Это я

Арсений любит. Любит до дрожи, заплетающегося языка, спутанных фраз и неловких, а иногда и ловких касаний. А я люблю Арса таким. Каждый концерт я сижу за их кулисами, наблюдая за всеми ребятами, за Арсением. За два часа можно разглядеть его до мелких деталей, насмеяться с его шуток, которые порой понять сложно. Успеть увидеть, как аккуратно, еле касаясь, он обнимает девушек, поднявшихся на сцену в "Куклах". Каждый раз я говорю ему, что всё в порядке, что он не даёт поводов для ревности. Но в ответ я получаю вечное: "Мужчина должен обнимать крепко лишь одну девушку". С этим и не поспоришь. Поэтому каждый раз я улыбаюсь ему из-за кулис, когда его взгляд направлен туда. Арсению нужна поддержка, бесконечная поддержка. Именно из-за этого я сижу и работаю какими-то вечерами за сценой. Меня, в целом, всё устраивает. Обычно за пять минут до конца концерта я ухожу в гримёрку, потому что кто-то всё равно поднимается на сцену, а нам не нужно, чтобы кто-то видел меня. В гримёрке я сижу недолго, ребята, уставшие после концерта, быстро возвращаются. Тогда я с широкой улыбкой даю честную оценку всем играм, где участвовал Арсений, а потом просто крепко обнимаю его, получая миллион поцелуев везде. – Я пошла в машину, жду тебя, – бросаю Арсению. – Ребята, концерт был крутой! Всем спокойной ночи! В ответ я слышу привычное "Спасибо" и ухожу. Открывая машину, я сажусь на пассажирское сиденье и смотрю в окно. Разглядывая "Крокус", я задумываюсь. Стоит ли говорить с Арсением о том, что я хочу сказать, или лучше просто уйти? Без предупреждения. Забрать вещи и уехать. Нет, я не разлюбила его. Ни в коем случае. Того требует моя работа. Меня направляют в Англию, чтобы помочь собрать все документы и получить разрешение на строительство от крупной компании. Если бы только была моя воля – я бы отказалась. Но тот, кто управляет компанией, где я работаю, может за отказ сделать так, что меня не то, что их Москвы выкинут, меня в Россию не пустят. Я уверена, что сто раз обдумала своё решение. Нам бы хватило и заработка Арсения для проживания, но я не хочу висеть у него на шее. Гордость не позволяет. Советоваться с мамой – плохое решение. Особенно, когда она в строительном бизнесе с 20 лет. Она сразу же сказала, что мне нужно ехать. И я решаю, что надо. Арсений садится в машину спустя двадцать минут. Я натягиваю улыбку, чтобы не огорчать его после потрясающего концерта. Он, как и обычно, приносит мне пакет со сладким, а заодно прихватывает парочку рисунков. Я беру пакет и начинаю распаковывать. По крайней мере, пока я жую, мне будет не до слез. – Домой? – спрашивает Арсений, заводя машину. – Конечно, – говорю тихо и отправляю сладость в рот. – Время уже такое... – Время десять вечера, Лина, – улыбается так, что в сердце колет. – Или ты уже спать хочешь? – Я просто хочу домой. Я устала, сегодня слишком много заполнять пришлось, – отвечаю с набитым ртом. Конфета горчит, не доставляя того удовольствия, которое должна. Хочется выплюнуть её поскорее, чтобы не мучаться. – Хорошо, сейчас. Пять минут, и мы дома, – это неправда, нам ехать минимум двадцать, но Арсений готов нарушать правила дорожного движения. – Арс, не нужно. Ты же не хочешь штраф? – успокаиваю его порыв. – Хорошо? – Конечно, госпожа, – смеётся, а я пытаюсь запомнить его смех навсегда. Уже дома я, в первую очередь, ухожу в комнату, чтобы переодеться. Арсений уходит в ванную, что даёт мне времени обдумать то, как начать разговор. Не в лоб же мне ему сказать, что я уезжаю на год, а может и больше. Морально я не готова ни к чему. – Ты в комнате? – спрашивает из ванной. – Да, – отвечаю дрожащим голосом, а домашняя рубашка выпадает из рук. – Я сейчас подойду, – он слышит. Арсений слышит каждое изменение в голосе, понимает, что я на грани. Он не видит, но уже знает. Сопротивляться бесполезно. – Лина, что-то случилось? – я не замечаю, как он подходит ко мне, заглядывая в глаза. Я держусь ещё секунду, но не выдерживаю. Я закрываю глаза и утыкаюсь в его грудь. Беззвучно плачу, понимая всю безысходность. Не понимаю как, но я уже сижу на кровати, а Арсений сидит передо мной, поглаживая колени. Я закрываю глаза руками, размазывая тушь к чертям. Когда я поднимаю глаза на Арсения, плакать хочется ещё больше. Он смотрит с таким беспокойством, с которым, кажется, не смотрит никто. Он не может понять, что меня расстроило. А я, разглядывая синеву его голубых глаз, реву. – Звёздочка, пожалуйста, не молчи, – произносит шёпотом, а я ещё больше рыдаю, слыша такое любимое и родное "Звёздочка". Спустя десять минут истерика проходит, а я собираю мысли в кучу. – Арсений, прости меня, пожалуйста, – начинаю тихо. – Прости, но я не могу по-другому. – Что не можешь? – спрашивает он. – Я улетаю на год, а может и больше, в Англию завтра вечером, – выпаливаю на одном дыхании. – Мне сказали, а отказаться нельзя. Уже подписан контракт, там бешеные деньги... – Лин, это не смешно, честно, – серьёзно говорит Арсений, хмуря брови. – Я... Я не шучу, – отвечаю еле-еле, чувствуя влагу на глазах. Недолго думая, он уходит в другую комнату. Я ложусь на кровать спиной и заливаюсь слезами. Я понимаю, что так нельзя. Я понимаю, но... – Лина, иди сюда, – зовёт Арсений, и я встаю, вытирая слезы. – Пожалуйста, - добавляет уже тише. Я сажусь на кухне напротив. Он подвигает ко мне бокал с вином, хотя у самого в стопке налит коньяк. Я вопросительно смотрю на него. За день до съёмок Арсений никогда не пьёт, ссылаясь на жуткое похмелье наутро. – Дай мне слабости, – отвечает на мой немой вопрос. – Пожалуйста. Нам это нужно. Слова застревают в горле горьким комом, и я запиваю их вином. Тем самым, которое мы привезли полгода назад из Италии. – Когда самолёт? – В семь, – отвечаю, зная, что в семь у него съёмки. – Понятно, – отвечает, не поднимая глаз. – Будешь? – указывает на коньяк. Я мотаю головой, допивая вино. Я тянусь за бутылкой, чтобы уже не мелочиться. Арсений хочет поступить по моему примеру, но, как только подносит горлышко к губам, сразу решает налить обратно в стопку. Я же наоборот - делаю несколько глотков залпом и ставлю стекло с громким звуком на стол. Мы сидим в полной тишине, я даже не решаюсь посмотреть на него. – Звёздочка, слышишь? – мотаю головой и поднимаю глаза на Арсения. – Давай не будем спать до утра? Давай запомним друг друга сегодня надолго? Давай сделаем обычные вещи так, как в последний раз? – Всё же будет не в последний, – тихо шепчу, следом делая ещё пару глотков. – Я ведь приеду... – Всё может поменяться за это время. Ты можешь найти кого-то, я могу найти кого-то, разные бывают ситуации. Раз уж губить нас, то так, чтобы было что вспомнить из прошлого, – усмехается он. Г у б и т ь. Как же отвратительно звучит это слово. После вина в голову уже не ударяет осознание того, что я гублю всё, что люблю. Я поворачиваюсь лицом к Арсению, свесив ноги со стула. Поставив локти на плечи, я опускаю голову на руки и выдыхаю. Никакой человек в здравом уме не станет бы так делать. Я разрушаю наши жизни. – Ты согласна? – поднимаю голову и вижу перед собой голубые глаза. Арсений сидит передо мной на коленях, слегка сжимая мои руки. Он аккуратно берёт мои ладони в свои и поглаживает их. После он кладёт голову на мои колени и обнимает меня за ноги. Я тихонько перебираю его тёмные, ещё немного влажные волосы, зарываюсь в них пальцами, массируя кожу головы. Прикусываю нижнюю губу, чтобы снова не заплакать. Такая нежность, тем более перед расставанием, становится более нужной, чем когда-либо. Я слабо улыбаюсь, а слеза скатывается по моей щеке. – Звёздочка, пожалуйста, не оставляй меня. Дай мне выжить, пожалуйста, – шепчет Арсений. Он делает это настолько тихо, что я еле могу разобрать слова. – Либо убей меня. Дай мне умереть, чтобы не мучаться без тебя. Делай что угодно с моей душой. – Арс... Мы сидим на кухне до пяти утра. К этому времени мы просто засыпаем, не в силах бороться со сном. Мы вспоминаем всю нашу историю от начала до конца, иног да слабо смеясь. Бутылка вина опустошается быстро, как и моя душа. В семь часов утра у Арсения звенит будильник. Он, потирая затекшую спину, выключает его. Я тоже просыпаюсь, чтобы проводить его. Когда Арсений уходит в ванную, я встаю, чтобы приготовить ему завтрак. Самой же кусок в горло не лезет, до чего же тошно. – Поешь, пожалуйста. Последний раз со мной, – просит Арсений, возвращаясь из душа. – Не последний, – шепчу я, пытаясь поверить в свои же слова. – Хотелось бы верить. Но, Лина, ты сама всё знаешь и прекрасно понимаешь. Вряд ли всё будет так же, когда ты вернёшься. Я сейчас просто буду работать, по объёму ровно столько же возьму, сколько Антон, если не больше. Я не хочу думать о том, что дома я теперь снова буду спать один. Когда приедешь, тогда и порассуждаем о том, как у нас сложилась жизнь. Давай не будешь зарекаться и, если вдруг, найдешь себе кого получше. Нам это будет хорошим уроком. Он давит на самое больное. Правда, грубо высказанная любимым человеком, режет сильнее, чем нож. Я понимающе киваю, зная, что выхода нет, другого развития сюжета тоже. Мы не в книге, где всё в любом случае закончится хорошо. Завтракаем в полной тишине, слыша лишь звон посуды. Когда всё заканчивается, я встаю, чтобы помыть посуду, но Арсений останавливает меня, беря за запястье. – Оставь, – говорит он, вставая вместе со мной. – Лучше поспи, перелёт будет долгим. Хочется к чёрту послать этот перелёт и эту жизнь. Но я стойко держусь, переплетая свои пальцы с пальцами Арсения. Он реагирует, притягивая меня к себе и заключая в тёплые и родные объятия.

***

В без двадцати семь я стою около выхода на посадку. Сидеть порядком надоедает, поэтому решаю чуть-чуть размяться. В голове шум и надежды на то, что Арсений приедет, что он успеет. Где-то в сознании мелькает мысль о том, что он уже не придёт, потому что отпустил. Глупо улыбаюсь всему, чувствуя, как по щеке течёт солёная слеза, обжигая кожу. Объявляют посадку, и я теряю надежду. Всё. Он не приедет. Беру вещи в руки и направляюсь к выходу на посадку, где толпятся люди. Надо же, сколько людей хотят улететь в Лондон. Может, кого-то из них послать вместо себя? – Лина! – слышу издалека и оборачиваюсь. Арсений бежит ко мне в одной лёгкой кофте и кроссовках. На улице далеко не май месяц, потому что сама я стою в теплом пальто. Он не даёт мне и слова сказать. Просто обнимает, вжимая в своё холодное от улицы тело. Позволяю себе расплакаться, обвивая его торс. – Так глупо всё закончилось, правда? – спрашивает с грустной улыбкой на лице. Я смотрю на него, и появляется ощущение, что он тоже плакал. Красные глаза его выдают. – Я вернусь, – тихо шепчу, поднимаясь на носочки. Арсений без слов целует меня нежно. В последний раз. Еле касается губ после, прижимаясь лбом к моему. Я смотрю на него заплаканным взглядом, запоминая каждую линию в радужке глаз, каждую родинку на его лице. – Пора, Звёздочка. У тебя скоро посадка закончится. Киваю и отхожу к выходу на посадку. Последний раз оглядываюсь на Арсения. Он смотрит на меня, улыбаясь, но в глазах видно боль вселенского масштаба. Как же я жалею.

***

Я нахожусь в Лондоне почти два года. Весь предыдущий год я пытаюсь выпросить у начальства, чтобы меня отпустили обратно, но получаю лишь отказы. В Англии мне так и не нравится. У них другой менталитет, тот, который я так и не понимаю. В первые дни моего перелёта я общаюсь с Арсением активно, но отвечает он реже, чем я хотела. Поэтому, дабы не давить на больное и не сыпать соль на раны, я прекращаю писать. В компании у меня есть двое людей, с которыми я общаюсь лучше всех. Это Тайлер - начальник моего отдела - и Эви - просто штатный сотрудник, такой же, как и я. Спустя месяц после моего переезда Тайлер подаёт знаки внимания, всячески намекая на отношения, но я шарахаюсь от него, как могу. Будто табу соблюдаю. Слова Арсения я помню чётко - у него может кто-то появится, а может и нет. Но... Я не могу себе позволить. Будто внутри меня что-то съедает, не давая влюбиться в кого- то ещё. Каждый день с прихожу в свою квартиру, которую даже не стремлюсь обустроить уютно. Мне не до этого. Я пытаюсь выполнять сверх нормы, чтобы отпустили. Просто чтобы мне дали свободу. Мне плохо. В первые дни я питаюсь слезами, потому что не слышу от Арсения ласковых слов, тёплых прикосновений. Я вижу его только на совместных фотографиях и не понимаю, почему он так жесток со мной. Только спустя время я осознаю это - не хочет делать себе и мне больно. Проще резко дёрнуть и потерпеть мимолётную боль, чем долго отрывать, чувствуя всё дольше. Мы обрываем контакты, видя друг друга только в Сторис. Но в один из дней в кабинет влетает Тайлер, чтобы сообщить, что мой контракт окончен. Я сначала не верю. Мотаю головой в разные стороны, пытаюсь понять, что я свободна. Потом я на скорости собираю свои вещи по кабинету, вручаю Тайлеру ключи от кабинета и целую его в щеку на прощание. Так же поступаю с Эви. Да, они хорошие люди. Тайлер очень заботливый, но ему нужен кто-то другой. Тот, кто не любит человека из другой страны. Влетаю в квартиру, собираю вещи и, взяв первое попавшееся такси, еду в аэропорт. Там я быстро покупаю билет сначала в Москву и жду своей посадки. Внутри всё трясется от понимания того, что через несколько часов на самолёте и сапсане я буду дома. Дом. Мой дом в Питере - там, где Арсений. Но я не могу просто так заявиться в его квартиру, мол, привет, я вернулась, принимай. Скорее всего, там живёт уже другая девушка, которая никогда не оставит его ради работы заграницей. Поэтому я наспех бронирую номер в гостинице, недалеко от концертного зала, где Арсений завтра выступает. Все билеты на первый ряд раскуплены, но мне удаётся найти девушку, которая продаёт билет по причине болезни. Покупаю его, несмотря на ценник. На следующий вечер я оказываюсь в ДК на первом ряду в ожидании концерта. Рядом сидят две девушки, обсуждая предстоящее. Улыбаюсь, понимая, что в считанные минуты увижу его. Руки дрожат, взгляд бегает, в глазах копится влага. Когда звучит заветная фраза и зал погружается в тьму, Арсений радостный выбегает на сцену, приветствуя фанатов. Благодаря близости ряда к сцене и хорошему освещению, я могу разглядеть лицо Арсения, которое меняется сразу же, как он садится в кресло и видит меня. Мешки под глазами тёмные, волосы в полнейшем беспорядке. Видимо, даже визажисты не могут справиться. Морщин, кажется, тоже больше. От его вида щемит сердце, а желудок будто завязан двойным узлом. На глаза наворачиваются слезы, которые я вытираю салфеткой. Антон тоже замечает меня, глядит испуганным взглядом, но потом меняет его на приветственный, маша одной рукой мне. Я улыбаюсь и машу в ответ. Концерт проходит как в тумане, потому что я просто смотрю на Арсения. Наблюдаю за каждым его движением, взглядом. Но не вижу никаких эмоций. Да, он смеётся или возмущается, но в глазах пусто. В ярких голубых глазах будто бы не осталось места ничему. После концерта проходит уже обычная фотосессия, но я, поднявшись на сцену, пытаюсь найти Стаса, чтобы тот дал разрешение пройти в гримёрку. И он позволяет, говоря, что задержит оставшуюся тройку. Благодарно киваю, ловя слова о том, что я изменилась и чтобы мы, наконец, поговорили. Захожу в гримёрку на негнущихся ногах и сажусь на мягкий диван, ловя нотки табака. Глубоко вдыхаю, но выдохнуть не получается. – Лина? – звучит до боли в душе знакомый голос, и я поворачиваюсь на источник звука. – Как видишь, – глупо улыбаюсь, вставая с дивана. – Зачем ты здесь? – холодный тон бьёт сильнее прямого удара в нос. – Я приехала, потому что у меня закончился контракт. Я вернулась, Арс, – губы и голос дрожат, глядя на него. Морщин действительно стало куда больше, глаза не светятся, а в мешках под глазами можно таскать картошку. Он смотрит, не улыбаясь, куда-то в самую душу, пытаясь залезть и узнать истинную причину приезда. – Почему ты не осталась в Лондоне? Что тебя здесь держит? Там жизнь же куда лучше была. – Ты меня тут держишь. С чего ты взял, что там - лучше? – Тайлер, кажется, да? У тебя там молодой человек, перспективная работа, зачем ты вернулась? Чтобы снова разбить меня? – Почему ты так говоришь? – дрожу всем телом от грубо брошенных фраз. – Это я, слышишь, это я. Видишь, это всё, что от меня осталось. Ты видишь перед собой то, во что я боялся превратиться. Выгляжу отвратительно, срываюсь на всех, – говорит Арсений, и, кажется, что из его глаз летят чёрные искры. – У меня разрушена вся жизнь, я не смог нормально жить дальше. Ты видишь меня сейчас. – Я вернулась, потому что люблю тебя! До сих пор, – голос срывается, не давая договорить фразу нормально. По щекам катятся две слезы. Арсений продолжает смотреть на меня, но я уже не вижу его глаз. Я хочу услышать лишь три слова, чтобы понять, что я вернулась не зря, что я здесь нужна. – Ты серьёзно? Лина, ты уехала, не дав нормально попрощаться, не вздумай сейчас говорить, что виноват я. Это война мягких игрушек - это всё бесполезно. Я полгода корил себя, говоря, что виноват я, что не успел понять, как я тебя люблю на самом деле, что не успел привязать к сердцу, чтобы ты не нашла сил уехать, что отпустил тебя! – он тоже срывается, активно жестикулируя. – И ты хочешь, чтобы всё было как раньше? Прошло два года. Два, понимаешь? Это немало, чтобы ты успела измениться, чтобы я успел измениться. У нас всё это время были разные жизни. Ты отрастила волосы, поменяла макияж, но внутри осталась той же, по крайней мере, я хочу быть уверен. А я превратился в несчастного бедолагу, который способен только прийти домой, поспать, а потом с утра ехать на работу. Уже все заметили то, как плохо я выгляжу. Ребята знают, из-за чего. По-моему, даже фанаты понимают, что у меня кто-то был. И теперь пойми, что после тебя моей жизни не стало, не стало смысла в ней. – У тебя кто-то появился? – спрашиваю, делая небольшой шаг назад. – Подойди ко мне поближе, – говорит он, и я слушаюсь. – У меня никого не было. График не позволял. – Я самой малости просила у неба. Я просила дать мне возможность быть рядом с тобой. – Хочешь снова повторить печальный опыт? – он грустно усмехается, делая маленький шажок ко мне. – У меня больше ничего нет, мне нечего получать и терять. Меня больше не существует. Я есть просто как тело. Моя душа разорвана на куски и лежит где-то на дне Марианской впадины. Понимаешь, Лина? – Хочу повторить и абсолютно тебя понимаю, – говорю уверенно, хотя внутри пожар, всё рушится. Внутри ничего не остаётся. Я просто пустая, мне не хочется ничего, кроме этого. – Ты говоришь, что это война мягких игрушек, тогда я готова сдаться тебе. Гнетущая тишина длится несколько минут. Мы просто смотрим друг другу в глаза, пытаясь найти немой ответ. Губы дрожат, не давая и слова сказать. Мы скованы тишиной вокруг, будто боги выключили звук. Не знаю, кто первый сдаётся, но мы оказываемся в объятиях друг друга. Я плачу, плачу так, как не плакала даже после переезда. Арсений гладит меня по волосам, будто успокаивая. – Как любовники-рецидивисты, – грустно усмехался он, а я сильнее вжимаюсь. Хочется остаться в его теле навсегда. – Плевать, – говорю шёпотом. – Я тебя люблю. – Я тебя люблю, – вторит он мне. Арсений аккуратно поднимает мою голову за подбородок и касается моих губ своими. Аккуратно, нежно, как умеет только он. И я убеждаюсь, что теперь всё хорошо. Всё так, как надо. А понадобилось всего два года.