Под снегом

и я снова переживаю цунами в формах своего эскапизма. palc — день Позов опозданию на почти три часа возмутиться не успел — Антон с порога объявил, что дело с организацией музыкального вечера тронулось (причём даже не умом), и следующие десять минут, пока Шастун беспрепятственно заваривал себе чай, они вдвоём обсуждали тонкости и детали своего плана под аккомпанемент иронических замечаний Бебуришвили. Идея вечеринки, как сказал Позов, пришлась по вкусу его семье, Серёжа Матвиенко тоже в деле; Дима резонно поинтересовался у Антона, собирается ли он кого-нибудь тоже звать, и Шастуну пришлось признать, что попытался предложить Арсению, и что, возможно, Кузнецовы тоже будут «за» — всё-таки они все творческие личности, кроме Иры, но Ира помогает с локацией, так что её тоже нужно будет обязательно пригласить. — Насчёт Кузнецовых да, согласен, — кивнул Дима, — А причём тут Арсений? Антон был вынужден кратко обрисовать ему ситуацию с гитарой, Выграновским, театральной труппой, Арсением, и их не с первого взгляда очевидную взаимосвязь. Вслух это получалось как будто бы наигранно — Шастун не мог отделаться от мысли, что отчаянно убеждает маму, что его школьный товарищ придёт к ним домой исключительно чтобы вместе учить уроки, точно-точно. Позов, впрочем, в ответ на эту тираду только пожал плечами и вернулся к списку песен, который вчера вечером набросал вместе с женой, из чего Антон сделал вывод, что присутствующие на музыкальном вечере могут быть кем угодно, разве что с одним объединяющим фактором: они все должны быть адекватными. Ну и с ориентировочно схожим музыкальным вкусом. Антону действительно звать особо было некого — люди, с которыми он близко общался, и так идут на вечеринку, а Арсения ему хотелось пригласить из солидарности и слегка из гложащего чувства неправильности: они с ним в одном положении, оба одиноки и оба трудятся на благо бункера и социума, так почему Антону всегда есть чем заняться, полезным и нетривиальным, а Арсений вынужден искать интересные вещи посредством прилипания к окнам лабораторий, подслушиваний чужих диалогов и попыток слепить из ничего театральную постановку в условиях стопроцентного отсутствия театралов в округе? Придя к этому исчерпывающему выводу, Антон заметно успокоил себя и бурлящие внутри вопросы — последний год, после пары вполне определённых событий, совесть работала на износ, даже когда, казалось бы, не было причин рефлексировать и переживать. Перед глазами образами пронеслись события полуторагодовалой давности — как будто бестолковый предутренний сон, где-то на грани между выдумкой и явью: нынешний Антон бы не принял подобных решений, и потому воспоминания казались надуманными, будто бы он всего лишь когда-то примерял на себя образы, чтобы прочувствовать себя в новой роли, но уж никогда не совершить ничего подобного в реальности. Безумие какое-то: были времена, когда он не просто мог допустить себе мысли о страшном слове «предательство», но и воплотить их в жизнь, пользуясь молчаливостью глупой самонадеянной совести. «Никто не узнает» «Я никому не скажу» «Ты ведь тоже этого хочешь, я вижу» Шастуна слегка передёрнуло от почти вслух прозвучавшего собственного голоса, да так, что плеснул на дне кружки чай, и он быстро глянул на доцента и доктора, но те, увлечённые работой, этого даже не заметили. *** Построение Антон еле пережил — внутри всё грохотало от желания наконец разыскать Выграновского. Его фамилия вкупе с именами его родственниц прозвучала почти в самом начале, и, судя по всему, Эд был жив-здоров, даже откликнулся откуда-то издалека — Шастун пытался разглядеть его в толпе, но не сумел. На обед он отправился в первых рядах, что было на него совершенно не похоже, чтобы найти Масленникова — тот оказался на смене, на раздаче, и, выдавая ему сухпаек, быстро, не отвлекаясь от работы ни на секунду, проконсультировал его по вопросу поиска своего сотрудника — сжимая в руках пакет с обедом, Шастун знаком показал застрявшим в очереди Позовым, что подойдёт позже, после чего рванул в обход окна выдачи — прямиком в кухню, благо что здесь его знали и останавливать не стали. В кухне было необычайно жарко и душно — если бы сюда зашли Позов или Бебуришвили, у них бы моментально запотели очки, чего не случалось порой даже в прохладных душевых. Пользуясь кратким, но ёмким описанием Выграновского, которое ему дал Масленников (а именно — «антропоморфная Смерть, если бы она продала свою косу за татушки»), Антон направился в глубины столовой, с улыбкой здороваясь с малознакомыми лицами и взглядом выискивая нужное. Эд обнаружился у плит — Антон узнал его моментально, потому что настолько татуированных людей в бункере больше не наблюдалось. Шастун с ходу, едва поздоровавшись и представившись, высказал свою надежду арендовать гитару у молча и с любопытством его разглядывающего Выграновского, на что тот слегка усмехнулся уголком рта, в котором была зажата спичка: — А мне за это что будет? — Эксклюзивное приглашение на посиделки с билетом «плюс один», — памятуя предупреждения Иры и Арсения, Антон решил сразу ограничить количество дополнительно приглашённых — иначе либо его убьет Позов, либо теплица, которую они займут, не вместит всех желающих. — И всё? — Эд как-то лукаво наклонил голову, сверкая светлыми глазами, — Негусто. — А есть пожелания? — скрывая напряжение, уточнил Антон. — Ты где работаешь? — Я волонтёр. В основном в физлабе. — В физлабе? — на лице Выграновского отразилась работа мысли, — Антон, значит. Мне Арс про тебя рассказывал. Что ты байки наваливаешь про европейцев. — Это на меня похоже, — не стал спорить Шастун, едва сдерживая неловкий смех — забавно, этот Арсений своим друзьям рассказывает, как весело бывает в лаборатории, когда туда заглядывает историк? — Ну так что? — Ну с физиков ничего интересного не сдерёшь, — заключил Эд. Помолчав в раздумьях, всё же закатил глаза: — Ну ладно, один вечер норм. Будет вам гитара. Порвёте струны — размажу по стене, — предупредил он так серьёзно, что у Шастуна, даже с его любовью к гиперболизации, всё равно закралось подозрение, что тот не преувеличивает, — Когда надо? — Дату пока не определили. В ближайшие недели полторы. — Забились. Найдёшь меня. «Плюс один»? Можно сказать, отделался малой кровью. Хотя бы не всю труппу притащит, уже хороший результат дипломатии. Антон на прощание кивнул, не решившись сунуть ладонь для рукопожатия, и ушёл из кухни, почему-то чувствуя, как ему между лопаток вонзается пристальный взгляд светлых прищуренных глаз. Всё получалось на редкость легко и просто — осталось убедиться, что Шеминов допустит их в свои владения, и выбрать дату. Шагая к столу, где уже устроились оба Бебуришвили, Антон даже почувствовал, как в груди греется полузабытое чувство гордости — справился, почти сам организовал мероприятие. Не ахти какое достижение, но не на фоне прошедшего времени в консервации. После обеда, который на этот раз (или Антону лишь казалось?) тянулся необычайно долго, он вернулся к раздаче и забрал у рассыпающегося тысячью благодарностей Масленникова тележку с пайками для медотсека — с одной стороны, своеобразная плата за информацию, с другой — ну, Антону же не сложно. Плюс сегодня он ещё не видел Бортич (не то чтобы прям скучал, её присутствие и притворная безалаберность просто слегка разбавляли привычную рутину). Ну и, наверное, стоило сообщить Арсению, что музыкальному вечеру быть. *** — Арсений? — Да, Антон. — Можно? — Да. На этот раз бледные руки лежали поверх одеяла без книги — вся его литература стопочкой стояла на тумбочке, и поверх всего обнаружился уже знакомый Антону журнал. Сам Арсений взирал на него с подушки в полусидячем состоянии, и, кажется, круги под его глазами проявились ещё чётче по сравнению со вчерашним днём. Но они парадоксально не делали его более утомлённым, чем было на самом деле — вероятно, послеоперационный дискомфорт уже начал отступать, и взгляд казался более живым и блестящим. — Зачастил ты, — заметил Арсений, внимательно его рассматривая. Кажется, от утренней перебранки он уже отошёл — во всяком случае, выглядел довольно благосклонно. — Я договорился с Эдом, — объявил Шастун, кладя ему на колени красный пакет с пайком, — Спасибо за помощь. Он придёт, и приведёт только одного человека. — Это он тебе так сказал? — фыркнул Арсений, — Вам придётся поставить фейсконтроль. — Всё равно все желающие вряд ли поместятся. — Ну смотря что будет в плейлисте. Кстати, что? — поинтересовался Арсений, опуская взгляд и принимаясь открывать сухпаёк. — Всё, что вспомним. У нас из музыкантов пока что только Позов, ну, физик. А его жена поёт. — А ты? Просто организатор? — Попов вытащил контейнер с бульоном, рассмотрел его, поморщился и отставил на тумбочку. — И благодарный слушатель, — подтвердил Антон, машинально проследив за его рукой, и вновь наткнулся взглядом на журнал, — Как дела с пьесой? Арсений, занятый вскрытием упаковки каких-то овощей на пару, тяжело вздохнул: — Пока с трудом. Ребята меня навещают, но кто знает, как проходят репетиции. А мне тут ещё неделю прохлаждаться. — Ни хрена себе! — Антону куда-то в правую почку прилетел чувствительный тычок маленьким кулачком, и через мгновение с другой стороны из-за его локтя выглянула как всегда задорная Саша, — Какие люди и не здороваются! Антон, виновато кивнув замолчавшему Арсению, отвлёкся на обмен любезностями с ней, к счастью, не продлившийся долго — медсестра куда-то спешила. Забрав у него тележку с остальными пайками, она ринулась в следующую палату, и Шаст наконец смог вернуться к разговору с Арсением — тот как раз бесстрастно хрустел галетой, глядя куда-то в пространство. — Она просто очень общительная, — Шастун счёл нужным защитить Бортич и её манеры, хоть напрямую никто никого не упрекал — просто ощущалось, что Арсению не очень понравилось, что Антон так легко переключил свой интерес, — Как джек-рассел-терьер, знаешь, надо просто уделить внимание, чтобы она отстала хотя бы ненадолго. Арсений прыснул от такого сравнения и едва не поперхнулся — Антон испуганно потянулся было постучать ему по спине, но тот махнул рукой, убеждая, что всё нормально: — Как точно сказано, снимаю шляпу, серьёзно. Она точно джек-рассел-терьер, причём в помеси с какой-нибудь агрессивной разновидностью терьеров, типа тоев, которые постоянно дрожат и бесятся на всё вокруг. — Не любишь маленьких собак? — Скорее не понимаю. Я люблю собак и люблю крыс, но собак, похожих на крыс, за собак не считаю. — А крысы, похожие на собак, это что-то из наших реалий, — Антон ткнул пальцем в потолок, имея в виду загрязнённую радиацией поверхность. Крысы величиной с собак — до сих пор довольно распространённая среди любителей фэнтези теория последствий радиационного воздействия. Или даже не теория, кто знает. — Мне кажется, от удара такой силы даже крысы все передохли, — задумчиво заметил Арсений, даже забывая о надкусанной галете в руке. — Не знаю, — честно ответил Антон, — Но могу спросить у светила науки. Позов точно в курсе, кто там мог бы остаться в живых. — Не хотел бы я знать, — поморщился Арсений, — Но насчёт крыс интересно. Вдруг по Иргодью бегает толпа Сплинтеров в отчаянных поисках художников эпохи Ренессанса, а мы и не в курсе. — В таком случае, и правда, хотелось бы остаться в неведении, — Шастун тихо рассмеялся, мельком оглянувшись на остальную палату — вроде бы никто не обращал на них внимания. Когда он повернулся обратно, Арсений дружелюбно протягивал ему хлебец — не надкусанный, разумеется. Антон, хоть и не был голоден, галету взял, поблагодарив смущенной улыбкой. — Мне неловко есть одному, — объяснил свой порыв Попов, — Присесть бы предложил, но на койке самому места мало. Там вроде где-то есть табуретки для посетителей… — он вытянул шею, глядя куда-то в дальний угол медотсека, а потом вдруг словно бы стушевался и перевёл слегка виноватый взгляд на Антона: — Если ты никуда не спешишь. — Вообще-то да, спешу, — спохватился Шастун, — Извини. Я что-то совсем сегодня расслабился. — Могу попросить Эда тебе прописать в печень, ляжешь, вон, на соседнюю койку, отдохнёшь, — неожиданно предложил Арсений. Антон остолбенел, пока тот не рассмеялся тихим, клокочущим, щадящим раненный организм смехом: — Я же пошутил. Есть другие способы отдохнуть. Например, помочь мне не поехать крышей из-за невозможности жестко шутить. — Я на секунду поверил, — Антон запоздало улыбнулся, — Потому что Эд выглядит как раз как человек, который на заказ может прописать в печень. — Вряд ли он знает, где она находится, — снисходительно хмыкнул Арсений, — В таких ситуациях он действует интуитивно. — Поверю на слово, — Антону отчаянно не хотелось уходить — буквально неделю назад он не смыслил своего существования без физлабы, без малопонятных вычислений и неутешительных гипотез, без перепалок Бебура с Позовым и Матвиенко с ними обоими; а сейчас променять живой диалог с новым человеком на бездушные приборы казалось кощунством. За два месяца общения с ограниченным кругом лиц Шаст как-то даже и не задумывался над тем, что он скучает по обычным, человеческим разговорам, без подоплёки их безысходного положения. — Я пойду тогда, — произнёс он, так бестолково и сжимая двумя пальцами галету, — Если хочешь, зайду после ужина. Мне всё же хочется послушать про твою пьесу. Разумеется, чтобы тут же донести информацию об этом Павлу Алексеевичу, — добавил он невозмутимым тоном, намекая на их утреннюю перепалку. — Ну блин, — Арсений закатил глаза, — Ты должен понимать, как историк, что драматурги во все времена либо презирались, либо гнались в шею всеми, кому не лень. С моей стороны это была обычная самозащита. — От чего защищаешься-то? — как можно мягче спросил Шаст, — Ты же не подпольно её ставишь. Ну, вернее, подпольно, конечно, — он выразительно огляделся, и Арсений иронически хмыкнул, — На сто метров в глубину ушли всё-таки. Но если цель пьесы — напомнить людям о надежде на лучшее, если я правильно понял, то чего ты переживаешь из-за мнения коменданта? — По привычке, наверное, — нехотя признал Попов, — Ну и нельзя забывать о тех, кто неправильно поймёт посыл, и ради выслуги и похвалы за хорошие навыки разнюхивания перекрутит значение пьесы через мясорубку псевдоморали. — Ой, ну всё, вы разбудили драматурга, — незлобиво фыркнул Антон, и легко хлопнул его по плечу, — Выдохни, никому я не скажу. Даже если что-то не то надумаю. Мне правда всего лишь любопытно. А теперь мне действительно пора бежать. — До встречи, — отозвался Арсений, прежде чем Антон задвинул занавеску ширмы и почти бегом ринулся через медотсек в коридор — Позов, наверное, в шоке от его сегодняшней наглости. В лаборатории было битком — Дима, Андрей, Серёжа, ещё и Саша каким-то боком оказалась (хотя пару минут назад Антон видел её в медотсеке), и, конечно же, последние двое взаимно перекидывались язвительными подколками, в то время как доктор и доцент пытались работать. Идиллия, одним словом. — О, гражданин маргинал-тунеядец пожаловал, — поприветствовал Шастуна Позов, подняв голову от пульта. — И с хорошими вестями, — подыграл ему Антон, — Будет у нас гитара. — Прокачал навык дипломатии? — одобрительно хмыкнул Бебур, оглянувшись на него. — Вопрос дня: нахрена козе баян, а физикам — гитара? — недоуменно переспросила Бортич. — Ну мы, в отличие от медиков, чуть более разносторонние личности, — ехидно ответил ей Матвиенко, за что тут же получил болезненный, но абсолютно заслуженный тычок в бок. — Не примазывайся к нашей тусовке, ты вообще не физик, — напомнил ему Андрей. — Осталось выяснить, дадут ли нам теплицу, так? — уточнил у Антона Дима, не обращая внимания на привычный беспредел в стенах его вотчины, — Ну, тогда можно потихоньку подбирать дату посиделок. — Ну не на этой же неделе? — забеспокоился Серёжа, — Я занят почти всегда по вечерам. С генератором, — добавил он зачем-то, бросив странные взгляды на каждого из присутствующих. — А что будет-то? — ревниво спросила остальных Саша, смешно сердясь, что она снова не в гуще событий. — Музыкальный вечер, — ответил ей Дима, — Под гитару. Как в детском лагере у костра. Собираемся маленьким кругом, все свои, так что тоже приходи. Только сильно об этом не распространяйся, мы же типа по секрету это делаем. А то припрётся пол-бункера… — Есть предложение, — вмешался Андрей, — И ты мне не откажешь, Дмитрий Темурович. Надо будет позвать Комиссаренко и его волшебную бутылку из-под Тархуна. — Это то, о чем я думаю? — Серёжа поморщился. — Если ты думаешь о чудесных фруктовых настойках имени белорусской составляющей объекта И-1, то да, — подтвердил Бебур, засверкав глазами в предвкушении. — Да, точно! — вспомнил Позов, — Этот хитрый чёрт в доле с Карибидисом. Демис Иванович поставляет ему медицинский спирт, а Слава настаивает его где-то в укромном уголке теплицы. Настолько укромном, что никто о нём и не знает. — Ага, посмотрю я на вас, как вы будете играть на гитаре после Славиной настойки, — скептически хмыкнула Саша, скрещивая руки на груди. — А если нас поймают? — влез Антон, не столько из тревожности, сколько ради подколки воодушевившихся алкашей. — Ну и что, пальцем погрозят? — Бортич снисходительно ухмыльнулась ему. — Думаешь, Воля не в курсе, что Слава сам балуется настойками и хороших знакомых балует? Или Шеминов, который вообще-то его начальник? — Бебур со смешком качнул головой, — Да все знают. — Антон, ты пойми, — пустился в экскурс человеческой психологии Дима, — Управляя людьми в замкнутом пространстве, в условиях безысходности и перманентной тревоги, нужно уметь на некоторые вещи закрывать глаза. В том смысле, что не безответственно разрешать — а здраво контролировать. Наш комендант это умеет — ежовыми рукавицами не балуется, конечно, но и бункер в бедлам не превращает. — Так что иногда можно себе позволить расслабиться, — вставил Бебуришвили, — Чтобы избежать депрессивных настроений в социуме, разумеется. — Алкоголь — депрессант, если что, баклан, — напомнила Бортич. — Тебе и не нальём, даже если сильно попросишь. — Пф. Я со своим приду, — своенравно фыркнула Саша, — Думаешь, ты один с Комиссаренко дружишь? Он, вообще-то, сейчас под моей юрисдикцией, и знает, что я при случае клизму могу по самые гланды вогнать. — В общем, Антон, раз уж ты взялся организовывать… — начал Дима, и Шастун тут же отрапортовал: — Слава же в медотсеке сейчас. Договорюсь, шеф. — И почему ты не можешь быть таким же исполнительным? — задумчиво обронил Позов, выразительно посмотрев на тут же вспыхнувшего от негодования доцента, — А то чуть что, так то диапазон кривой, то погрешность обоссанная… — Я сейчас уйду, — почти серьёзно предупредил Бебуришвили, даже сделав вид, что сбрасывает с плеч белый лабораторный халат, — И напоследок обоссу тут все погрешности. — О, умоляю, не надо, — лениво изобразил раскаяние Позов. — Так что насчёт даты? — снова влез нетерпеливый Антон, бросая взгляд в сторону Матвиенко — его слова о том, что на этой неделе он не сможет посетить их вечеринку, слегка утешали, ведь Арсений как раз столько же будет ещё валяться в медотсеке. А без полного состава физики устраивать ничего не станут. Так что, возможно, удастся сдвинуть дату музвечера к тому периоду, когда Арсений окончательно встанет на ноги — всё-таки Антон обещал посиделки и ему, и себе. — Ну давайте прикинем, — Позов широким движением руки расчистил участок стола и торжественно постелил снятый со шкафа календарь, чтобы всем было видно — компания тут же с готовностью склонилась над числами и месяцами, будто пиратская команда — над замысловатой картой сокровищ, и шума от них при этом было явно не меньше. В какой-то момент Антону пришлось, запинаясь, напомнить Позову, что хотел позвать Арсения, а тот пока в медотсеке, и будет там ещё не меньше недели (Бортич авторитетно заверила, что, возможно, и все десять дней), и это подействовало — Дима без вопросов сдвинул дату ещё дальше, объясняя остальным, что ему и жене всё равно нужно хотя бы пару вечеров порепетировать, и несколько дней в запасе не испортят трепетное ожидание. Антон, ужасаясь собственным облегчению и благодарности, в ответ пообещал принести свой чудом захваченный с собой телефон с каким-никаким запасом песен, и договориться с Выграновским на внеочередную выдачу гитары для репетиции — он был готов ради этого пожертвовать даже собственными нервными клетками. В конце концов нужный день отметили на календаре ручкой. На этом было принято решение, и физики, Серёжа и Антон наконец со спокойной совестью вернулись к работе. *** До ужина, как и обещал, Антон наведался к Ире, где получил резолюцию от Шеминова и официально пригласил на посиделки Кузнецовых, а после ужина с гложущим предвкушением устремился в медотсек, уже привычно сжимая поручень убийственно тарахтящей тележки. Масленников ему по гроб жизни будет должен. На этот раз обошлось без привычного глуповатого диалога из-за ширмы, потому что занавески у койки Арсения были широко раздвинуты, и сам Попов поприветствовал его улыбкой и кивком, когда Антон только вкатывал тележку в медотсек. Взяв нужный красный пакет и оставив раздачу остальных пайков на дежурную медсестру, Антон двинулся к знакомой кровати, дружелюбно улыбаясь: — Ну что, мини-лекция по курсу драмы? — он положил ужин на протянутые ладони Арсения. — Я больше по практике, чем по теории, пусть тебя не обманывают мои вкусы в литературе, — ответил тот, с готовностью вскрывая пакет, едва заметно поморщившись от натуги, — Лучше возьми табуретку, серьёзно, я когда нахожу свободные уши, меня бывает трудно остановить. — В этом мы похожи, — не стал спорить Шастун, покорно отправляясь на поиски сиденья. Когда он вернулся и поставил возле койки табурет, то увидел, что открытая пачка хлебцов из пайка лежит на одеяле, а Арсений приглашающе указывает на неё, предлагая Антону угощаться. *** — Ну, слава всему святому, не в стихах, — непритворно выдохнул Шастун. — Ну а почему, ты думаешь, я не стал ставить оригинал «Quo Vadis?»? Именно из-за стихотворных реплик, — подтвердил Арсений, усмехаясь его реакции. Уже отзвенел звонок, зовущий в душевые, и с минуты на минуту, по ощущениям, должен будет прозвучать следующий, сигнализирующий о времени отбоя, но Антон всё не торопился уходить — Арсений, как выяснилось, не только очень любил свою профессию, безвременно ставшую бесполезной в подземелье И-1, но и оказался прекрасным рассказчиком с чувством юмора, построенным на неожиданных сравнениях и забавных каламбурах. Прежде чем рассказать о сути своей пьесы, Арсений действительно прочитал ему сравнительно короткую лекцию о современном театре, о принципах слома четвёртой стены и о всём таком прочем, в общих чертах, прыгая с темы на тему, но при этом не теряя ни одной нити, в итоге сводя их воедино и образуя причудливую картину независимой реальности драматургии — до того момента, конечно, когда всё пошло прахом и устлалось радиоактивным пеплом. Затем, убедившись, что Антон хотя бы ориентировочно, интуитивно понимает, о чем идёт речь, перешёл к описанию новоиспечённой пьесы, её задач, целей и методов. Получалось диковато — Шаст никогда не был прям фанатом театра, его не могли заманить в зрительный зал ни комедии, ни трагедии, ни, прости господи, мюзиклы и балеты. Максимум, на что его удавалось уговорить его тогдашней девушке, — какой-то семейный новогодний спектакль. — Новогодний спектакль, — повторил Арсений, искренне скривившись, — На втором месте моего театрального антисписка после мюзиклов. «Quo Vadis?», как выяснилось во время их разговора, при наличии чёткого сценария, не имел законченных сюжетных линий и постоянных персонажей, кроме так называемого Конферансье, который на протяжении всей постановки без конца прикладывался к бутылке, от чего глоток за глотком высказываемые им мнения всё больше отличались от изначального курса. — А кто будет играть Конферансье? — полюбопытствовал Антон, не теряющий надежды выяснить ещё хотя бы пару имён из труппы. Вряд ли он, конечно, знаком с участниками постановки, но вдруг. — Ты его вряд ли знаешь, — был ему туманный ответ, — Слушай дальше… Арсений умел рассказывать — этого не отнять. Антон даже порой ловил себя на том, что, заслушиваясь, по-дурацки приоткрывает рот. К тому же трудно было не впечатлиться каким-то невероятным взглядом Попова на жизнь и на искусство; Шастун всегда считал, что история для него — лучшая стезя, но при взгляде на искренний восторг описывающего спорные моменты оригинальной пьесы Арсения меркли любые впечатления собственными знаниями. К моменту, когда прозвенел звонок к отбою, обсуждение сюжета постановки как раз подходило к логическому завершению, и они оба, замолкая, вскинули головы, слушая сигнал. Через пятнадцать минут потушат основной свет, в том числе в палатах, а Антон ещё даже не мылся. — Революционных настроений в тексте не уловил, — в шутку сказал он, чтобы аккуратно завернуть тему к прощанию, — Но могу копнуть глубже, если понадобится. — Ой. И без тебя найдётся, кому копнуть, — фыркнул Арсений, прикладывая ладонь тыльной стороной к покрывшемуся испариной от горячей речи лбу, — Вот это я нарассказал тебе. Аж самому тошно. Правду говорят, можно весь день разгружать вагоны, потом час отдохнуть, и написать романс, а можно час поговорить по телефону, отдохнуть, и всё равно потом не быть в состоянии даже разгружать вагоны. Ладно, иди, наверное, а то и правда уже поздно. Тебе завтра ещё работать. — Позитивные посылы — это прям твоё, — с лёгкой иронией отреагировал Шастун, покорно поднимаясь на чуть затекшие ноги, ловя себя на мысли, что этот метод мышления тоже был мало похож на его привычный. Сказал бы ему кто-нибудь неделю назад, что он вот так будет тяготиться мыслью о необходимости завтра с утра идти работать в физлабу, он бы этому человеку в лицо рассмеялся. Физлаба была для него всем. Буквально позавчера.