***
Чонгук влетает в холл больницы, словно фурия. Чимин сразу же альфу замечает, охваченный плотным кольцом рук Юнги, накинувшего на обнажённые плечи свою ветровку. Только его тёплые ладони помогают не опуститься в очередной приступ истерики, так что омега, завидев старшего, пытается выпутаться из объятий, но Чонгук лишь бросает на него короткий взгляд и останавливает идущего первого же доктора. — Я отец поступившего Чон Ыюна, — на выдохе, видимо, потому что бежал, выдаёт Чонгук, и доктор тут же хватает его за локоть и уводит в сторону какого-то коридора. Снова помещение приёмного покоя смешивается круговертью перед взглядом. Чимин теряет опору под ногами, обутыми в одноразовые больничные тапочки, которые ему добыл Мин, потому что ступни уже начали леденеть, руки и плечи ужасно трясутся, а и без того опухшие глаза снова наполняются слезами. Он всхлипывает. Что он сделал с Ыюном? Что вообще произошло? Разум отказывается адекватно реагировать на происходящее, омега трясётся в руках Юнги, не слыша и не разбирая, что он там ему приговаривает в попытке успокоить. Перед глазами по-прежнему стоит синеющее лицо мальчика, почти бездыханный, маленький в его руках. Чимина накрывает волной, и он, вцепившись в одежду друга, рыдает. Он почти убил Ыюна. Что же он натворил… Что случилось с подопечным, раз дошло до такого? Паника и шок до конца не позволяют осознать или понять всё это, Чимин только и может что позволить Юнги себя крепко обнять, целуя в макушку и поглаживая по ссутулившимся плечам. Чонгук возникает неожиданно, Чимин даже не сразу его замечает, а когда натыкается взглядом, то на негнущихся ногах подскакивает и тут же оказывается в руках старшего. — Хён… как… как Ыюн? — едва различимо спрашивает Чимин, вцепившись в воротник рубашки Чона, наброшенной поверх футболки. — Тихо, Чимин, — устало проговаривает альфа, вдруг принимаясь вытирать мокрое от слёз омежье лицо. — Сейчас с ним всё хорошо. Он спит. — Хён… — голос становится выше, истеричные нотки снова пробиваются в тоне Пака, и тело начинает дрожать. — Прости, пожалуйста… — Чимин, — Чонгук обхватывает его руками и крепко прижимает к себе. — Ты ни в чём не виноват. Даже я не знал, что у него есть аллергия на креветки, Ыюну они не нравятся, и он никогда раньше их не ел… Чимин начинает плакать всё громче, сотрясаясь в руках старшего, пока не ощущает прикосновения к локтю. — Я отвезу его домой, — тихо говорит Юнги, держа омегу за предплечье. — Нет, — голос Чона впервые кажется Паку таким грубым и низким. Он хватает Юнги за запястье и отводит его ладонь, не позволяя прикасаться к Чимину, пока тот ревёт белугой в ворот чужой футболки. — Ему сейчас явно нехорошо, — с нажимом повторяет альфа, хмурит брови с пирсингом, но Чон остаётся непреклонен. Он снимает с плеч Чимина чужую куртку и отдаёт её Юнги, а сам натягивает на омегу свою рубашку, укутывает плотнее. — Чимин сейчас поедет со мной, — грубо говорит старший, вынуждая Юнги ещё сильнее напрячься. — Спасибо большое, что помог моему сыну. Я благодарен и обязательно отплачу тебе, но он едет сейчас не с тобой. Юнги мрачно смотрит за тем, как Чонгук придерживает всё ещё плачущего омегу и выводит из холла, не оглядываясь. Он тащит Чимина к машине, потому что тот едва соображает от истерики. — А как же… — Ыюн будет в больнице до утра. Сейчас доктор настоял, чтобы мы оставили его под присмотром медиков, — тихо и разбито проговаривает Чон, снимая сигнализацию с авто. — А утром заберём его домой, если всё будет хорошо. — Хён… — Ещё раз извинишься, оставлю здесь, — немного нервно проговаривает альфа. — Я ведь сказал, что нет тут твоей вины. Чимин скользит на пассажирское и весь скукоживается. Подбирает ноги и обхватывает их руками, пока Чонугк петляет между пустыми улицами города, добираясь до своего жилого комплекса. В голове Чимина только образ задыхающегося Ыюна и его едва бьющееся сердце в ушах. Он чуть не погубил маленького ребёнка. Чёрт его дёрнул добавлять эти проклятые креветки. Чимин давит в горле слёзы, видя, что альфа на взводе, как он стучит пальцами по рулю, когда заворачивает на парковку. Несмотря ни на что, он обхватывает Пака руками и ведёт к лифту, когда они выходят из машины и поднимаются в подъезд. А тот не может прекратить думать о том, что если бы не Юнги, оказавшийся поблизости, из-за ступора омега мог мальчика погубить. Слёзы снова подкатывают и всё же проливаются, когда они с хёном оказываются у дверей квартиры. И только оказавшись внутри, Чон вздыхает, опускается на пол и прикрывает лицо руками. Чимин в жуткой вине и неловкости плещется, глядит на испуганного мужчину, старающегося обуздать чувства, а потом выходит тихонько из квартиры. Добраться бы до глотка свежего воздуха… Чимин с размаху плюхается на бетонный пол, нащупывает сигареты, взятые из кармана куртки в прихожей, и прикуривает. Даже глоток табачного дыма не помогает. Омега не замечает, как скуривает подряд несколько штук, и только потом, опомнившись, возвращается в квартиру Чонгука. Альфа в спальне — это заметно по льющемуся из приоткрытой двери свету. Чимину плохо. Его тело откровенно трясёт, а в пальцах появляется давно знакомый зуд. Зубы плотно сомкнуты, омега ощущает приближающуюся панику, но совершенно не хочет, чтобы и без того напуганный и уставший Чон видел его в таком состоянии. Руки сами непроизвольно тянутся к предплечьям и остервенело чешут так, что кожа краснеет. Чимину нечем дышать. Перед глазами синее лицо ребёнка, его темнеющие губы. Собственные глаза от ужаса распахиваются, когда вместо дыхания появляются хрипы — Чимин отчётливо их слышит и различает. Больно. Он мог убить малыша Ыюна своим шоком и ступором. Идиот. Глупый омега. Чёрт, блять! Чимину всё тяжелее дышать, зрение подëргивается дымкой страха и паники, он может только нащупать ручку на двери в ванную и, всхрипнув, ввалиться в тёмное помещение, сразу же закрываясь от Чонгука там. Тот не должен видеть его таким. Чимину страшно и больно, он всё сильнее чешет руки, содрав с себя чужую рубашку, совсем не ощущает влаги под ногтями и жгучей боли в предплечьях. Зрение заволакивает красным даже в кромешной темноте ванной.***
Чонгук, только отойдя от шока и начав переодеваться, чует неладное, когда слышит из прихожей какой-то странный хрип, а потом хлопок двери. Его нутро сейчас обострено из-за случившегося, страх, раздражение, злость и шок переполняют душу, но альфа бросает переодевание и в одних домашних брюках вылетает из спальни. Дверь в ванную закрыта, и Чон осторожно к ней приближается. Берётся за ручку, чуть дёрнув, но та не поддаётся. Что же там происходит? Может, омегу снова накрыло? Чонгук понимает его состояние, Чимин сильно испугался за жизнь Ыюна, буквально до истерики, он винит, скорее всего, себя, как бы альфа ни говорил, что его вины тут нет. Он действительно и сам не знал, что у сына аллергия на проклятые креветки, Ыюн попросту те не ест и не ел, потому не было ни подозрений, ничего. Хорошо, что парни успели его довести до больницы, потому что анафилактический шок был очень сильным: ещё несколько минут и мальчика нельзя было бы спасти от удушающего отёка гортани. Чонгук едва не поседел, пока летел в больницу после звонка, единственной мыслью было: «Пусть всё будет хорошо, прошу». Чонгук никогда не молится, но, столкнувшись с подобным, эти слова мольбы сами родились в голове и срывались беззвучно с губ. Врач сказал, что они успели вовремя, с Ыюном всё уже нормально, но лучшим выходом будет оставить его в палате под присмотром до утра. И, видя состояния Чимина, посоветовал отвезти омегу домой и успокоить, иначе может случиться паническая атака. Шок — нормальная реакция на подобное, а вот паническая атака значительно напрягла разум Чонгука. Он снова дёргает ручку и тихо зовёт: — Чимин? Никто ему не отвечает, зато альфа слышит отчётливо скулёж. Тихий, задавленный и хриплый звук холодными мурашками проходится по коже, тогда Чон понимает — с омегой что-то не так. Судорожно оглядываясь, он примечает маленький табурет, с помощью которого обычно обувается сын. Без промедления хватает его и с размаху заряжает по тугой дверной ручке. Не выходит. Тогда альфа ещё раз по ней бьёт, и металлический кругляшок повисает на чуть погнувшемся креплении. Дёрнув посильнее, Чонгук, наконец, раскрывает дверь. В ванной не зажжён свет, потому, щёлкнув выключателем, Чон застывает. Чимин сидит, забившись между унитазом и раковиной, его бьёт крупной дрожью. Омега почти не дышит, его ляжки и руки… испачканы. Как и пол вокруг. Ногти Пака остервенело проходятся по предплечью, давят красными подушечками на глубокие царапины, вынуждая медленными струйками стекать по коже кровь. Чонгука пронзает ужасом. Он видел его ноги, видел шрамы, но столкнуться с таким в реальности и просто предполагать — не одно и то же. Чонгук медленно, с опаской приближается к омеге и садится на корточки. Тихо зовёт по имени, но в ответ слышит лишь учащающиеся хрипы. Взгляд у Чимина дикий, зрачки сильно сужены, словно под кайфом, он продолжает царапать себя. Это… пугает до усрачки, если честно. Но Чон, взяв себя в руки и понимая, что омегу всё же накрыло паникой, сильно хватает Пака за запястье, тянет на себя. Чимин смотрит сквозь него, снова тянется пальцами к коже, но Чонгук не позволяет, зовёт его опять: — Чимин, перестань, прошу тебя, — голос от ужаса срывается, когда тот хватается за руку Чона, пачкает в красной жидкости. — Чимин! Но тот почти не реагирует, продолжая хватать судорожно ртом воздух и хрипеть от нехватки. Альфа не знает, что ему делать. Он хочет было встряхнуть Чимина, но вместо этого обхватывает лицо обеими руками и ласково зовёт: — Чимин, посмотри на меня, слышишь? — Пак не реагирует, его глаза сильно краснеют, а губы белеют. Альфа вдруг прижимается своими к пухлому рту, целует дрожаще и прикусывает нижнюю. — Солнце, — снова пробует Чонгук, глядя в блуждающие зрачки. — Посмотри на меня. Слегка хлопает по щекам, и только тогда, всхрипнув, омега обращает на него внимание. Бледные губы дрожат, а Чон с зарождающимся облегчением выдыхает. — Дыши, солнце, дыши. Вместе со мной, давай, а? — Гук не замечает, как его голос от испуга дрожит. А Чимин начинает его слушать, но вяло. Чонгук делает глубокий вдох ртом и выдыхает через нос, а Пак слабо за ним повторяет. — Умница, — шепчет альфа. — Давай дышать. И снова глубоко вдыхает, позволяя Чимину за ним повторить. Хрипы становятся тише, дыхание — глубже с каждым новым разом, в глазах Чимина появляется осознанность. — Да, вот так… — гладит по лицу его Чон, когда Чимину удаётся начать полноценно и без истерики дышать. Альфа дрожащими губами целует его лицо, а после прижимает к голой груди. — Напугал меня, господи. Чимин шипит, ощущая, как паника отступает и приходит жгучая боль в руках. Глядит на исцарапанные предплечья, всхлипывает от ужаса, но Чон снова хватает его за щёки, вынуждая посмотреть себе в глаза. — Всё хорошо, слышишь? Сейчас обработаем. — Блять, — вырывается отчаянное у Чимина, паника снова накрывает его, видно по бешеному взгляду. — Эй, — Чонгук едва ощутимо шлёпает по скулам и возвращает его внимание к своим глазам. — Всё нормально. Гук целует его бледные губы, и Чимин дрожит. Горячие слёзы скатываются по бескровным щекам, а Чонгук, ощущая засыхающую кровь и на своей коже тоже, обхватывает омегу руками. Ему тоже страшно, но альфа не думал, что у Пака дойдёт до подобного. Сейчас хочется его защитить, успокоить, уберечь. Мягко прикусывая верхнюю губу, отвлекает Чимина, прижимает к горячей груди, пока его дыхание не выравнивается. Они отстраняются друг от друга, и омега не может даже поднять на Чонгука глаза. — Я хочу кофе, — судорожно и очень хрипло шепчет, а Чон только целует его в макушку, обнимая. — Сейчас будет, — только отвечает он.***
Чимин не помнит, как Чонгук бинтовал ему предплечье, исцарапанное им же самим. Выпал момент из памяти, как альфа сломал дверную ручку, чтобы пробиться к нему, и едва ли отложилось то, как тот приводил Пака в себя. Лишь остаток чужого вкуса на губах показывает, что видение не было миражом: Чонгук вернул его из глубин паники, звал, просил дышать вместе с ним. И его голос вёл Чимина из темноты ужаса, окутавшего омегу. Стыдно. Жгучее чувство собственной ущербности затапливает сознание, пока он сидит на тёмной кухне, где видно хоть что-то только из-за полоски света, льющегося из коридора. Пак поглаживает подушечками пальцев бинт, наложенный на повреждённую руку, и сгорает от стыда. Чон не должен был знать, что Чимин такое может с собой сделать. Даже Юнги не слышал о его срывах, которых не было уже так давно, а альфа столкнулся с этим вживую. Хочется провалиться сквозь землю, спрятаться и не вылезать, пока Чонгук не забудет о произошедшем. Только вряд ли получится о подобном забыть. Чимин не знает, как выглядит в таких случаях, но сомневается, что похож на здравомыслящего и нормального человека. Он не в курсе, потому что Тэхён, несколько раз спасавший его от таких приступов, молчит и не рассказывает об испытанных в это время эмоциях. Чонгук тоже молчит, лишь слышно, как он звенит кружками и десертной ложкой под аккомпанемент закипающего чайника. Чимин бросает осторожный взгляд на его обнажённую спину. Та напряжена, рисунки, вьющиеся до самых лопаток от плеч, дёргаются, когда альфа тянется к верхнему ящику, чтобы оттуда достать кофе. Чимин же слабо рассматривает широкие плечи и перекатывающиеся под кожей мышцы. Ему хочется провалиться в бессознательность и не видеть, не чувствовать. Вина никуда не испаряется, Чимин обгладывает изнутри сам себя, чувствуя шок и ужас альфы, буквально витающие в воздухе. Чонгук старается не отходить от омеги, словно боится, что его паника повторится, потому не уходит одеваться. Только ставит перед ним чашку с кофе. От неё исходит струйка пара, и Чимин протягивает руку, хватаясь за горячие стенки, и тут же отпивает крупный глоток, игнорируя то, как кипяток обжигает рот и глотку. Ему нужно чувствовать себя живым, что он дышит и существует, но эмоции после панической атаки притуплены и мысли словно замедлились — тянутся, как сопли, ей-богу, не позволяя здраво соображать. — Прости, — хрипит сорвано омега, привлекая к себе внимание Чонгука. — Прости меня, хён. Ты не должен был знать обо мне… таком. Чонугк молчит, мешает кофе в кружке и подпирает голову ладонью. На его лице отчётливо видны следы усталости и пережитого стресса, альфа весь напряжён и скован, его руки чуть подрагивают, что немудрено после того, как сын попал в больницу и едва не задохнулся от аллергического приступа, а омега, присматривающий за ним, сорвался и при Гуке навредил сам себе, выглядя, как сумасшедший. — Чимин, я видел твои ноги, — тихо говорит Чон, вынуждая Пака испуганно поднять глаза. Ну, точно. Чонгук переодевал его в ту ночь, когда забрал с тусовки. Он не мог не заметить шрамов на бёдрах, которые в обычной ситуации можно прикрыть нижним бельём и одеждой. Чон же видел его, в чём родили. Пак закрывает лицо ладонями и кладёт голову на стол, стараясь справиться с ужасным стыдом за то, какой он. — Чимин. — Не говори ничего, — хрипит Пак, просит словно дать ему немного времени. Как он мог об этом забыть?.. Чимин всхлипывает. Наплыв до того приглушённых чувств вырывается потоком крупных слёз, и омега не может их сдерживать. Утирает внутренней стороной запястья, но те всё равно продолжают течь. Чонгук, как и просят, молчит, однако поднимается с места и подходит к Паку ближе. Его горячие руки касаются обнажённых плеч, проводят по косточкам, заставляя кожу покрыться мурашками. Чимин сильнее закрывает руками лицо и прячется от альфы. Он не хочет, чтобы было так. Чонгук нравится ему, но вряд ли тот будет готов хоть что-то строить с таким на голову больным, как Чимин. Потому и не получается у него с альфами, те оказываются не готовыми к его скелетам в шкафу, Чимин не в состоянии быть с ними откровенным до конца. Но… Чон теперь всё знает, и от этого проще не становится. Альфа становится сбоку от Пака, поглаживает его по голове и разлохмаченным светлым волосам. Корни немного отросли и выделяются на фоне платиновых прядей. Чимин, не в состоянии успокоиться, всё же приваливается лицом к голому животу Чона и мочит его тёплую кожу слезами. Тот стоит молча, гладит виски и заднюю сторону шеи. А после и вовсе присаживается на корточки. На его лице ещё виднеются следы царапин, полученных от бывшего, и Чимин обводит те взглядом почти не раскрывающихся от плача глаз. Касается пальцами, поражаясь тому, насколько альфа спокоен. Наверное, сам омега бы перепугался до ужаса, кричал бы и отталкивал такого человека. Того, кем сам является. Чонгуку такие проблемы не нужны. Он взрослый мужчина с ребёнком, вагоном опыта и трудностей, зачем ему на голову нужен псих-омега, неспособный адекватно реагировать на любое проявление сильного стресса? Чимин хочет отвернуться, но Гук не позволяет. Хватает за подбородок и вынуждает посмотреть на себя. Проводит большим пальцем по линии челюсти, произнося: — Помнишь, ты спрашивал о татуировках? — Чимин вяло кивает, не понимая, к чему тот спрашивает. — Я делаю с собой то же самое, Чимин. Только другим способом. Омега замирает, даже слёзы останавливаются, когда он встречается с тяжёлым взглядом Чонгука, а после переводит его на чернильные линии, пересекающие руки альфы до самых костяшек, добирающиеся своими узорами до лопаток и хребта, а спереди охватывающие грудь и струящиеся по рёбрам. Их так много. Такие чёткие и красивые, что Чимин не может поверить, будто Чон делает с собой такое же… Только посредством тату. Он причиняет себе боль иначе. — Почему? — сипло спрашивает омега. Он тянет пальцы и прикасается к птицам на груди, отчего альфа слабо вздрагивает, не ожидая прикосновения. — Расскажу, только не сейчас, — устало отвечает тот, поглаживая мокрое лицо. — Прекрати плакать. Всё ведь в порядке. — Где порядок-то, хён? — скулит Чимин, зажмуриваясь. — Я едва не угробил твоего ребёнка, ты не должен так спокойно со мной говорить, а тем более помогать. — Я не виню тебя, слышишь? — вздыхает Чонгук, вдруг становясь на колени перед стулом Чимина и прижимаясь лбом к его лбу. — Я больной психопат… — Я тоже, и что? — продолжает стоять на своём Чон. — Ты не психопат. Твою проблему можно решить. Чимин шмыгает носом, вытирает тыльной стороной ладоней щёки и глаза и снова сталкивается со взглядом Чонугка. — Я не хотел, чтобы ты знал… — Уже поздно, я знаю давно, что ты делаешь это, — хмыкает Чонгук. — Эй, прекрати рыдать. Сейчас ты должен успокоиться. Ыюн жив, ты его спас, Чимин. Ты успел довести его до больницы вместе со своим другом. Он проснётся, и утром мы заберём его домой. И ты нужен будешь печеньке, понимаешь? Чимин смыкает трясущиеся губы и кивает. — Смотри на меня, не отводи взгляд, — предупреждает альфа. — Так что давай, берём себя в руки оба. Ради печеньки, договорились? Всё в норме, всё можно преодолеть. Нет выхода только из гроба, Чимин. Пак моргает, словно не в первые слышит эту фразу от Чонгука. Он чуть ошарашенно смотрит на альфу, а потом и вовсе задыхается, когда тот, схватив его за шею, притягивает ближе. Чимин помнит, что тот поцеловал его, чтобы привести в чувство, но сейчас… Альфа обжигает его губы прикосновением, обхватывает нижнюю, из-за чего омега почти не дышит. Их рты сталкиваются, и от неожиданности Пак приоткрывает свой, позволяя хёну делать, что угодно. Тот целует спокойно, но от этого не менее горячо. Импульсы проходятся по коже, колют её, пока Чонгук целомудренно сминает его губы своими, не позволяя отстраниться. Когда он всё же отодвигается, Чимин охреневше смотрит на хёна и без мыслей в голове подаёт ему руку, когда альфа протягивает свою. Кофе остаётся остывать на столе, свет в коридоре всё ещё горит, когда альфа затаскивает Чимина в зал и падает устало на диван. Омегу тянет следом, вынуждая почти лечь на узком для двоих взрослых пространстве дивана сверху. Он испуганно пялится ему в тёмные глаза, а Чонгук лишь давит на светлую лохматую голову, позволяя положить ту себе на грудь. — Нам обоим не помешают сейчас объятия. Чимин чувствует, что изнутри начинает рассыпаться на части от действий Чона. И плохо это или хорошо, пока не понимает.