Холст нашей любви

— Я не могу, — Жан задыхается, проводит рукой по волосам, нервным движением касается шрама на ключице. Джереми осторожно берет его за запястье, отнимая руку, чтобы не сделал хуже. Жан вырывает руку из хватки, и Нокс — берет снова. Раньше он бы так не сделал — а сейчас знает, что по-другому Жан просто не услышит. — Дыши, — командует негромко, но четко. Сжимает обе его ладони, подносит к губам, прижимаясь в невесомом поцелуе. — Жан, пожалуйста. — Я не могу… — Дыши, — он перебивает, одна из ладоней опускается на затылок Жана, отчаянно пытаясь заставить его почувствовать реальность. — Один… глубокий вдох, давай. Два. Три… Жан морщится, пытаясь вдохнуть, потому что это больно, снова глухо всхлипывает, снова пытается высвободиться из хватки, но Джереми наоборот притягивает его к своей груди и мягко покачивает, успокаивая, как ребенка. — Дыши. Всё в порядке. Слышишь? Глубокий вдох… — Жану удается прерывисто вдохнуть, — И выдох. Отлично. Умница. Ещё раз. Вдох… Жан обнимает его в ответ, дыхание снова сбивается от слез. Джереми проводит пальцами сквозь его волосы, жмурится, пытаясь подавить жжение в глазах. Он не может за этим наблюдать, потому что грудь разрывается от боли. Они стоят так — две, пять, десять минут, — пока всхлипы Жана не превращаются в неровные вздохи. Лишь плечи судорожно вздрагивают, он вытирает глаза, стыдливо отстраняется, и Джереми аккуратно берет его лицо в ладони — самый хрупкий фарфор. — Я ненавижу себя, — выдыхает Жан хрипло, не глядя на него. Боль, как острие лезвия, скользит по сердцу, рассекая, и Джереми прикрывает глаза и задерживает дыхание, пережидая гулкий удар боли. — А я люблю. Тебя. Слышишь? — наконец отвечает с горечью в голосе, слова продираются сквозь ком в горле. — И мне неважно, сколько это будет продолжаться. Я никуда не уйду. И я не позволю тебе ненавидеть себя за то, в чем виноваты другие люди… — Я мог бы это контролировать… — Нет, — Джереми перебивает его так резко и отчаянно, что тот вздрагивает, смотрит большими глазами. Слезы высыхают, неприятно стягивая щеки. — Не мог бы. Потому что это не что-то, что ты можешь контролировать. Но я всё равно буду рядом. Пожалуйста, просто… — голос срывается. Джереми опускает два пальца на переносицу, жмурится. Жан хочет сказать что-то — извиниться? — но лишь тяжело сглатывает. — Просто будь рядом тоже. Я не… я не переживу, если с тобой что-то случится. Не сейчас. Он боится, что Жан может не понять, но оказывается, бояться надо было другого: Жан понимает. В его глазах мелькает тоска и сожаление, и это становится последней каплей, потому что в следующую секунду Джереми судорожно обнимает его, утыкаясь носом в плечо, и дрожит всем телом. — Пожалуйста, — выдавливает он, — я быстро привязываюсь, это лишь моя проблема, но я хочу тебе помочь. Пальцы Жана мягко ведут вдоль его позвоночника, рука до сих пор подрагивает. — Я помогу. Просто говори. И я буду рядом. Хорошо? Жан? — Джереми отстраняется, чтобы посмотреть в его глаза. Этот взгляд. Боль, темнеющий вакуум, отчаяние и бегущей строкой — мысль: «пожалуйста, будь моим смыслом жить дальше». И Джереми готов стать этим смыслом, готов стать сильным плечом, источником света, маяком, вывести из лабиринта и рассеять тьму. Готов — и Жан видит это в преданных карих глазах напротив. Видит в блеске выступивших слез, и потому кивает, прежде чем снова притянуть Джереми в свои объятия.