Вот просто взять какой-нибудь предмет и заехать по своей тупой голове столько раз, сколько понадобится, чтобы она поумнела. Порыв мазохизма, впрочем, пришлось отложить, потому что нужда покинуть этот дом как можно скорее победила все остальные. Он поест, попьёт, помоется, вздохнёт потом. Сейчас главное выбраться куда-нибудь в безопасность, а все остальные проблемы по очереди будем решать уже там. Одежда крайне неприятно ложится на кожу. Её слишком много для прогулок на улицу, и каждая ниточка в ней, каждая ворсинка напоминает о вчерашнем дне, который хотелось стереть из истории до последней секунды. Пальцы нерешительно ложатся на дверную ручку. Телефон показал шесть утра на экране, а это значит, что прийти вовремя на работу ещё вполне реально, даже если на минутку заехать домой. За дверью стоит неутешительный аромат свежесваренного кофе. Надеяться на то, что Намикадзе ещё спит, было пределом глупости, конечно. Итачи медленно и аккуратно миновал двери, ведущие в офис, ванную и зал, но мимо кухни прошмыгнуть не получилось. Минато стоял практически в двери. Чашка кофе дымила в руках, а белоснежная рубашка была не застёгнута. – Мне начинает казаться, что ты по чётным дням совершенно предсказуем, а по нечётным ломаешь все правила этой вселенной, – хмыкает мужчина задумчиво, смотря на оцепеневшего парня не лучше, чем вчера смотрел Тобирама. – Кхм, – пытается голос найти. – Что? Чёрт возьми, Итачи поклясться готов, что прикасался к этой груди. Может представить свою ладонь на ней, почувствовать, как лёгкая ткань этой рубашки соскальзывала с кожи под пальцами. –Хн, ну, – внимательно следит за траекторией взгляда, – вчера ты меня удивил, а сегодня, – красивая пауза, во время которой будешь гадать над вердиктом, – кажется, я могу заранее угадать каждое слово и каждый вопрос. Брюнет сам не заметил, как отпрянул, поэтому весьма сильно вздрогнул, почувствовал за своей спиной стену. Он смотрел в голубые глаза и сыпался. Одновременно хотел знать обо всём, что произошло между ними вчера, и не хотел ни слова слышать об этом. Стереть бы память себе и ему заодно, отмотать до более приятного места и сыграть после него какую-нибудь другую историю. – Допустим, вчера ты заявил, что, если я тебя отпущу, ты опустишься на колени и возьмёшь в рот, – сердце с болезненным спазмом удар пропустило, окатив тело ледяным холодом, от которого даже дыхание содрогнулось. – Допустим, я тебя отпустил, – подвёл альфа итог, уголками губ лишь улыбнувшись. – Допустим, – шагнул навстречу, одним движением сведя дистанцию практически в ноль, и Учиха вжался в стену с намерением с ней просто слиться, – я взял тебя на том самом месте, где ты сейчас стоишь, – колени, кажется, сейчас подогнутся, – а потом ещё раз чуть ближе к спальне. И ещё, пока мы не добрались до кровати. Итачи был просто не в состоянии уложить в голову эту мысль, представить себе это всё. Тем не менее, про «встать на колени» что-то было вчера, однозначно. Поцелуй точно был – теперь, когда губы так близко, их фантомное движение на собственных можно представить отчётливо. Его язык… Учиха умирает про себя потихоньку, а Намикадзе медленно подносит кружку к губам, делает вкусный глоток, свободную руку укладывает на стену. Нос, вдруг, ловит вспышку раздражения, отчётливую и громкую. В груди опять ноет всё. – Этого не было, – шепчет утвердительно, бегая взглядом между одним голубым глазом и другим, словно хотя бы один должен открыть ему правду. – Нет, – отвечает сухо, – представь себе, Итачи, я не тронул пьяного омегу под ёбаным влиянием. Но ты на секунду посмел мне поверить, – усмехается так остро, что мурашки бегут по рукам. – Утверждаешь, что не чувствуешь себя грязным под моим взглядом, а думаешь обо мне так же, как о людях, чью компанию вчера едва вытерпел. – Это не так, – покачал головой. – Минато, умоляю, давай не сейчас, – прикрыл глаза, то ли боль перебарывая, то ли тошноту, то ли росточки страха, то ли собственный стыд – любую карту тяните, неправильных ответов нет. – Именно, блять, сейчас, – перехватил пальцами подбородок, чуть голову омеги запрокидывая, и брюнет на автомате обхватил стальное запястье, загнанно ему в глаза посмотрев. Минато крепко лицо парня держал, а смотрел вниз на него удушающе строго. – Иначе ты ничего не усвоишь. Ты понимаешь, чем вообще чревато так в чьи-то феромоны нырять? Доверяй человеку как угодно сильно, не надо, блять, отдавать контроль над собой никогда, – чуть сжал пальцами щёки, – никому. Потому что всё то, что ты чувствовал вчера, пока на тебя смотрели, как на породистую лошадь, даже примерно не сравнится с тем, что ты будешь чувствовать, если тебя кто-нибудь без твоего согласия трахнет. Фраза резанула так сильно, что кратковременно перекрыла все остальные ощущения. О чём эта претензия? Он что, серьёзно думает, что Итачи любому вообще человеку даст руль, когда ему плохо? – Я, конечно, понимаю, чем это чревато, – оттолкнул со всей силы, и альфа – надо же – отпрянул. Мягко так, даже кофе, сука, не пролил. – Без понятия, почему я это сделал, я даже не знал, что могу так сделать. Но это был не кто-то, а ты, – последняя фраза удивила омегу в той же степени, что и альфу. – Do not read too much into this, – качнул головой, хотя понимал уже, что смысла нет. Обратно уже не забрать. – Bit late for that. Выдох. Учиха сам неслабо запутался. Не мог объяснить, что он чувствует, даже самому себе, не совсем понимал, для чего держит определённые стены. Вроде бы, пытается отгородиться от этого человека, нервничает из-за чего-то, нуждается в дистанции: не слишком большой, но в безопасных полутора метрах хотя бы. Тем не менее, он действительно доверяет этому альфе слепо. Не верит, что он может боль причинить. – Прости, – выдыхает. Не прощение, на самом деле, ищет, а возврат в нейтральные воды, в которых плавать не страшно. Чтобы взгляд сбросил градус. – Я не должен был ставить тебя в такое положение. Этого не повторится впредь. Намикадзе кивает по типу «услышал, к сведенью принял», после чего вновь подносит кружку к губам, глотает коротко, передаёт её брюнету. – Минуту мне дай, я переоденусь, – уходит в сторону спальни, оставив омегу тупо в пространство моргать с чашкой в руках. – В смысле? – хмурится, делая пару глотков кофе. Он крепкий, адски горячий, и в нём, однозначно, не хватает чего-нибудь сладкого, но желудок издаёт наиприятнейший спазм, распознав чудотворный напиток. Намикадзе замирает практически в двери, швыряя снятую рубашку в стоящую в ванной корзину по ходу движения. Взгляд приковывается к его спине, щёки горят от собственных грязных мыслишек. Но, если отложить предрассудки о легкомысленном сексе на одну ночь, которым Итачи, на секундочку, никогда не занимался и заниматься не планирует, то изменить своим правилам однажды вот с этим мужчиной, чисто гипотетически, разумеется, не кажется чем-то из ряда вон страшным. – В смысле, – поясняет, развернувшись, – прежде, чем по пьяни лезть кому-то в штаны, вежливо сначала ужином его угостить. В твоём случае завтраком, – хмыкнул, отпрянув и скрывшись из вида. Можно было бы, конечно, поспорить, что в этой народной мудрости речь идёт не о спонтанных пьяных приставаниях, а о чём-то куда более намеренном, но смысла спорить омега не нашёл. Поставил тихонько на тумбочку кружку, нацепил быстро обувь, щёлкнул дверным замком. Прикрывал дверь осторожно, но вот до охранника не постеснялся и пробежаться. Тот открыл ему кованую дверь нажатием кнопки, пожелал хорошего дня. Омега ответил что-то вежливое и ступил на свободу. Та, впрочем, продлилась недолго. Не пройдя и пяти сотен метров, Учиха услышал медленный шелест автомобильных колёс за спиной. Замер, выдохнул обречённо, поиграл с мыслью, что ему показалось, но на развороте понял, что, увы, нет. Синий цвет номеров, элегантный изгиб чёрного носа мазды, цепкий взгляд голубых глаз. – В машину сядь, – раздалось из опустившегося окна. Брюнет нехотя шагнул к автомобилю, приоткрыл мягко дверь, опустился в кресло, потянул ремень безопасности. Машина дарила необъяснимый комфорт, противореча взгляду своего хозяина, и омега проникался к мазде глубокой любовью в этот самый момент. Просто так, ни с того ни с сего. – Мне на работу нужно сегодня, – сказал собственным коленям. Кажется, лишь это могло освободить его от добровольно-принудительного заглаживания собственной вины. – Не рано тебе выходить на работу? – ещё один, господи. Все, блять, знают лучше него самого, куда ему рано, а куда – нет. Понятия не имеют, какая у него в голове мешанина, но на советы щедры. Нет бы просто услышать, принять, пожелать хорошего дня. Раздражение вспыхнуло так быстро, так ярко, что даже задуматься над собственными действиями времени не осталось. Отстегнулся, дёрнул за ручку, одной ногой ступил на раскалённый асфальт. Но эффектный выход в декорации оборвался так же внезапно, как начался: альфа поймал за локоть и усадил обратно так резко, что машина качнулась по инерции. – Тебя в багажник, что ли, уложить, чтобы ты прекратил из рук выскакивать? – голос тронуло нечто недоброе. – Минато, меня не нужно спасать, – глянул на него гневно, намереваясь отстоять хоть какую-то автономию, а то там слишком уж нагло указами сегодня разбрасываются. – Я говорил тебе об этом уже. – О, поверь, – усмехнулся весьма саркастично, – спасать здесь нужно, однозначно, не тебя. Либо ты пристегнёшься, – перебил хлёсткий ответ, что уже вертелся на языке, – либо багажник, котёнок. Взгляд как-то сам метнулся к припаркованной в сотне метрах от них полицейской машине. Они в центре повсюду. – Мм, поверь, он не тронет меня, даже если я вытащу тебя прямо из его машины, опрокину на неё же и отшлёпаю. А. Точно. Дипломатический иммунитет. – А ты посмеешь? – вновь на него посмотрел. Слова громкие, но действие слишком мерзкое, чтобы поверить в способность его совершить. – В багажник затолкать точно посмею, – пообещал, так ощутимо взглядом губы задев, что мысли опять заполнились чем-то сомнительным, – дороги тут ровные, за десять минут езды ничего с тобой там не случится. Переосмыслишь, разве что, какое-нибудь из своих тупых решений. – Тебя, в смысле? – бровью повёл, всё же потянувшись к ремню безопасности. – Переосмыслил уже, спасибо за ценный инсайт. – Наконец-то. Я эту френдзону на хую вертел, если честно, – вернул взгляд на дорогу, и мазда тронулась, пожалуй, чуть резковато. – Её и продолжишь вертеть, – хмыкнул омега. Намикадзе, вдруг, рассмеялся. Тем самым смехом, которым смеются люди, разговаривающие с наивными, недальновидными людьми. – Опять выматываю, – поинтересовался, – или всё-таки твой очаровательный характер подаёт признаки жизни? – Однозначно, выматываешь, – выдыхает, отвернувшись к окну. Хотя, если подумать, эта тупая перепалка не слабо отвлекла от событий вчерашнего дня. Да в целом этот альфа здорово отвлекал от событий последних двух месяцев. Рядом с ним как-то не получалось рефлексировать внутрь себя, потому что приходилось реагировать наружу. – Высади здесь, – попросил, увидев свой дом. Намикадзе проехал чуть дальше, развернулся на перекрёстке, подвёз прямо к подъезду, как и всегда. – Я подожду, – предупредил, не собираясь так легко отпускать. Учиха взлетел к себе в квартиру, переоделся по-быстрому, подметил, как одиноко квартира выглядит без малыша Данго, и поймал ужасно сильное желание обнять ладошками его мохнатую голову и целовать в маленький нос, пока там чихать не начнут. Или устроиться с ним на прохладном полу и гладить по животу, пока пёс извивается на спине, облизывая омеге лицо и путаясь в длинных прядях чёрных волос. Обалдеть, как же метко Саске нашёл ему это ласковое чудо, в самый нужный момент. Сказал тогда ещё «именно он тебя ждал» и ведь не ошибся ни капли. Они действительно ждали друг друга. Вернулся брюнет от силы минут через пять, но альфу надолго оставлять и не нужно, чтобы он нашёл себе какую-то работу. Хотя, в данном случае, похоже, работа нашла его. – … there in ten, – брюнет поймал мужской голос из динамиков, садясь обратно в машину. – Be honest, if I drag you to your office and tie you up to the chair five minutes before you’re supposed to be there, you’d somehow die right in that bloody chair and still won’t show up for work on time, – выдохнул Минато. На том конце раздался мягкий смех. – Said I’ll be there in ten. – Which is how long in human time? An hour? – изогнул бровь. Автомобиль медленно от тротуара отъехал. – As soon as I can, – заверил мужчина. – You’re not in the embassy? – The me that walked out of it at eight yesterday and asked you to cover some of the morning hours? – уточнил как бы между. – I’m on my way, Minato. How often does important shit happen at this hour anyway? – осведомился флегматично. – On a Monday? You joking? – количеству сарказма можно было позавидовать. – Be there. Or you’re fired. – You wouldn’t, – констатировал спокойно и чертовски уверенно. – Yeah, I wouldn’t, – выдохнул мягко, – so be there. – K. Звонок прервался. Салон наполнился мягкой музыкой какой-то радиостанции. Минато выдохнул устало. Он делает так весьма часто, если подумать. Это один из тех вдохов, когда человек примиряется с фактом, что придётся всё делать самому, иначе кто-то другой сделает обязательно через жопу. – At least, you’ve had your coffee, – попытался найти в ситуации плюсы. – That’s right, – рассмеялся Намикадзе, выворачивая к штаб квартире Хонды. Прощаться так скоро не казалось правильным, но было необходимым. На работу омега опаздывать не хотел, к тому же, безумно нуждался в дистанции с этим альфой, но в то же время ловил нелепый порыв поправить его настроение, забрать хоть кусочек его головной боли. Глупо, ведь Итачи, по сути, именно этим и был для него. – Спасибо, что не в багажнике, – хмыкнул, повернувшись к мужчине, когда машина остановилась. Минато рассмеялся тем самым смехом, что топил абсолютно весь лёд, напомнил, почему Итачи продолжал к нему возвращался, несмотря на растущий дискомфорт. С этим альфой очень тепло и спокойно. Волнение, что он сам провоцирует, и рядом не стоит по магнитуде с тем, что он забирает. – Забрать после работы? – Нет, – сказал быстро и твёрдо. Намикадзе кивнул. – Буду ждать на пробежку, – перед фактом поставил. Улыбка попросилась на губы, но Учиха ей запретил. – Где? – спросил, чтобы разбить густую паузу. – Где-нибудь, – повёл плечом. И всё же улыбку сдержать не удалось. Нет смысла уточнять, где вы встретитесь, если знаешь, что так или иначе друг друга найдёте. Нет смысла прощаться или смотреть ему в след, если знаешь, что через несколько часов вновь увидишь эту улыбку.***
Выныривать из глубочайшего сна было трудно и, если честно, совсем не хотелось, но цоканье и шебуршание где-то на фоне всё не давало сознанию отчалить обратно в нирвану. Саске собирался открыть глаза или двинуть рукой как-нибудь, но откладывал это на неопределённое количество секунд раз за разом. Он ещё не совсем понимал, где находится, не помнил, как вчера засыпал и чем занимался до этого, но чётко ощущал, что ему очень спокойно. Рука, лежавшая на нём, которую он до сего момента даже не чувствовал, вдруг, ожила, чуть сжалась на рёбрах, пока её хозяин просыпался, а потом соскользнула с Учихи, невесомо огладив кожу по ходу движения. – Иди, – прошептал Узумаки хрипло в другую сторону. Цоканье набрало обороты, засеменило по полу. Матрас чуть прогнулся от движения блондина, звуки возни оборвались, а через мгновенье острый собачий нос ткнулся Саске практически в ухо. Он улыбнулся против воли, отдёрнул свою голову подальше от всей этой любви, но Данго был настойчив и крайне изворотлив – нырнул носом под подбородок, практически обернулся своим длинным тельцем вокруг шеи, потом нелепо плюхнулся на кровать, пойманный рукой альфы, и был заключён в надёжное объятие, из которого не мог своей вездесущей мордашкой достать до лица. Извиваться он, впрочем, не перестал, но обороты слегка поубавил. События вчерашнего дня потихоньку прогружались в памяти, но настроение испортить уже не могли, никакой силы больше не имели над парнем. Через секунду так и вообще напрочь из мыслей вылетели, потому что Наруто вновь скользнул по рёбрам ладонью. Брюнет дёрнулся невольно, покрылся мурашками, когда чужие пальцы скользнули чуть дальше, огладили напряжённый пресс, а лоб Узумаки прильнул к затылку альфы. – Сегодня тебя тоже трогать нельзя? – обжёг шею дыханием, завязывая внутренности узлом так, как только он умеет. Саске собрался, разумеется, сказать ему «нет». Или «да»… «Не трогай», в общем, но ни слова не проронил. Так же, как с открытием глаз, с издаванием звуков возникли проблемы. Казалось, что вот-вот и ответишь, вот ещё секунда и голосовые связки завибрируют, но этого не произошло. Альфа просто недвижно лежал, даже не пытался соврать себе, что не понимает, о чём был вопрос. Наруто дал ему пару секунд на раздумья, но после уверенно прижался к шее губами. Учиха вновь чувствовал непривычную наэлектризованность и будоражащую дикость момента, но не так уж сильно страшился их, раз не отодвинулся, почувствовав спиной горячую кожу Узумаки. Не попытался остановить медленно скользнувшую под резинку шорт руку. Только подумал, что собаку на кровать они как-то не в тему подняли. Блаженный выдох слетел с губ, когда блондин обхватил утренний стояк и сжал его крепко. Голова запрокинулась сама собой, Наруто вовремя свою приподнял и теперь уже целовал где-то за ухом. – Тебе стоит его отпустить, – посоветовал чуть слышно, подметив, вероятно, что пёс закопошился в руках ещё больше. Саске нехотя на локте приподнялся, еле удержал в руке радостную в край трёхлапую мелочь. Данго совершенно не хотел быть поставленным обратно на пол, но выбора у него не было. Едва упав обратно Наруто в руки, Учиха звучно простонал, схватившись рефлекторно за чужое запястье. Сила хватки и подчёркнутая уверенность движений остро напоминала о том, что его трогает не сладкий омега, а, чёрт возьми, альфа, но именно эта мысль, похоже добавляла ощущениям той самой остроты, от которой удовольствие начинает полностью управлять твоим телом, отключая сознательную составляющую. – Ко мне повернись, – нетерпеливый шёпот, удивительно, что команду вообще удалось разобрать. Брюнет еле совершил это сложное телодвижение, но не пожалел об этом ни на секунду. Наруто прижался губами к коже под подбородком, каждый миллиметр шеи посте этого жадными поцелуями покрыл. Его член прижался к члену Саске, его рука сжала, кажется, ещё крепче. Учиха держался за Узумаки религиозно: за плечи, за шею, за светлые волосы. Томно дышал, запрокинув голову, путешествуя по каким-то абсолютно новым видам удовольствия, что прежде были ему недоступны. Кончил брюнет чуть быстрее и долго ещё отдышаться не мог. Лежал недвижно, смакуя самое охуенное по своей природе расслабление, и невпопад ловил обратно разные аспекты восприятия: почувствовал вес чужой головы на своём плече, вновь начал слышать звуки собачьей возни и тяжёлого дыхания двух человек, подметил, что дверь в комнату чуть приоткрыта, что ему дико жарко и капельку трудно дышать. Мир дозированно, будто, открывался ему, подключаясь к разным органам чувств, но информация проходила бессмысленно сквозь него. На какое-то время альфой правило лишь тяжёлое, сладкое умиротворение, и он не торопился его от себя отгонять. Возможно, даже нырнул вместе с ним обратно в сон на какое-то время – точно узнать не получится. На землю был возвращён когда-то в течение часа, причём в такую любопытную позу, что даже не понял сначала, где у него что. Наруто лежал на плече совершенно затёкшей руки, опаляя дыханием ключицы. Сам вяло брюнета обнимал, каким-то образом сцепив руки вокруг его талии. Ноги совершенно непонятно переплелись друг с другом. Но вишенкой сверху стал, разумеется, взгляд, который Узумаки поднял на него: сонный, мягкий, потухший, даже какой-то доверчивый. А Учиха охуевал потихоньку. Ему в руки ни с того ни с сего, вдруг, свалился целый, блять, Узумаки Наруто. Как его держать в этих самых руках без вреда для здоровья, Саске не знал, но и выпустить вариантов не видел. Что это значит вообще? Как это будет работать? Им теперь, получается, можно заниматься друг с другом вообще чем угодно? Вот так засыпать, даже при том, что контакта в край слишком? – Ты в порядке? – уточнил предусмотрительно блондин. – Я, – протянул, не в силах оторваться от голубых глаз. Они же реально смотрят на него с любовью. С этим неконтролируемым, болезненным, жадным, томительным, ебучим чувством, которое человека может расхерачить совершенно незаметно и за просто так. Ты, если точнее. Ты можешь его разбить вдребезги, – не понимаю. Учиха действительно ничего не понимал. И, что хуже всего, не имел в голове ни единого правильного слова. Коммуницировать не мог смуту эмоций, да и сам её распутать был не в состоянии. Наруто подался вперёд, тронул бледную грудь кончиком своего носа. – Не трудись, – выдохнул брюнет, пытаясь сжать пальцы затёкшей руки, которую пронзило покалывание, стоило блондину поменять положение, – там не будет ничего интересного – я же только что кончил. – Придурок, мне это и хочется знать, – цокает, дотронувшись до кожи губами. Учиха с удивлением осознаёт, что его прежде никуда, кроме губ, кажется, не целовали. Ну в шею, может быть, максимум. А Наруто и руками исследовал более основательно, и целовать не стеснялся повсюду. Не просто похоть. Что-то ужасающе глубокое. Желание любить и быть любимым в ответ. – Нх, – дёрнулся резко, почувствовав мягкий укус на одном из сосков, мгновенно покрылся мурашками от этого. Вот уж каких мест никто прежде точно не касался. – Не делай так, – хлопнул его по спине, но уже через секунду закусывал губу и задерживал дыхание, чтобы подавить в себе стон на уже куда более ощутимый укус. Узумаки вообще уже не слушает, кажется. Приподнимается, ведёт носом выше, от кожи его не отнимает. Саске ощущает вес чужого тела на себе, но не успевает что-то по этому поводу сделать. Наруто кусает прямо в шею. Не сильно, но неожиданно. Из горла вновь рвётся стон, а феромоны ощутимо вспыхивают чем-то острым, что особенно ярко выделяется на фоне общего расслабления и лёгкой сбитости с толку. Блондин вдыхает глубоко, собирает эмоции прямо с шеи губами. Медленно выдыхает, а потом удивительно резко переключает свои настроения. – Кофе? – поднимается в сидячее положение, тут же найдя Данго глазами и усмехнувшись его забавной беготне. – Ну, давай, не тормози, – хлопает по бедру мягко, подметив, что реакции на его предложение нет никакой. С кровати поднимается. – Кхм, – отчаянно включается обратно, – не трогай кофе, – голос тише обычного. – Я сам сделаю. – Окей, я, тогда, что-нибудь на завтрак найду, – покивал Узумаки, сворачивая из комнаты в сторону ванной. А Саске смотрел в потолок, пытаясь разобраться, что за противоречивую ерунду он сейчас чувствует. Не то чтобы он хотел, чтобы Наруто с ним ещё что-нибудь сделал – совершенно точно нет. Но он как бы уже капельку с этим смирился. И теперь не въезжал в поведение. Тактильность Узумаки бывает очень внезапной, часто врасплох застаёт: ты, к примеру, ожидаешь разговора на повышенных тонах и, возможно, в лицо от него получить, а он опрокидывает тебя на капот и шепчет в ухо, что тебя нужно нагибать и трахать, пока счастье на тебя не снизойдёт или что-нибудь из этой серии. Но, чёрт, в обратную у него, видимо, так же работает. Когда ты вот лежишь, слушаешь грохот своего сердца и боишься, но на последних каплях храбрости держишься ровно, даже побегов ему не устраиваешь, а он, типа, думает о кофе? Идиот, никогда не умел ловить настроение. Выдох. Учиха нехотя поднимает себя в сидячее положение, разминает руку, в которую недавно кровообращение вернулось, и думает, что всё-таки идиот здесь, наверное, именно он. Люди же, обычно, действуют по наитию, ведут себя так, как диктует им момент, следуют за порывами и желаниями. Саске так не умеет. Ему нужно заранее знать правила, понимать рамки поведения, быть в курсе того, чего он может ожидать. С Дейдарой, к примеру, ему были доступны всего две чётко разграниченные опции: переспать и не переспать. И не надо было ни о чём рассуждать: если вы оба хотите – это случится, если нет – то нет. Потрясающе просто, голову сломать не обо что. А с Наруто… Хах. Спектр настроений этого человека шире, чем полный круг на триста шестьдесят градусов. Он может быть страшным, а может быть очень уютным, нести всякую чушь и получать за неё по башке, или парой предложений метко указывать, где ты не прав, может быть проклятьем, а может – спасением. Только вот с действиями Саске это всё не особо коррелирует. Любые совпадения случайны, непоследовательны, как следствие, статистикой быть не могут. Получается какой-то барабан сюрпризов, который продолжаешь крутить, хотя смысла в этом нет, ибо ты – единственный участник, и все призы в принципе уже твои. Но выбирать, в каком порядке будешь их получать, ты не можешь. Едва поставив босые ноги на пол, альфа чувствует собачьи когти у себя на ногах, мокрый нос где-то на лодыжке и мягкую шерсть в целом по всему, до чего Данго может достать. Недолго думая, подхватывает животное, поднимает его в воздух прямо перед собой, с усмешкой смотрит на расслабленное длинное тело, повисшее доверчиво в твоих руках, уверенное, что ты не уронишь. А морда довольная, с вываленным наружу языком и ленивыми попытками сомкнуть легонечко зубы на каком-нибудь пальце. Вот это создание вообще все любят. Каждый человек, который взглядом заденет. Равнодушным разве что бессердечный останется. И как это крошечное существо справляется со всей этой любовью? Просто принимает, будто так и должно быть? – Расскажи мне свои секреты, – протягивает чуть слышно, действительно предпринимая попытку прочитать что-то в карих глазах, но там какой-то нечитабельный иностранный язык. Видишь, что мысли есть, но содержание их никогда не узнаешь. – Ты что делаешь? – усмехается Наруто из двери, который, как всегда, вышел из ванной крайне вовремя, чтобы застать Саске за каким-то тупым действием, объяснить которое ему слов в жизни не хватит. – Совет спрашиваю, – подчёркнуто не смотрит на болвана. – Мм, – улыбается, – ну, он тебе скажет, что нужно ждать у моей кровати, когда я проснусь, а потом прыгать мне в руки, облизывать лицо, играть и ластиться. – Помнишь, я тебе когда-то говорил, – протянул холодно, – что бывают моменты, когда от разбитого носа тебя спасёт только тотальное молчание? – Конечно, – хмыкает, – это было пару месяцев назад. – Сейчас именно этот момент, – посмотрел на него зловеще. – Себе можешь врать, – кивает, выглядя безмерно довольным, – но мне не надо, окей? Уходит, оставив за собой последнее слово. А Саске потихоньку сдувается. Переводит взгляд обратно на трёхлапого. Тот молчит – секреты выдавать не спешит. Ну, искусству беззаботности же не научишь, правильно? Его нужно постигать самому, без шпаргалок. Спускаться на кухню, честно, очень неловко. Альфа ощущает себя обнажённым в самом обезоруживающем смысле этого слова, кожей чувствует жгучий взгляд голубых глаз и не может включить успокоительное равнодушие. Вот стой перед Узумаки и считывай мысли о том, с каким бы удовольствием он тебе сейчас вставил. – Сука, – отдёргивает руку от кружки. Среагировать успел – на себя почти не пролил. Отставил пузатый чайник обратно в кофеварку, дёрнул бумажное полотенце, чтобы столешницу вытереть. – Ты в порядке? – интересно, сколько раз он об этом спросит ещё? – Ничего не в порядке, Наруто, – не выдержал. Поставил перед придурком кофе, пролив немного и на этот стол сгоряча, потом подцепил вторую чашку, выудил из контейнера один треугольный онигири, – я потом её тебе верну, – приподнял чашку в воздух, параллельно двигаясь в коридор. – Саске, – протянул альфа недобро, но ноги от этого, кажется, понесли лишь быстрее. – Только посмей, – огрызнулся на собравшегося последовать за ним Наруто. – Я серьёзно, блять, ещё один шаг, и я к тебе даже после мерзких вечеров отца больше не приползу, – блондин замирает в дверном проёме, сжимает его пальцами крепко, будто только за счёт этого ещё не убил расстояние между ними до последнего дюйма. – Говори со мной, Саске, – от его голоса не по себе. Всунуть ноги в обувь без помощи рук – непростое занятие. – Я не хочу говорить, – не может, если точнее. – Ты так никогда в себе не разберёшься. – В себе? – переспросил, едва переборов порыв запустить в идиота чашкой горячего кофе. – Во мне ничего не поменялось, Наруто, во мне разбирать нечего. Узумаки прикрыл глаза. Этот жест не остался незамеченным, но нужда обрести свободу была сильнее заботы о ком-то другом. Саске кое-как справился с дверью своими занятыми руками, Данго выскочил вперёд него, альфа следом за трёхлапым шагнул и резковато, пожалуй, хлопнул за собой входной дверью. Первые метров шестьсот на эмоциях пролетели легко, но потом парень всё же включился в реальность. Жара на улице стояла невозможная. Солнце светило так, будто пыталось испепелить человеческий род с лица целой планеты, а на альфе из одежды, хн, только шорты. С его кожей такие проёбы за пару десятков минут заканчиваются солнечными ожогами, поэтому брюнет прильнул к первому же попавшемуся на пути дереву. Онигири прикончил быстро – они у Кушины получались изумительно вкусными. Горячий кофе был не в тему вообще, но Учиха всё-таки выпил его в каком-то порыве мазохизма, потому что злился, оказывается, вовсе не на Наруто, а на себя самого. Телефон, слава богу, ещё в комнате сунул в карман – возвращаться к Узумаки так скоро ему не придётся. Пока Данго шарил носом по траве и кустам, альфа заказал себе убер. Сначала хотел прямо к брату поехать, но вовремя вспомнил, что ключей у него нет: ни от квартиры Итачи, ни даже от собственного дома. Вчера же сбегал впопыхах. По итогу сначала домой заглянул, потом к брату уехал. У него же переночевал. Следующие несколько дней практически с утра до вечера торчал в клубе кюдо, бездумно стреляя по мишеням и с головой пропадая в своих запутанных мыслях, что никак не приходили в порядок и были далеки от каких-либо заключений. «В голове дурь, но хотя бы стрелять не мешает» хмыкала Анко, но особо не жаловалась. Наруто ничего ему не писал. Дал пространство, как его и просили, но почему-то даже этим немного бесил. Временами Саске дёргало приехать к нему просто чтобы пару раз хорошенько съездить по морде. Но он, конечно, не приезжал. А бессонными ночами дёргало в совершенно обратное, потому что засыпать на одной кровати с Узумаки, однозначно, приятнее, чем одному смотреть в темноте в потолок. Но он даже тогда не писал. Не знал, что, блять, сказать. Чувствовал себя идиотом, запнувшимся о проблему, которую сам же себе и придумал. Короче говоря, сон не шёл, еда в горло тоже не лезла, отец был перманентно чем-то недоволен, но Саске стабильно прослушивал, почему. Итачи у родителей дома не появлялся, Киоко выглядела грустной то ли от этого, то ли из-за чего-то другого. Только Анко, пожалуй, была в привычном ворчливо-боевом настроении, на котором за хорошую стрельбу хвалила коротко, а за плохую гоняла половину дня. Руки брюнета медленно покрывались ссадинами от тетивы, как и руки Наруто, должно быть, сбивались в кровь на джиу-джитсу. Пара суток до соревнований проползла мимо мучительно, и Саске практически удивился, поднявшись по будильнику в четверг, что он через пару часов уезжает из Токио. Его рюкзак был собран, он сам был готов ещё с понедельника, но осознал как-то вот только сейчас. В этом году финальный турнир проходил в Нагое, из Токио прошло всего пятнадцать человек. Поехать почему-то решили на автобусе, хотя поездом было бы вдвое быстрее. Но, видимо, сенсеям спокойнее тусоваться в дороге пять часов в снятом в аренду закрытом пространстве, чем следить за учениками в транспорте, где едет ещё черт знает сколько человек. От их школы должно было ехать три человека, но один из них по какой-то причине поехать не смог, и под надзором у Анко остались лишь Саске с Рьёги. Этот омега был на два года младше брюнета и стрелял ужасающе метко, напоминал в этом чем-то Итачи. На соревнования, правда, ехал впервые, и дико из-за этого нервничал, хоть и пытался это скрывать. – Ничего, если я сяду с тобой? – спросил у брюнета перед посадкой. Саске кивнул, жестом руки указал на дверь, пропуская парня вперёд. Сел рядышком в кресло, уронив рюкзак меж своих ног. Мимо него проплывали другие зомбоватые подростки: девушки, беты, альфы, омеги. Вместе с ними салон наполнялся принесённой снаружи жарой и привкусами разных настроений. Когда сенсеи всех пересчитали и сами расселись по местам, автобус завёлся и кондиционер, наконец-то, включился. Кофе альфа с утра успел выпить, но его всё равно дико клонило в сон, и, убаюканный мерным покачиванием, он отключился примерно на час. Проснулся от вибрации телефона, который чудом каким-то не выпал из его расслабленных пальцев. Наруто: «Напиши, что доехал нормально» Кислый выдох. Отправил в ответ палец вверх, а хотелось… Что-то со смысловой нагрузкой. Но оно не могло сформулироваться. Омега сбоку отстукивал пяткой по полу секунды. Расслабиться всё не мог, держал феромоны на коротком поводке, но всё равно пропитывал пространство нервным ожиданием. Учиха какое-то время следил взглядом за прыгающим коленом и перебирающими телефон пальцами. Вспоминал свои самые первые соревнования, единственные, пожалуй, во время которых он действительно безумно нервничал. Он занял десятое место тогда. Хн, из двенадцати возможных. Отец цокнул, что он может лучше, но потом потрепал его по волосам и добавил «в следующем году сможешь ещё раз попробовать». Ему от этой фразы тогда стало невероятно тепло. Не так тепло, как от ласкового «молодец» от старшего брата, но всё же. Запоминающийся момент. Теперь всё не так. Он же стреляет не для наград, а для себя. Ему нравится сам спорт и присущий ему педантизм, контроль над дыханием, выверенное до миллиметра движение каждой мышцы, пустота, которую вызываешь в голове перед совершаемым выстрелом. Методично, отточено, чем больше практикуешься, тем проще становится. Правила очень простые, а потолка нет – можешь усложнять до бесконечности: отходи дальше и дальше от цели, пробуй на скорость стрелять по нескольким, проси кого-нибудь их в воздух подбросить. Заскучал с луком – возьми в руки нож. Или топор. Да хоть дротики. На каждый вид оружия нужна разная меткость, разные телодвижения, но цель одна, а результат сразу известен. Красиво и просто. Будет таким и без медалей, но родителям медали нравятся – у них под заслуги детей отведён целый стеклянный шкаф, который Киоко содержит в безупречной чистоте, чтобы гости в равной степени восхищались как самими наградами, так и их блеском. – Ты часто ездишь на соревнования? – прилетел, вдруг, от Рьёги вопрос. В какой-то момент он решил, что прослушивание музыки не успокаивает, и наивно подумал, что альфа с этим лучше поможет. – Слишком часто, – хмыкнул Учиха. – Это мои первые, – признался, натягивая рукава тонкой кофты на пальцы, – у тебя есть какой-нибудь совет? – посмотрел на него этим оленьим взглядом, какой, наверное, только омеги делать умеют. – Совет, – выдохнул, перебирая в голове философию, ибо результат, в основном, сводился именно к ней. – Стреляй для себя и забей, лучше или хуже стреляют другие. – Вау, – рассмеялся омега тихонько, – слава богу, мы едем не проверять, кто из нас лучше стреляет. Усмешка. – За красивыми напутствиями не ко мне, окей? – глянул на него по-доброму. – Мне плевать – в этом весь секрет. – Если плевать, зачем продолжаешь ездить? – искренне спрашивал. – Держать статус-кво проще, чем что-то менять, – дёрнул плечом. – Стрелять проще, когда результат тебя не заботит, – вернулся к насущному. – Соответственно, – усмехнулся невесело, – если я хочу тебя обойти, то у меня ничего не получится. – Забей на меня, – роняет взгляд на экран телефона. Палец вверх был отправлен и прочитан. – На всех забей, – протянул себе практически под нос. – Можно, – протянул омега несколько неуверенно, – задать тебе личный вопрос? Учиха оторвался от телефона, чтобы повернуться и посмотреть на него. Личные вопросы он не любит. Вообще никакие не любит. Короткий кивок, о котором он сто процентов пожалеет сейчас. – Ты встречаешься с кем-нибудь? Бровь изогнулась так картинно, что Учиха сам почувствовал, кажется, сколько немого вопроса в этот жест получилось вложить. Зачем этой мелочи знать, встречается он с кем-то или нет? Эта информация серьёзно кого-то волнует? – Окей, – нервный смешок. Рьёги приподнял свои миниатюрные ладошки, показывая, что он, типа, с миром. – Слишком прямо. Изуна убьёт меня, если узнает, но я устал смотреть, как он по тебе печально вздыхает. Однозначно, он уже слышал что-то такое от кого-то другого. Брюнет, если честно, точно даже не знает, который из омег в их клубе – Изуна. А омега ли это вообще? В этом мире же всё возможно, оказывается. – Поверь, ему не стоит встречаться с кем-то, вроде меня. – «Вроде тебя»? – не понял. – Ты самый адекватный альфа из всех, кого я встречал. – Ты меня просто не знаешь, – информировал пресно, вернув внимание в телефон, и на этом вопросы, наконец-то, закончились. Любят же маленькие создания приписывать ему благородство и утверждать, что он-то в сравнении со всеми остальными какой-то пиздец особенный. На чём они эти сравнения основывают, собственно, не понятно. На лбу, может, что-то читают. Омега, впрочем, имел в виду то, что сказал. Продолжал крутиться возле Учихи и в ресторане, куда они на полпути остановились перекусить, и по приезде в Нагою. В общежитии их распределили крайне тупо: на мальчиков и девочек, хотя девушек было трое всего, а среди остальных преобладали всё-таки альфы, и омегам было как-то ну так себе спать с ними в одной комнате. Но помещение оказалось довольно просторным, расстояние между футонами приличное, да и с таким количеством народа вряд ли кто-нибудь рискнёт кого-то трогать. Саске уронил свой рюкзак на самый ближний к двери футон, Рьёги свой приземлил на соседний. На вопрос, не будет ли ему спокойнее лечь с собравшимися вместе омегами, он ответил, что, нет, ему гораздо спокойнее рядом с человеком, которого он худо-бедно, но всё-таки знает. И альфа понял, что ярлык адекватного к нему намертво уже прилепился. В общем и целом, людей в Нагое собралось внушительное количество. Брюнет не особо понимал, кто это был и откуда. Это не национальное соревнование, вроде бы, не со всей Японии, но и не внутри одной префектуры. Фиг знает, у Анко каждый год разные приблуды. В первый день отстрелялись все и не по разу, те, кто не набрал необходимое количество очков, отсеялись, но уехать раньше других всё равно не могли, а посему остались в качестве наблюдателей. Рьёги с горем пополам, но прошёл всё-таки. Стрелял значительно хуже обычного, что не удивительно, учитывая нервы. Первые соревнования всегда немножко через жопу получаются. Саске же на результаты жаловаться не мог – они были чистыми. Но он, если честно, думал не о стрельбе. Нет, весь день в его голове вертелись слова. Глупые и бесполезные, не способные ничем помочь. Пустые. Но он не сдавался – начинал снова и снова один и тот же воображаемый разговор, снова и снова в тупик заходил, вынужденно возвращался в начало. К вечеру голова в прямом смысле раскалывалась. Он пары слов никому за всё это время не сказал, но каким-то образом посадил свою социальную батарейку. И, разумеется, опять был не в силах заснуть. Большинство ребят отключилось сразу же после прохладного душа и плотного ужина. А Саске жарко. Душно… В прямом смысле и в фигуральном. Он выжат, но ему не сидится на месте. В нём нет больше слов, но он не может молчать. Цокнув где-то про себя, альфа поднялся с футона. Мягко дверь приоткрыл, выскользнул в тёмный коридор. Если его сейчас поймает какой-нибудь взрослый, у него будут большие проблемы. Если этим взрослым окажется Анко, он попросту распрощается с жизнью. Но назад ходу нет – уже нажал кнопку вызова. И гудки эти пугают не меньше, чем гнев Митараши. Узумаки берёт трубку секунде на седьмой, и к этому моменту сердце уже неровно грохочет в ушах. На том конце тишина. Звенит, кричит на него. Саске тяжело выдыхает, прикрывает глаза, пальцами проводит по каплю влажным после душа волосам. – Будешь дальше молчать? – хмыкает Наруто мрачнее обычного. – Планировал, – признаётся, прильнув плечом к стене. – Как прошло? – Нормально, – слово само приходит к нему. – Ты хоть примерно представляешь, где ты в рейтинговой таблице? – спрашивает, кажется, зная ответ. – Нет, – усмехается. Он даже не смотрел на неё. – Значит, где-то вверху, – заключает уверенно. Хочется спросить, как дела у него, но язык будто к нёбу прилип, двигаться не желает. Пауза вновь повисает над ними и где-то между, глубже, в самом нутре. Давай же, ты целый день придумывал, как будешь извиняться за свой побег и несколько суток игнора. – Мне пора, – опять выбирает трусливый побег. – Напиши мне завтра, когда узнаешь результаты, – тоже не горит желанием резину тянуть. – Хорошо, – слишком тихо. – Спокойной ночи. Звонок обрывается, а по ногам внезапно ползёт холодок. Что это? Страх? Или боль? Или, может, обида? По имени-то он все эти чувства знает, но в лицо не узнаёт, когда они прямо перед ним. Но это, однозначно, что-то колючее, жалкое такое, неприятное. Опять хочется громко кричать и смиренно молчать. Просто рядышком посидеть, впитывая успокоение, и разъебать это спокойствие к чёртовой матери.***
Второй раз в кабинет Асумы проходить было спокойнее. Мужчина вновь встретил на самом пороге, мягко отпрянул, а Итачи поймал обратно испытанное здесь в прошлый раз чувство приятного приближения перемен. Был готов пролистнуть эту страницу и начать свежую, на которой больше возможностей и меньше оков. Садиться в кресло омега не стал, не хотел быть статичным. Снова выбрал задумчивое брожение по кабинету, а Данго вновь взлетел на понравившийся ему диван, собираясь следить за Учихой взглядом, пока его в сон не скосит. Он сегодня очень много гулял, а с утра так вообще был заигран Мадарой практически до отключки. Дядя на какое-то время вновь вернулся из штатов и ночевал пока у племянника, наотрез отказавшись проводить в доме Фугаку дольше пары часов, потому что своего младшего брата на дух, порой, не переносил. – Три позитивных слова, которые тебе подходят, – напомнил Сарутоби мягко, расположившись удобно в кресле и задумчиво наблюдая за перемещениями парня по комнате. – Домашний, – вылетело сразу же, – усердный, – сидело в голове после Тобирамы, – активный, – щёлкнул пальцами, срикошетив идею от того, чем сейчас занимается, и от предстоящей пробежки с Намикадзе. – Хорошо, – похвалил Асума задумчиво. Помолчал где-то с минуту, а потом чуть подался вперёд и поставил перед фактом: – Мне бы хотелось обсудить твою личную жизнь. Сердце нервно споткнулось о фразу, и сам омега тоже едва в ногах не запутался, кажется. Чувство покоя продержалось пять секунд и благополучно улетело в окно. – Сможешь рассказать мне об этом немного? Предусмотрительный вопрос, на который возможен отрицательный ответ, но брюнету казалось, что он не имеет на него право. – Что вы хотите знать? – уточнил, леденея от дискомфорта. – На первом приёме ты рассказал мне о нескольких постоянных людях, фигурирующих в твоей жизни, – как обычно, начал с неожиданной стороны, – среди них не было романтического интереса. Он не обязан, разумеется, быть в жизни у всех, – уточнил, чуть склонив свою голову, – но у большинства всё же есть или был. Я бы хотел обсудить эту тему с тобой. Не останавливайся, Итачи, – попросил, и омега вновь пришёл в движение. Не осознал даже, в какой момент замер. – У меня был один постоянный партнёр, – признал нехотя этот факт, понимая, что это ящик Пандоры, который, если открылся, обратно уже не закроется, пока не вывалит наружу всё своё содержимое. – Его мне тремя словами опишешь? – Нет, – опешил от того, как быстро это сказал. – Как вы познакомились? – На соревнованиях по стрельбе, – протянул, с трудом сглотнув и ощущая в пальцах слабое подрагивание. – Оно проходило в Киото. Я единственный ехал от своей школы, а Яхико пришёл болеть за друзей. – Он жил в Киото, я правильно понимаю? – Да, – по одним и тем же тропам, все вопросы сводятся к одному. Больнице. Дыхание перехватило так быстро, что Учиха остановиться толком не успел прежде, чем на пол осел. Паническое чувство было очень знакомым, совершенно не новым. Но испытывать это тут, перед Сарутоби, было отчего-то крайне неловко. Пальцы рефлекторно сжали ткань футболки. Они так часто теперь делали это, что на коже груди перманентно было несколько оставленных им самим же царапин. Данго, вдруг, вылез откуда-то. Забрался передними лапами на одно из колен, ткнулся носом омеге в щёку, рассмешил его этим, но вместо смеха получились слёзы. Итачи обхватил пса дрожащими руками, прижал мягко к себе. Дышал так загнанно, что перед глазами плыло. Но воздух в кабинете был очень ровным. Настроение альфы осталось совершенно не задетым внезапной истерикой. Учиха невольно вспоминал глаза Намикадзе. Ту стабильную уверенность, за которую парень всегда цепляется в моменты собственной слабости. Энергетика Асумы с этим была чем-то схожа. Не паниковала вместе с тобой, устанавливала устойчивую базу, ровный фон, который значительно купировал всё нестабильное. Паниковать проще, когда кто-то паникует вместе с тобой. А, если ты – единственный ураган в огромном море спокойствия, то в скором времени выдохнешься, позволишь тишине себя поглотить. Так и случилось. Ассоциации с бескрайним океаном затопили фантазию, укачали разошедшееся сердце обратно в приемлемый ритм. И брюнет выполз из себя обратно на свет. Услышал шёпот работающего кондиционера, увидел сияние белоснежной плитки в недоступной ему прежде детальности, почувствовал мерное дыхание собаки в своих руках. Сарутоби мягко с кресла поднялся, сделал несколько ровных шагов, приоткрыл дверь абсолютно бесшумно, а закрыл за собой с еле слышным щелчком. Вернулся через минуту с чашкой в руках. Молча вручил её парню. Итачи глотнул пряного мятного чаю, прикрыл невольно глаза. Кожа покрылась мурашками от разницы температур между тем, что он пил, и тем, как внутри себя чувствовал. Лёд подтаивал, вскоре получилось подняться и перебраться вместе с Данго на диван. – Прошло? – поинтересовался Асума буднично. – Кхм, – обнял кружку пальцами, забираясь на диван с ногами. – Да. Спасибо. – Часто бывает? – Пару раз в неделю, – дёрнул плечом. – В основном, по ночам. – Давно? Ответить брюнет не смог. Лишь покачал головой, смаргивая жжение с глаз, и альфа кивнул, разрешая отложить разговор на потом. – Значит, вы с Яхико жили в разных городах, – вернулся обратно на тему. – Трудно было, должно быть. – Нет, – поправил равнодушно, – мы оба поступили в Тодай в том же году. Во втором триместре попросили у администрации общежития поселить нас в одну комнату. – Это было до «очень»? – уточнил, разбираясь в хронологии. – Это было до «плохо», – сделал пару глотков, – я был абсолютно счастлив. Съехал от родителей, жил с любимым альфой, изучал любимый предмет. На этом хотелось остановиться, задержать в памяти тёплый момент, но внимательный взгляд альфы ожидал продолжения, контекста, описания твоих омерзительных чувств. – Он поступил в Тодай по спортивной стипендии. Профессионально занимался бегом на короткие дистанции, но на первом курсе втянулся в футбол, и на втором году обучения токийский футбольный клуб предложил ему контракт, – слова горчили на языке, парень всё пытался эту горечь сглотнуть, но она не проходила. Чувства с каждой стадии их отношений жили в его памяти ярко, очень свежо, будто тянулись не десять лет, а всего десять минут. – Он подписал его. Бросил учёбу. Вскоре забрал меня жить в свою новую квартиру. Им казалось тогда, что вот же она: жизнь, начинается прямо у них на глазах. Будущее, ещё не ставшее реальностью, но уже будто чёрным по белому прописанное, ожидало их, раскинув руки для крепких объятий. Они громко и ярко мечтали, светились, любили. Считали себя неуязвимыми. – В течение года поступило ещё больше предложений. Сначала, из других городов, потом из других префектур, потом из Южной Кореи, – пальцы перебирали торчащие уши собаки. Данго, сам того не понимая, защищал своего хозяина от ужасной тьмы, заземлял его в мире живых, не давая бродить по дорогам событий, которые могли бы, но так и не случились. – Что случилось? – уточнил альфа, быстро заметив, что от него прячут взгляд. А Итачи не хотел проживать это всё снова. Показывать этому мужчине нефункциональные отношения, которые он до сих пор, кажется, не может отпустить. История с заглавием «послушай, какой я идиот». Трагедия со мной в главной роли, и в каждой главе хочется искренне рассмеяться, потому что главный герой упрямо не усваивает преподанный жизнью урок. Протагонист, который сам себе и антагонист, ну серьёзно. – Он подписал контракт, – сухой факт, от которого хотелось абстрагироваться, но обидно было, блять, до сих пор. Так глубоко, совершенно по-детски. – Я об этом узнал на следующий день. В ресторане, – смешок. – После того, как он сделал мне предложение. «Выходи за меня и начинай собирать вещи, потому что в конце месяца мы переезжаем в другую страну. Брось всё, что у тебя есть здесь, бери мою фамилию, живи у меня и ради меня», – фыркнул невольно, обрисовывая, как он это услышал. – Я так кричал на него, – выдохнул, на самом деле не испытывая ни капли стыда за тот срыв, – в тот же день уехал к родителям. Яхико сначала не понял, что я ушёл от него на полном серьёзе, но после нескольких дней и многочисленных попыток до меня дозвониться до него это дошло. – Что он сделал? – Много чего, – повёл тонким плечом, вспоминая как сквозь стиснутые зубы, – звонил, писал, приходил к моим родителям домой, приезжал рано утром, ждал после пар. Несколько раз силой заталкивал меня в машину, чтобы «поговорить». Он не делал мне больно, но мне было больно. Поднял взгляд на психолога. Тот был непроницаем, спокоен и ровен. Не осуждал, ничего ещё по поводу совершённых поступков не думал. Хн, если бы Яхико его хоть раз послушал бы так, возможно, Итачи всё же уехал бы с ним. Может, он поэтому столько раз и возвращался? Надеялся, что увидит, наконец, в любимом нужное качество? – Это было в конце учебного года, он рассчитывал, что я на каникулах как раз без проблем в Сеул переведусь, – омега прильнул плечом к спинке дивана. – Вместо этого я нашёл программу по обмену. В MIT. Программа сложная, конкуренция на место большая, мой английский оставлял желать лучшего – мне было чем отвлечься от сердечных проблем. Я не планировал оставаться там долго. Честно говоря, я вообще ничего не планировал. Но мой дядя переехал из Нью-Йорка в Бостон, и я перебрался к нему из общежития. В итоге остался там на полтора года. – Тебе было там хорошо? – уточнил таким тоном, будто ответ уже знал. – Очень, – признался. С Мадарой всегда хорошо, он свободная душа и других людей не душит. – Почему вернулся? – любопытство. – Я очень скучал по Кушине и брату. Диплом хотел здесь защитить. В США мне было хорошо, но в Японии казалось правильнее. Я и работу нашёл весьма быстро, можно сказать, она сама меня через одноклассника нашла. – Сасори? – уточнил с улыбкой в глазах. – Сасори, – кивнул, улыбнувшись губами. – Я так понимаю, на этом история с Яхико не заканчивается, – сделал логичное заключение. – Нет, – поджал губы. Он рассказал её почти целиком. Как Яхико швыряло по разным странам, но как он продолжал тяготеть к Южной Корее. Как они встречались дружелюбия ради, когда альфа прилетал в Японию, но заканчивали всегда в одной постели. Как по новой влюблялись и вновь осторожно мечтали. Как снова расставались в итоге, чтобы потом встретиться вновь. Каждый этап обрисовал: первая любовь, наивная, глубокая, оставляющая навсегда отпечаток; первое расставание, разбившее сердце; снова любовь, теперь ревнивая, подозрительная, требовательная; бесконечные ссоры, пустые претензии, крики, слёзы, разочарование; короткое расставание, которое было, скорее, ожиданием; очередная встреча, очередная эволюционная ступень, на этот раз любовь спокойная, нерасторопная, потому что знаешь, что никуда от тебя не убегут, уже улетали на другой конец земного шара, всё равно обратно возвращались; второе предложение руки и сердца, предложение переехать не в Корею, а в Испанию, новый отказ, спокойное, взрослое расставание; бесконечные «платонические» видеозвонки, перетекающие в виртуальный секс, обмен всякими сочными фоточками, грязные фразочки в сообщениях, грязные мысли в голове; долгожданная встреча и переезд Яхико обратно в Корею, который стал радостью, потому что можно было встречаться по выходным; попытка серьёзно встречаться на расстоянии и изнурительный секс во время редких совместных ночей. – Мы расстались недавно, – подытожил максимально ёмко, съезжая заранее с самого болезненного. – Перманентно. – Почему ты так в этом уверен? – Я уверен, – очень твёрдо. Больше десяти лет непонятных, болезненных, мучительных попыток найти счастье друг с другом – достаточное доказательство отсутствия этого счастья. Пора бы признать уже, что они вредны друг для друга, раскрыть свои крылья и улететь в разные стороны к совершенно разным мечтам. – Скажи, почему то первое предложение тебя так оскорбило? – поинтересовался Асума, вдруг. – А вас бы не оскорбило? – не понял Итачи. – Это, разве, важно? – риторический вопрос. – Объясни, что в его поведении показалось тебе неприемлемым. Давай, Итачи, – перебил возмущение с какой-то очень родительской улыбкой, – я же не просто так спрашиваю. – Он принял решение за меня, – сказал вслух, хотя и так очевидно же. – В его голове мы уже переехали в Сеул и поженились, других вариантов просто быть не могло. Асума кивнул. – Скажи, кто-нибудь с тобой так уже поступал? Принимал решения за тебя без тебя, ожидая, что ты молча их выполнишь? – Мой отец, – говорили же об этом, нет? – И ты… – взмахнул в воздух рукой, предлагая заполнить пробел. – Я… – фраза оборвалась на бессильном выдохе. Вот оно что. Его удивил не факт недовольства, а сопротивление. «Почему ты обиделся и взбрыкнул, если всю свою жизнь безропотно делаешь, что тебе говорят»? Секунду Итачи во все глаза смотрел на психолога, а потом острый смешок оборвал короткую, но громкую тишину. Очень хотелось оскорбиться, возмутиться, оспорить это невысказанное мнение, но на самом-то деле обидно было именно потому, что, блять, правда. – У меня на лбу написано? – уронил взгляд на спящего Данго. В груди горело сопротивление, естественное желание встать и доказать, что у тебя есть позвоночник. Но кому тут доказывать? Психологу плевать, какой ты, он это всё для тебя подчеркнул. Чтобы ты мог с этим что-нибудь сделать. Или не сделать. – Субтитрами, – поправил, всё ещё улыбаясь так, словно со своим ребёнком общается, – речь очень покладистая. – Покладистая? – нахмурился. Он ещё точно не знал, что там имеют в виду, но уже понимал, что это не что-то приятное. – Как немой вопрос, – подобрал аналогию, – когда человек жаждет получить направление. Или, – осторожно добавил, – разрешение. – Отлично, – цокнул. Воображение, вдруг, воспроизвело лицо Намикадзе и один из его твёрдых «не шипи», от которых что-то всегда содрогалось немного. – Это весьма распространённая форма поведения для омеги, – проинформировал Сарутоби, – и для ребёнка деспотичного родителя. Защитный механизм или зона комфорта. В его словах, определённо, был смысл. Омега всегда был запрограммирован на путь наименьшего сопротивления. Отыгрывал данную ему роль не на сто, может, процентов, но до того их максимального количества, после которого уже будет предательство себя. И, нет, технически он не врал, технически его никто ни к чему не принуждал, но и собой он не являлся. Не был свободным, не перед родителями. Это не новость как раз. Сюрприз в том, что, оказывается, эта мерзкая привычка клонить голову перед людьми, следовала за ним и в другие места в этом мире. Стала частью его. – Как ты думаешь, почему в тот раз ты не подчинился? – вбросил мужчина вопрос. – Ты ведь любил его, хотел с ним быть. Такому даже самый упрямый дал бы согласие. – Я хотел большего, – слова вылетели в мир как-то самостоятельно. Итачи не формулировал их осознанно, но был с каждым согласен. Ему не нужен один из сыночков богатеньких друзей Учихи Фугаку, которые видят в нём украшение к своей персоне, кровати и дому. Не нужен тот, кто настаивает на своём, даже не выслушав, чего Итачи хочет. Точно уж не нужен альфа, который сексом ставит конфликты на паузу, кусает тебя как символ принадлежности, но ни одним своим поступком не показывает, что действительно выбирает тебя. Нет. Ни за что. Он уже видел, куда это ведёт, и это не счастье. Семья – это когда мнение обоих партнёров лежит на весах. Когда принятие решений и обсуждение будущего – это разговор, а не табу. – Я заслуживаю большего, – поправился сам, и тёмные глаза альфы подёрнулись морщинками тёплой улыбки. – Ты заслуживаешь большего, – согласился, кивнув парню медленно. И омега вздохнул. По-настоящему втянул лёгкими воздух и представил, как какая-то из оков уже слетает с него. – Сегодня я дам тебе два задания, – протянул Сарутоби, глянув на время. – Мне хотелось бы, чтобы на этой неделе ты поправил какую-нибудь из нарушенных кем-то в твою сторону рамок. Что-то, о чём ты молчишь, но что касается тебя прямым образом. Не важно, с кем, не важно, насколько это глубокая или глупая вещь. Ты перестанешь позволять делать её в свою сторону. Итачи кивнул, наполняясь решимостью. Приятно было иметь ориентир. И выполнимые, адекватные цели. – А второе? – В следующий раз, когда Яхико тебе позвонит или напишет, ты не ответишь ему никаким образом, пока не обсудишь это со мной. – Хорошо, – согласиться на это сейчас было просто, но через несколько месяцев, когда некоторые чувства затрутся, а обиды утихнут, возможно, просьба перестанет лёгкой казаться. На сегодняшнем приёме было много слов, много остроугольных мыслей, поэтому по дороге домой в голове, наконец, была тишина. Данго пришлось нести на руках, потому что он еле переставлял свои лапы, но тот оживился, едва они вернулись домой, потому что вся квартира была наполнена потрясающим ароматом говядины, которую Мадара умел готовить как бог. – Мм, моя любимая малышня, – улыбнулся омега. Он стоял у плиты с деревянной лопаткой в руках, увлажняющей маской на лице и забранными наверх волосами, но домашним всё равно ни разу не выглядел. Так подпирал столешницу не полностью закрытым короткими шортами бедром, будто одолжение ей делал. Бокал красного в руке так покачивал, будто всё вино этого мира производилось именно для него. Возможно, так оно и было. – Голодные? – Очень, – признался парень, который весь этот день не чувствовал ни капли хоть какого-то аппетита для пищи, которую нужно жевать, но при виде того, что в сковородке тушилось, его желудок внезапно проснулся и осознал, насколько в нём пусто. – Но я сначала схожу на пробежку. – Зайка, если с тебя ещё хоть килограмм слетит, тебя можно будет на свет просматривать, – прошёлся оценивающим взглядом по племяннику. – Я знаю, но, если я не буду бегать, в голове опять настанет бардак, – усмехнулся, двинувшись в свою комнату. – Не лень же, – удивился картинно. А Итачи подумал, что нет, совершенно не лень. В окне уже видит фигуру ждущего на той стороне дороги человека. Как он, чёрт возьми, знает? Умеет появиться в самый меткий момент в самом правильном месте. Омега быстро переодевается в лёгкую футболку и шорты, волосы в хвост забирает. С собой ничего не берёт – ему ничего и не нужно. – Evening, – альфа дарит воистину чарующую улыбку, когда к нему подбегают, оказавшись по другую сторону оживлённой дороги, – wow, you’re glowing. – подмечает сразу же настроение. – I’m always glowing, – утверждает с серьёзным лицом, испытывая невероятный кайф от простоты этих встреч и общения. Минато ждёт от него лишь компанию, не навязывает, какой именно она должна быть. В хорошем настроении или плохом, вежливо или шипя, бегать или просто гулять – он любому тебе будет рад, от любого сумеет получить удовольствие. И это так… Чёрт, свежо. Даже думать ни над чем не надо. Поэтому, они бегают молча, достаточно быстро, Намикадзе чуть впереди. Он проверяет то и дело украдкой, не отстаёшь ли ты от него, но в целом вообще не щадит. Знает, на что твоё тело способно, не боится просить у него ни скорости, ни выносливости. Запах окутывает мягким пледом безопасности. Хорошее, стабильное настроение с тягучей примесью самоуверенности, которая омегам как чёртов наркотик. За счёт того, что большинство феромонов всё-таки в воздух рассеивается, снаружи их в принципе много быть не должно. Но с недавнего времени от альфы пахнет сильнее, потому что Учиха, порой, только этим нормально и может дышать. Тянется мотыльком к островку стабильности, а мужчине не жалко, он готов дать тебе ещё больше, если ты попросишь. Итачи медленно к остановке приходит, смотрит вслед альфе, видит фигуральный свет загоревшейся над головой лампочки. «Не шипи». «Дыши». «Грызть себя перестань», «Позвони мне, окей? Сегодня было бы супер», «Колючки спрячь, они сегодня не в тему», «Выйди из машины», «Пройдёшь для меня по бордюру?», «Напиши мне с утра, что с тобой всё нормально», «В вертикаль поднимись», «Я задам тебе личный вопрос, скажи, если бестактный», «Не обязательно цифрой, просто обрисуй масштабы проблемы», «Какое угодно мнение формируй обо мне, но не смей даже думать, что я слова на ветер бросаю», «Когда ты будешь готов, я буду в Тиёда», «Давай бегом свои няшные прощания, пока они ещё слушаются», «Тебе налево, я тебя встречу», «Значит, закроешь их [глаза] на разложенном диване, где есть место и для тебя, и для твоего трёхлапого десерта», «Я буду рядом. Всё будет нормально», «Делай что тебе говорят», «Слушай внимательно», «Умница», «Доверься мне, Итачи. Не сопротивляйся, я не сделаю больно», «Замолчи, пока не поделился ещё чем-нибудь, что не моё дело», «Тебе порекомендовали психолога. Ты пойдёшь к нему», «Я не буду проверять, но ты послушаешь меня», «Мне не хочется этого делать, но я заставлю, если придётся», «Я оставлю твой телефон, но не трогай его, пока в себя не придёшь», «Вообще-то, ты такой же ручной, как этот пёс», «Кофе не трогай, за завтраком выпьем», «Отпусти, он не сбежит», «Я не буду отвечать на этот комментарий, чтобы показать, какой я дохуя галантный, но это не перманентная акция, так что пользуйся с умом», «Я увезу тебя, если хочешь. Вас обоих», «Посмотри на меня», «Если тебе что-нибудь нужно, звони сразу же», «Будь хорошим мальчиком и полностью разденься»… Сердце споткнулось совершенно нелепо. Этот альфа с порога разговаривал с тобой приказным тоном. А ты же выполнил каждый приказ. Даже если не хотел изначально. Слушал его, даже если был с ним не согласен, всё прилежно усваивал. Внутри было какое-то сопротивление, но у Минато такой ожидающий взгляд, будто ни он, ни сам мир не двинутся дальше, пока ты не сделаешь что тебе сказано сделать. И ты делаешь. Не как с приказами отца – нет, гнев Намикадзе тебя совсем не пугает, мотивация совершенно иная. Сама твоя сущность хочет быть «хорошим мальчиком» и «умницей», о которых он говорит таким мягким тоном. Но в равной степени желает и иметь над ним такую же силу. Рамка, которую нужно поправить, она где-то здесь. На территории, которую ты почти не отстаивал, по границам которой мужчина бродил лишь из уважения тому обещанию, что он не перешагнёт через них. Не насильно. Хн, нет, он ждёт, когда ты сам эту черту для него отодвинешь. Ждёт, когда сложишь лапки и, как хороший мальчик, сам его позовёшь. Вечно шипящее животное только так и приручают, наверное. Ожидают, пока оно само осознает, что хочет на ручки. Намикадзе замечает пропажу, пробежав всего несколько метров. Замирает, оборачивается с вопросом во взгляде. Сканирует парня глазами, ожидая, пока тот подойдёт, но в этот раз Учиха не намерен этого делать. До Минато быстро доходит, он в несколько ровных шагов убивает большинство расстояния, и наблюдать за этим почему-то волнительнее, чем самому приближаться. Рука в воздух взмывает, сигнализируя, что ближе подходить не стоит. Альфа замирает не сразу, но всё-таки. – Скажи, – хочет минутку болезненной честности, пока храбрость в нём не закончилась, – я послушный? Намикадзе такого вопроса не ожидал, и брови поначалу взметнулись чуть выше, после, напротив, к переносице коротко дёрнулись. Он соединял в голове точки, а омега ждал терпеливо. Не хотел самостоятельно контекст объяснять, надеялся, что и без него обойдутся. – Ты обалденно послушный, – кивнул утвердительно, не потрудившись сформулировать менее неловкую фразу. Учиха покрылся мурашками. – Но не то чтобы больше других людей. И совершенно точно не всегда, – добавил, вроде бы, искренне. – Сам же говорил, что умеешь держать себя так, чтобы к тебе не лезли, – это правда, хотя тоже не всегда. – Пару раз мне на полном серьёзе казалось, что получу от тебя пяткой в нос. Итачи не выдержал и рассмеялся. – Слишком высокий, – качнул головой, – пяткой в другое место получишь. Усмешка. Интересно, если брюнет попытается на полном серьёзе ударить, у него это получится? Проверять он не будет, но не потому, что ответного удара боится. С ним ведь в этом случае сделают нечто иное. Уроки стыдом преподают, а не болью. – Смотри-ка, совсем не послушный, – от голоса снова мурашки по коже, – есть, к чему стремиться. – Ты пахнешь сильнее, – перевёл вовремя тему. – Это случайность? Разумеется, нет. – Нет, – признаётся легко. – Тебя успокаивает. – Мм, – он прав. – Мне нужно меньше. Не просьба, а факт. Рамка, желающая вернуться на место. В голубых глазах блеснуло нечто довольное, практически гордое. – Меньше – это сколько? – осведомился, не сопротивляясь. – Как было до того, как ты начал борзеть. – Я не «начинал» борзеть, котёнок, просто так получилось, что временно эту способность утратил, когда мы начинали знакомство. «Котёнок» резанул сильнее обычного, хотя, чёрт возьми, ничего обычного в этом слове в принципе не было. Это же то самое уменьшительно-ласкательное, которое он из вежливости прежде опускал, но теперь перестал. Об этом тоже стоило упомянуть, это тоже рамка, разбитая вдребезги, но сейчас её не коснёшься – боишься порезаться. – В таком случае, мне нужен ноль, – повёл мягко плечом. Понимал, что многого просит, это омеги худо-бедно умеют запах почти подчистую скрывать, альфы таким талантом обделены. Тишина в их феромонах случается, в основном, во времена настоящего морального бессилия или абсолютного шока. – В нуле я невыносим, – предупредил с усмешкой, – уверен, что хочешь посмотреть, что бывает, когда я коплю эмоции, а не отпускаю? – Уверен, что не хочу, – даже представлять, если честно, не хочет. – Тогда минимальный комфортный уровень. – Мм, давно никто не пытался нормировать мои феромоны, – протянул так, будто Итачи с него не лишнюю концентрацию снимал, а одежду. – Хочешь минимум – я дам тебе минимум, – кивнул, сверкнув чертятами в глазах, – но терпеть меня проще не станет. – Я переживу как-нибудь, – сделал максимально равнодушное лицо, но у него вряд ли хорошо получилось. – И пойду, – плоско улыбнулся, отпрянув на пару шагов. – Меня ждёт говядина с красным вином, – оправдался зачем-то. – Передавай привет, – ведёт бровями, позволяя сбежать. – Night. И омега сбегает. Разворачивается и убегает в прямом смысле. Крайне нелепо с учётом того, что его дом не в том направлении, но менять траекторию поздно.***
Спал Саске ужасно. Его бесило абсолютно всё: соревнования, ворочающийся сбоку Рьёги, храп нескольких человек, мерзкая духота помещения, ползущее еле-еле время и собственное сознание, не способное отключиться хоть на секундочку. О, и тупейшие мысли о Наруто. Когда же, если не ночью, вспоминать, как тебя прижали к капоту машины и довели до мучительного оргазма? И кто это, господи, сделал. Болван Узумаки, который младше всего на несколько месяцев, но по умственному развитию так, кажется, на несколько эволюционных ступеней. Этот идиот, который никогда, мать его, не сдаётся, и выматывает в любое время суток и на любом расстоянии. Даже сейчас. Короче говоря, к утру Учиха был злым. Но не той злостью, которая накрывала во время приездов Яхико. Та злость была кровожадной, ослепляющей. Она перекрывала все остальные чувства и даже мир, заглушала звуки, притупляла восприятие, жаждала крови и превращала тебя в ёбаного вампира, который только о крови думать и может. Злость, которая с ним происходила сегодня, на ту была совсем не похожа. Гиперчувствительная ко всему: количеству людей вокруг, громкости их голосов, смыслам разговоров, оттенкам взглядов, освещению, направлению ветра. Бесит всё, потому что альфа не там. Его на этих соревнованиях быть не должно. Срал он на медали и кубки. Как на ярмарке, блять, по мишеням шарики кидает, чтобы выиграть своему папочке ещё одно украшение на стену. А, собственно, что останавливает просто взять и уйти? Доползти до автобуса и сидеть в нём, пока не настанет время возвращаться домой? Остановила Анко. По глазам прочитала, что парень собрался дать дёру. За шкирку на место вернула. И новую мотивацию дала: уделать ученика какого-то из сенсеев, которого Митараши не переносит на дух. Благородная, в общем-то, цель. Учиха принял её, как свою, и идеально отстрелял по мишеням. Лёгкий обед опять в горло не лез, но голова от недоедания уже начинала кружиться, поэтому перед посадкой в автобус, удивив самого себя, брюнет приобрёл в автомате шоколадный батончик. Положил себе в карман, будто украл, и на том моменте впервые Наруто набрал. Нервничал дико, слова подбирал, порывался сбросить, но продолжал слушать гудки. Ему, правда, никто не ответил. Тогда это показалось удачей, но через пару часов альфа понял, что проведение здесь ни при чём. Один звонок пропустить – это ладно. Четыре – это уже намеренно. И знает же, ублюдок, что ему будут писать, сам попросил сообщить результаты. Солнце медленно клонилось к горизонту, вскоре на лицо пришлось очки нацепить. Сидевший рядом омега заснул сразу после остановки на полпути и тихонько дремал, прильнув к плечу альфы. Музыка пыталась расслабить, но не справлялась. Да ничего, блять, его не успокоит, пока этот блядский лучший друг не достанет из задницы голову. Смел ещё говорить «всё предельно просто» или что-то из этой серии. Типа, всё по-прежнему, а он весь такой не сдаётся, но и не давит. Что это, нахуй, такое? Он в жизни так прямо ещё не игнорировал, ни от какого конфликта так долго не отходил. И это Саске, по его мнению, должен разобраться в себе? Ну да, у него же мир недавно съехал с обрыва, улетел через край, не оставив за собой ни кирпичика – строй с нуля, дорогой. Тем не менее вот же он звонит, идёт на контакт, не замыкается, через себя перешагивает, чтобы сохранить отношения с этим дебилом, без которого жизнь уже не представляет, а тот, кто говорил об этой всратой любви, пропадает. Нет уж, блин, так не пойдёт. Не захочет по телефону – будет слушать мордой в асфальт. На него, скорее всего, ляжет Саске, конечно, да он и не знает, что именно ему так срочно необходимо коммуницировать, но детали не имеют значения. Отвлёкся чутка на переписку с братом и мамой, из двух источников сразу узнал о том, что у них какой-то семейный ужин с Мадарой. Сначала обрадовался, что его на нём нет, а потом каплю расстроился, что не видит, как их чудесный дядя отрывается на своём младшем брате, летая по всему спектру едких комментариев. Пейзаж плыл за окном ровно едущего автобуса, тускнел постепенно с наступлением темноты. На подъезде к городу альфа развернул таки шоколадный батончик, но доесть его не сумел. У них в семье только Итачи с Кушиной умели поглощать сладкое в неограниченном количестве без каких-либо последствий. А ненатренированный желудок альфы мерзко свело от приторной сладости. Он запил её водой, концентрируясь на хороших мыслях о потреблённых калориях, а потом оцепенел, почувствовав вибрацию лежащего на бедре телефона. Чтобы знать личность звонившего, даже имя не нужно смотреть. – Да, – поднёс телефон к уху онемевшими пальцами. Куда злость подевалась? Она же, вроде, должна придавать ему сил. Чтобы не с «да» разговор начинать, а сразу с крепкого мата. – Ты звонил, – освещает факт негромким, абсолютно убитым голосом. – Ты в порядке? – взгляд цепляется за пролетающие мимо фонари, а в голове нет воспоминаний ни об одной претензии, хотя они, кажется, были по делу. – Тренер решил, что будем тренироваться, пока огонёк жизни в глазах не потухнет, – выдохнул. – Тебе бы понравилось. Смешок. Болван. – Тобой опять вытерли землю? – Дважды, – признался. – Второй раз думал, обратно не встану, – усмехнулся невесело. – Ли, кажется, вообще не устаёт. – Ты тоже, – напомнил на всякий. – Это не так, – поправил чуть слышно. – Какое место? – Первое, – абсолютно бессмысленный факт. – Мм, я слышу, сколько в голосе радости. – Нам нужно встретиться. Пауза тронула атмосферу чем-то неспокойным. Узумаки, будто, колеблется отвечать, хотя в этой просьбе нет ничего необычного. Тяжёлый вздох. – Где ты? – В получасе от станции, – прикинул на взгляд. – А ты? – Только вышел из душа. За полчаса точно успею доехать. Пойдём в Ичираку, это не обсуждается. – Окей. Когда автобус подъехал к той же самой остановке, с которой вчера уезжал, Узумаки был уже там. Сидел на скамейке, прильнув затылком к стене. С рюкзаком между ног – после джиу-джитсу даже домой не зашёл. Выглядит совершенно выжатым, и Учихе это, однозначно, на руку. Уравнивает силы немного. Дождавшись, когда большинство людей покинет автобус, Саске поднимается со своего места. По пути прощается с Анко, машет Рьёги в ответ, понимая, что совершает огромную ошибку, ибо этот омега теперь совершенно точно считает, что они с Саске знакомы и общаются. Наруто тоже медленно поднимается, закидывает на плечо рюкзак. Брюнет держится за лямку собственного, как за спасательный жилет, ибо взгляд у блондина не очень добрый. Минималистичная мультяшная лисица подмигивает с его серой футболки, мол, не бойся, ты же нас знаешь. А Саске, да, знает. И упрямство неугомонного характера, и силу рук, под которыми он и на земле лежал, и на кровати, и, блять, на капоте. Каким бы вымотанным Наруто ни был, как бы мирно ни обещал себя вести, рядом с ним всё равно нужно на цыпочках. Ну, если ты не зол на него в край, разумеется. Какой-то очень сильный порыв берёт на себя управление, Учиха шаг ускоряет. На долю секунды ему кажется, что он вот-вот со всей силы врежет придурку, но порыв, оказывается, совсем не об этом. Вот почему он не мог обернуть ничего в слова. Коммуницировать собирался не ими. – Хей, – тянет серое приветствие Наруто. Что-то ещё хочет добавить к нему, но шанса не представляется. Учиха дотягивается до него, сжимает в кулак морду весёлой лисицы и вжимает ублюдка в стену. Тот выдыхает глухо и весьма удивлённо, цепенеет, почувствовав болезненный поцелуй на губах. Блядская скамейка мешается в ногах, не даёт встать нормально, вынуждает опереться на стену ладонью, чтобы в конец не свалиться вперёд. Саске больше кусает, чем целует. Злится с каждой секундой ещё больше, хочет сделать придурку больнее. А тот ещё даже не сообразил, что с ним происходит, и поэтому не отвечает, руки держит неуверенно приподнятыми в воздухе, давно выпустив из пальцев сползший вниз рюкзак. – Ты заебал меня, Узумаки, – рычит, отстраняясь, чтобы в бесстыжие глаза заглянуть. Хочет пальцы на его шее сомкнуть и придушить прямо здесь, но они мёртвой хваткой держатся за лисицу и напрочь отказываются перемещаться. – Кхм, – ещё немного в себя не пришёл, – окей. – Не «окей». Какого хуя ты на звонки не отвечаешь? – Ам, – серьёзно обескуражен настолько, что впервые не может найти ни единого словечка по делу. – Можно я сяду? – уточнил чуть слышно, сползая немного по стене. Не может нормально на ноги опереться из-за скамейки. – Сядь, – не разрешает, а приказывает, резко отстраняясь, потому что иначе горло футболки бы отпустить не получилось. Узумаки опускается, не сводя чертовски внимательного взгляда с альфы, стоявшего прямо перед ним, прямо между его ног. Вся его хмурая серость исчезла, будто и не было. – Я был на тренировке, – оправдывается, но не очень успешно. – В эту пятницу у тебя не должно быть никакой тренировки, – цедит сквозь лёд, – руки покажи. Наруто губы чуть поджимает. Его костяшки сбиты в кровь как никогда прежде. Да и на лице, если присмотреться, имеется пара ссадин. – Не тренер в зале тебя убивал, а ты сам. – Тренер тоже там был, – приподнял в воздух ладони, мол, не кипятись, но Учиха считал, что кипятиться имеет полное право. – Возможно, мне нужно было капельку спустить пар. – Капельку? – обхватил пальцами подбородок, заставляя запрокинуть сильнее голову, чтобы в тусклом свете фонарей разглядеть, что у него там на лице всё-таки. – Двойной спарринг с Ли – это капельку? – Хах, – тихо смеётся с чего-то, не проникаясь глубиной опасности, в которой находится, – ну, я не знаю, как ещё давать людям пространство. – Да мне не нужно пространство, идиот ты тупой, – чуть наклонился, с силой сжав щёки блондина. Чтобы не смел смотреть куда-то ещё, чтобы по глазам читал, как он действительно заебал. Бесконечно невыносимый, непроходимый болван. – Ты же умеешь разговаривать, неужели так сложно и дальше травить свои тупые истории, чтобы я их не слушал, без блядских неловких пауз с голодными гляделками? – Подожди, – протянул, – в этом претензия? Что я ерунду не несу? – Наруто, мы знакомы неприличное количество времени, – тщетно пытается остыть, – ты хоть раз от меня отъёбывался дольше, чем на сутки? Не надо отвечать, это риторический вопрос, – пресёк попытку что-то сказать. – Меня не так долго отпускает, чтобы несколько дней подряд сбивать в кровь свои руки. Не перебивай, блять, меня, – возмутился, почувствовав, как пальцы альфы скользнули по бёдрам. – Тише, – шепнул успокаивающе, – я понял, слова не трать, они у тебя через пару фраз вообще смысл утратят. Иди ко мне, – подцепил одно из колен. Учиха был возмущён до глубины души, но колено на скамейку всё же поставил. – Мы оба друг друга недопоняли, и оба разозлились, – обобщил ёмко проблему, потянув и другую ногу к себе. – Я не отъебусь и не заткнусь, обещаю. Столько тупых историй толкну, что по пути в Ичираку ты слушать совсем перестанешь. Саске не понял, как оказался у него на коленях, и был капельку в шоке от этого. По его талии скользнули руками, переплели их сзади и прижали к себе очень крепко. Пальцы, что до сих пор крепко держали лицо Узумаки, расслабились, а вскоре и вовсе соскользнули вниз. Брюнет содрогнулся от глубокого поцелуя, почувствовал ноющий ком в животе, вставший член и судорогу в лёгких. Но скопленное в нём раздражение, наконец, отпустило, рассеяло энергию в иное русло. Забавно. Учиха прежде губами касался людей лишь перед сексом. Как прелюдия перед актом. Необязательный шаг, помогающий быстрее разогнаться. Но он ни разу не целовался… просто так. И его действительно удивило, как эффективно это умеет уравновешивать настроение. Это и то, как крепко Наруто держит. Ни миллиметра не оставил, прижал, будто уже не отпустит, и давление на рёбра, будто, угомонило и сердце, и мысли. Заменило кортизол окситоцином. Выдох. Мягкий танец губ и языков замедляется. «Просто говори со мной, блин. Не концентрируя внимание на мне, не запариваясь, нравится мне или нет. Будь собой. Мне хорошо с тобой. Когда ты трещишь легко и бездумно, у меня в голове наступает покой» – он это хотел выразить, но не подбирал чувствам слов, как всегда. Но Узумаки понял и так. – Мм, ты, – прошептал прямо в губы, – ел что-то сладкое? Брюнет кивнул и, оперевшись ему на плечи руками, медленно поднялся на ноги. Аккуратно, боясь спугнуть наступившее в нём хорошее настроение. – В этом тоже ты виноват, – хмыкнул нейтрально. – Прости, – рассмеялся блондин, поднимаясь и повторно закидывая рюкзак на плечо. – Ичираку? Учиха кивнул. В лапшичных летом жарко и особенно душно, но хотя бы сытно и вкусно. А он, кажется, даже поесть был не против. Наруто с первого же шага принимается за выполнение своего обещания не затыкаться, и поездка в три станции пролетает будто бы мимо. В Ичираку народу полно, поэтому сесть приходится не за стол, а за стойку, прямо перед Теучи и кастрюлями с бурлящим бульоном. Сидишь в облаке горячего пара, будто тебя самого в суп закинули. Саске сначала решил, что потерпит, но понял, что голова дико кружится ещё до того, как перед ним тарелку успели поставить. – Ничего, если мы снаружи съедим? – уточнил Узумаки, указав большим пальцем на дверь. Аяме махнула рукой на него. Ещё бы, он же самый постоянный из всех постоянных клиентов, стабильно ест в этом заведении несколько раз в неделю и новых людей ещё приводит сюда. Ему тут абсолютно всё можно. На улице свежего воздуха, разумеется, нет, но хотя бы ничего перед лицом не кипит. Они садятся прямо на асфальт, прильнув спиной к стене лапшичной. Тарелки еле в руках держатся: они огромные, горячие и наполнены почти до краёв. Даже представлять, как они собираются сейчас изловчиться, очень смешно, но никто не смеётся. С первого глотка пряного бульона оба в рай попадают, и реальность машет им скромненько ручкой. Не спрашивайте, как, но рамен альфы прикончили в рекордное время и полностью. Дышали после этого тяжело, оправляясь от накрывшей от супа жары, но, чёрт, как хорошо… – Мм, – выдыхает Саске блаженно, полагая, что немного светится. Прислоняет затылок к стене, прикрывает глаза и позволяет всем самым волшебным чувствам затопить грудную клетку. Оказывается, всё, что ему было нужно – большая порция рамена и болтовня Узумаки. – Подобрел? – усмехается сбоку Наруто. – Ты когда-то спрашивал, чего я хочу, – протянул ленно, едва не сонно. – То, что я сейчас чувствую. Чтобы перманентно, – слова опять где-то его подвели, ибо в голове мысль звучала куда утончённее. – Счастье? – вбросил предположение. – Может, и счастье, – кивнул. Ему, если честно, плевать на семантику. Не важно, что это у него такое в груди. Чтобы этого желать, не обязательно по имени-фамилии знать. – У меня переночуешь сегодня? – предложил быстрее, чем обдумать успел. Да и чего тут обдумывать? – Конечно, я же обещал не отъёбываться, – хмыкнул блондин. – Продолжишь использовать мои слова против меня, я разговаривать вообще перестану, – предупредил. – Ты всегда был таким капризным или это последний апгрейт? – Последний, – согласился, – случается, когда мне настойчиво лезут в штаны. – Справедливо. – Пошли, – подался вперёд, нехотя поднимаясь, – или я прямо на асфальте усну. Они вернули Аяме тарелки и медленно двинулись в сторону станции. Людей в пятницу вечером везде было много, на маневрирование между прохожими уходили все моральные силы, поэтому альфа невольно выдохнул, оказавшись в своём пустынном районе, где ни одна душа не ходила пешком, потому что водитель довезёт хоть в соседний город, хоть в соседний дом. Дворы у всех были закрытые, и создавалось впечатление прогулки по лабиринту, где с каждой стороны высокая кирпичная стена, а выхода нигде не видно. – Итачи здесь, – подметил припаркованную снаружи хонду Наруто. – И Мадара. Открыв дверь, они переступили порог в параллельную вселенную. На кухне слышались голоса. Отчётливые, тёплые, неестественные. В груди ёкнуло, как от удара под дых, пальцы рефлекторно даже прошлись по груди, проверяя, нет ли там каких-то повреждений, способных вызывать такие чувства. Узумаки перехватывает руку, и брюнет вздрагивает. Смотрит в голубые глаза и хочет быть защищённым от смертельной опасности. Дом впервые за очень долгое время напоминает, собственно, дом. В который проходить приятно, даже желанно. Обычно-то по помещениям гуляет мёртвая тишина. Серые обитатели предпочитают закрываться в комнатах друг от друга или сбегать на работу, учёбу, к Кушине – что угодно, лишь бы быть в другом месте и с другими людьми. Но под Мадару прогибается всё: люди, семьи, атмосфера, сама вселенная. – Ещё не поздно поехать ко мне, – напоминает о лёгком выходе из положения, но соль-то в том, что уходить впервые не хочется. – Завтра, – высвобождает руку и проходит в коридор, скинув в прихожей обувь. На кухне картинка, похожая на американский комедийный сериал, в котором даже если герои ругаются, то смешно и не до расстроенных чувств. На столе бокалы с вином и какие-то сырно-оливковые закуски. Итачи сидит ближе всех к коридору, единственный не пьёт ничего. Расслабленно слушает разговор, закинув локоть удобно на спинку стула. Ногу, к слову, расположил на перекладине соседнего, а на нём – боже – Киоко улыбается куда-то в пол. Девушка тоже потягивает красное сухое. Мадара терпеть не может, когда ему прислуживают, всегда из какого-то принципа отпускает всех работающих у его брата людей на свободу. Киоко сто процентов жутко неловко. Она ни разу, должно быть, не видела, чтобы нанявшие её люди вели себя так оживлённо, как сегодня. Она очаровательно нервничает от того, как близко Итачи сидит и как бездумно расположил носок ноги на её стуле, но благодаря этому же она достаточно в безопасности, чтобы тоже смеяться с летающих над столом шуток. Фугаку выглядит неестественно довольным. Молчит, в основном, но взглядом от жены к брату очень мягко гуляет. На Саске с Наруто даже глянул, когда заметил появление. Им, скорее всего, показалось, но на секунду губы мужчины выглядели так, будто он улыбнулся. Микото своим тонким пальцем вытирала слезу, пытаясь перебороть собственный смех, но сидящий возле неё Мадара что-то такое сказал, что в себя прийти не получалось. – А вот и остальные малыши подтянулись, – хмыкнул дядя, закидывая руку на спинку стула их мамы. – Добрый вечер, – коротко поклонился Наруто, а Саске как можно скорее оказался возле протянутой братом руки. – Хей, – улыбнулся омега, обхватывая альфу поперёк рёбер и доверчиво прижимаясь щекой к его груди. Парень выдохнул, прикрыв глаза, клюнул носом в тёмные волосы, вдохнул сладкий бархат родного запаха, вплёл в длинные волосы пальцы, прижимая Итачи к себе очень крепко. Он так жаждет счастья для этого человека, что это чувство в нём едва помещается. И боится, безумно боится, что омега снова рассыплется. Как никто другой помнит же, что тёмные полосы не отпускают так быстро, что они ещё даже не в нейтральных водах, им плыть и плыть до этой недосягаемой безопасности. – Смотри-ка, – цокает Мадара, – вот так хорошие мальчики должны приходить к нии-сану, когда он зовёт. Ну-ка давай, – тянет руку к Фугаку, – чтобы я знал, как ты меня любишь. Альфа меряет этот жест взглядом, выдыхает чуть слышно, смотрит брату в глаза. – Ты за дверь сейчас выйдешь, если дальше будешь борзеть, – предупредил спокойно. – Что же ты сразу не сказал? Итачи, поехали, – слетел феей со стула, но и шага к двери ступить не успел. – Сядь, – приказал Фугаку таким тоном, что даже Саске с Наруто присели на выдернутые из-под высокого стола длинноногие стулья. – То-то же, – фыркнул омега, благосклонно возвращаясь на место, презрительно брату сощурившись. – Запоминай, – щёлкнул на Саске, – каким сухарём быть не надо. Киоко рассмеялась чуть слышно, и альфа против воли ей улыбнулся. Да, они-то знают, что он валенок, а не сухарь. – Как прошли соревнования? – интересуется мама, покачивая бокалом в руке. Такая воздушная, радикально другая. Будто её, наконец, разбудили от долгого сна. – Нормально, – пожимает плечом. – Первое место, – переводит Наруто на человеческий, параллельно принимая от женщины два наполненных вином бокала. – Мог бы что-нибудь новенькое ради разнообразия нам привезти, – усмехается дядя, – вдруг, твоему папаше приспичит оформить комнату в холодных тонах. Что же он туда шкаф с золотом будет ставить? Микото вновь уложило в заливистый смех, за которым последовали улыбки практически у всех сидящих за столом людей. – У нас на двоих найдётся пара серебряных, – успокоил саркастичное волнение Итачи. – Пф, парой разве перед коллегами выпендришься? Нужен шкаф, – протянул Мадара всезнающе. – Они не для шкафов соревнуются, – поправил Фугаку, как всегда, точно зная, ради чего кто чем занимается, раньше их же самих. – Конечно, не для шкафов, – не стал спорить омега, – для тебя любимого. Всё в этом мире для тебя, а личико с годами всё кислее становится, – очень метко комментарий вбросил. – Что-то в этой гениальной формуле, должно быть, не так, ты не думаешь? – проворковал, но ответа не получил. – Дайте знать, когда о своей чепухе наболтаетесь, – выдохнул мужчина устало, подчёркнуто поднимаясь со своего места и прихватывая бокал с вином. – Расслабься, ворчун, – Мадара следом на ногах оказался, – сбегать ни к чему. Нам давно пора уезжать, у меня завтра важная встреча, перед которой нужна горячая ванная и крепкий сон. Я забежал-то на детские мордочки посмотреть, а не слушать, как ты гундишь, – подмигнул племяннику, искренне улыбнувшись. – Что за встреча у тебя завтра? – не мог не узнать. – С Хаширамой, – оттенок его настроения поменялся так быстро, что улыбка стала похожей на демонстрацию клыков. – Ты, Фу-чан, на меня так не смотри, – качнул головой, – всё, что за пределами личного, тебя никак не касается, мы это уже обсуждали. – С каких пор Хаширама – не личное? – вздёргивает подбородок, отчего взгляд становится едва не презрительным. – Он – мой пожизненный агент по недвижимости, ты, разве, не знаешь? – Сенджу самостоятельно этой ерундой в жизни не занимался, – парировал альфа и был, вообще-то, прав. Риелторское агентство Хаширамы было самым крупным в Японии и соседних азиатских странах, но этот альфа его унаследовал. Соответственно, ни дня в своей жизни не работал, так сказать, «внизу». Он родился начальником, им же состарится и умрёт. Круговорот аристократов. – Зай, всем, чем Сенджу в жизни не занимался, – блеснул Мадара глазами, – он займётся ради меня. – Не смей, – прорычал альфа низко. Волосы на руках встали дыбом абсолютно у всех. Итачи скользнул рукой по спинке соседнего стула, тронув тоненькое плечо Киоко, и она невольно сдвинулась боком чуть ближе к нему. Микото чуть приподняла ладонь, адресуя омеге жест. Тот смерил руку взглядом и со вздохом решил, что, окей, перестал доёбывать мелкого брата. – Повторю для недалёких в тысячный раз, – протянул пресновато, – я не спал, не сплю и никогда не буду спать с Хаширамой. Не параной и не ревнуй, тебе ясно? Мне нужна квартира на несколько месяцев, он её мне подбирает. Он-то мальчик послушный, сразу делает, что ему сказано. – Веди себя прилично, – цедит альфа предупреждающе, – и не одевайся как девочка лёгкого поведения. – Мм, – улыбка расцветает на его остром лице, – чем больше ты мне указываешь, тем соблазнительнее кажется разложить его прямо на столе твоего кабинета. – Одзи-сан, – протягивает Итачи негромко. – «Обойдёшься», иными словами, – жмёт Мадара плечом, после чего подаётся вперёд и целует Микото в висок. Фугаку сжимает челюсть, запирая в себе едкие слова. Омега пролетает мимо него, нагло разворошив его волосы. Так же поступает с Наруто и Саске, которые молча сидят, ожидая, когда же бомба рванёт. – Поехали, – Итачи спархивает с высокого стула, оказываясь в аккурат за спиной у Киоко. – А? – она будто боится услышанного. Как же люди меняются, когда они влюблены. Вся их сила куда-то сливается, будто они стоят перед объектом своих воздыханий абсолютно голые и без гроша за душой, готовые на всё, чтобы их хотя бы заметили. Выглядит совершено мучительно, никак не волшебно уж точно. – Я тебя домой отвезу, – оповещает омега её. Работать она не закончила – это всем тут известно. Но оставлять её в доме с таким Фугаку никто точно не станет. Альфа выглядит так, будто голыми руками задушит любого, кто попадётся в зону его досягаемости. – Что ты, – усмехается, покачав головой, – это… – Сходи за вещами, – перебивает брюнет, не собираясь слушать никакие «нет». – Хорошо, – быстро сломалась. Ещё бы. Повод покинуть гнетущую атмосферу – плюс. Потусоваться в хонде с Итачи – двойной плюс. Компания Мадары – единственный минус. В целом, опыт позитивный, как ни верти. Прощания выходят короткими – старший брат хочет эвакуировать всех оперативно, пока вечер уголовным делом не закончился. Отец быстро исчезает на втором этаже – в том самом кабинете, наверное, о столе которого не так давно речь и шла. – Мам, я помою, – поднимается Саске, как только Микото принимается собирать со стола бокалы. – Спасибо, родной, – улыбается. В ней тепло ещё не закончилось. Не разбилось о препирания братьев. – Ты лучше отдохни, – трогает двумя пальцами его подбородок, словно он вновь крошечный ребёнок, – должно быть, устал. Альфа кивает. Он устал, ещё как. Не спал, кажется, всю эту неделю. Не ел нормально и того дольше. Вымотался. Но отпустить этот момент было не просто. Он резал куда-то под рёбра, смеялся в лицо печальным контрастом. Кушина отправляет его мыть посуду, когда он начинает слишком уж ядовито материться или детально планировать убийства австралийских мудил. Перенаправляет его энергию в безопасное русло, ворчит на него для приличия, но потом всегда ласково благодарит за помощь, кормит приготовленной с любовью едой, говорит, что он задаёт тупые вопросы, интересуясь, можно ли ему на ночь остаться. Потому что можно, можно всё, он ей как ребёнок. В этом доме его не отправляют мыть посуду, чтобы он замолчал, потому что он и так не разговаривает. Здесь не видят капающего с клыков, порой, яда, не адресуют эту проблему. Даже поощряют, порой, потому что страшно рычать – это навык, которым должен каждый альфа владеть. Здесь не благодарят и не хвалят никого, ни за что. Здесь все что-то кому-то должны. Играют свои роли перед пустым залом, умоляя судьбу, чтобы ниточки, за которые невидимый кукловод дёргает, с мясом уже оторвались, чтобы быть выкинутым с этой блядской сцены и спокойно влачить обыкновенное, незначительное, но куда более искреннее существование. Наруто замечает нерешительность, ловит из воздуха горечь эмоций. Крепко локоть сжимает и тянет к лестнице за собой. Наверху Саске, наконец, принимает ледяной душ, блаженно смывая с себя жару этого дня и эффективно обнуляя эмоции. Пока чистит зубы, к нему присоединяется Узумаки, и это так по-домашнему, они с Итачи точно так же перед сном вместе тут умывались, когда омега жил здесь. Стоять бок о бок с кем-то очень приятно. Обычно, альфа в этом помещении один – у родителей есть собственная ванная в их большой спальне, и в эту кроме братьев никто почти не заходит. Идиллия, впрочем, быстро проходит. Именно эти волны сбивают альфу с толку и толкают на свершение эмоциональных, совершенно необъяснимых поступков. Разве, нормально, что секунда зрительного контакта может так остро напомнить о том, что ты в одном полотенце, а за спиной не простой платонический друг? Прижав пушистое полотенце к лицу и убрав с него прохладные капли воды, Саске вешает его на место, поднимает голову и сталкивается в отражении зеркала с пристальным взглядом голубых глаз. Весь комфорт улетучивается из помещения. Эти моменты... они неправильные. В них нет привычной лёгкости и родной простоты. Слишком много оттенков, силы слишком неравные. – Ты... – начал было. – Нет, – перебивает, не смея обернуться. Будто сквозь зеркало смотреть не так опасно, как прямо в глаза. – Если тебе хочется спросить, в порядке ли я, то я не в порядке, – обозначил как правило. – Почему? – Откуда мне знать? – тихий риторический вопрос. – Ты никогда такую ерунду не спрашивал, зачем спрашиваешь сейчас? – Хочу понять, почему тебе не комфортно, – шагнул ближе. Учихе все силы понадобились, чтобы не опустить собственный взгляд. Он смотрел в голубые глаза, врал сам себе, что не боится ни капли. Они с Наруто практически одного роста, но Саске почувствовал себя просто крошечным, когда Узумаки склонил набок голову, с удовольствием изучая полураздетое отражение бледного тела. Ещё бы, блять, мне было комфортно. Ты же смотришь на меня, как на тарелку своего любимого рамена. – Тебе, вроде, – его пальцы тронули край раковины справа, пока он наклонялся к плечу брюнета с другой стороны, – приятно, когда я касаюсь тебя, – кончик носа тронул шею невесомо, покрывая альфу с ног до головы мурашками. – Но ты каждый раз будто ждёшь, что тебе будет больно. Не очень ровный смешок. Идиот, если ты перестанешь держать феромоны, мне и будет больно. И ты же не сделал ещё со мной то, чего тебе действительно хочется. Ты просишь куда больше, чем я могу тебе дать, и удивляешься реакции? – Скажи что-нибудь, Саске, – шепчет, порхая губами по плечу, его рука ложится аккуратно на талию. – Ты не коммуницируешь мне ничего, а потом сбегаешь, потому что я пересёк какую-то черту. Но я же не вижу их, если ты о них не говоришь. – Ты пересечёшь их вне зависимости от своего о них знания, – выдохнул, не сомневаясь в том, что прав совершенно. – Я буду аккуратнее, – протягивает низко, – тебе будет не так страшно. – Хах, – прикрыл глаза, ни на секунду не веря, что ему когда-нибудь перестанет быть страшно. Тем временем руки Наруто ползут по напряжённому прессу. Саске невольно голову запрокидывает, чувствуя чужие пальцы на кромке полотенца. Сердце звучно бьётся о грудную клетку, кружит голову. – Мне остановиться? – прямо в ухо. – Нет, – выдыхает. – Попытаешься снова сбежать – я не буду просто стоять и смотреть. – Окей, – еле слышно. Не честно ставить ему условия сейчас, когда он пальцы ног поджимает, вцепившись в край раковины, будто это его последнее спасение. – Иди в кровать, – мягкий приказ. – Я приду, только руки помою. – Руки, – дублирует таким жалким шёпотом, что с трудом верит, что голос ему принадлежит. Отражение Узумаки опять смотрит на него этим тяжёлым взглядом, от которого внутренности сводит недобрым холодом. Как смотрят на кого-то, кто полностью твой, ассортимент действий с которым ограничивается лишь твоей фантазией. – Не бойся, – касается пальцами обнажённой спины, и брюнет крупно вздрагивает, – больно не сделаю. – Я не верю тебе, – глотает трепещущий под языком пульс. – Когда я трогал тебя в прошлый раз, – тянет низко, – тебя крыло до дрожи. С чего ты взял, что в этот раз будет иначе? – Секу атмосферу, – в лёгких настоящая невесомость. – На кровать, – повторяет, двинувшись к раковине, – или я полотенце прямо здесь заберу. Прямо здесь полотенце забирать, однозначно, не надо – между ванной и комнатой ещё кусочек коридора, по которому какой-нибудь родитель вполне себе может пройти. Учиха подходит к своей комнате, с каждым шагом всё сильнее волнуясь. Распахивает окно заранее, оглядывается по сторонам, пытаясь понять, что ему ещё нужно сделать, но сейчас ему, похоже, наоборот, ничего делать не нужно. Просто дождаться Наруто, позволить ему к себе подойти, позволить ему... Ебать, с ума, что ли, сошёл? Серьёзно позволишь другому альфе... Хн, если ты даже мысленно это не можешь выговорить, то ты явно тут откусил больше, чем способен прожевать. Позади еле слышно приоткрывается дверь. Брюнету стоило бы развернуться и бежать как можно дальше и как можно скорее, но он не может. Оцепенел и не знает, что делать. За спиной тем временем щёлкает замок на двери. – Не надо, – качает головой, роняя взгляд в пол. В прямом смысле на коленях готов умолять, чтобы только не проходить через эту страшную вещь. – Не бойся, – шепчет в затылок, но от этого Саске лишь сильнее боится. – Я хочу, чтобы тебе было хорошо, – его пальцы ведут по рёбрам. Приходится губу закусить, чтобы не издавать звуков. Безумно неловко, – чтобы ты хотел ещё, – шёпот сползает по шее, губы то и дело касаются кожи, – чтобы стонал моё имя, – медленно раскрывает полотенце, и брюнет перехватывает его запястья, но опять не может применить к ним ни капельки силы. Полотенце падает к ногам, альфа остаётся полностью обнажённым. – Мх, – запрокидывает голову, упираясь затылком в плечо, когда Наруто сжимает возбуждённый член. Он всегда делает это очень крепко, до болезненной грани, делая удовольствие каким-то порочным, совсем извращённым. Будто чувствовать это желание – то же самое, что мазохизм. Хотя мазохизм и есть – феромоны уже ощутимо кусают. Родные им отвечают, пытаются сохранить в атмосфере равенство сил, но ведь это только разгон. Чем дальше заходишь, тем больше будет агрессии. – Тебе нужно быть тихим, – целует плечо, двигает по члену медленно, второй рукой по груди кружит. – Хн, – дёргается, когда Узумаки безжалостно сильно сжимает сосок. – Как тогда на капоте машины, – голос в противовес очень ласковый, – тебе понравилось? Саске ни за что не признается. – Ответь мне, – рычит прямо в ухо, сжимая и член, и сосок так сильно, что Учиха давится воздухом. А воздух в помещении как раз только закончился, его вытеснила отпущенная на волю похоть блондина. – Нет, – слетает с губ через дрожь. Нет, ни за что, ему не могло это понравиться. Он, однозначно, не думал об этом ночами. Точно не возбуждался ни капли, вспоминая об этом. – Я верю, – врёт, Саске знает, что врёт, так же, как Наруто знает, что «нет» было ложью, – ляжешь на кровать или хочешь стоя? Брюнет покачал головой. Ни звука произнести не мог, но на ногах уже еле стоял, так что кровать показалась спасением. Его развернули. Голубые глаза показались удивительно тёмными во мраке комнаты, почти незнакомыми. Секунда, и альфу мягко толкают ладонью, он тяжело опрокидывается на кровать. Оба замирают. Смотрят друг на друга, прислушиваются. Если это кто-нибудь слышал, то реагировать на это не стал. Узумаки отмирает, избавляясь от футболки. Потом так же быстро снимает с себя всё остальное, движением ноги отбрасывая в сторону последние шмотки. Блять. О господи, это на самом деле происходит? Саске смотрит на чужой член, не мигая, договаривается с ним мысленно, чтобы он его пожалел, но тот угрожающе стоит и совершенно точно не собирается кончать в чью-то руку. Подавшись вперёд, блондин подцепляет парня под колени и рывком двигает к самому краю кровати, ласково оглаживает ноги, крадётся по внутренней стороне бёдер, раскрывая их перед собой. Саске смотрит на него, на собственные ноги, раздвигающиеся покорно, и не верит, что это его тело. Это похоже на сон, когда, вроде, действия ты совершаешь, но не контролируешь точно, какие, не чувствует полностью всё, что происходит. Восприятие начало отъезжать из-за давящего запаха. Бороться с ним не получается, он душит, кусает, страшно рычит. От него всё перед глазами плывёт, а в груди поднимается паника, словно ты прямо сейчас лежишь на смертном одре и прощаешься с жизнью. – Глупый вопрос, – Узумаки ворошит вещи на полу, поднимает бутылку кондиционера для волос, предусмотрительно прихваченного из ванной. Выдавливает немного на палец, вновь взгляд поднимает на лежащего перед собой парня, – ты трогал себя здесь когда-нибудь? Саске содрогается, почувствовав давление на своём анусе и шёлк кондиционера, смягчающего наглые брожения пальцев. Это так неправильно, что всё тело судорогой пробирает. Все нервные окончания, будто, ведут именно туда, и теперь все они наэлектризованы, тело тихонько бьёт тревогу. – Это «нет»? – медленно начинает проталкивать первый палец. Колени Учихи рефлекторно смыкаются, он сам, наконец, пытается отодвинуться, но в тот же момент оказывается крепко вжатым в кровать сдавившей горло рукой. – Я приму за «нет», – кивает, замерев, как только палец полностью входит. Брюнет чувствует его в себе слишком остро, больше всего на свете хочет, чтобы он вышел обратно, держится за запястье сжимающей шею руки и потихоньку поддаётся мучительной панике. Он бы боролся, если бы между их феромонами не было такой пропасти, но Наруто гораздо сильнее. Брюнет давно уже это знает, чувствует потенциал сдерживаемого запаха в каждой их перепалке. На этом фронте даже сражаться нет смысла, природа уже всё рассудила, наделила одного альфу силой легко ставить других на колени. – Я никогда не спал с альфами, – предупреждает, внимательно следя за реакцией. Двигает пальцем медленно, но неумолимо. – Но бета у меня в руках был. Механическая часть секса с ними от альф не отличается. Это он, типа, так успокаивает? Лучше бы отпустил. Учиха вновь дёргается, жмурится, чувствуя, как в него с новым толчком проходит следующий палец. Медленно натягивает стенки. Кондиционера не хватает, чтобы обеспечить скольжение, и Наруто, недолго думая, приставляет бутылочку прямо к отверстию и, чуть раскрыв свои пальцы, выдавливает сколько-то прямо внутрь. Это чертовски неприятно, влажно внутри и меж ягодиц. Брюнет резко отворачивает голову. Он и так не смотрит уже, но ему хочется ещё сильнее закрыться, не быть здесь, не чувствовать всего этого. – Я отпущу твою шею, – говорит Наруто хрипло, – не двигайся, ладно? Но двигаться – это первое, что Саске делает, как только его отпускают. Пальцы выскальзывают из него, и пусть внутри всё ещё омерзительно скользко, ничего хотя бы противоестественно не натягивается. Один бессильный рывок, и между ними появляется капля расстояния. – Я могу тебя через колено перегнуть и так растянуть, если тебе так удобнее, – предлагает блондин. – Нет, нет, – шепчет, качая головой, снова глазами его ищет, с ужасом видит, как альфа пальцем указывает на край кровати перед собой. Нет, он сам к нему обратно не двинется. Не по собственной воле уж точно. – Ну иди, – зовёт мягко, – я сделаю приятно. Поскулишь для меня, кончишь, может, мне в рот. Как бы в подтверждение своих слов Узумаки опускается на колени, хлопает ладонью по кровати. Феромоны Наруто знакомы альфе вдоль и поперёк: он пробовал и злость, и азарт, и грусть, и счастье, и даже страх. Можно сказать, знаком со всей палитрой. Но один очень важный порыв ему всё же лицезреть не доводилось: похоть. И, сука, это даже жёстче, чем злость. Больно в прямом смысле слова. Прожигает лёгкие, бежит ядом по венам. Организм, созданный для связи с омегой, отторгает влияние альфы, запускает то самое паническое сжигание калорий, на котором можно либо быстро себя из ситуации убрать, либо быстро прикончить ублюдка, но ни то, ни другое предпринять не получается. Хн, ни то, ни другое успешно и не провернёшь. По итогу, Учиха недвижен. Не может уговорить себя ни сопротивляться, ни подчиниться. Отдать другому человеку контроль? Дать зелёный свет творить с собственным телом противоестественные вещи? Добровольно окунаться в бессилие? Это же против самой природы. Альфы не созданы такое уметь. – Саске, – одёргивает от мыслей, – возьми, – протягивает руку. Учиха смотрит на раскрытую ладонь, ожидая подвоха, – это же я. – Ублюдок, – срывается с губ еле слышно, пока затылок падает обратно на постель. Это так низко. «Это я». Да. Это ты, и я тебе доверяю. Так, как никому другому. Может, больше не стоит? Очнись, неужели, ты не понимаешь, что он с тобой вот-вот сделает? – Я сам не смогу, – признаётся в потолок, ломаясь под аргументацией. Да у него выбора особого нет – он на молекулярном уровне дрожит от чужого влияния. Уже не сможет сопротивляться, уже не в состоянии убежать, не выторгует у тела ни единой калории на всё это. Сущность альфы говорит, что нужно опустить морду в пол и не рыпаться – так, возможно, сохранишь себе жизнь. Узумаки тянется к нему, цепляет за талию, притягивает к себе, расставляет брюнету ноги как нужно. Тот дёргается на входящие в него пальцы, жмурится, пытаясь абстрагироваться. Это настолько дико, что он даже не понимает, больно ему или нет. Просто не переваривает это прикосновение как таковое. – Господи, – стонет, запрокидывая голову, стянув пальцами светлые волосы, ощутив, как член погружается в горячий рот. Ему нужно быть тихим – он помнит. Но, сука, это невозможно. Узумаки вновь отдаёт руль, позволяет самому ритм выбирать, лишь глубину минета как ему удобно регулирует. Но в ответ задницу совершенно не жалеет – ритмично входит пальцами, раскрывая их. Два этих ощущения диаметрально противоположны по своей сути. Хорошо и плохо, охуенно и мерзко, трахаешь ты и трахают тебя. Учиха чувствует себя абсолютно бессильным, раскрытым и совершенно уязвимым. С другой стороны, он же грязный извращенец, разве нет? Извивается под другим альфой, подаётся навстречу его рту, стоны глотает, пытается держаться за вестибулярный аппарат, пока тот совсем не отъехал. Внутри пальцев всё больше, внизу тянет болью, но она не перекрывает приятные ощущения от минета достаточно, чтобы чему-то возмущаться. Он и опомниться не успевает. Кружит где-то рядом с оргазмом, дёргается, ожидая, что кончит вот-вот, пальцы на ногах поджимает, но феромоны другого альфы не дают так просто добраться до желанного пика. А возможно ли в принципе кончить в таких обстоятельствах? Если нет, то это действительно пытка. – Ах, – звучный стон слетает с губ, когда Узумаки пальцами находит простату. Это такое тягучее, невыносимое, совершенно незнакомое чувство, от которого едва не в вертикаль поднимает. Альфа опирается на локти, чувствует болезненное напряжение в своём прессе и жуткий тремор в раскрытых перед Наруто ногах. Смотрит вниз, но зрение уже идёт какими-то чёрными пятнами. Равновесие тоже – его клонит в сторону. – Нет, не надо, – бесшумно, одними губами. Его не слышат или просто не слушают. Подушечки пальцев вновь стимулируют простату, язык давит на член, прижимая его к нёбу сильнее. Учиха не кричит только потому, что его полностью сковывает: от мышц, до лёгких и закатившихся глаз. Выгибает до хруста в позвоночнике. Этот оргазм из совершенно иной категории, ни разу не похож на тот, что с ним на капоте случился. Ужасающе мощный, глубокий, порочный, стягивающий внутренности, потрошащий душу. – У тебя презервативы где-нибудь есть? – голос блондина звучит откуда-то сверху. Ответить альфа не может, возможно, самого вопроса не понимает, но палец на расслабленной руке чуть дёргается. Раздаётся шум выдвигающихся ящиков, потом знакомый шелест. В следующий момент брюнет регистрирует, что на него опускаются. Тяжело, трудно дышать, а ещё очень жарко. Наруто целует, Учиха ему безропотно отвечает, позволяет языку исследовать рот. – Хн, – цепляет зубами чужую губу, когда чувствует, что в него начинают входить. Медленно, но безостановочно. Саске не больно. Его самозабвенно только что растянули, упругие стенки принимают чужой член без проблем. Это горячее и больше, чем пальцы. Не говоря уже о том, что крошит последние крупицы собственного «я». Ты под альфой. Как тебе такое? Перевари-ка эту мысль. Тебя не заставили, хотя тебе было комфортнее считать именно так, но нет же, если бы ты по-настоящему боролся, если бы искренне отказал, не лежал бы сейчас на лопатках. Если бы твоя ориентация была нормальной, у тебя бы даже не встало. А ты сколько раз уже кончал под этим человеком? Над плечом раздаётся поломанный выдох. Бёдра Узумаки вжимаются в ягодицы, и он, по всей видимости, испытывает неописуемый кайф. Стоит признать, что это действительно не больно. Ну, физически никакой угрозы целостности чего-либо – нет. Но, сука, морально... Это ощущается как нечто насильственное. Даже если понимаешь, что сам не предпринимаешь попыток это остановить. От резкого толчка всё тело по инерции чуть сползает вперёд по кровати. Наруто, выдохнув поломано, приподнимается, тянет за талию обратно к себе, вжимается в брюнета полностью. – Тебе не больно? – вымученный шёпот. Насколько ему хорошо, если он слова еле вяжет? – Нет, – выдыхает, смотря ему прямо в глаза. Узумаки кивает, завороженно ведёт ладонью по бледным бёдрам, приподнимает безвольные ноги, располагает их у себя на плечах. А Саске, похоже, плевать на позиции, он уже достиг максимального уровня стыда. Пусть это уже поскорее закончится. Воздух покидает лёгкие и какое-то время не может его обратно втянуть, потому что в этой позе Наруто входит так глубоко и под таким углом, что Учиху снова сводит этим невыносимым удовольствием. Оно совершенно инородное и уродливое, тебе стыдно перед самим собой, что ты это испытываешь, но поделать с собой ничего не можешь. Блондин двигается жёстко. В нём слишком много голода за это время скопилось, он же давно хотел овладеть этим телом, и теперь берёт с него по полной. Движения такие быстрые и размашистые, что Саске не может ему ни помешать, ни помочь. Двигаться как-то ему навстречу – не вариант, можно только цепляться за одеяло, за чужие колени и руки, чтобы не съезжать от него слишком далеко по кровати. Удовольствие берёт под контроль. После определённой грани желание кончить перекрывает все остальные порывы и мысли. Мучительный оргазм так близко, всё это время стоит за поворотом, его уже видно, но чужой запах тянет обратно, строит невидимые стены у тебя на пути. Приходится компенсировать это скоростью и продолжительностью, задыхаться из последних сил, надеясь, что доберёшься до края до того, как потеряешь сознание. А потерять его хочется. – Быстрее, – хлопает по ритмично сокращающейся ягодице, на краю сознания ловя мысль, что просить его двигаться ещё быстрее – это капельку не гуманно. Он и так не в себе, его кроет кайфом, который всё не удаётся нормально поймать, и он тоже хуй знает, что с этим делать. Но Узумаки старается, умеет выжимать из себя больше сотни процентов. Обещал, что под ним поскулят и что там ещё? Хотел, чтобы его имя стонали? – Наруто, – сорванный шёпот. Пальцы цепляют за шею, тянут к себе. Альфа наклоняется, сгибает ноги до мышечной боли, но пофиг. Саске коротко целует его, ничего глубже просто позволить не может – они и так не дышат почти. – Быстрее, – шепчет, – я хочу кончить. Всё по-честному: Наруто лезет в штаны, а Саске капризный. Узумаки вновь отстраняется, выпрямляется, под бёдра подхватывает. Брюнет тянется к своему члену, сжимает его так же сильно, как это обычно делает он. Его же первым, кажется, и накрывает. Одна капля, и чаши весов наклоняются в нужную сторону. Опять сводит все мышцы. Пальцы впиваются в ногу Наруто. Рот раскрывается в беззвучном стоне. В прошлый раз тоже так было. Хочется вокализировать, но не получается. Будто включили беззвучный режим. И бездыханный. Бессильный, господи. Так плохо, что не может быть хорошо. Узумаки цепенеет сверху, сжимает пальцы на бёдрах чудовищно сильно. Бессильно хватает ртом воздух, голову запрокинув, а потом выдыхает поломано. Наркота какая-то, честное слово. Блондин выходит из альфы, на дрожащих руках отстраняется, чтобы снять с плеч лодыжки, и тяжело опускается рядышком на кровать. Минуты, сука, не проходит перед тем, как нирвана рассеивается. И до парня начинает доходить, насколько его организму плохо. Медленно, волнами ощущения накрывают его. Переизбыток любой субстанции, которой в теле быть вообще не должно, отражается на нём крайне мерзко. Тремором, мигренью, темнотой перед глазами, ужасной тошнотой и в целом какой-то лихорадкой. Если бы Саске не знал настоящей причины, ему бы подумалось, что его отравили. Причём смертельной дозой, после которой никто следующее утро ещё не встречал. Окно. Нужно к окну. Плечо обжигает, когда нелёгкий парень валится с кровати на пол. Рука от удара мерзко немеет, на ней завтра будет приличный синяк. Окно не так далеко, нейтральный уличный воздух уже сладко трогает нос, и парень продолжает тянуться к нему, руками себя поднимает, ухватившись за раму, на трясущихся ногах еле стоит. Переваливается через узкий подоконник и вдыхает полной грудью душное лето. Его хватают за лодыжку, через пару десятков секунд крепко смыкают руки на талии и немного тянут назад. Хочется сопротивляться, но… Окей, нет, может, не хочется. Хуй с ним. Хочет убить – пусть убивает. Но Наруто аккуратно сажает на стул. Кожа мерзко липнет к его поверхности, а кондиционер, которого между ягодиц и внутри, чёрт возьми, довольно много, мерзко скользит. Саске морщится. Спасибо, блять, за напоминание, я же чуть не забыл, что меня только что трахнули в задницу. Узумаки кладёт ладонь на колено, смотрит на брюнета волнительно. Крупная дрожь пронимает каждую мышцу. Омег, говорят, от передозировки трясёт, Учиха всегда думал, что это проявление страха. Оказывается, это физическое, ибо сейчас ему абсолютно не страшно. Ему никак. Моральной составляющей нет. – Я лягу спать в комнате Итачи, – хрипло ставит перед фактом. Наруто прикрывает глаза. Не хочет от себя отпускать. Конечно, ему-то по мозгам ничего не ездит сейчас. Он как огурчик. Вымотанный огурчик, но свеженький тем не менее. – Мне нужна помощь одеться. – голос из-за озноба тоже немного дрожит. Ему кивают, находят лёгкую домашнюю одежду, помогают натянуть вещи на себя и вытереть хоть часть кондиционера с ягодиц полотенцем. Затем Наруто одевается сам и помогает дойти до соседней комнаты. В коридоре они оба замирают, озираются по сторонам. Они точно не были тихими, но спальня родителей довольно далеко, и она достаточно просторная, чтобы установить дистанцию, на которой звуки уже не слышно. Кабинет отца – другое дело, но, если Фугаку понял, чем они только что занимались, он бы уже их убивал, причём не известно, в каком порядке. Они оба легли бы удобрением в землю их прекрасного сада. – Повезло, – шепчет чуть слышно. – М-хм, – Наруто к нему поворачивается и попадает в короткий, сонный поцелуй. Удивляется. Трахнул только что и удивляется, что его поцеловали. – Какой же ты дебил, – выдыхает Учиха. – В комнату не заходи, – предупреждает. Ему ещё больше феромонов не нужно. У двери его отпускают, Саске еле держится на ногах, проходит в комнату брата, запирает дверь за собой и сползает на пол по ней. В помещении, к сожалению, омегой не пахнет. Его заботливый бархат был бы сейчас очень кстати, но Итачи здесь не живёт, им тут, как следствие, не пахнет совсем. До кровати Учиха не добирается – засыпает прямо на полу. Чувствует остро и головную боль, и тошноту, и общее недомогание, но вскоре погружается в довольно крепкий сон, который всё забирает.