Аддикция

      Алкоголь в прямом смысле льётся рекой. Прямо на пол, чью-то одежду, мимо стаканов. Чимин искренне не понимает, как Юнги так флегматично относится к тому, что его дом превращают в настоящий бедлам. И тут, и там валяются стаканчики, рассыпанные чипсы хрустят под ногами. Прошло всего пару часов, но пьяных студентов уже вдоволь, Чимин, кажется, заметил парочку, так жарко целующую друг друга, что вот-вот перейдут к активным действиям, совершенно не стесняясь присутствия большого количества людей.        Он сам пока не выпил и стакана. И всё потому, что переживает, будто попади в его организм хоть капля алкоголя, и омега снова натворит дел, да таких, что потом себя по кускам не соберёшь.        Чимин натыкается на Юнги, когда входит в кухню. Там компания с их курса развлекается, играя в «Я никогда не», а Тэ, только завидев Чимина, сразу же опрокидывает в рот шот с чем-то явно крепким и хватает друга за руку.        — Я что-то не понял, ты почему ещё трезвый? — громко, чтобы перекричать грохочущую из гостиной музыку.        — Тэ, я не хочу пить… — старается вырваться тот, но Ким непреклонен: он утягивает Чимина за стол и сажает силой.        Юнги тут же ставит перед ним полный голубоватой жидкости шот, проливая несколько капель на стол из тёмного дерева.        — Штрафная, — хрипло произносит уже захмелевший альфа и зажимает дымящуюся сигарету между зубов. — Я велел тебе сегодня расслабляться, а не бродить по дому приведением. Не выпьешь эту — придётся пить с горла.        Чимин сглатывает. С Юнги при всём его миролюбивом и спокойном характере спорить просто чревато катастрофой. Он упрям и настойчив, если чего-то захотел, то однозначно получит. И если они с Тэхёном вознамерились его напоить, то явно достигнут цели несмотря ни на что.        Ему приходится выдохнуть и тут же обхватить стопку пальцами. Ладно. Он посидит немного, выпьет со всеми и потом просто под шумок свалит из кухни куда подальше. А пока… омега опрокидывает в себя залпом мини-версию голубой лагуны и слегка морщится от сладости Блю Кюрасао. В носу щиплет, щёки сводит от сладости, а по горлу стекает натуральное тепло, будто маленькие огненные ручейки льются прямиком в желудок.        — А теперь за игру! — хлопает в ладоши Тэхён, он усаживается на колени Чимина и обхватывает его одной рукой за шею, когда второй — свободной — разливает новые стопки для алкогольной игры. — Играем до пяти «да».        Чимин тяжко вздыхает и придерживает всё время ёрзающего омегу на своих бёдрах. Ребята, имён которых Пак не помнит, загибают пальцы, когда все его остаются оттопыренными. Ну, что он должен сделать, если никогда не катался на соседской собаке и не пил из лужи.        — Я никогда не… — начинает один из альф в кругу, — целовался с другом!        Чимин вздрагивает. Он медленно поднимает на говорившего голову и щурится, стараясь припомнить, где его видел. Выпитый залпом алкоголь ещё не действует, да и что ему будет от одного шота, однако хочется съёжиться от этого вопроса. Но Чимин, будучи честным дураком, загибает палец.        — Ну неужели! — вскрикивает кто-то из игроков. — Ледяной Чимин-и тоже делал что-то интересное в жизни.        — Ничего он не ледяной! — начинает заступаться за него Тэхён, но сам-то омега замечает, как под шумок тот загибает палец.        — Может, он просто загнул, потому что ему стыдно, что он такой скучный, — хохочет альфа в растянутой футболке с кислотным принтом.        — Чего-о? — Тэ уже явно пьян, его пошатывает. — Да конечно! Если Чимин загнул палец, значит, так и было!        Игроки принимаются спорить, а у Пака сердце колотится где-то в районе пяток. Почему-то так нервно и неуютно, что хочется сбежать сию же секунду, но сидящий на его коленях Тэхён останавливает план побега. Друг уже во весь голос спорит с тем альфой, но Чимин особо к их перепалке не прислушивается, буравит шот глазами.        Теперь вместо трезвости ему хочется напиться вусмерть. Потому омега хватает стопку и выпивает, пока никто не видит.        — Да он такой тихоня, что я сомневаюсь, не держит ли он обет до свадьбы, — хохочет подначивающе альфа, а Тэ уже красный от злости.        — Чего сказал, гад? — машет ему кулаком друг, а Чимин дёргает его за рукав алой рубашки:        — Тэ, прекращай. Он же специально тебя выводит, — недовольно бубнит Пак, морщит нос, брезгливо разглядывая довольного собой парня.        — Хорошо, бля, — начинает уже ругаться Тэхён, что говорит об одном — омега сильно зол и пьян ко всему прочему. — Я тебе устрою доказательство, что он не лжёт, хочешь?        Чимин вздрагивает. Он не успевает ничего сделать, прежде чем Тэ оборачивается к нему. Только слова — просьба остановиться — пытаются вылететь из горла, как Ким обхватывает ладонями щёки Чимина и прижимается к его губам. Горячо. Так, что сразу же подкашиваются ноги. Если бы Чимин стоял, тот тут же свалился бы к чертям собачьим. Тэхён не стесняется, целует его глубоко: прикусывает нижнюю губу, а следом за ней верхнюю, вынуждает приоткрыть рот, чтобы протолкнуть горячий язык и поделиться вкусом недавно выпитого шота. Чимин мелко дрожит внутри, вцепляется в запястья омеги, где-то на фоне слыша одобрительные свист и хлопки.        А Тэ даже не думает отлипать от него, продолжает настойчиво целовать, не понимая, что делает так только хуже. Для Чимина. Он просто хочет доказать пьяному дураку, что прав, а сам не осознаёт, по какому тонкому лезвию шагает. Омега обнимает друга за шею и ещё углубляет поцелуй, буквально сводя Пака с ума. Он уже тяжело дышит, а от единственного торопливого ёрзания Чимин понимает, что в штанах становится теснее. И это пугает. Мать вашу…        Чимин вынуждает Тэхёна отстраниться и смотрит в опьяневшие глаза. Он должен свалить отсюда, блять! Ему приходится трижды попросить, чтобы Тэ слез с его коленей, а после, когда друг недоумённо встаёт, вылетает из-за стола и исчезает в шумной гостиной. Здесь, в синей подсветке, не различить лиц и тел, они смешались в кумаре от сигаретного и не только дыма, духоте и запахе чужой кожи. Чимин расталкивает танцующих локтями, прорывается прочь, чувствуя, как к горлу снова подкатывает тошнота.        За что он с ним так?.. Чимин понимает, что Тэхён не в курсе о симпатии со стороны Пака, однако даже просто подобного делать не стоит. Заигрывающие комплименты, прикосновения в шутку вроде шлепков по заднице и лапания бёдер — это одно. Тэхён травит его, даже не зная, но легче от этого не становится. Комок под горлом собирается и становится жёстче. Чимин находит какой-то стакан — он полупустой, — доливает в него из первой попавшейся бутылки и залпом выпивает. У него трясутся руки, ноги кажутся ватными, и омега совсем не ожидает момента, когда кто-то схватит его за руку.        Обернувшись, снова замечает Тэхёна. Лицо его взволнованно, на лбу бисеринки пота от духоты в помещении, он что-то пытается сказать Паку, но музыка здесь настолько громкая, что не получается даже перекричать. И как ещё соседи не вызвали полицию? Тэ приближается, прижимается к его уху губами и почти кричит в раковину:        — Куда ты убежал? Тебе плохо?        Чимин отрицательно вертит головой. Отчасти он даже рад грохочущим басам и битам, потому что ну совсем не расположен к разговору в данную минуту. Тэ смотрит жалобно, почти моляще.        — Не бросай меня тут, Чимин-и, — скулит в ухо Тэхён, а сердце щемит от того, как сильно рвёт Пака из-за этих слов. Он бы никогда… Не оставит, не бросит, не предаст.        Чёртова влюблённость накрывает с головой, стоит заглянуть в тёмные в синем освещении глаза, хочется гладить его лицо, прикасаться к его волосам, сжимать руками. Да почему, чёрт возьми, рядом с Кимом так плохо и так хорошо? Чимин разорваться готов на две половинки и расплавиться в луже под чужими ногами. Он зависим от друга, Чимину необходимо постоянно быть рядом с ним. Постоянно присутствовать в его жизни, общаться, писать, звонить.        Ким Тэхён — его аддикция, от него не избавиться и не выжечь из-под кожи. До тошноты и саднящей боли между рёбер Чимина рвёт на части, внутренности рассыпаются, когда Тэ обвивает его шею руками и с улыбкой притягивает к себе. Увлекает в танец, покачивая бёдрами, прижимается близко и доверительно смотрит в глаза. Они сталкиваются лбами, а музыка играет всё медленнее. Танцующие разбиваются на парочки, а Чимин вдруг неистово прижимается ближе к другу. Он едва дышит, боясь, что выпустит слишком много воздуха через ноздри, и Тэхён призрачной дымкой растает в его ладонях, превратится в дурманный дым. Хочется сглотнуть, во рту копится слюна. Чимин не может от Тэ оторвать взгляда, а тот знай себе — танцует, запрокидывает голову назад. Кудряшки падают со лба назад, обнажают красивое, почти модельное лицо. Блёстки, которые Тэ предложил нанести вместе с тенями под глаза, сияют драгоценными камнями на коже, губы приоткрыты.        Чимин сейчас поедет крышей. Он хочет сбежать, спрятаться и не показываться, но ещё больше — прикоснуться к нему. Ещё хоть раз, ещё немного. Он прижимает Тэхёна к себе и осторожно проводит приоткрытыми губами по шее к кадыку. Ощущает ответную дрожь в чужом теле, Тэ распахивает глаза и уставляется на него удивлённо. Они совсем близко, почти не двигаются даже, просто стоя посреди танцующих людей, а Чимин уже не только внутренне трясётся — его тело даёт сбой по всем фронтам. Пак тянется вперёд, обхватывает нижнюю губу Тэхёна своими и тянет на себя, призывая ещё раз поцеловать. Так же горячо и страстно, как Тэ сделал это недавно на кухне. Но тот выглядит испуганно.        Чимин замечает это во взгляде и во всём облике, но сам ничего предпринять не успевает: кто-то, проходя мимо, спотыкается и обливает их обоих из стакана. Больше всего достаётся Чимину — его майка мокрая и липкая из-за напитка, ткань облепила всё тело, и Чимин зло матерится на неуклюжего пьяницу.        — Пойдём в комнату Юнги, — зовёт Тэхён и тянет Чимина в сторону. — Подыщем тебе чистую футболку.        Омега безвольно за ним следует, сжимает мягкие пальцы в своих, когда друг берёт его за руку и тянет в сторону второго этажа.        Чимин вроде бы немного выпил, но его пошатывает так, что дрожат ноги и кружится голова, когда Тэ ведёт за руку по лестнице. Они обходят обжимающуюся парочку, преодолевают половину коридора, прежде чем добраться до комнаты Юнги. Здесь воздух гораздо чище, нежели внизу, где всё наполнено табачным дымом и алкогольными испарениями. Чимин плюхается на кровать, чувствуя, как головокружение усиливается. Словно… он что-то принял. Вдруг в том стакане, который Пак опрометчиво схватил со стола, было что-то помимо выпивки? Омегу прознает холодным электрическим разрядом от осознания, что он может влипнуть в проблемы из-за этого.        Ведь тело становится ватным, он совершенно не контролирует ни поток мыслей, ни обилие слов, а тем не терпится сорваться с его языка, обращенные к Тэхёну.        — Я сейчас что-нибудь подыщу тебе, — тихо говорит друг.        Внизу он казался более опьянённым, здесь же, в комнате альфы, он и вовсе выглядит нормальным. Вообще им обоим нужна убойная доза алкоголя, чтобы опьянеть, так что Тэ вполне мог чуть преувеличивать своё состояние для общего веселья и оправдания некоторым поступкам. Чимин хмыкает, он наблюдает за омегой, роющимся в шкафу Юнги в поисках приличной одежды. Отбрасывает чёрные джинсы с цепью, дурацкую цветастую рубашку в стиле Гавайи, красные боксеры брезгливо держит двумя пальцами в вытянутой руке.        Чимин же просто силится удержать себя в вертикальном положении, потому что тело становится всё более ватным и слабым. Омега щурится, словно уже очень сильно пьян. Нет, он однозначно что-то проглотил не то. Не ту вещь, которую собирался изначально, нужно было быть более предусмотрительным, да только эмоции в тот момент так сильно застилали взор и разум, что Пак не видел и не слышал ничего.        Веки слипаются, и Чимин падает на подушки Мина, чувствуя отголоски привычного другу запаха духов. Немного терпкий, но довольно приятный и резковатый аромат убаюкивает, Чимин не в состоянии держать глаза открытыми. Он проваливается в сон неожиданно, как бы ни силился держать глаза открытыми. Просыпается вяло, когда через несколько минут Тэхён трогает его за плечо. Подниматься нет никаких сил, потому Пак хватает лучшего друга за запястье и тянет на себя. Тот с воплем падает прямо на Чимина, сжимает в руке найденную просторную футболку с принтом. Они пересекаются взглядами и молчат несколько секунд. Чимин просто не в состоянии ворочать языком, его мозги плывут, словно масло по разогретой поверхности сковороды, а Тэхён почему молчит — непонятно.        И тогда Пак совершает новую роковую ошибку: он тянется к другу и целует его. Чувственно прикасается к губам, а в ответ ощущает только испуганную дрожь. У Тэ огромные глаза, наполненные… не страхом даже — сожалением. Это вмиг почти отрезвляет Чимина. Они замирают, пялятся друг на друга с явным напряжением, пока Тэ не подскакивает с омеги и не отшатывается.        Снова затянувшееся молчание и переглядки, которые начинают поистине Пака раздражать. Он, быть может, поторопился, но явно ведь не ошибся с сегодняшним настроем Тэ? Он грешным делом подумал, будто тот немного с ним флиртует… Ох, Матерь Божья… На Чимина валится осознание и догадки обрушиваются, словно охлаждающий контрастный душ. Он поднимает мутный взгляд на Тэхёна и замирает, видя на его лице вину.        — Ты… — голос хрипнет, пропадает, глотка ужасающе сухая, и от любого звука нежные её стенки так дерёт, что становится больно. — Ты ведь всё помнишь, да?        Тэ вздрагивает. Ощутимо так, даже пьяным взглядом Чимину удаётся эту дрожь уловить. И как он раньше не догадался, как в течение вечера не понял — Тэхён искусно его обманывает уже неделю. С той самой ночи, которую они провели вместе. Трахаясь. Да.        — Ты помнишь, что между нами было, — его грудь разрывает диким смехом, граничащим с истерикой. Тэхён молчит, он виновато поджимает губы, начинающие понемногу дрожать.        — Чимин…        — Подожди! — вскрикивает омега, поднимаясь на негнущихся ногах и пошатываясь. — Ты всё помнил, видел, как я мучился, и продолжал молчать?        — Чимин, для меня тоже это было шоком, — хрипит Тэ. Он в надежде пытается подойти к Паку, но тот от ужаса и осознания делает шаг назад — бежит прочь от Кима. Снова.        — Сколько ты уже знаешь? — очередная порция осознания доводит его до пика обострённых, будто оголённые провода, нервов. Тэхён сжимается весь, потому что голос Чимина становится выше и яростнее. — Тэхён, сколько ты уже знаешь, что я влюблён в тебя?        Ким скукоживается, вжимает голову в плечи и несчастно смотрит на друга. На того, с кем они почти всю жизнь вместе, не отлипая друг от друга, не прощаясь дольше, чем на месяц, проведённый в отпуске с родителями. Чимин ждёт его ответа, а глаза, кажется, наливаются кровью от колыхающейся внутри ярости.        — Со второго курса, — выдыхает едва различимо Тэ, вынуждая внутри Чимина что-то оборваться. Это что-то падает гулко, словно душа так рвётся на части и испаряется из тела.        Тэхён знает так давно… Знает и продолжает вести себя так, будто это ничего не значит. Тэ помнит, что они переспали, но даже не попробовал с ним поговорить и решить всю эту ситуацию. Видя, насколько Чимину сносит от переживаний крышу, он продолжал молчать. До сегодняшнего дня.        Пак чувствует, как истеричный смех рвётся из груди. Хватается за голову руками и сгибается пополам в попытке сдержать хохот, разрывающий его изнутри. Он обманут самым близким человеком.        — Чимин, я правда хотел поговорить, — жалобным, дрожащим голосом тянет Тэ. — Но ты выглядел так, что казалось, будто если я подниму эту тему — ты сломаешься пополам.        — Да лучше бы и так! — не сдерживается, срывается на крик тот. — Лучше бы ты меня сломал сразу, отказал бы, чем я догадался сам. После того, как ты сегодня вечером прилюдно меня поцеловал, после того, как дважды позволил это сделать мне!        Чимин не сразу понимает, что по его щекам льются обжигающие слёзы. Они цепляют блёстки под глазами и вынуждает те сползать по лицу омеги, горько плачущего из-за предательства. Вздёрнув голову, он выпрямляется и поднимает дрожащую кисть к лицу, чтобы вытереть влагу. На лице Тэ — страдание, перемешанное с виной.        — Ты знал и молчал, ты помнил и молчал, сколько можно затыкать себе рот, Тэхён? Если ты был уверен в том, что я к тебе испытываю, то вполне понимал, что я буду думать после той ночи!        Ким пятится и упирается поясницей в прикроватную тумбу. Он огораживает себя от друга руками, которыми обхватывает плечи. Чимин не напирает, не двигается с места даже, но буравит злым, обиженным взглядом.        — Как ты мог… — всхлипывает он.        — Что у вас тут… — ворвавшийся в спальню Юнги застаёт обоих омег в слезах, буравящих друг друга взглядами и настороженных. Тэхёна — уязвимым, а Чимина явно взбешённым. — Чимин, что стряслось?!        Но тот даже не думает отвечать: отталкивает приятеля и вылетает из его комнаты на всех порах, совсем позабыв и о футболке, и о мокрой майке на теле. В голове только навязчивая мысль, обвинение, обида, обгладывающая кости и мясо внутри него.        Он почти перепрыгивает ступени, слетая по лестнице, совершенно не слышит голоса Юнги, бросившегося за ним следом. Игнорирует плачущего Тэхёна, несущегося по пятам за другом, чтобы объясниться. Но Киму удаётся схватить его за руку и притормозить.        — Пожалуйста, давай поговорим! — почти умоляет он, а Чимин не может прекратить плакать. Его трясёт от злости и негодования, потому старается вырвать кисть из крепкой хватки.        — Нет!        — Чимин, прошу тебя, — снова просит, вцепившись в руку. — Я не хотел делать больно…        — И зачем тогда целовал меня на кухне? — Пак проговаривает вопрос одними губами, но Тэхён его слышит. — Хотел проверить, встанет ли на меня снова? Или сильно нужно напиться, чтобы это случилось?        Тэ бледнеет, прикусывает почти до кровавых следов красивые губы, а Чимин вырывает одну ладонь из его крепкой хватки.        — Знаешь что, — перекрикивает музыку он, — нехер меня жалеть. Я твой друг в первую очередь, и если умудрялся жить с этими чувствами столько лет, то пережил бы отказ. Гораздо проще и безболезненнее, чем такое. Чем блядский обман! — Чимин срывается окончательно.        Он терпел и уничтожал себя пять дней, противно грыз и пилил изнутри, неспособный ни спать, ни есть, ни делать что-либо ещё, кроме как перемусоливать всё внутри черепушки, готовясь к тому, что Тэхёну надо бы и рассказать о том, что между ними случилось. А тот, оказывается, и без того прекрасно помнит, но даже не собирается затевать необходимый для душевного равновесия и их будущих дружеских отношений разговор. Это убивает, ранит похуже, чем если бы друг с самого начала честно пришёл к омеге и сказал: всё это было ошибкой. Мы напились, я не смогу, я не испытываю к тебе тех же чувств.        Но Тэ выбрал другой путь — обмана и лжи, жалости, хотя знает, что Пак ту никогда не примет. Чимин её ненавидит, проклятую жалость — отвратительнейшее из чувств. И спровоцировал своим молчанием взрыв. Чимин почти признался сегодня ему в лицо, он сделал первый рискованный шаг, несколько раз омегу поцеловав, однако даже тогда тот его не остановил. Проклятье.        Пак пролетает через толпу танцующих, но чувствует, как у него снова начинает ослабевать тело и кружится голова. Дурно. Душно, плохо. Спирает грудную клетку, в ушах — неистовый звон, которые оглушает похлеще мощных колонок в доме Юнги. Чимин чувствует, что с каждым вдохом ему всё тяжелее. Что с каждой новой порцией кислорода грудь словно сжимается и сдавливается чем-то изнутри, до того болезненно и невыносимо, что ему приходится остановиться и схватиться за стену.        Глотка горит от сухости, голова совсем не соображает. Он хватает стакан — благо, на этот раз, пустой — и плещет туда виски из полупустой бутылки. Больно, до чего больно. Его раздирает, разрывает изнутри этим чувством. Он, в надежде смочить пылающее горло хоть немного, залпом проглатывает виски, но от этого становится только хуже. Дышать уже совсем невозможно, и Чимин задавленно сипит, стискивая ткань майки в области солнечного сплетения.        Вокруг по-прежнему громыхает музыка и снуют туда-сюда люди, но все они для Чимина сливаются в единую мешанину из синеватых благодаря подсветке пятен, пространство сильнее искажается и даже накреняется. Он едва способен понять, как почти дополз до ванной на первом этаже. Снова холодная плитка на полу, на которую валится омега, он из последних сил держится в сознании и не понимает, что с ним. Паника накрывает с головой от нехватки кислорода, из горла раздаются только задушенные хрипы, и Чимин не придумывает ничего иного, кроме как врубить в душе воду и сунуться туда почти всем корпусом. Натуральная истерика, до чего он только докатился.        Холодная вода почти не помогает, только пронзает всё тело ознобом и вынуждает больше трястись. Чимин сползает по стенке душевой кабины, с его волос и майки, насквозь провонявшей табаком и спиртным, стекает обильно вода. Зуб на зуб не попадает.        Чимин едва повинующимися руками пытается достать телефон. Ему нужна помощь, нужен хоть кто-то, кроме Тэхёна и Юнги, способный вытащить отсюда. Из мрака прокуренного дома, где сходящие с ума молодые люди поддаются безумию. Чимин судорожно хрипит, мокрыми дрожащими пальцами пытается хоть что-то набрать на панели смартфона, но тот выскальзывает из рук и бьётся корпусом об пол. Кажется, треснул экран, а у Пака не хватает сил подобрать телефон с плитки. Пока он не слышит гудки.        Покрываясь мурашками после ледяного душа, омега всё же с трудом хватает гаджет и подносит к мокрому лицу.        — Алло? Что стряслось, Чимин? — раздаётся вроде бы знакомый голос на том конце линии, но омега настолько слабо соображает, что не может разобрать, кому он принадлежит. Из горла вырываются всхрипы, свистит, словно Пак болен пневмонией, видимо, собеседник волнуется, судя по следующему вопросу: — Почему ты так дышишь?        Чимин не может ничего из себя выдавить, потому что его снова душит слезами. От страха, от непонятно откуда взявшейся паники, так сильно ударившей его… снова. Так было уже. Единожды, но этого хватило, чтобы запомнить паническую атаку навсегда.        — Помоги, — сорвано шепчет в трубку омега, надеясь, что за грохотом музыки его хоть немного слышно. — Забери меня отсюда.        — Где ты, Чимин? — голос становится строгим и серьёзным, Чимин даже вздрагивает.        — У Юнги…        — У какого Юнги?        — У Мин Юнги, — сглатывает Пак с трудом. Он по памяти и, надеется, безошибочно называет адрес.        — Жди меня, я скоро буду, — выдыхает голос, а Чимин заваливается на пол от нехватки воздуха раньше, чем раздаются первые гудки, свидетельствующие о том, что разговор окончен.

***

       Пол холодный, но это отрезвляет. Чимин не может пошевелиться, однако явно принимает вертикальное положение и, судя по всему, не своими силами. Кто-то прикасается к нему тёплыми руками, и это кажется обжигающим по сравнению с его ледяной кожей. Слышно ругань, маты, словно вокруг него много людей, а не кто-то один.        —… иначе я вызову полицию, — различает Чимин между перемешанной каши из слов, но особого значения не придаёт.        А потом чувствует это — обжигающая, болезненная, колкая пощёчина. Омега вздрагивает, словно пробуждается, а потом снова — только по другой щеке. Перед ним лицо, но узнать почему-то его обладателя не выходит, хотя он точно уже видел где-то эти тёмные волосы и строгое выражение лица.        — Вы слышали меня? Прикрывайте лавочку! — рявкает этот кто-то, а Чимин весь сжимается от его тона.        Остальной народ, присутствующий в ванной, где до этого, вроде, находился Чимин, разбегаются, словно тараканы.        — Я отвезу его домой… — это похоже на голос Тэхёна, и Чимина передёргивает. Он сразу вспоминает всё, что произошло до момента, пока ему не стало плохо, и пытается оттолкнуть Кима от себя.        — Не тронь, вы уже достаточно натворили, — снова этот тон — повелительный, взрослый, из-за которого Пак чувствует себя нашкодившим ребёнком. — Ты ведь его лучший друг, как ты не уследил, что его накачали?        — Я…        Голос Тэхёна исчезает ровно в тот момент, когда Пак утыкается щекой во что-то тёплое. Его безвольные, висящие плетьми руки закидывают вверх, а тело вдруг вспархивает над землёй, но это ощущение не вызывает приятного абсолютно ничего. Крепкие руки держат омегу, подхватывают под бёдрами, и человек, несущий его, куда-то шагает.        Чимина колыхает при каждом шаге, тошнит так сильно, что вот-вот вывернет, но он терпит и держится. Концентрируется на запахе, который ощущает рядом, утыкается в чью-то шею и вдруг стискивает несущего руками, вцепляясь в одежду. Аромат приятный, точно так же знакомый, как и голос, но вспомнить не удаётся.        Его мокрую кожу обдаёт прохладой, а потом сознание вдруг становится чуть яснее, и удаётся разглядеть двор дома Юнги. Здесь народ, присутствующий на тусовке — они разбредаются, расходятся по разным сторонам и садятся по машинам, чтобы удрать, пока некто не исполнил свою угрозу в виде патруля полицейских. Щёлкает и пищит снятая с авто сигнализация, Чимина осторожно сажают на сиденье. Мягкие, тёплые руки прикасаются к его щекам и вынуждают приоткрыть глаза.        — Тошнит? — спрашивает он. Пак слабо угукает. — Дотерпишь до дома или тебя тут придержать? — вертит отрицательно головой. — Потерпи, пожалуйста, скоро приедем. Если что — маякни, остановимся.        Чимин не отвечает, лишь вздрагивает, когда рядом с ним с хлопком закрывается дверца. Слышит, как тихо заводится двигатель, а потом прикрывает рот ладонью, как только машина трогается и его покачивает, доводя до нового рвотного позыва.        Момент, когда они тормозят, выпадает из памяти, как и многое до этого. Ну, он же хотел, чтобы ему отшибло память, а со своими желаниями нужно быть осторожнее. Чимин ощущает, как мир ужасающе сильно кружится вокруг, как тошнота снова подкатывает к горлу. Он вцепляется в подставленные руки и самостоятельно старается выбраться из машины, но ничего не выходит — ноги не держат от слова совсем, — и тогда его снова подхватывают крепкой хваткой. Лифт и парадная смешиваются в единое мутное пятно, знакомая до боли дверь и запах квартиры — тоже известный Чимину.        Его волокут в ванную — тот, кто спас омегу, явно устал тащить взрослого пьяного парня, — сажают возле унитаза и вынуждают склониться.        — Давай, Чимин. Избавься от этой дряни, — шёпот, кажется, в самое ухо, от которого Пак неосознанно вздрагивает.        Ему повторять не нужно: выворачивает так, что тело содрогается. Рвёт долго, со вкусом, с судорогами в желудке и ноющим кишечником. Если бы не чьи-то руки позади, то он бы несомненно упал. Но его придерживают, за что Пак невероятно благодарен, чего ещё не хватало в жизни для остроты ощущений, как валяния в луже собственной рвоты.        Бессильно повиснув на краю унитаза, омега часто дышит — к нему возвращается способность нормально вдохнуть. Спаситель оставляет Чимина на несколько минут, а после возвращается снова и осторожно заставляет выпрямиться.        — Пей, — тычет в губы стаканом. Стенки тёплые, а вот запах ему не нравится. — Пей, говорю, желудок надо почистить.        Чимин глотает, но человек вынуждает его пить и пить, ощущая привкус соды на языке, пока омегу не выворачивает снова. И так несколько раз, пока ясность сознания хоть немного не приближается к Паку.        — Чёрт, ненавижу… — шепчет он. — Ненавижу его любить.        Ему не отвечают, ну и пусть. Просто мыслить ясно он не в состоянии, а вылить куда-то из себя всю эту дрянь, случившуюся у Юнги, необходимо так же, как и дышать.        — Не люби тогда, — вздыхают над ухом. Слышно, как бьёт напором в дно раковины вода. Лицо омеги обтирают влажным полотенцем, и жить становится чуточку лучше.        — Не могу не любить, оттого и ненавижу, — он не замечает, как снова начинает плакать. — Он предал. Врал. А ещё лучший друг называется.        — Тш-ш, — мягко проговаривает спаситель, продолжая вытирать всё текущие по щекам слёзы. — Не обещаю, что с таким количеством алкоголя и дряни тебе утром полегчает. Но разобраться можно во всём. Нет выхода только из гроба, Чимин.        Хочется снова ощутить тепло рук спасителя, когда тот ненадолго отстраняется и после протягивает ему зубную щётку. Но видя, что Пак — будто солёная рыба, тот самостоятельно открывает ему рот и запихивает туда головку щётки с вязкой мятной пастой. Неприятно, снова подташнивает, но вдруг сухость уходит из горла и на языке не копится горький привкус желчи.        Чимину всё равно, что с него стаскивают мокрую и немного липкую одежду, ему плевать даже на то, что спаситель снимает и нижнее бельё. Тот шёпотом просит омегу то приподняться, то обхватить его за шею руками. Ощущать мягкость чистой ткани невыносимо приятно, но настолько же на это Паку плевать. Сознание прояснилось, но не так, чтобы различить среди помех опьянения чужое лицо. Он одел его, умыл, почистил зубы. Что это за фея такая, теперь ведь Чимин по гроб жизни ему будет обязан.        Когда тот помогает приподняться, оказывается, что его ноги вообще теперь не приспособлены к ходьбе.        — Давай, солнце, топай ногами. Я себе уже и без того спину сорвал, а мне, извини, не двадцать давно, — просят его проникновенно, и от этого «солнце» внутри что-то боязливо вздрагивает.        Через время Чимин ощущает под щекой нечто мягкое и тоже знакомое, но уже не в силах разлепить веки. Он только осознаёт — его накрывают одеялом и не оставляют одного, присаживаясь рядом на случай, если снова будет хреново.        — Не люби никогда, — вырывается мычание, скорее, чем слова изо рта омеги. — К чёрту.        В ответ — лишь ироничное хмыканье и мягкое поглаживание по волосам.