daydreamer

Зима звучала, как саундтреки из OMORI. От зимы всегда хотелось плакать. В позднюю осень Ичика начинала к этому готовиться, а зимой просто погружалась в поток брейкдаунов, оцепенений и тревог. Чтобы обрести душевное спокойствие, ей не нужно было проливать кровь или делать жертвоприношение. Ичике достаточно было слушать свою любимую музыку, вовремя перезаряжать электронку и обновлять ее время от времени, радовать себя горячим домашним удоном и вовремя ложиться спать. Еще Ичике нужна была Шихо. Вечером зимой Токио не был похож на сказку, но во время кратковременных и небольших снегопадов город превращался в стеклянный снежный шар. Потряси, покрути в руках… Снежок повсюду. Ичика выдохнула — изо рта вышло облачко пара. Она поправила свой огромный вязанный шарф, подаренный когда-то Хонами. В каждом стежке слышно кропотливую работу, платоническую любовь, запах яблочного пирога с щепоткой корицы и тихий, но ритмичный стук спиц друг о друга. Музыка Хонами такая и есть: помесь ударных инструментов, где треугольник — их нежная, яблочная подруга, а рядом установка — эмоциональная разрядка, самый честный и правильный способ говорить, то есть играть общую музыку. Ичика улыбнулась в шарф, в это согревающее чудо. Она шла домой с пар. Ее никогда не раздражала учеба, но после нее она всегда чувствовала себя ужасно уставшей. С разряженной электронкой и заброшенным конспектом. «Я потом допишу, у других попрошу», — ага, как же. И, как и любой уставший студент, на парах Ичика обычно спала и мечтала. Это было ее обычное состояние: спать и видеть себя не в душной аудитории, а на концерте Pinocchio-P. Спать и не видеть зла. Спать и видеть Шихо. Спать с Шихо? Ичика помотала головой. Вся похабщина, которая происходит дома, остается дома. Кстати о доме, они ведь с Шихо уже довольно давно съехались. Как только началась учеба, Ичика неловко предложила Шихо вместе снимать квартиру, и та, на удивление, довольно легко и радушно согласилась. Кажется, это было только вчера, но вот еще немного, и они уже будут праздновать годовщину новоселья. Будут пить и жевать кацудон с кунжутом. Может пригласят других девочек присоединиться к ним. Звякнул телефон: сообщение от Саки. Это тоже ее музыка. Рингтон от уведомлений, похож на запев, когда нажимаешь буквально одну клавишу, а потом уже льется песня. Аккорды на синтезаторе, как разноцветные вспышки в темноте, такие же, как яркая и солнечная Саки. Она написала, чтобы напомнить о репетиции перед концертом завтра. Ичика ответила ей благодарным стикером и побежала на свой светофор. Их с Шихо квартира в укромном спальном районе, была небольшой, но уютной. Ичика довольно быстро дошла до коробки, в которой она находилась, хотя обычно после учебы плелась, как сонная муха. Раз шаг, два шаг, небольшая трель на клавишах синтезатора, и вот она уже шуршала ключами перед их входной дверью. Повернула их всего один раз. Значит Шихо дома. Ичика невольно улыбнулась. Дверь скрипнула. С порога до девочки донесся запах стирки: вещи, которые они развесили утром уже высохли и ждут ее ванной. — Я дома, — громко сказала Ичика в пустоту перед собой. Она сняла пальто, развернула шарф Хонами и вслушалась. В глубине квартиры играла музыка, и ей в ответ донеслось счастливое: — Добро пожаловать домой. Освободившись от верхней одежды, Ичика направилась прямиком в ванную. Там царила чистота, пахло мылом и стиральным порошком. Пока она умывалась, Шихо из другой комнаты попутно спрашивала ее, хочет ли Ичика пить, кушать и прочее. На все следовало четкое «нет», и в конце концов в ванной остался только шум воды и Ичика, смывающая с себя свою усталость. Она быстренько освободилась от своей одежды и начала копаться на сушке, хотя уже через секунду она просто схватила с обогревателя что-то большое и теплое. Оно мягко обняло ее бледное тело в родинках и оказалось маминой старой кофтой. Ичика присела на бортик ванной и глубже зарылась в ее воротник. От нее пахло гвоздикой и свежестью, терпким лекарством и домом. Только постиранная, уже сухая. Какая же красота. В этой самой кофте и одних трусах она вернулась в комнату, чтобы усесться за свои конспекты. Шихо рядом лежала на диванчике, тоже в чистых вещах, полосатой водолазке, трениках и со своей бас-гитарой в руках. Она улыбнулась Ичике, приветственно провела по струнам. — Выглядишь задолбанно, — сказала спине Ичики, когда та уже уселась за стол и начала листать свои тетрадки. Ей в ответ беззлобно отозвались: — Ага, я заметила. Она быстро кинула электронку на зарядку, нацепила очки и погрузилась в учебу. Рядом из колонки доносился гаражный рок, он чуть успокаивал, совсем не отвлекая. В нем ясно слышались отголоски музыки Шихо. Музыка Шихо — ровная пульсация, басы, которые по-настоящему слышно, идеальная импровизация, ритуальный костер и каннибализм, как символ проявления любви. Музыка Шихо честная, дерзкая и всепоглощающая, потому что сама Шихо не привыкла к яркому проявлению эмоций, и ее музыка говорит за нее. Музыка Шихо может быть кричащей и озлобленной, мягкой и интимной, любящей и такой терпкой, что будто цитрусовой. Ичика была влюблена в ее звучание с самых первых моментов знакомства с ней. Волшебство. И Шихо с дивана подала голос: — Ты в целом какая-то ужасно уставшая после учебы в последнее время, не находишь? Ичика обернулась назад, хмыкнула и вернулась к конспекту. — Тяжело сосредоточиться, — ответила она. — Я все сижу на парах и сплю. — Спишь. Ну и правильно. Я тоже на своих парах сплю, — Шихо едва заметно усмехнулась. Но Ичика уже не слышала ее, стоило ей на секунду погрузиться в свои мысли: — Я только сплю и мечтаю. Сзади послышалось шевеление: Шихо встала с дивана и подошла к Ичике. Та повела плечами, стараясь не подавать виду, что волнуется. Да с чего бы ей волноваться? — И о чем ты мечтаешь? — поинтересовалась девушка. — Я бы хотела побывать на концерте Pinocchio-P, — протянула Ичика, уткнувшись в конспект. Она чувствовала себя вялой и податливой, позволяя Шихо одурманивать себя одним своим присутствием. — И может быть сделать что-то с моими волосами. — А что с ними? Шихо медленно перебирала ее черные пряди кончиками пальцев. Черный. Смоль, уходящая в темное ночное небо, даже звезд не видно от этой черноты. Ичика пожала плечами: — Ничего. Просто хочу их состричь. Или покрасить. Или убить. Шихо уткнулась ей в шею и оставила там поцелуй. Он расцвел под кожей и прокрался Ичике в сердце, так что она аж вздрогнула. — Ну что такое? — она нетерпеливо обернулась, потирая шею. Шихо перед ней улыбалась от уха до уха, словно затевала что-то недоброе и уморительное. Она вдруг сняла с нее очки, отложила их в сторону и по-хозяйски закинула руки ей на плечи, приблизилась к чужому лицу так, что Ичика и без очков могла рассмотреть ее кольцо в губе (одно из лучших решений Шихо в плане изменений во внешности), пожала плечами и ответила: — Ничего. Мне просто больно смотреть на то, как ты изматываешь себя уроками даже вне учебы, — она выдохнула Ичике почти в губы, — давай я помогу тебе расслабиться. Я ведь могу, ты знаешь. О да, Ичика знала. Поцелуй, другой, и вот губы Шихо намертво прилипли к ее губам. Ее руки грузно лежали на плечах, Ичика мягко коснулась их, будто призывая к чему-то большему. А Шихо не нужно уговаривать; через секунду ее ладони оказались под большой маминой кофтой, периодически сжимая холодную девичью грудь. — Оке-ей, — протянула Шихо, остранившись. — Давай сменим местоположение. На диване Шихо быстро сняла с нее эту кофту. Полосатая водолазка и старые треники тоже полетели на пол. На диване остались только они одни: обнаженные, горячие девочки. У Ичики сбилось дыхание. Захотелось застонать, умолять. Никто на свете не мог заставить ее чувствовать себя вот так: расслабленно и одновременно в приятном напряжении, когда хочется нервно хихикать, но вместо этого начинаешь возбуждаться. Когда из головы улетает все, даже концерт Pinocchio-P, и остается только Шихо, нависающая над ней и заправляющая ей же волосы за ухо. А уши-то горят. — Ты похожа на чешского кротика, — протянула Шихо. — Такие же невинные глаза. Также плачешь по каждой мелочи. Такая же хорошенькая. Солнышко. Ичика чуть не рассмеялась, но Шихо губами прильнула к ее ключицам, чуть подцепив кожу зубами, так что вышло только вздохнуть. Там осталась метка, вроде алого мака, болезненная, но живая и родная. Ичика не смогла сдержать улыбки. Это было чудесно, это было так чертовски приятно. Шихо целовала ее в ложбинку посередине груди и не переставала тараторить: — Милая… Любимая… Чудесная… Милаялюбимаячудесная. Вот какая Ичика на самом деле. Как синичка, как маленькое растение, как музыка. Ичика рвано вздохнула, когда руки Шихо оказались в области паха и осторожно опустились под нижнее белье. За резинкой трусов ее горячая кожа ощутила на себе острые кончики пальцев Шихо с их электричеством и химией. Сама Шихо легла рядом и шепнула Ичике в губы: — Я хочу сделать тебе приятно, хорошо? Ты хочешь этого? Ичика могла бы возмутиться, потому что вовсе не обязательно было ее спрашивать, и Шихо знала это, но то ли дразнилась, то ли играла в джентельмена. В любом случае это было довольно-таки сексуально, поэтому Ичика просто кивнула: — Хочу. Пальцы Шихо спустились еще ниже. Ичика чувствовала, как в паху становится еще горячее и как ноги сводит от удовольствия; Шихо прекрасно знала, где нужно сжать, где приласкать, а где просто делать вид, что дергаешь струны на бас-гитаре. Это, на самом деле, неплохая репетиция, хороший прогон. Ичика — вовсе не инструмент, но Ичика живая и податливая, и ее стоны тоже своеобразная распевка. Завтра у них намечается концерт, поэтому это даже полезно? Тепло разливалось по телу, Ичика ощущала каждое движение ловких пальцев Шихо, как гениальный маневр, приносящий ей просто невероятное удовольствие. А ведь Шихо молчала, только иногда целовала ее то в шею, то в уголок губ. Ей и не нужно было что-то говорить. Сама Шихо — хьюманизация сексуальности. Ее раскрасневшиеся щеки, растрепанные волосы, прилипшие ко лбу, ровное дыхание и знание всего того, что могло сделать Ичику счастливой. Шихо на секунду остановилась, громко сглотнула и спросила ее: — Ты же хочешь… Ты хочешь кончить от моих рук? Ни слова больше. Ичика притянула ее к себе, чтобы поцеловать. Она моментально почувствовала язык Шихо у себя во рту, как она увлеченно трахает ее рот, и тяжело выдохнула, почувствовав, как в паху снова происходит что-то непотребное и безумное. В этом было столько смысла, столько чувств, столько энергии и любви. Ичика была влюблена в Шихо. Влюблена до смерти. Разве она может мечтать о большем? Все, что Ичика могла ощущать, так это полный рот слюней, горячий пот по всему телу, томящее возбуждение и то, как лихо Шихо справляется с ним. Она прогнулась в спине, ей оставалось только выстонать имя своей возлюбленной и обмякнуть на мягкой кровати под собой. Так Ичика и сделала. Оргазм ударил ей голову, она продолжала толкаться Шихо в руку и через мгновение выдохнула и оставила на ее губах последний долгий поцелуй. Свободной рукой Шихо снова поправила ее волосы и улыбнулась так тепло, что Ичике захотелось плакать. — Мне нравятся твои волосы сейчас. Но вообще думаю, тебе пойдет короткая стрижка. А на концерт думаю, мы сходим как-нибудь. Еще и девочек с собой возьмем, — протянула она. Ее голос, спокойный и нежный, растаял в ушах, словно какая-то чудная мелодия. И хотя рядом из маленькой колонки продолжал играть гаражный рок, Ичика слушала только Шихо. Она только и могла, что влюбленно хлопать на ее глазами. Ичика устало уткнулась ей в грудь и прощебетала, как синичка: «Спасибо». Шихо сжала ее в объятиях, и в голове проносились мысли одна за другой. И Ичика чувствовала это тепло, нежность, счастье. Она могла продолжать мечтать, сколько угодно, но она всегда была счастлива здесь, в их небольшой, но уютной и тихой квартире, где пахло свежестью, стиральным порошком, цитрусами и специями вроде корицы и гвоздики. Дом был там, где была ее Шихо. Зима звучала, как саудтреки из OMORI, и была чередой срывов и тревог, но все было хорошо. Ичика не переставала мечтать, потому что, несмотря ни на что, ей бы очень хотелось побывать на концерте Pinocchio-P, сделать что-нибудь со своими волосами и влюбиться в Шихо снова.