Не бросай меня

Шаги гулко разносились по пустой оружейной, беспокойным ритмом сбивая дыхание и сердцебиение. Каблуки новых сапог, невысокие, но жёсткие, казались до неприличия неудобными, а тугая кожа обхватывала лодыжки, будто путы, грозясь с минуты на минуту сбить его с ног. Пожалуй, повалиться на землю сразу после повышения из-за очевидно не по размеру пошитой одежды было бы просто уморительно – для всех, кроме него самого. Генерал облачных рыцарей, надо же. Иронично, что от первого же важного решения его отстранили, будто мальчишку, позволив разве что пытаться вести переговоры – возиться в песочнице политики, – как в детстве снисходительно позволяли брать с полки и разглядывать модель звёздного ялика. Строго под присмотром взрослых. Как будто жизнь не стояла на кону. Впрочем, в этом и было всё дело. Кривая улыбка сама выползла на лицо, и впору было порадоваться, что слишком сильно отросшие за последние годы волосы давно уже закрывали от посторонних опухшие от бессонницы глаза. В болоте, гордо называющем себя правящей верхушкой Лофу, в которое в скором времени предстояло погрузиться с головой, сверкать неопытностью на лице перед высокомерными стариками смерти подобно. Ни для кого не было секретом, что ему не доверяли. Тихо лязгнул случайно задетый краем парадной мантии меч. – Генерал, разрешите обратиться, – раздался тихий оклик позади, будто в резком звуке было усмотрено разрешение. Это подействовало не хуже оплеухи – от наставницы в своё время таких было получено немало. Шаги замерли, когда он развернулся на голос. Это Цинцзу – с ней бок о бок они прошли через огонь и воду, и не раз она спасала жизни всему взводу. Первоклассный пилот и стратег, а вынуждена довольствоваться работой ассистента и перебором бумажек – хотя по её виду нельзя было сказать, что сожаление пожирало её душу так же, как его собственную. Всё же должность советника сейчас занимал почти отживший своё видьядхара, что с каждым годом всё активнее готовился к уходу на перерождение, а потому карьерный рост Цинцзу всё отчётливее маячил на горизонте. Хотя, сложно было сказать наверняка: судьба всей драконьей расы сейчас висела на волоске. – Зови Цзин Юанем, прошу. Не так уж и многое изменилось между нами, знаешь ли. Он вздохнул, смахивая чёлку с правого глаза, чтобы взглянуть на неё внимательнее. Униформа, сжимающая тело Цинцзу не меньше, чем его самого, была просто отвратительной. Кто придумал заставлять служащих расхаживать в юбках, едва выполняющих свою функцию и совершенно бесполезных? Спору нет, вид открытых девичьих ног был приятным – иногда воображение так и тянулось к образу сочных бёдер на липком лакированном столе из тёмного дерева, – вот только уместным гораздо больше в публичном доме, нежели в военном штабе. Определённо, и это стало особенно очевидно сейчас, слухи о том, что армейскую верхушку поголовно составляли старые кобели, не видавшие женского внимания веками, были правдивы если не полностью, то в большей своей части. Впрочем, Цинцзу такие мелочи вряд ли волновали. Годами отточенная военная выправка во всём, будь то прямая спина или горделиво вздёрнутый подбородок, даже сейчас давала понять, что любое назначение она приняла бы стойко и с достоинством, не в пример ему самому, жаждущему удобства во всём. Возможно, лишь в теории, она подошла бы на роль генерала даже больше его самого – постоянное напряжение стало его спутником в последнее время, затуманивая разум раздражением и тревогой. Мятеж Пожирателя Луны... мятеж разве что против здравого смысла. – Хорошо, – Цинцзу вздохнула, и следующие её слова будто опустились на голову кузнечной кувалдой: – Цзин Юань, успокойся. Всё уже решено, ты ничего не изменишь. Её зрачки на миг сузились в змеиные прорези, раскрывая драконью сущность, а это значило одно: не он один сейчас находился на грани паники. Слишком много было сделано, чтобы надеяться вылезти сухими из воды, и выкованному в горниле войны, но никак не на политических дебатах, генералу-арбитру предстояло встретить катастрофу лицом к лицу. Чтобы не пострадало ещё больше людей, чтобы смогли выжить остатки видьядхара, чтобы граждане не поубивали друг друга и Лофу вновь смог процветать, как раньше. Хотя, кого он обманывал – как раньше уже никогда не будет. Дань Фэн собственными руками уничтожил то равновесие, что строилось тысячелетиями, и за это, по ещё не вынесенному, но негласно известному всем приговору, должен быть казнён. Цзин Юань, одновременно вопреки логике и подчиняясь ей, не мог этого допустить. Собственный голос звучал низко и вибрировал в глубине груди, под всеми слоями одежды, когда шаги, уже более ровные, но такие же нервные, возобновились. Слишком звонкий стук каблуков особенно сильно действовал на нервы. – Мудрейшие против казни, их можно использовать. Заставить его переродиться. Пусть забудет всё. Я прослежу, чтобы... – Цзин Юань. Сухая ладонь Цинцзу легла на его плечо, когда она перехватила его на повороте. – Дань Фэн не сможет остаться в живых здесь, ты сам говорил об этом. Никаким образом. Никто на это не пойдёт. Мы оба знаем, что этого хотят лишь мудрейшие. "И ты, генерал". Треклятые парадные доспехи, и без того тесные, сжали мёртвым хватом, казалось, самое сердце, когда он остановился и выдохнул. Она была права, в таком деле не следовало поддаваться эмоциям. Цзин Юань, неотступно следуя этому правилу с момента катастрофы, на людях держал на лице доброжелательную улыбку – и только предстояло смириться, что это выражение останется с ним очень надолго, хотелось того или нет. Несмотря на должность, вырванную чуть ли не зубами, слишком мало сейчас было в его власти. Впрочем, прямо как тогда. Вероятно, поэтому ему повезло больше других. Квинтет распался самым уродливым образом из возможных, с треском разбитой морали и грохотом обрушившихся надежд утащив за собой мирную жизнь тысяч граждан. Иногда Цзин Юань радовался, что Байхэн не дожила до этого момента; почему-то спокойнее было думать, что из них пятерых хотя бы одна могла быть спокойна в посмертном неведении. Остальные же четверо остались в живых – пока что, – однако душу беспрестанно терзали сомнения. Было ли такое существование лучше смерти? Навечно проклятый марой Инсин в приступе безумия однозначно дал свой ответ – вот только умереть он больше не мог. И вот он, Цзин Юань, выбравшийся сухим из воды, да ещё и поднявшийся в должности, наверняка будет тем, кто приведёт смертный приговор в исполнение. Приговор, вынесенный его другу без его участия. Нужно было что-то делать, но для начала следовало окончательно охладить разум. Сейчас же ярость пополам с тоской рвали в клочья внутренние органы в желании продраться наружу. Он покачал головой. – Что думаешь ты, Цинцзу? Стороннее мнение бы точно не повредило, а потому в этот момент он ожидал услышать что угодно. – Я ненавижу его. Что-то в груди рухнуло вниз, хотя ни одна мышца на лице даже не дрогнула. Несмотря на всевозможные догадки, это откровение выбило из колеи – он совсем забыл, что каждый видьядхара пострадал если не напрямую, то косвенно. Конечно, она не была исключением. Цинцзу тем временем продолжила: – Но мне известны последствия его уничтожения без остатка. Он должен переродиться и передать перед смертью силу, иначе все жертвы моего народа будут ещё более напрасны. Я помогу добиться отсрочки. Цзин Юань кивнул. Почему-то дышать стало значительно легче. Когда эмоции немного отпустили, оказалось вдруг почти кристально ясно, что план действий был всего один. Варианта позволить Дань Фэну остаться на Лофу, даже перерождённым, просто-напросто не предполагалось изначально. Здесь могла быть воздвигнута разве что его могильная плита; кажется, пришлось бы нанимать уборщиков, чтобы ежедневно счищать с неё рисунки и прочие свидетельства людского гнева. Впрочем, Дань Фэн был ещё жив. Цзин Юань обязательно отправится в Дом кандалов, вот только сначала он собирался убедить Комиссию десяти владык позволить видьядхара провести все необходимые обряды и восстановить разрушенные печати. Сугуан, направивший ему письмо сегодня утром, наверняка был бы согласен посодействовать. *** Когда Цзин Юань вложил глефу в руки сопровождающего, стало не по себе. Это чувство преследовало его со вчерашнего дня, когда на совете глав комиссий на него бросили столько же сочувствующих взглядов, сколько и злых – беспрецедентный случай. Казалось, все знали больше его самого. Шепотки из зала собраний звучали в голове как наяву. "Говорят, Пожиратель Луны совсем обезумел". Он снял наручи, к которым крепились метательные кинжалы: в камеру нельзя проносить даже самое простое оружие. Преступники, содержащиеся здесь, слишком опасны, чтобы давать и минимальный шанс на побег, а за Цзин Юанем следили особенно пристально, он это чувствовал. "Ещё бы, пыток страшнее, чем в Доме кандалов, ещё не придумали на Сяньчжоу". Он зевнул, потягиваясь, и приподнял руки, позволяя стражу ощупать себя с боков. "Говорите так, будто он не заслужил. Таких на внутренности пускать надо заживо!" По слухам, Дань Фэн до сих пор сохранял форму дракона. Это могло значительно усложнить дело, однако в глубине души вместо опасений трепетало какое-то неправильное предвкушение. В этом обличии Пожирателя Луны доводилось видеть лишь пару раз. И, как и сейчас, это были далеко не самые приятные обстоятельства. "По́лно вам, уважаемый, он всё же Верховный старейшина видьядхара". А ещё Дань Фэн хранил молчание с тех самых пор, как попал сюда. Это была единственная причина, по которой Цзин Юаню позволено было зайти внутрь; в противном случае его бы и на пушечный выстрел к Дому кандалов не подпустили, завалив иной работой. Глупо со стороны Комиссии десяти владык было ожидать, что его визит что-то изменит. Дань Фэн никогда не подпускал его слишком близко, ограничиваясь тёплой приятельской вежливостью. "Хороший из него, однако, хранитель получился, не находите?" Будто вторя всплывшей в голове чьей-то едкой фразе, улыбка растянула губы, когда Цзин Юань, взглянув на охранников сверху вниз и забирая в кулак чёлку, подошёл к огромным, уходящим в темноту у высокого потолка дверям. Радужку глаза быстро просканировало древнее, но действующее устройство, и металлические створки, едва слышно щёлкнув, обманчиво просто разошлись. Какая хитрая система лежала в основе этих замков на самом деле, сказать было невозможно. Вероятно, дело было в энергетическом отпечатке; а может, кроме этого жалкого сканера радужки, который может взломать даже ребёнок, преступников ничего не держало, а все слухи о неуязвимости местной системы безопасности зиждились лишь на страхе. Второй вариант был бы гораздо более интересным: так внушить беспомощность не только заключённым, но и мирным гражданам мог лишь кто-то поистине бесчеловечный – однако вряд ли власти стали бы так рисковать. Впрочем, об этом можно было узнать и позже. Сейчас же ворота, захлопнувшись за спиной с кажущимся громоподобным в гробовой тишине стуком, полностью отрезали его от мира. Здесь не было больше ни звука – лишь где-то в чёрной глубине камеры, если прислушаться, стучало частое капание воды. Оно, вероятно, могло бы свести с ума кого угодно другого, но Дань Фэн был одним из тех, кто мог обратить любую подобную пытку в преимущество. За одно только это он заслуживал безграничного уважения. Однако Цзин Юань был здесь не для того, чтобы восхищаться. Он пошёл вперёд. Сначала из темноты показался хвост. Длинный, чешуйчатый, он вился по полу, намертво прибитый цепями, а бирюзовые узоры, что некогда украшали всю драконью форму Дань Фэна, выцвели и стали почти невидимы. Само это положение казалось противоестественным для такого создания, как Пожиратель Луны; сейчас он олицетворял собой поблёкшее величие. Впрочем, виноват в этом был он сам. Цена ошибки оказалась неподъёмной, и это ещё раз напоминало, что безнаказанным столь страшное преступление остаться не должно. Когда Цзин Юань приблизился к месту, где должны были быть задние лапы, ничего подобного не обнаружилось: вместо тела громадного ящера Дань Фэн явился в своём привычном обличии. Вернее, почти привычном. Спутанные угольно-чёрные космы спадали с плеч, и часть их осы́палась на пол прямо здесь; его явно таскали за волосы. Тут же виднелись и следы запёкшейся драконьей крови. Чуть поодаль валялся выбитый клык, идентичный человеческому. Зубы скрипнули друг о друга. Картина живо встала перед глазами. Ослеплённые яростью надзиратели, получившие власть над любыми чинами в этом гнилом тюремном мирке, на этот раз получили в своё полное распоряжение Верховного старейшину видьядхара – и с особым упоением взялись за исполнение наказания. Возили его за волосы, некогда гладкие и блестящие, по каменному неровному полу, клоками вырывали их, чтобы вытащить хоть слово. Разбили в кровь челюсть, заставляя сплёвывать побагровевшую слюну и лёгочную слизь вместе с зубом, и сдирали чешую с ослабевшего от кандалов хвоста. Царапины на рогах ясно давали понять, что их тоже пытались повредить. И всё же Дань Фэн до сих пор молчал. Разве непонятно, что это всё бессмысленно? Даже если переломить ему позвоночник, такой воин, как Пожиратель Луны, ничего бы не сказал. Да никто и не рассчитывал, а потому Дом кандалов изначально был единственным вариантом. Это не просто тюрьма, и здесь обычно применяются совершенно другие пытки. Влияющие на воспоминания, на саму суть личности и состояние разума – и если последние нельзя было применять из-за способности видьядхара к перерождению, то вырвать память и знания с корнем из чужой головы было вполне в силах тех, кто его сюда направил. Но нет же. Всё не то, всё не так. Никто из высшего руководства не стал бы одобрять использование физического насилия, рискуя выйти на конфликт со всеми видьядхара, если были способы эффективнее, вот только Цзин Юань, как и большинство за пределами тюрьмы, знал недостаточно о здешних пытках. Предположение было шатким, но всё сходилось только в одном случае. Никому здесь, внутри Дома кандалов, не нужно, чтобы он заговорил. Никому не нужно перерождение старейшины и спасение целой расы. Нет. У этой самовольной выходки была цель лишь развлечься и отомстить. Превратить некогда величественного и сильнейшего духом и телом воина в сломанную куклу, что никогда не скажет и слова протеста – или наоборот, будет умолять о пощаде. Местные, вероятно, старались, чтобы к моменту исполнения приговора Дань Фэн больше не был похож на себя, чтобы виновник предстал перед народом не в виде небожителя, недостижимого и потустороннего, а простым зарвавшимся смертным. И в эту задумку явно не входило, что казнь отсрочат, а в тюрьму пришлют Цзин Юаня. А может, и... Он бесшумно выдохнул, наконец, убирая руку от лба. Чёлка снова упала на глаза, перекрывая обзор. Где-то сверху зажёгся тусклый свет. – Здравствуй. Ответа не последовало. Сложно было сказать, воспринимал ли Дань Фэн реальность: все догадки, что Цзин Юань мгновенно выстроил чуть ранее, могли в любой момент разбиться о стену безумия в чужих глазах. Возможно, поэтому желание просить видьядхара поднять голову даже не промелькнуло в голове. Да, впрочем, это было не так уж и важно, всё равно ничего не изменить. Его вёл вперёд только долг и желание составить подробный отчёт о посещении Дома кандалов, в том числе о несанкционированном насилии, который отправится на стол вышестоящих чинов, а сам Цзин Юань сможет спокойно выпить чашечку чая на веранде в Обители. Совесть отпустит его, как отпускала после каждой кровопролитной битвы, рано или поздно. Верно? – Дань Фэн, это я, Цзин Юань. Ты помнишь меня? В ответ на это лишь слабо шевельнулся кончик драконьего хвоста – единственное свидетельство былой полной трансформации. По словам очевидцев, огромного дракона в тот день еле удалось усмирить, чтобы взять под стражу. И даже так, никто из мирных при задержании не пострадал. В любом случае, теперь стало понятно, что его слышали. Цзин Юань не знал, что чувствовать по этому поводу. Тем временем Дань Фэн продолжал молчать, и появилось время рассмотреть его внимательнее. Он почти всей массой висел на разведенных руках, скованных уходящими во тьму цепями, и трудно было даже представить, какую боль от одного лишь этого испытало бы любое существо из плоти и крови. Это... Да, пожалуй, это было справедливой мерой безопасности, но жестокости происходящего осознание необходимости не убавляло. Жители Сяньчжоу умели мстить, и мстили жестоко. Ноги, обтянутые протёртыми грязными штанинами и прикрытые сверху чуть ли не в клочья разорванными полами некогда белого одеяния, безжизненно волочились по полу. Одна из стоп была вывернута под весьма странным углом, а на полу виднелись кровавые разводы – стоило это заметить, и воображение тут же прекрасно сделало свою работу, вызывая глубоко внутри несильную тошноту. Представлять, как трещали, разрывая кожу, кости человека – существа, – что он мог назвать другом, было до того неприятно, что Цзин Юань позволил себе на секунду прикрыть глаза, чтобы очистить разум от мыслей. "Почему ты здесь?" Он резко и крупно вздрогнул от неожиданности. Голос, гулкий и гораздо более глубокий, нежели обычный тембр Дань Фэна, раздавался прямо внутри черепа, будто говорящий посылал импульсы сразу во внутреннее ухо. Цзин Юань понятия не имел, что Дань Фэн мог так делать. Тут же вспомнилось, как идеально они с Цзинлю и Байхэн понимали друг друга на поле боя – значит, дело было не только и не столько в многолетней командной работе? Молодой лейтенант, присоединившийся к Заоблачной четвёрке, ставшей квинтетом, почти случайно, даже в этом оказался отрезан от остальных. Что ж, он никогда не был полностью своим. Хотелось бы высказать по этому поводу пару ласковых, даже если Дань Фэн такой инфантильности бы лишь посмеялся, но за ними наблюдали. И пусть обычные камеры здесь не работали из-за ужасающих помех, всё помещение было доверху усыпано различными более устойчивыми датчиками. Отслеживалось всё: движение, речь и посторонние звуки, тепло тела, течение энергии стихий, – а потому говорить лишнего было категорически нельзя, как и слишком долго молчать. Не в том положении сейчас Цзин Юань, чтобы нарушать регламент. – Дань Фэн, действующий Верховный хранитель видьядхара, я здесь, чтобы поговорить с тобой от лица Комиссии десяти владык. Дай знак, если можешь меня слышать. Лишь бы он всё понял и не пытался саботировать эту жалкую попытку установить контакт, лишь бы не стал упрямиться. Сначала не происходило ничего, а потом чужая рука, с которой всё ещё не до конца сошли когти, отчего ногтевые пластины были слегка деформированы, шевельнулась в жесте, приказывающем продолжать. Так же, как Дань Фэн делал ещё при жизни. О Повелитель, прозвучало так, будто бы он уже был мёртв. "Говори, малец", – всегда отмахивался он, а Цзин Юань первое время тараторил без умолку, через слово ошибаясь от волнения, а потом, по мере взросления, стал всё чаще посмеиваться воспоминаниям. Сейчас же смешно не было вовсе. – Рассмотрение твоего дела отложено до выяснения обстоятельств. Ты обязан жизнью совету мудрейших, они подали ходатайство о переносе казни как минимум до момента, когда будут восстановлены большинство печатей и назначен твой официальный наследник. Ты можешь облегчить жизнь нам всем, если дашь больше информации. Никакой реакции не последовало, и Цзин Юань уже приготовился говорить дальше, когда ощутил фантомный подзатыльник. "Мудрейшим я обязан только лишними пытками. Наследник... уже есть", – образ Дань Фэна в своём обычном виде предстал перед глазами сейчас, будто наяву, и эта картинка была столь реальной, что наверняка это тоже было частью странной техники. О такой доводилось лишь слышать и читать в текстах видьядхара, но становиться участником – никогда. Воображаемый – сложно было назвать его иначе – Дань Фэн нахмурился и презрительно фыркнул своим мыслям. "Неужели господа мудрейшие сами не смогли определить, что в девочке проснулась новая сила? Обряд был завершён, хоть и пошёл не по плану". Значит, девочка. И обряд. Снова и снова этот обряд – тайна, что так и оставалась лишь между Инсином и Дань Фэном. Тайна, к которой у Цзин Юаня не было и никогда не будет доступа, бесполезно даже спрашивать. Стук капель об пол стал до того отчётливым, что причинял почти физическую боль. Возможно, один из побочных эффектов. А может, он просто потихоньку сходил с ума. "Не молчи, тебя выведут". Цзин Юань нахмурился. Воображаемый Дань Фэн по-хозяйски расхаживал по камере, отвлекая на себя внимание от собственного истерзанного тела на полу. А ещё он был прав. Нужно говорить. – Не волнуйся, я подожду. У меня ещё есть время. Мысленно же он попытался сосредоточиться и направить внутренний голос, чтобы задать вопрос. "Как ты?" Голос, в отличие от чужого, остался вполне обычным, однако Дань Фэн немного приподнял в удивлении брови. "Так вот как ты звучишь для себя. Занятно", – видьядхара приблизился почти вплотную и неожиданно смахнул волосы с его левого глаза. Вернее, попытался: пальцы прошли сквозь реальное тело, обдавая теплом. – "Покажись миру хоть, чудище". Цзин Юань медленно убрал чёлку с лица и растерянно моргнул. Могло ли это быть расценено как подмигивание? Глупая мысль, но сейчас фантомное прикосновение осело на коже, будто он не грезил наяву под действием техники, которую по какой-то причине не засекали здешние датчики. Будто всё это было реально. Хотя в реальности Дань Фэн никогда, ни разу не касался его голыми руками. Если подумать, они в принципе почти не общались наедине, лишь Цзин Юань сначала с наивным, а после со спокойным восхищением неустанно смотрел на без преувеличения самого прекрасного видьядхара, что ему доводилось встречать. Всегда – снизу вверх. Он едва заметно покачал головой, отгоняя образ. Слишком больно на контрасте с ним сейчас видеть чужое изломанное тело. Впервые глядеть на него сверху вниз. Дань Фэн тут же отступил и сложил руки на груди, наконец-то собираясь ответить на вопрос. Его настроение заметно улучшилось, об этом красноречиво говорила неширокая, но искренняя улыбка на тонких выразительных губах. "Как видишь, так я могу протянуть ещё долго, но жить в кандалах не собираюсь. А так... всё хорошо, Цзин Юань. А ты? Что с остальными?" Ах да. Вся обманчивая лёгкость слетела, не оставив после себя и следа. В эту камеру не мог проникнуть ни один слух, а потому... Придётся говорить. "Из нас четверых ты здесь", – собственный внутренний голос казался сейчас будто поломанным, так непохоже на себя он сейчас звучал, – "Инсин покинул Сяньчжоу, а Цзинлю держится, но она тоже поражена марой. Рано или поздно она потеряет рассудок. Я же..." Он осёкся, неуверенный, стоит ли продолжать. Право слово, Цзин Юань никогда не мог назвать себя нерешительным человеком, но в обществе Дань Фэна всегда терял по меньшей мере половину уверенности в своих действиях, гораздо больше проводя в раздумьях. Вот и сейчас было не по себе. Страшно, что его возненавидят? Пожалуй, нет. Страшно, что Дань Фэн возненавидит его. Цзин Юань поднял взгляд и наткнулся на напряжённое выражение бледного лица. "Я же поднялся в должности, не пострадал никаким образом, и единственное, что осложняет мою жизнь сейчас – куча сверхурочной работы". И вина. По меньшей мере тонна, что он несёт на своих плечах ежесекундно. Не помог, не вмешался, действовал так, как предписывали правила и здравый смысл – а всё равно виноват. Молчание длилось почти полминуты, во время которых Цзин Юань вальяжно прошёлся вокруг закованного в кандалы тела Дань Фэна, казавшегося сейчас почти что мёртвым, изо всех сил изображая непринуждённость, но на самом деле со страхом ожидая ответа. Взгляд то и дело норовил скользнуть к месту, где разум проецировал чужой образ, и периодически приходилось себя одёргивать, чтобы ненароком не вызвать подозрений. Наконец, Дань Фэн вздохнул. "Я рад, что ты в порядке, Юань". Цзин Юаню стоило колоссальных усилий не вскинуть голову. Вместо этого он растерянно уставился куда-то в пустоту, пока на плечо не опустилась прикосновением фантомная рука. "Не кори себя за то, чего не делал. Единственный, кто виноват – я, и только я". Чёлка снова закрывала оба глаза, отгораживая его от посторонних взглядов. Чувствуя, как напрягается против воли челюсть, он скривил губы и сделал пару резких шагов к телу Дань Фэна, наклоняясь ближе. Тянуть было больше нельзя. – Зачем? Зачем, Яоши тебя дери, ты сделал это? Голос дрогнул, напряжённый и почти злой, но он не обратил внимания, сжав чужой подбородок пальцами и почти насильно повернув голову вверх. Зазвенели цепи. "Зачем?" Он не смотрел Дань Фэну в лицо, ни реальному, ни проекции; перед глазами проносились лишь воспоминания о том дне. Тогда царила душащая паника, и сложно было даже отдалённо понять, что происходит, но когда Цзинлю раздражённо рявкнула: "Вершителем судеб себя возомнил, идиот", – и убежала, на ходу натягивая доспех, стало очевидно, что дело серьёзное и очень опасное. Но он не пошёл – вместо этого координировал эвакуацию из комиссии по полётам. А когда увидел, во что превратилось Чешуйчатое ущелье и в каком состоянии вернулись остальные, тысячекратно пожалел, что не помог на месте. Никто так ничего и не рассказал толком: Цзинлю была в ярости и заматывала глаза, чем придётся, лишь бы отсрочить влияние мары до изготовления специальной повязки, а Инсин... он был слишком близко к эпицентру и мало походил на себя прежнего. Говоря начистоту, тогда Цзин Юань опасался приближаться к нему. Дань Фэна же отправили в тюрьму, не дав и шанса поговорить. "Помимо вышеописанного, попытался использовать ритуал для манипуляции жизненной энергией существа, не относящегося к роду видьядхара", – гласил отчёт, который надлежало держать в строжайшей секретности. Цзин Юань до сих пор помнил, как задрожали тогда руки. Хотел вернуть Байхэн. В этом не было почти никаких сомнений. Воображаемый Дань Фэн вздохнул за спиной. "Ты уже давно догадался, я уверен. Не ожидаю, что ты поймёшь сейчас, Цзин Юань, но когда-нибудь ты почувствуешь, почему". Поймёт его? Как такое вообще возможно понять? Да, он был достаточно молод для своей расы, хоть уже давно и считался взрослым, и всё же странным казалось, что Дань Фэн – тот, кто всегда держал в приоритете лишь личные качества, – указывал ему на возраст. Он, безусловно, имел полное право, однако приятнее от этого не становилось. Цзин Юань крепче сжал чужую холодную челюсть – отвратительное первое прикосновение – и, наконец, убрав волосы с правого глаза, перевёл взгляд на реальное лицо Дань Фэна. Бескровное и покрытое ссадинами, оно не отражало и доли того недостижимого величия, что почтенный старейшина видьядхара обычно источал волнами. Сейчас на нём не было ничего: губы не изгибались в насмешке, скулы теперь казались болезненно выпирающими, а брови бросали плотную тень на потухшие посеревшие глаза. Казалось, что и сознания в этом теле вовсе не было. Действие техники, или же это Цзин Юань себе всё придумал и окончательно сошёл с ума, всё это время представляя лишь образ из памяти? Он громко выдохнул. "Ты прав в том, что я не могу этого понять. Но я выступал в твою защиту в суде. За смягчение приговора". Фантомный Дань Фэн, каким-то образом вновь оказавшийся напротив, вскинул брови в скептическим выражении, так ему свойственном. Тем сильнее был контраст этих живых, хоть и не слишком ярких, эмоций и мёртвого лица в его руках. Дом кандалов – поистине ужасное место; приходилось держать это в голове ежесекундно. Неизвестно, что делали с Дань Фэном, протоколов никто не составлял. Не хотелось даже на лишнюю минуту оставлять его здесь. "Зачем меня защищать? Дай умереть спокойно, никто тебе и слова не скажет". Цзин Юань улыбнулся. Он отпустил чужое лицо, напоследок легко проведя по щеке кончиками пальцев и замечая, как проекция немного подалась влево – в ту же сторону, где рука касалась реального тела. Всё же чувствует – значит, действительно, таков эффект техники. Доспехи противно скрипнули, когда он выпрямился. Организм определенно не испытывал восторга от необходимости стоять, согнувшись в три погибели, но здесь садиться на пол было запрещено, как запрещено было вставать на колени, на корточки и как-либо снижать готовность к обороне. Пожалуй, ему следовало прикупить чая от проблем с суставами. Если не начать пить сейчас, через пару сотен лет сражений боли дадут о себе знать. Слова Дань Фэна до сих пор эхом отдавались в голове. Этот эгоист собрался умереть; смех да и только. Наверняка делал всё с расчётом на это. – Понимаешь ли, Дань Фэн, – он вновь стал медленно расхаживать туда-сюда, разминая ноги. – Твоя смерть выгодна крайне узкому кругу лиц. По большому счёту они понятия не имеют о физиологии и культуре видьядхара, а если и имеют, тщательно это скрывают. Поэтому сейчас суд рассматривает вариант подвергнуть тебя принудительному перерождению и последующему изгнанию. У тебя есть наследник? "Что?" – Дань Фэн шагнул к нему, не в силах совладать с удивлением, и теперь оказался прямо напротив его лица. Пришлось опустить глаза чуть вниз, чтобы поймать чужой взгляд, что сейчас в панике метался в поисках подсказки. "Что ты сказал?" – Мудрейшие не выдают информацию об этом, но есть основания полагать, что наследник и в самом деле существует, а они прячут его намеренно. Это так? "Цзин Юань, так нельзя". – Я жду, Дань Фэн. Фантом цокнул языком в раздражении – видимо, понял, что разжалобить не выйдет, – и продолжил уже привычным прохладным тоном: "Если ты собираешься заставить невинное существо страдать по моей вине, лучше дай мне умереть прямо здесь". О. Так вот как он заговорил. Цзин Юань щёлкнул каблуком по полу. Ненамеренно, но этот звук громким эхом разнёсся по камере, отражаясь от далёких стен. "Смешно слышать это от тебя, дружище". Он никогда не позволял себе такой фамильярности, и тем сильнее удивление вместе с гневом исказили лицо Дань Фэна, стоило ему это услышать. "Я не имел намерения причинить кому-то вред, а это..." "И тем не менее, причинил. Да, я понимаю, что после перерождения видьядхара обновляются полностью и это будешь уже не ты, но никто на Лофу этого не поймёт. Изгнание безопаснее всего для тебя и остальных, к тому же позволит сохранить баланс среди видьядхара. Ты не видел, что происходит снаружи. Тебя разорвут, даже если ты предстанешь перед ними ребёнком". Дань Фэн вздохнул, кажется, уже успев смириться с тем, что было только что свалено на него, будто сугроб за шиворот. Он отвернулся, взмахнув полами ханьфу, и несильно потряс головой. Такие реакции для фантома были довольно необычны: в книгах указывалось, что использующему технику не стоит делать лишних движений, – но видеть его настолько живым оказалось слишком приятно. Вот только, скорее всего, это был последний раз. "Он будет страдать. Будучи изгнанным или нет, он возненавидит жизнь". Цзин Юань посмотрел на него сквозь спадающую на глаза чёлку. "Что ты имеешь в виду?" Дань Фэн еле слышно усмехнулся, всё ещё стоя спиной. "Ритуал не только Инсина задел, Цзин Юань. На меня он подействовал по-другому, но по похожему принципу, и есть опасения, что моё следующее воплощение будет испытывать моё влияние гораздо сильнее, чем это обычно бывает. Кошмары, головные боли, непрошенные воспоминания. Безумие. Сложно сказать сейчас, но я уже это чувствую. Меня не пугает смерть, сам знаешь, но это хуже смерти". В горле пересохло. Теперь решение, достаточно взвешенно принятое им и впоследствии рассмотренное на первом заседании судом, уже не казалось таким правильным. Вот только он не был в силах что-либо исправить. Дань Фэн сказал, что чувствует влияние мары – или нечто иное, сложно было утверждать наверняка, – а значит, уже успел испытать всё перечисленное на себе и испугался. И если через то же придётся пройти невинному существу, которому не повезло с предком, такое вряд ли можно назвать справедливостью. С другой стороны, с таким, как Дань Фэн, не может просто "не повезти" – он либо лучшее, что могло произойти в чьей-то жизни, либо же катастрофа, её уничтожающая. "Я посмотрю, что можно сделать". Ложь. В любом случае, что бы они ни говорили друг другу, оставался один насущный вопрос: – Наследник, Дань Фэн. Отвечай, мы теряем время. Фантом понятливо кивнул и исчез, а через секунду зашевелилось настоящее тело. Хвост натянул цепи, и Цзин Юань поспешно подошёл ближе. – Кивни, если наследник жив. Почему-то стало невыносимо холодно. Скорее всего, последствия разрыва техники, однако в это не до конца верилось. Возможно, это просто был страх перед грядущим. Сложно было его не чувствовать – в такой-то ситуации. Дань Фэн склонил голову. Хорошо. – Имя. Голос Цзин Юаня прокатился по всей камере, возвращаясь эхом до того неузнаваемым, что он невольно изумился. Тем временем Дань Фэн издал тихий вздох, готовясь говорить. Пришлось всё же нарушить правила и опуститься на одно колено, чтобы лучше расслышать слова. Почему-то сейчас он был уверен, что встречу не прервут из-за такой мелочи, ограничившись лишь выговором постфактум. Он приблизился к лицу Дань Фэна и тихо сказал ему в самое ухо: – Имя. Сейчас. Чужие пересохшие и окровавленные губы приоткрылись, кажется, впервые за сегодня, а сиплый голос, так контрастирующий с немного надменной уверенной манерой фантома, пробрал до мурашек. – Байлу. Дань Фэн закашлялся: ему физически было тяжело выдавливать из себя звуки, – а Цзин Юань выдохнул. Его миссия здесь была окончена. – Комиссия десяти владык благодарит тебя за содействие. О приговоре тебе сообщат, как только он будет вынесен. Когда он уже стоял перед воротами в ожидании стражи, в голове снова образовалось чужое присутствие. "И всё-таки убери волосы с глаз, Цзин Юань. С одного хотя бы". Двери с тихим шорохом раскрылись, а голос Дань Фэна пропал, будто его и не было. *** – Генерал, возьмите, – Цинцзу протянула ему только заваренный зелёный чай. Пар тонкой струйкой поднимался вверх, закручиваясь под едва ощутимым дуновением ветра, и Цзин Юань отпил всего пару глотков, прежде чем вернуть чашку в чужие руки. Пить не хотелось. Есть тоже. Ритуал был назначен на сегодня, а это значило, что этим вечером ему предстояло увидеть Дань Фэна в первый раз за долгое время – и последний в своей жизни. Из круга преобразования он выйдет ребёнком, если не будет вынесен яйцом, и этого видеть категорически не хотелось. Тем не менее, ответственность за следующее воплощение Пожирателя Луны до момента изгнания предстояло нести именно ему. Цзин Юань потёр переносицу. Как же всё сложно. Парадная бордовая мантия – насмешка над его скорбью по близким, – сейчас казалась позорной робой. Будто он шёл на казнь вместе со своим другом, будто все чувства, что скрывало его сердце, после их давнего разговора немедленно стали достоянием общественности. Конечно, Цзин Юань не хотел смерти Дань Фэна – само осознание, что кто-то столь сильный, столь незыблемый в его жизни мог пасть, причиняло боль, а в дополнение к этому... Да, кажется, восхищение молодого лейтенанта древним видьядхара вернулось не в самой приятной форме. Чего стоила только реакция на прикосновения, даже ненастоящие, в темной камере. Следовало понять это раньше, верно? Что ж, он сумел только пару недель назад, когда навещал Цзинлю. "Не поздновато ли для советов, генерал?" – посмеялась она тогда, позже посерьёзнев: – "Хотя, учись, пока я в своём уме". Он понял одно – это точно не было влюбленностью или любовью. Нет, это чувство произрастало из тёмной скорби и вины на дне его души и потребности быть нужным хоть кому-то, кто не ожидал бы от него достижений. Однако не было ни дня, когда он не вспоминал бы Дань Фэна, что глядел на него пустыми глазами в Доме кандалов, и не заставлял себя силой думать о том Дань Фэне, что мог невзначай потрепать по волосам рукой в перчатке или подставить хвостом подножку на потеху Цзинлю, когда он ещё был совсем зелёным юнцом. Впрочем, видимо, недалеко от этого Цзин Юань ушёл и сейчас. Вот и сейчас память услужливо подсунула Дань Фэна, безвольно повисшего на цепях, и его переломанную ногу. Губы нервно дёрнулись в подобии злой ухмылки – сказалось напряжение. Цинцзу издалека подала знак рукой, и он вздохнул; нужно было ехать. Когда генеральский ялик причалил к главному входу в тюрьму, солнце уже клонилось к закату. Туда-сюда сновала охрана, перекидываясь короткими распоряжениями, и видно было, что к этому сопровождению в кои-то веки подошли ответственно. Самого Цзин Юаня от организации процесса отстранили во избежание саботажа, а потому сейчас он бросал вокруг себя любопытные взгляды единственным открытым миру правым глазом. Дозорные всю дорогу подозрительно косились на беспричинно весёлого, по их мнению, чиновника, и взгляды почти физически ощущались на коже, когда его обыскивали и хлопали по карманам. В этот раз Цзин Юань благоразумно оставил всё оружие в транспорте вместе с Цинцзу: ненужные вопросы ему были ни к чему. Двери, точно соответствующие его воспоминаниям о последнем визите, открылись всё так же тихо, но на этот раз он был не один. Вперёд поспешно забежали человек десять охраны; трое из них тащили тяжёлые транспортировочные оковы – слишком тяжёлые для кого-то со сломанной ногой. Оставалось надеяться, что всех, кто позволил себе избивать Дань Фэна, отстранили и он успел восстановиться к моменту казни. Казнь... да, пожалуй, верное определение. Никакими красивыми словами о ритуале нельзя было изменить того факта, что личность видьядхара при этом стиралась без его на то согласия. Что это, если не смерть? И всё же из головы не выходили слова о следующем воплощении Дань Фэна. О ребёнке нужно заботиться подобающим образом, чтобы не вырастить чудовище, вот только мало кто на Лофу, да и в альянсе Сяньчжоу в целом, на это бы пошёл. Слишком сильна была ненависть и обида в сердцах местных, а потому нужно было срочно что-то решать. От мыслей его отвлёк звон кандалов. Тяжёлые цепи упали на пол, по-видимому, отдавив кому-то из стражников ногу, из-за чего послышалось тихое шипение. Цзин Юань только сейчас позволил себе перевести взгляд на Дань Фэна. Тонкий и осунувшийся на контрасте с собой прошлым, он даже сейчас выделялся на фоне тюремщиков изяществом лица и фигуры; его подбородок был гордо поднят, когда его грубо вздёрнули на ноги, а лицо поистине украшало выражение, полное высокомерия. Никому, кроме него, оно не шло так сильно. Цзин Юань остановился чуть поодаль; ближе подходить сам он не мог, а потому оставалось лишь наблюдать, как Дань Фэн, скривив губы, отмахнулся от костыля, протянутого ему кем-то из темноты, и уверенно двинулся вперёд. Тело отреагировало быстрее, чем он понял, что случилось секундой позднее – и Цзин Юань обнаружил себя подхватывающим Дань Фэна, оберегая от падения. Да, видимо, для видьядхара как вида такая медленная регенерация была несвойственна в принципе, а потому он и помыслить не мог, что нога до сих пор не восстановилась до конца. А теперь его пальцы вцепились в одежду Цзин Юаня, а в глазах отражалось недоумение – до того живое, что, вопреки обстоятельствам, захотелось улыбнуться. – Прекрасно выглядишь, – усмехнулся он, помогая Дань Фэну подняться на ноги и подставляя для опоры плечо. В ответ послышалось тихое фырканье, а по ногам сзади неожиданно прошёлся лёгким ударом драконий хвост. Цзин Юань, погасив удивление, вовремя сделал знак убрать оружие встрепенувшейся охране, и только тогда позволил себе повернуться к другу. Дружба у них получалась странная, если так подумать, на грани одержимости с его стороны. – Издеваться над подчинёнными будешь. Я слышал, ты теперь генерал, – в голосе Дань Фэна проскользнуло странное злорадство, и это заставило нахмуриться. Значит, в глубине души его всё же обвиняли. В том, что выжил, не пострадал от мары. Что ж, это его право. – Да. Иначе нам не позволили бы и словом перекинуться, – он не стал поворачиваться лицом к Дань Фэну, вместо этого уводя его вперёд быстрее. Тюремный ялик уже ждал на причале, и тянуть время было нельзя. И, хоть Цзин Юань не хотел запомнить Дань Фэна презирающим его, соблюдать процедуру по всем правилам он был обязан. Вместе с осуждённым на казнь имели право ехать лишь близкие, а потому, подведя бывшего Пожирателя Луны к судну и кивнув Сугуану, одному из совета мудрейших, кто просил об отмене казни, он уже собрался уходить. – ...стой. Цзин Юань обманчиво весело приподнял брови. – Чем я могу быть полезен? Взглядом Дань Фэна, брошенным в ответ, можно было резать. Он хмыкнул и отвернул голову прочь, с горем пополам забираясь в ялик и устраиваясь в самом углу. Что ж. Это было весьма красноречиво. Краем глаза Цзин Юань заметил, как старый видьядхара усмехнулся себе в бороду и повернулся к нему. В его руках оказался дисплей, на котором отображалось всего несколько предложений. А под ней электронная печать Комиссии десяти владык. – Сдайте все средства связи, генерал. Потом садитесь следом. Цзин Юань ошарашенно моргнул, а старейшина лишь посмеялся, хлопнув его по плечу, и отправился давать дальнейшие распоряжения. Когда дверь со щелчком захлопнулась за спиной, он издал нервный смешок. Потом спросит, с чего бы было дано распоряжение пустить его сопровождать заключённого, а пока что Цзин Юань со вздохом опустился на жёсткую скамью рядом с Дань Фэном. – Как нога? – Нормально. Вот и поговорили. – Как они с тобой обращались? Не били? Чужие губы сжались в тонкую линию. – Ты отдал приказ перестать? – голос Дань Фэна звучал напряжённо, и от этого стало не по себе. Не похоже, чтобы он был хоть как-то благодарен. Цзин Юань неуверенно кивнул. Привычную весёлость в очередной раз как рукой сняло. – Так и знал. Он помолчал какое-то время, видимо, обдумывая дальнейшие слова, и, наконец, выдохнул: – Спасибо, Цзин Юань. Но лучше бы они мне кости ломали и дальше. Да что там произошло? Несанкционированные ментальные пытки? Цзин Юань слышал, что использующие местное оборудование в целях личной выгоды подвергались жестоким наказаниям: всё же в Сяньчжоу разум ценился гораздо больше тела. Так что выследить любого, кто имел отношение к издевательствам, не составило бы никакого труда. – Я разберусь со всем, только... – Не смей. Его прервали слишком резко, слишком яростно, чтобы пропустить это мимо ушей. Видимо, в ходе пыток вскрылась информация, которую ему знать необязательно. Что ж, он уважал Дань Фэна достаточно, чтобы не лезть, но нужно было сказать хоть что-то. Впервые в жизни рядом с Пожирателем Луны он имел больше власти – а значит, ответственность нужно было взять на себя. Сердце сжала в тисках невидимая стальная хватка, когда Цзин Юань отступил: – Как скажешь. Спорить сейчас, в последнюю встречу, было бы просто преступлением, от одного только осознания неизбежного груз на его плечах словно становился стократ тяжелее. Вместо этого нужно было говорить, и сказать многое. Слишком многое осталось между строк, никогда не произнесённое, и вряд ли ему и сейчас хватило бы смелости, чтобы решиться на некоторые слова. Но всё же нужно было собраться и начать этот разговор. Он уже открыл было рот, когда со стороны послышалось тихое: – Мне страшно. Сердце пропустило удар, а Цзин Юань сделал всё возможное, чтобы не развернуться слишком резко. Он ещё что-то помыслил о собственной главенствующей позиции? Всё равно храбрее оказался Дань Фэн, осуждённый на смерть и подвергнутый самым мучительным пыткам на Сяньчжоу. Как и всегда. Сейчас, в лучах закатного солнца, пробивающихся через иллюминатор, он выглядел почти так же, как раньше. Хоть лицо осунулось и побледнело, оно не растеряло благородной утонченности правильных черт – и тем больнее было наблюдать на нём выражение тщательно подавляемого страха. Раньше казалось, этот видьядхара неспособен был бояться, но сильные тоже плачут, верно? Какая ирония. Цзин Юань не мог назвать себя сильным человеком, однако его душа тоже крупно дрожала, будто сдерживая полный тоски вой. Он посмотрел Дань Фэну в глаза. – Я не знаю, каково это, но я буду с тобой до конца. Ты всегда можешь о меня опереться, – он с улыбкой кивнул на чужую больную ногу. Шутка, видимо, была понята превратно, потому что следующее, что он почувствовал, – драконий хвост, обвивающий и до боли сжимающий левую лодыжку. Сначала показалось, что это такое странное наказание за не самый добрый, хоть и безобидный юмор, но секунду спустя хват усилился, тут же немного отпуская, и Цзин Юань понял: это крик о помощи. – Расскажи, – он заглянул в зелёные глаза. По сравнению с обычным ярким цветом сейчас они казались почти серыми. Дань Фэн вздохнул. – Я полагал, что смерть не будет страшна мне. В конце концов, я уже бывал на грани несколько раз, однако... Однако, – он усмехнулся, отводя взгляд сначала к двери за спиной Цзин Юаня, а после к окну. Его дыхание заметно сбилось, хотя не было ровным изначально. – Не думал, что буду цепляться за воспоминания так сильно. Чужие резкие вдохи и выдохи не подчинялись какому-либо ритму, панически сменяя друг друга, и Цзин Юань даже не сразу понял, что происходило прямо перед глазами. Дань Фэн молчал, отвернув голову, но его пальцы сжимали одежду на груди так, что ткань почти трещала,– будто, не будь на нём ханьфу, он бы уже вырвал себе сердце. Такого видеть не приходилось достаточно давно – в последний раз Цзин Юань вытаскивал из панической атаки солдата, заваленного обломками ялика, прямо посреди битвы. Ему приходилось делать это достаточно часто, и всё же каждый раз слепой ужас в чужих глазах обезоруживал и заставлял окаменеть всё тело. Но сейчас был иной случай. Он потянулся вперёд, сжимая чужую руку в своей и отводя её от груди – второе в жизни прикосновение, и лучше бы его тоже не было. Дань Фэн же молчал, даже не вздрогнул, как обычно это бывает с напуганными до смерти людьми, и его силуэт оставался почти неподвижным до тех пор, пока Цзин Юань не окликнул его: – Посмотри на меня. Хвост крепче сжался вокруг его ноги, напоминая странным образом те неудобные сапоги в день вступления в должность, а Дань Фэн развернулся к нему. По его лицу нельзя было сказать ничего – оно было абсолютно спокойным, однако это спокойсвие всегда настораживало больше всего. Словно затишье перед бурей. Кандалы позвякивали от каждого движения, в очередной раз напоминая о реальности. – Я с тобой. Ты ничего не почувствуешь. Дань Фэн выдохнул, будто не слыша: – Позаботься о нём. Ему будет очень плохо, я знаю это. Ему нужен будет... родитель. Не прошу тебя стать для него отцом, но просто. Не бросай его. Цзин Юань кивнул. Он не особенно вслушивался в слова, сейчас внимание было полностью сосредоточено на чужих дрожащих руках. Длинные изящные рога Дань Фэна светились так ярко, что отбрасывали на них небольшие блики. Пальцы то совсем немного сжимались, то снова расслаблялись, взятые под контроль сильной волей. И всё же перед лицом смерти – пусть не души, но личности – сложно было не дрожать. – Я не хочу умирать. Думал, что мне всё равно, но не хочу. Они оба не хотели. Цзин Юань сглотнул загустевшую во рту слюну, отчего на миг заложило уши. Он уже приготовился было пошутить, чтобы отвлечь их обоих, однако увидел в лице Дань Фэна что-то, что подсказало – слова сейчас не помогут. А потому он позволил себе, возможно, самую большую фамильярность в жизни – пусть они были друзьями, всё же статус Пожирателя Луны был слишком весомым, как и все те эмоции, что он переваривал в сердце в течение бесконечно долгого ожидания приговора. Руки опустились на чужую спину, притягивая к себе, и Дань Фэн, не сопротивляясь, упёрся лбом в его плечо, руками цепляясь за генеральскую форму. Несколько секунд он сидел так абсолютно неподвижно, а потом тихо, на грани слышимости, рвано выдохнул. Его тело задрожало, и рог неприятно заскрежетал по металлической пластине доспеха. Дань Фэн вздрогнул и хотел было отстраниться. – Подожди. Цзин Юань придержал его за плечи, уверенно проводя по спине рукой, и опустил подбородок на чужую голову сбоку, стараясь ни в коем случае не задевать рога – всё же они для видьядхара несли большое значение. Хвост, словно в благодарность, звякнул цепями и лёг на его колено, теперь обнимая бедро, и это заставило улыбнуться. – Ты не умрёшь, ты сам знаешь. Дань Фэн промолчал. Они оба прекрасно понимали, что это было правдой лишь наполовину, но говорить о грядущем сейчас не хотелось никому. – Я заслужил это. – Да. – Но ты всё равно здесь. Цзин Юань широко улыбнулся, впервые за последнее время действительно искренне, и немного усилил хватку. – Это ты тоже заслужил. Нет ни одного сценария, где я бы бросил тебя по собственной воле. Дань Фэн напрягся, вмиг отстраняясь и снова садясь ровно. Настороженное выражение на его лице, тем не менее, не было враждебным, а глаза отслеживали, казалось, любые сокращения мимических мышц. – Почему? – тон его голоса, приказной и уверенный, но вкрадчивый, будто он был учителем, ожидающим верного ответа, на контрасте с недавней подавленностью выглядел крайне наигранно, но Цзин Юань знал, что это не так. Умение охлаждать разум менее чем за секунду было одной из тех черт Дань Фэна, которой можно восхищаться бесконечно. И сейчас, охваченный горящим пламенем заката снаружи, но спокойный, подобно айсбергу, внутри, он был прекрасен в своей силе. Смешок вырвался непроизвольно. – Потому что я всегда хотел быть рядом с тобой. Лишь недавно понял, насколько сильно. Чужие глаза сверкнули торжеством – казалось, именно это Дань Фэн и хотел услышать. Видьядхара внезапно тенью метнулся вперёд, с размаху толкая Цзин Юаня так, что тот повалился спиной на скамью. Тут же замигала красным лампочка на приборной панели, и пришлось пару раз неловко махнуть перед датчиком рукой в заученном жесте, чтобы тот перестал считывать движения как попытку побега. Со стороны это наверняка выглядело крайне нелепо, но разве кому-то было дело? Дань Фэн сидел с непроницаемым выражением лица, дожидаясь, пока опасность остановки ялика минует, а потом, уже без резких движений, нагнулся к его уху. – Со мной быть, говоришь. Тело моё понравилось? Лицо? Может, с хвостом захотел поиграть, а-Юань? Он тихо рассмеялся, не отстраняясь ни на сантиметр и явно требуя ответа, а Цзин Юань не мог выдавить из схваченного спазмом горла ни слова. Оставалось лишь радоваться, что слишком очевидно смущаться он разучился ещё в подростковом возрасте пару сотен лет назад, а то сейчас залился бы краской по самые уши и не смог бы сказать ничего вовсе. Сейчас же его хватило лишь на задушенный смешок: – Не в обиду тебе будет сказано, господин Пожиратель Луны, но тело я всё же предпочитаю женское. А стоило ему открыть рот, чтобы продолжить, он почувствовал чужие губы на своих. Видьядхара действительно не были похожи на людей – это Цзин Юань понял особенно отчётливо, сжимая чужие шёлковые волосы в кулак и притягивая ближе для поцелуя. Начиная с жёстких прохладных губ, слишком длинного языка и засветившихся от накала эмоций рогов и заканчивая хвостом, что поначалу метался из стороны в сторону, а после вновь нашёл место на его голени, то и дело сжимая её так сильно и отчаянно, что приходилось сдерживать болезненное шипение. Все эти странности могли оттолкнуть от кого угодно настолько привыкшего к высшей степени комфорта человека, каким он считал сам себя, но Дань Фэн без них просто не был бы Дань Фэном – а потому такая мысль даже не закралась в голову, когда Цзин Юань оторвался от его губ, чтобы оставить совсем лёгкий укус на шее. Видьядхара на это лишь как-то совсем по-змеиному, без капли злобы, зашипел и отстранился. На месте, где должно было появиться покраснение, сейчас виднелось несколько крупных чешуек. Пожалуй, они немного переборщили. Но Цзин Юань хотел этого, слишком сильно, а потому видеть, как сбилось дыхание Дань Фэна и как губы налились кровью вовсе не от ударов, было до того приятно, что сердце заколотилось с новой силой. А ещё Дань Фэн улыбался – ярко, в сравнении с его обычным выражением, и заразительно. Воистину пир во время чумы; до прибытия оставалось минут пять от силы. – Позволь всё же закончить мысль, – Цзин Юань с усмешкой повёл бровями вверх-вниз, поднимаясь со скамьи на локтях, а потом садясь ровно. – Я всего лишь хотел добавить, что с детства обожал книги про драконов. Дань Фэн посмотрел на него с недоумением во взгляде, а через секунду прыснул, закрывая лицо рукавом ханьфу. – Что ж, значит, тебе будет интересно увидеть, как расцветает новый Пожиратель Луны. Прежде, чем Цзин Юань успел ответить, чужая рука коснулась его щеки. Миг – и чёлка, ранее закрывавшая левую половину лица, оказалась сдвинута вправо. Дань Фэн кивнул сам себе, а позже продолжил: – Правое полушарие мозга отвечает у людей за воображение, верно? Значит, тебе будет легче придумать ему имя, если смотреть левым глазом. Что? Цзин Юань моргнул. – Ты доверяешь это мне? Получив ответный кивок, он нахмурился. Ялик недавно свернул направо, а значит, совсем скоро они должны были быть на месте. Счёт шёл на минуты, если не на десятки секунд. Всё это было так буднично, словно они обсуждали подарок на день пилота для Байхэн или цвет тарелок в Обители. Слишком спокойно для того, чтобы быть полностью искренним. – Мне нравится это пигментное пятно, зачем прячешь? – Дань Фэн продолжал, как ни в чём не бывало, хотя точно лучше всех понимал, что происходит. Цзин Юань уже и забыл, что слева под глазом есть родинка, и уж точно не думал её прятать. Но назвать её "пигментным пятном" в качестве комплимента – это... Ялик затормозил, готовясь к швартовке, и аура спокойствия исчезла, будто её и не было. – Вот и всё. Голос Дань Фэна вмиг обесцветился и помертвел, а выражение лица вновь стало высокомерным. Эту маску он выбрал, очевидно, не случайно: гораздо проще было оставить о себе память как о безжалостном и непокорном безумце, что не держит окружающих за людей, нежели породить массу слухов о том, как жалок был Пожиратель Луны перед лицом перерождения. Да, жалким его можно было назвать в последнюю очередь. Двери распахнулись, и сквозь проём стало видно переполненную людьми площадь. Комиссия по алхимии, казалось, никогда не была настолько многолюдной, и от мыслей о людской жажде отмщения разболелась голова. И почему в мире никогда ничего не бывает просто? Впрочем, разрешать моральные дилеммы входило в перечень генеральских обязанностей. Дань Фэн вышел вперёд, со степенным кивком принимая помощь главы совета мудрейших, и медленно, но неумолимо двинулся вперёд – туда, где на земле, ограждаемый плотным кольцом охраны, сиял круг преобразования. Наверняка можно было обойтись и без этих спецэффектов, но решение утолить народное желание зрелищ было вполне резонным. Ледяной ветер хлестнул его по щеке, когда Цзин Юань ступил на твёрдую землю, и, промчавшись вперёд, взметнул полы и рукава лёгкого ханьфу, в которое был одет Дань Фэн. Белый шёлк, взлетев, подобно распахнувшей крылья диковинной птице, на миг вспыхнул алым – и солнце медленно закатилось за горизонт совсем, оставляя после себя лишь сумеречное зарево. Никто не обратил на это внимания, но Цзин Юань был уверен, что эта картина никогда не сотрётся из его памяти. Она стояла перед глазами и когда он занимал своё место, и когда кто-то толкнул его в бок, тут же рассыпавшись в извинениях, и во время оглашения приговора, подписанного его собственной рукой. Очнулся от странной прострации Цзин Юань лишь во время обратного отсчёта и тут же нашёл взглядом чужой. Кажется, радужки Дань Фэна никогда прежде не были такими зелёными. В голове образовалось знакомое присутствие. "Закрой глаза". Цзин Юань послушался беспрекословно. "С самой нашей встречи в Доме кандалов хотел это сделать, веришь?" Сначала ничего не происходило, но через секунду он ощутил, как ко лбу прикоснулись холодные сухие губы. А потом было оханье толпы где-то в реальности, тихий шёпот на самом краю сознания и знакомое ощущение леденящего холода – прямо как в первый раз, когда Дань Фэн покинул его разум. С той лишь разницей, что теперь это было навсегда. *** Сводчатые потолки в подземельях комиссии по алхимии давили на сознание, против воли заставляя ссутулиться, но его спина, кажется, была на это неспособна с самого занятия генеральского поста. – Состояние? – Развитие соответствует младшему школьному возрасту. Здоровье слабое, жалуется на головные боли. Иногда разговаривает с вымышленными сущностями. Часто не отзывается на прямое обращение. "Вымышленными сущностями". Честно говоря, Цзин Юань и сам бы начал болтать с воображаемыми друзьями, если бы сидел с малых лет взаперти. Вот только в этом случае нельзя было сказать наверняка, такие ли уж придуманные образы составляли мальчишке компанию. Ребёнок, что стоял сейчас перед ним, выглядел болезненно. Сквозь кожу почти просвечивали кровеносные сосуды, и, хоть он не был чрезмерно худым, назвать этот вес нормальным для его возраста язык бы не повернулся. В сравнении оказалось, что здесь предпочтение было отдано лишь Байлу, наследнице титула Дань Фэна и будущей верховной хранительнице, против которой выступал совет мудрейших. Про этого же мальчонку забыли все, кроме тех, кому был дан прямой приказ заботиться о нём до полного, по меркам видьядхара, совершеннолетия. Впрочем, оно и к лучшему. Неизвестно, какое внимание он бы к себе привлёк. – И как же вы его называете, что он не откликается? – улыбка ни на секунду не покинула его губ, однако врач сделал пару осторожных шагов назад. Что ж, Цзин Юаню ещё предстояло научиться контролировать свой гнев полностью. – Господин Пожиратель Луны, – раздался тихий ответ, и ребенок крупно вздрогнул, обнимая себя за плечи. От лица отслоилось несколько влажных чешуек – предвестник скорой детской линьки, обычное дело для видьядхара, – и он торопливо утёр лицо рукавом, будто стараясь спрятать драконью сущность от посторонних глаз. Вот только не смог бы при всём желании: заострённые уши и небольшие, но красивые рога чистого бирюзового оттенка выдавали его с головой. Цзин Юань вздохнул. Возникло непреодолимое желание принять ванну и немного выпить, а не разбираться с этим бредом. – По документам у него есть имя. Никакого Пожирателя Луны, я ясно выразился? Дальнейший лепет врача он уже не слушал, переведя взгляд на ребёнка. Это был второй раз, когда Цзин Юань видел его после вылупления из яйца, и он до сих пор помнил, как в панике подрагивали руки, осторожно держа закутанного в несколько одеял младенца. Дань Фэн... нет. Наследие Дань Фэна. – Тебя зовут Дань Хэн, верно? Конечно, он прекрасно знал это имя. Как будто это не его уверенной рукой оно было выведено в отчёте Комиссии, как будто не Цзин Юань провёл бесчисленное множество бессонных ночей, сожалея о своём выборе. Он так и носил чёлку на правый глаз, смотря на мир левым – вот только, вопреки заветам Дань Фэна, воображение богаче не стало. По крайней мере, в том, что касалось столь личных вещей. Не следовало ему давать ребёнку имя. Это стало понятно, когда в глазах мальчишки сверкнула совсем беспричинная радость, а он кивнул с таким энтузиазмом, что стало за себя стыдно. Как же здесь с ним обращались, что теперь простой знак внимания в виде настоящего имени от незнакомца был для него подобен празднику? Пожалуй, сюда следовало невзначай направить проверку. – Впредь использовать только это имя. Регулярные прогулки на свежем воздухе, сбалансированное питание и доступ к проточной воде для плавания в любое время дня – это минимум, который я от вас ожидаю. Завтра пришлю к вам видьядхара; слушать всё, что он скажет. Если кто-то будет задавать вопросы, направлять лично ко мне. Без самодеятельности. Улыбка под конец фразы сошла с лица, и врач, заметив это, рефлекторно напрягся ещё сильнее. – Будет сделано. Цзин Юань кивнул и собирался дать ещё несколько важных указаний, когда ткань его мундира натянулась, будто что-то дёрнуло её вниз. – Господин генерал. Он взглянул на Дань Хэна сверху вниз, и тот сглотнул, но не отступился, а продолжил сверлить его взглядом зелёных глаз. В столь юном возрасте он уже вёл себя гораздо храбрее, чем большинство взрослых людей в его окружении, и этот внутренний стержень слишком остро, слишком болезненно напоминал его предыдущее воплощение. Кажется – и сейчас это стало очевидно, – когда Дань Фэн говорил о том, что Цзин Юань поймет его чувства во время проведения обряда, он имел в виду совсем не возраст. Цзин Юань теперь понимал, но понимать не хотел. – М? Дань Хэн на секунду замялся, но быстро взял себя в руки. – Вы будете приходить ещё? Что-то внутри упало и разбилось, по ощущениям, на мириады мелких осколков, что тут же яростно впились во внутренности. Боль ощущалась почти физически, когда Цзин Юань прикрыл на секунду глаза. – Нет. Ответ прозвучал, как удар по лицу наотмашь. Дань Хэн вздрогнул. Кажется, где-то вдали капала вода. Цзин Юань молча развернулся и вышел, оставляя Дань Хэна в растерянности стоять посреди тёмного подвала, служившего ему домом, и двери за спиной закрылись с громким хлопком. Солнце тут же осветило лицо, а из-за прорыва тёплого весеннего ветра волосы упали на левый глаз, перекрывая видимость вовсе. Оно было к лучшему. По крайней мере, можно было не опасаться, что кто-то заметит его мокрые ресницы. Цзин Юань дал слово. Пообещал заботиться о реинкарнации, невзирая на прошлое, но смотреть в эти до боли знакомые глаза и не видеть в них одновременно ничего и слишком много от Дань Фэна было выше его сил. "Не бросай его" – "не бросай меня". "Нет ни одного сценария, где я бы бросил тебя по собственной воле". Что ж, Цзин Юань солгал. Бросил. Не смог вынести тяжесть этого бремени и ушёл, будто никогда его там и не было, и будто Дань Хэн не разглядел в нём на секунду надежду на понимание и искреннюю заботу. Можно было сколько угодно оправдывать себя тем, что воспоминания о предыдущем Пожирателе Луны в конечном итоге наложили бы страшный отпечаток на отношение к ни в чём не повинному ребёнку, но себя обмануть было невозможно. Он знал, слишком хорошо знал, что просто боялся. Не всем суждено быть такими же сильными, как ты, Дань Фэн, не всем. Этому не было ни прощения, ни оправдания, но никто об этом и не просил. С тех пор Цзин Юань ни разу не появился в комиссии по алхимии и вздохнул спокойно лишь годы спустя, когда получил отчёт о том, что мальчишка покинул Лофу. Оставалось лишь надеяться, что он никогда не вернётся.