РукоПиси

      — Слышал, что на шестьсот косарей игрушек сгорело, прикинь?              В своём же голосе Антон слышит нотки сожаления, хотя не планировал вот так прямо раскрывать перед своим напарником все карты на работе. Так уж вышло. Глядя на гору испепелённых чьих-то неполученных товаров на этом уже еле-еле дышащем жизнью складе, он поневоле разгоняет в голове разные сценарии и возможности чьих-то ночных утех.              Вот тот чёрный огромный дилдо мог бы пригодиться для тематической вечеринки. Дёшево упакованный расплавленный набор плёток и каких-то верёвочек явно подошёл бы начинающей познавать секс девчонке. Розовый крохотный вибратор похож на растаявшую коробку маршмеллоу.              — Да, какое горе, — с сарказмом отвечает Арс, аккуратно отодвигая одну из коробок на пути.              Антон никогда не замечал за ним не то, что тяги к развлечениям подобного характера, даже намёка на присутствие секса в его жизни. В отличие от других мужиков в их бригаде, Попов был собран, малоразговорчив, местами ворчлив и чрезвычайно педантичен. Особенно это касалось прибытий на тушения.              В этот раз Шастуну крупно повезло, они прибыли уже второй сменой, когда пламя и его распространение усмирили. Им вменили прошерстить здесь каждый угол, удостовериться, что после затушенного очага внутри не осталось мелких вспышек или, не приведи Господь, заваленных хламом пострадавших.              Сотни тысяч мелких запакованных посылок и коробок превратились в одну липкую вонючую жижу, наступив на которую казалось, что идёшь по болоту. И только последний цех немного Антона развеселил. Что может быть забавнее резиновых членов?              — Да чего ты, Арс? Представляю, какие отзывы у них на сайте теперь появятся — не пришло ни хуя! — Антон заливается под напором своей же фантазии. — Или, только подумай, если серьёзно, кто-то планировал романтический вечер, чтобы спасти свои отношения, как-то разнообразить их…              — Чтобы спасти отношения, резиновый член не нужен.              — Ошибаешься!              Антон ответил слишком быстро, слишком громко для царившей тишины.              «Палевно».              На лице Арсения читалось еле уловимое изумление, однако он счёл нужным промолчать, за что Антон был искренне ему признателен.              Вышагивая по похрустывающему от деформированного пластика полу, Шастун решает придержать свои мысли: и так уже закопался глубже некуда.              — Осторожнее, справа стеллаж наклонён, — окрикивает его Попов, и Антон инстинктивно лавирует.              Всё-то в этом Арсении на полный обзор: всегда замечает мельчайшие детали вокруг, каждую торчащую арматуру, любой клочок или неосторожно проецированный шаг, но не видит дальше своего носа, что всеми уважаемый и почитаемый борец с пламенем шестой пожарной бригады Шастун Антон Андреевич уже третий год потирается о него в своих жутких-жутких мечтах.              Шастун мирится с хмуростью и недовольством Попова, когда их объединяют для выездов, слушается на каждом задании, хоть тот и не был его непосредственным начальником. Просто мужчина, немного старше, но какой же, сука, властный до командования!              Антона ведёт это с самой первой пожарной тревоги.              То, как резво и профессионально Арсений сначала цеплялся, а затем скатывался по пожарной трубе, не раз мучало Шастуна в ночных кошмарах. И пусть многие назвали бы это эротическим сном, сам Антон считает иначе — неопределённость его натурально мучает. Натурально, поскольку парень не раз ловил за Поповым какие-то уж совсем маскулинные повадки. Хищник, не иначе, заполучает внимание любых дам в любых обстоятельствах. Будь то бар после тяжелой смены, интервью с хорошенькой местной журналисткой, выезд на учения в другую область — везде Арсения поджидает потенциальный перепихон в лице крайне ладно скроенной девицы.              Вот только загвоздка кроется в том, что дальше флирта, по тщательнейшим наблюдениям Шастуна, дело не идёт. О, Антон был весьма методичен в своих слежках и даже, наплевав на приличия, пару раз шёл за Арсением и его спутницами по пятам, чтобы понять, будет ли та самая сцена с робким поцелуем в щечку, будет ли обещание «отблагодарить» смелого пожарного, спасшего из огня кулёк с дорогущей косметикой или, чем Бог не шутит, сразу же дикое раздевание в пожарной машине.              Ничего такого не было. Нафлиртовавшись всласть, господин Попов тут же принимал суровейший вид и следовал либо следом за парнями из бригады, либо вовсе прыгал на своё место одним из первых.              Мужики в части не раз подкалывали его на этот счёт. Припоминали всех знойных особ, намекали стандартными фразочками в духе: «Ну, что? Перепало, да?» или «Было с той, ну, как её, рыженькой?», а потом ржали, списав его вечные круги под глазами от недосыпа на иллюстрированно описанный трах.              Сам Попов лишь посмеивался и уклонялся. Когда Мишку, одного из самых дерзких балагуров, такой расклад не устроил, и он напрямую спросил Арса, чего тот не говорит и ломается, Попов в своей же манере пробурчал нечто вроде «вы ж сами всё сказали» и был таков.              Шастуна такой расклад не удовлетворил.              Даже если всё складывается так, как говорят мужики, верить не хочется. Маленькая надежда на возможное «да» простому, но верному напарнику, ему, вечно слоняющемуся рядом, теплится. И Антон из смены в смену продолжает быть где-то около, наслаждаться хотя бы визуально, не говоря уже о прочих органах чувств — запах тела Попова манит даже в самом задымлённом помещении.              Это сводит с ума.              На сегодняшний выезд они мчались с полной уверенностью в быстром пролёте всех складских помещений. Ни он, ни Попов не забивали себе голову идеями спасения людей, потому что прошлые бригады были здесь часом раньше и маниакально исследовали каждый квадратный метр. Пожарные привыкли доверять друг другу, да и выезд этот считается скорее «для галочки», только убедиться, потому горстка членов на полу оказалась на фоне общего спокойствия если не удивительным событием, то хотя бы просто чем-то, смахивающим на отсутствие привычной рутины.              Обойдя злополучный участок с шатким стеллажом, Антон оглядывается на Арсения.              Тот сканирует помещение подобно новомодному шпионскому устройству. Ни один шаг им не делается, пока Арсений не убедится, что наступать безопасно. Только выверенные и хорошо обдуманные поступки.              И с Антоном он поступил бы также, признайся тот в симпатии. Помолчал бы, посмотрел вкрадчиво, а затем, как на учениях, начал бы по полочкам выдавать расклад, мол, Антон, пойми, работа — это тебе не шуточки, здесь не место мыслям о чём-то отвлечённом, соберись, сходи к психологу, переключись на что-то важное и полезное. В общем, душная и задевающая за живое болтовня вместо «раздевайся, давай сосаться».              Антону бы очень хотелось «пососаться». Он не любит это слово, но молодёжь говорит так, а он, как не крути, ещё совсем далёк от пресловутых «лобызаний», а просто «целоваться» так и вовсе пугает его воображение.              Куда ему, баклану, когда он в огромном и почти пустом складе умудряется подойти к чуть ли не единственному стеллажу, под которым может через секунду потенциально погибнуть?              «Сосаться, ага. Если только надышусь, а Арс будет мне делать искусственное дыхание».              Вскачь за этой мыслью пришла идея упасть в обморок, вдруг прокатит.              — Что там?              Арсений зовёт, и Антону приходится выныривать из своих суицидальных планов. Справа от него под брезентом виднеется что-то белёсое. Шастун замирает, промаргивается и присматривается. Нога. Голая и почерневшая нога под брезентовой накидкой.              — Боже, Арс, здесь…              Он не успевает договорить, как Попов в три шага подскакивает к нему.              — Думаешь, мужики из пятой не досмотрели? — осуждающе спрашивает Попов.              — Да как бы они так не увидели?              Мысль, что кто-то из коллег обхаживал на складе всё спустя рукава, приводит в ужас. Это значит, что и в этом помещении, и в остальных под сотней коробок могут быть пострадавшие, которые из-за профнепригодности предыдущих пожарных проторчали в опасности лишние часы. Немыслимый кошмар.              — Давай, осторожно отодвинь с того края, — говорит Арсений, обходя найденное тело.              Шастун послушно подходит ближе и тянет клеёнку с другой стороны.              Ступня. Колено. Бедро. Это определённо человеческие ноги.              Попов рывком скидывает накинутый брезент.              Наступило изумлённое молчание. Полный шок.              На полу выстеленным ковром раскиданы слипшиеся от жара упаковки каких-то то ли трусиков, то ли ажурных повязок. На них, как на постели, валяется невероятно реалистичный манекен мужчины, к которому пристегнут гигантских размеров дилдо. Кожаные ремешки почти вплавились в силиконовую куклу, зато член гордо торчит вверх, разве что слегка обугленный.              — Так и погиб девственником… — шепчет Шастун.              Попов со вздёрнутыми до крайностей бровями смотрит на него и, очевидно, от пережитого стресса, вдруг смеётся так громко, что Антон невольно дёргается и ответно улыбается.              — Предлагаешь устроить ему поминки?              — Я не знаю, как хоронят девственников! Наверное, в чём-то белом, чистом.              — Ты порыскай в соседних коробках, — Арсений показывает рукой на рядом сваленные кучи, — может, отыщешь неглиже! — и медленно движется вперёд.              — Мы даже не знали его имя!              — Зови его «Трахатель — три тысячи» или «Сорок сантиметров удовольствия».              — Арс, какие у тебя разномастные познания в именах секс-кукол! — хохочет Антон, перепрыгивая похороненное вновь под брезентом тело.              Попов чуть тормозит и бросает через плечо на парня чуть сощуренный взгляд.              — И не говори! — и идёт дальше, как ни в чём не бывало.              Антон готов поклясться, что, несмотря на солидный опыт борьбы с пожарами, его тело впервые испытывает такой сильный жар. Словно замороженный чебурек бросили во фритюр, и он зашкворчал, мучаясь в агонии бурлящего масла. Такой неоднозначный, скрытый и, в то же время, увильнувшийся от всех правд Арсений заставляет напрочь забыть о нормах приличия.              Остаётся только безропотно следовать за ним по пятам.              Большой цех не удивляет напарников более ни одним из изысков. Разве что тройной дилдо был обшучен — уж очень он походил на Змея Горыныча, подорвавшегося на собственном же пламени. В остальном, каждый шаг и подгоревшие кусочки картона не поражают, что для последней смены пожарных сулит очень спокойный отчёт и безопасные условия возвращения.              Последняя комната цеха представляет собой нечто вроде операторской. Крошечные пульты, коробка, служившая некогда то ли телевизором, то ли монитором, стол из дешёвого дерева и пятилучье офисного стульчика какого-то клерка, чудом спавшего этой ночью в своей кровати.              Здесь практически не было прямого огня, разве что жар от него подпортил всё имущество, потому, оставшаяся напоследок комната выглядит вполне прилично и аскетично, на её осмотр много времени не требуется.              Попов мельком оглядывает стены и, выныривая, обращается к Антону:              — На всякий случай просмотри металлические шкафы, загляни везде, и уматываем, а я пока вернусь для контроля в цех.              — Понял.              Шастун всё ещё не понимает, зачем слушается его приказов, но на вопрос «Кто позволил ему мной командовать?» он бы без промедления ответил, что он сам.              Антон поочередно открывает каждый из трёх шкафчиков, внимательно осматривает за ними и, удостоверившись, что кроме порванных и затхлых бумаг эти хранилища канцелярии ничего не таят, возвращается к столу и заглядывает под него.              На полу так же валяются стопки перевязанной макулатуры, чья-то брошенная тёплая обувь, отдельный приклеенный к покрытию башмак и закрытая коробка. Ничего примечательного или угрожающего жизни и здоровью.              Шастун распрямляет спину и потягивается. Смена, наконец, подходит к концу, сейчас они с Арсом проедут в бригаду, отчитаются и преспокойно вернутся ко сну — всегда бы так.              Громко зевнув, он встряхивается, зачем-то оборачивается на комнату и вдруг задумывается:              «А что за коробка?».              Никогда не замеченный за излишней пытливостью, разве что, к похождениям Попова, Антон беспричинно разыгрывает образ исследователя. Чёртова коробка на секунду в голове предстаёт удивительным Граалем.              Не дав себе и секунды на логичное рассуждение о порыве, Шастун снова на коленях ползёт под стол и грязными от копоти перчатками тянет чёрную картонную упаковку на себя.              Манерой вора он быстро тащит её в центр комнаты, садится на корточки и принимается распечатывать. Громоздкая защита не даёт пальцам аккуратничать, и ему приходится грубо проламывать и без того хрупкий материал, лишь бы поскорее, до возвращения Арса, узнать все скрытые в коробке тайны.              На дне оказывается ещё одна коробка. Совсем иная, почти не затронутая пожаром, не расплавленная и с виду вполне дорогая. Тёмный пластмассовый длинный чехол, который может скрывать что угодно.              Антон воровато оборачивается и, удостоверившись в том, что макушка Попова даже не виднеется на горизонте, принимается стаскивать с себя перчатку. К такой штуковине грязными лапами не хочется даже прикасаться, но Арс, заметь такое грубое нарушение протокола, доложит об этом мигом. А потом ещё и рапорт напишет, причём не только о нарушении техники безопасности, но и присвоении чужого имущества.              Антону бы просто посмотреть, только лишь утолить жажду знаний, не более.              Он побаивается вынимать футляр из картонной коробки, всё же бдительность не дремлет, потому он принимается открывать её, придерживая, прямо внутри.              Слишком большая для украшения, слишком маленькая для огромного золотого слитка. В самую пору для…              «Член?».              Внутри на бархатной подложке лежит среднего размера розовый фаллоимитатор. Без сотни нефизиологичных примочек, самый типичный. На фоне разрушенного склада, кучи уплывших в общую жидкую массу запасов чьих-то игривых мечт он кажется невероятно красивым и нетронутым. К крышке приклеена инструкция, но и без неё понятно, что устройство новое.              «Сберегли», — думает Шаст, и совершенно не отдавая себе отчёта в происходящих событиях, через мгновение захлопывает магнитную коробочку и умыкивает её за пазуху огромной куртки.              «Хотя бы одного девственника я сегодня спасу».              Осознавая, что разглядывание и без того затянулось на неприлично долгое время, Антон спешно подталкивает коробку на место, натягивает отброшенную перчатку, предварительно ею же зачем-то протерев те места картона, которых касался, словно именно в эту несчастную каморку через минуту ворвутся полицейские.              Как только он поднимается на ноги, Арсений зовёт его из цеха, и, взволнованный и вспотевший от прилива эмоций, Шастун бросается к нему.              — Всё в порядке? — спрашивает Арс.              — Да, одни бумажки, можем закругляться.              Антон старается придать себе максимально непринуждённый вид, только без конца думает о наблюдательности напарника, из-за которой коробочка под курткой почти что прожигает в груди дыру.              Уже в машине, собравшись с остальными ребятами из бригады, Антон позволяет себе расслабиться. Шутки про члены не прекращаются, кто-то даже показывает у себя в телефоне целую фотогалерею с приклеившимися к вертикальным поверхностям игрушками. Шастун смеётся в унисон с мужиками, но сам не может дождаться возвращения домой — потрогать сокровище хочется до повышенного давления.              Несмотря на скромное денежное поощрение пожарных, Антон никогда не жаловался и не чувствовал себя ущемлённым. Уж что-что, а приблуды из секс-шопа одинокому гею-затворнику-дрочеру всегда по карману. Просто приобретение из цеха кажется чем-то сродни подарку, который родители принесли с работы, сказав, что «это тебе сейчас, но как на Новый год».              «Это мне как бы сейчас, но на ночь», — шутит про себя Антон, кидая застенчивые взгляды на Арсения.              Именно его он будет представлять, подводя скромное устройство к чувствительному месту под яичками.              Уже в гараже Антон медлит, позволяя всем парням бригады выйти из машины первыми. Он не рвётся в передовики и дальше продвигается с черепашьей скоростью к шкафчику с вещами. Дождавшись, когда все дружно уйдут в душевую, он скидывает пропахшую гарью одежду, с ювелирной аккуратностью перекладывает добычу в сумку и отправляется мыться последним.              К моменту, как он возвращается, ребята уже накидывают сумки на плечи и торопятся к завтраку. Кто-то особенно бойкий летит ко времени на трамвай, кто-то ждёт товарища, который подкинет до остановки метро, Арсений, видимо, уже умчался к начальству докладывать о буквально хуёвой вылазке.              Антону повезло. Около шкафчиков не осталось ни души к моменту, когда ему понадобилось для спокойствия в очередной раз пощупать в сумке коробочку.              — Что-то случилось?              Голос за спиной раздаётся так резко, что Антон вздёргивает руки вверх и, спохватившись, еле успевает ухватить спадающее с бёдер полотенце.              — Боже, Арс, зачем подкрадываться?              Арсений, переодетый в свежий джемпер, выглядит ещё опаснее для либидо Антона. Он медленно приближается, так и не ответив на вопрос.              — У тебя всё в порядке? — настаивает он.              Шастун выдаёт себя с потрохами — слишком бегают глаза с уголков глаз Арсения на его ключицы, потом косятся на сумку, на шкафчик, куда угодно, словно в поисках путей отхода.              Ещё один шаг Попова навстречу, и всё запасные выходы блокируются.              — Антон?              — Вполне, а ты чего тут?              — Я довольно наблюдателен, — начинает вкрадчиво Арс, — и сегодня с тобой приключилось что-то, о чём ты с напарником не поделился.              — Не понимаю, о чём ты…              — А как насчёт честности?              Антон боится ляпнуть не то. О какой честности идёт речь? Арсений ни при каком раскладе не может знать, что Антон позволил себе сделать на задании, и уж тем более Попов не догадывается, что сейчас лежит в сумке. Никаких иных поползновений и быть не может.              Шастун оказывается прижат во всех смыслах.              — Арс, я не понимаю, — собрав волю в кулак, Антон разворачивается к шкафчику за одеждой, — мне надо собираться.              Арсений преступает черту допустимого личного расстояния, подходит вплотную и перехватывает запястье, потянувшееся к боксерам.              — Они тебе не понадобятся.              Шастун бледнеет. Это не может произойти так, словно они в дешёвом романе. Его скрытность и осмотрительность никогда бы не позволили такого. Шастун даже готов поверить в переселении душ из тела в тело, только бы не осознавать, что в конкретный момент времени сам Попов говорит ему не надевать трусов.              — Ты что делаешь?              Попов молча смотрит ему в глаза, продолжая удерживать руку.              — Ты ничего не хочешь рассказать?              — Арс, нет, хватит цирк устраивать, говори прямо.              Попов ухмыляется, но руку опускает.              — Значит, тебя не интересуют уже несчастные игрушки?              — В каком смысле?              Шастун на грани — вот-вот его уличат в краже во время исполнения задания, а не надевать трусы Попов, по всей видимости, говорит, чтобы с позором протащить его по площади, как несчастную королеву.              — Знаешь, я буду довольно прямолинеен. Мне на секунду показалось сегодня, что ты заинтересован в разного рода развлечениях. В сексе.              — Арс…              Голос Арсения не звучит маняще или заигрывающе, скорее, отдаёт лекторскими нравоучениями или философскими рассуждениями о природе бытия.              «Что вы, Шастун, думаете о создании чёрных дыр? А используете ли вы мои чертоги?», — от собственных мыслей Антон неуместно хмыкает.              Видимо, Арсений воспринимает эту усмешку как одобрение темы и продолжает.              — Ты вёл себя необычно. Тебя словно смущало всё увиденное, и это нормальная реакция. Но в моменте… В общем, мне показалось, что ты, как бы правильно сказать, заинтересован.              — Если ты не спросишь прямо, я решу, что ты хочешь мне что-то продать, Арс.              Попов закусывает губу — видимо, слова, которые крутятся на кончике его языка, идут в разрез с чем-то фундаментальным. Хочет осудить? Пожурить? Похвалить? Антон не понимает.              Через пару секунд рука Попова тянется к полотенцу на бёдрах и одним движением сбрасывает его. Шастун невольно охает. Арсений, не сводя с него глаз, опускается на одно колено, но не успевает согнуть второе, как Антон бросает невпопад:              — Делаешь предложение моему члену?              И тут же краснеет.              Арсений подёргивает уголком рта, видимо, неловкость прощупывает, шутку так оценивает, но, несмотря на робкость Антона, опускается и на второе колено.              Шастун закусывает щеку, лишь бы больше не произнести ни слова.              Все его логичные замечания по поводу ситуации — его влажной мечты, стоящей лицом к лицу с его же пахом, абсурд и кинематографичность происходящего, удивительное отсутствие внезапно вернувшихся коллег, стираются. Это поражает. Ещё больше пугает, что оправданные вопросы по типу «Ты хочешь мне отсосать?», «А гей ли ты?», «Я тебе симпатичен?» на выходе могут превратиться в нечто вроде «Ох, ебать, ничего себе! Не может быть!».              Пока Антон трусится от шока, на удивление не грубые пальцы касаются его слегка привставшего члена и мягко поглаживают.              Арсений не говорит ничего, просто трогает, изучает, приближается, но постепенно, словно предчувствует, что за молниеносным движением у Антона может последовать сиюсекундный инсульт от шока.              Проведя всеми пятью пальцами по члену, Арс наконец обхватывает его в кольцо и слегка сжимает, вызывая у Антона глубокий выдох. Адреналин подступает к горлу и заставляет шептать только:              — Арс…              За одной ладонью следует вторая, и она оглаживает яички бережно, сдержанно, словно понимает, что ещё совсем немного напора, и Антона занесёт окончательно. Он не распознаёт, боязнь ли это близости, забота или бережность. Может, Арсений любит начинать любой секс с долгих-долгих ласк, да это и не важно. Малейшее касание отзывается слишком ярко, больше, чем просто ожидание продолжения. Антон уже горит, ему уже кажется невыносимым осознание всего, что он видел и ощущал, а фантазия, всего-навсего крошечная, заставляет возбуждаться, как в шестнадцать лет.              Попов молчит, либо Антон окончательно сходит с ума до утраты слуха. Он только чувствует, как тот ведёт рукой по члену, в такт лаская обжигающими подушечками пальцев.              На очередном движении Шаст ответно тянет ладонь к щеке Арса. Неконтролируемо, что-то на невербальном, благодарность и смущение, острота, но Арсений явно видит в этом зелёный свет и позволяет себе приблизиться и коснуться уздечки кончиком языка.              Как бы Антон не был примагничен сейчас к лучшему из виданных зрелищ, он, невольно вскинув голову, стонет, зажмурившись. Электрический импульс, горячая спичка о кожу, всё будоражит его тело, и, похоже, Арсения это лишь раззадоривает.              Он повторяет касание, затем снова и снова, и Шастун уже забывает о том, что ещё пару минут назад его заботила приватность. Даже если бы сотня бригадных пожарных ворвалась сюда, она бы уже не потушила перекинувшийся с Арсения на Антона пожар — Антон даже не тлеет, его плавит.              Горячие губы обхватывают его головку, то ли испытывают, то ли ласкают, пока руки Арса оглаживают бёдра под хриплые стоны. Арсений тянется дальше, сильнее сжимает для опоры ягодицу Антона. Кажется, сейчас Антона рассыпает на частицы, ведь так горячо ему не было даже в первую смену, в очагах. Влажные губы и такая гибкая шея — вот за что пожарному Попову положены все награды мира, а не просто за его работу.              Он сосёт так плавно, так самозабвенно, словно после ему предстоит подробнейший анализ каждого сантиметра испробованного на вкус члена. Антон смотрит затуманенным взглядом, и от подкатывавшего оргазма его отделяет единственное желание — с силой вжать бесконечно красивое лицо в свой пах.              Словно прочитав мысли, Арсений возвращает руку на член, помогает ею и ускоряет темп. Он не перестаёт проходить плотным кольцом губ по головке, и эти волны топят Антона, он уже не осознаёт, как сильно можно хотеть разрядки. Арсений под ним шумно дышит, наверняка, возбужден не меньше него, но неотрывно продолжает заглатывать член.              — Арс, Арс, подожди, я сейчас… Арс…              Губы смыкаются ещё плотнее, пыткой, от которой не хочется отказываться. Порывистым запалом Шаст с силой цепляется за волосы Арса на затылке и вжимает его в себя, выбросив из головы все приличия.              Антон вскрикивает, когда ощущает, как пульсирующий член до горла начинает заполнять чужой рот. Ничего больше, только вспышка и потрясение.              Щёки и кончики ушей почти сгорели от бесстыдства.              Антону, нелепо потянувшемуся за полотенцем, до одури хочется обнять Арса. До хруста костей. Как можно ближе.              Арсений поднимается, с лёгкой улыбкой оттряхивает колени, поправляет заметно упирающийся в джинсовую ткань член и начинает разговор первым.              — Опережая твои вопросы — я просто делаю то, что сильно хочу, а спёртый со склада дилдо меня мало интересует, но позже я позволю тебе опробовать его на мне. Поехали завтракать. А то у меня норма белка по утрам чуть выше только что полученной.