***
Ледяные пальцы впиваются в мрамор колонны. - Оооо… Пекло… - слетает с искусанных губ. Невидящие глаза цепляются за горизонт, где серое встречается с серым. Идеальная тишина. Редко здесь встретишь такое. Штиль. Затишье перед бурей. Бедра широко расставлены, но легче не становится. Боль лишь нарастает, стекая к стопам кровавыми каплями. - Так не должно быть! Срок еще не пришел… - приговором звучит за спиной шепот мейстера. Спазм огненным клинком бьет вновь. Рука ложится на поясницу. Может, если немного прогнуться… - Пекло… Оооо… Пекло… - Ваша милость, позвольте помочь… Вы не должны страдать в одиночку! - Прочь! Все прочь! Странные. Чем они могут помочь? Вытолкнуть за нее бездыханное тельце? - Вы рожали уже пять раз. Справитесь и в шестой… - Прочь… Мммм… Справится. Конечно, справится. Если только он поможет ей. - Пекло… Д… Эймонд! Эйм… Эймонд… Шепот чередуется с криками. Нет. Его нет. Почему его нет?! Опять нет… Колени упираются в пол. Потуга выкручивает внутренности, заставляя кровь выплеснуться горячей волной на бедра. Холодный пот струится по лицу. Спине. Стекает в ложбинку меж ягодиц. Смешивается с кровью. Давит. Распирает. Невыносимо. Нельзя тужиться. Рано. Только с потугой. Терпит. - Мммм… Эймонд… - бессмысленно повторяют губы. Не придет. Спутанные мокрые пряди лезут в лицо. Каштановые или платиновые? Неважно. Так давит. Новая волна накатывает внезапно. Ногти прокалывают кожу на бедрах неощутимо. - Ммммм… аааа… Тельце падает на ледяной пол с отвратительным чавкающим звуком. Маленькое. Беспомощное. Глаза застилает мрак. «Ты больше не сможешь родить. Так зачем мне тебя…» Холодный голос эхом бьется о своды черепа. Так больно. Зачем же так? За что? Тьма. Холод. Теплеет. Еще… В нос бьет запах свежескошенной травы. Лёгкие шаги. Скрип. Все мутное. Нечеткое. Лицо. Мейстер… Как там его? - Госпожа, вы проснулись? - Что?! - Все хорошо. Это девочка. Совершенно невероятная! Глаза темные, как у вас, а волосы - чистое серебро, как у вашего… Свет бьет в лицо, разрушая тяжелую изматывающую иллюзию, что мучает ее уже долгое время. - Доброе утро, Ваша милость! Уже утро… - беззаботной пташкой щебечет служанка, бойкая веснушчатая девица лет семнадцати, и, заметив ее недовольную мину, добавляет. - Вы сами просили разбудить.***
- Не только вылечу, но и судьбу предскажу! - подмигивает девчонка немолодой паре, степенно прогуливающейся вдоль торговых рядов. - Ведьма что ли? - по-доброму улыбается мужчина, замедляя шаг. - Что сразу ведьма? Сказочница! А судьбу ромашка знает! - Анна кивает на охапку засушенных цветов. - Только вопрос надо правильный задать! Они, милые, все знают! Погляди-ка из оконца, Там – ромашка, капля cолнца. Лепесточки отрывай И судьбу свою узнай! Декламирует она, поднимая вверх указательный палец. … и тут же смущается, ловя на себе пристальный взгляд. Мальчишка, кажется, немногим старше нее пялится уже который день. Приткнется возле повозки с сырами и делает вид, что не смотрит. Шарит по толпе скучающим взглядом. Вроде как, ждёт кого. Но Анну не провести. Она всегда знает, что заинтересовала мужчину. Всей кожей ощущает взгляды точно ожоги! Поначалу чужое внимание насторожило девушку. Мало ли чего он пялится? Вон и мать говорит опасаться мужчин. А у него такое лицо, что кровь в жилах стынет! Черты грубые. Резкие. Можно сказать, хищные. И взгляд охотника. Хоть и мягкий, а настороженный. Внимательный. Изучающий. Пару раз он проходил мимо. Смотрел. Вроде как на товар, а больше на нее. Мелочь даже какую-то купил. Настой для сна. Глаза в глаза, и Анну пробило точно молнией: радужка-то точь-в-точь, как ее, - насыщенный аметист. Не такой, знаете, как бывает дешевый, считай, бесцветный, а дорогой, насыщенный. Она только пару раз видела людей с фиалковыми глазами, и всегда они привлекали ее внимание. Мысли против воли обращались к тому, кто преподнес ей эту красоту в дар. Может у нее еще есть где-то родня… Сестры или братья, а может и те, и другие. Как бы они отнеслись к ней? Оттолкнули бы? Или наоборот? В детстве она несколько раз спрашивала об отце, но мать лишь коротко бросала, мол, умер он. В начале войны. Они даже пожениться не успели. И все. Анна чувствовала, что это ложь, но в душу расспросами не лезла. Парень приходит каждый день. Примерно к полудню, когда сменяются гвардейцы на рынке. Неспокойно здесь. Вот и стараются золотые плащи получше присматривать за людным местом. А то десница мигом с довольствия снимет, а то и вовсе голов лишит. И никак Анна не могла поймать момент, когда он появляется на привычном месте. То покупатель отвлечет, то соседка глупость какую ляпнет, то гвардеец привяжется. Глядь, а он уже тут. Простенький серый костюм, добротный плащ с капюшоном и дурацкая плотная шапка тюрбанчиком. - Что там за парень? - поинтересовалась девушка как-то у соседки, кивнув на высокую статную фигуру. - Странный такой. - Да пес его знает! Впервые вижу! Столько всякой мрази шляется. Карманник мож или того хуже… высматривает кого бы грабануть. Эвон рыло какое! На ящерицу похож! - Скажешь тоже… Ящерицу! - прыснула со смеху Анна. Не похож он ни на какую ящерицу! На оружие - да… На меч там какой или кинжал. Ему бы гвардейцем быть. Одним из этих, что таскают за спиной кусок золотой парчи. Ему бы пошло. О, нет! Он совсем ей не нравится! Просто лицо необычное, вот и притягивает внимание. Ей вообще еще никто не нравился! Ну, может так… чисто по-дружески. Поболтать там или эля глотнуть пол кружки. Не больше! А то у них у всех одно на уме! Анна беспокойно оглядывается. Где же этот пройдоха Томми? Уже время! Еще немного, и вонючая гнида Крулоц притащится требовать штраф за то, что она занимает место сверх положенного. Нету! Видать подлец забыл про нее! А ей едва ли по силам утащить нераспроданное домой. Нет, осталось не так много, но дурацкую двухколесную тележку даже пустую почти невозможно стронуть с места на мостовой, а уж если в грязь занесет…. Уууу… пиши пропало! Пусть покарают Семеро того, кто сваял эту бестолковую штуку! Всего два колеса, и те будто квадратные… Да и матери она обещала не задерживаться. Сегодня, вроде как, банный день, и Анна мечтала помыться сама и помочь матери, которая совсем разболелась в первый же день. Еще бы! Дорога слишком тяжела даже для юной Анны. Лоснящаяся жиром лысая макушка неотвратимо приближается, и девчонка, горько хмыкнув, быстренько закидывает манатки в непослушный короб. - До завтра, стрекоза! – кивает ей Марта. Полная добродушная женщина, просиживающая лучшие годы своей жизни за прилавком, пока ее муж таскается по ближайшим к деревням, собирая товар, а на самом деле больше пьет да зажимает чужих жен на сеновалах. - Ага… Пока! – бурчит Анна, пытаясь поскорее столкнуть с места упрямую, точно мул, коробку на колесах. Ей богу, квадратных! Удается это далеко не с первого раза, и, отчаянно пыхтя, девчонка выкатывает строптивую телегу из зоны поражения жадных глаз старого торгаша. Девушка затравленно озирается по сторонам, в поисках того, кто мог бы ей помочь, но рожи вокруг слишком подозрительны. Просить у таких помощи себе дороже! Очнешься потом в канаве, если вообще очнешься. Чуть впереди не спеша тащится паренек, что пялился на нее на рынке. «О! Сами Боги послали тебя!» - думает Анна, пытаясь поравняться с ним, дабы привлечь внимание своим страдающим видом. «Эй! Ну, обернись же! Я здесь!» шумно вздыхая, едва не пищит девушка. Слегка повернув голову, парень бросает на нее равнодушный ледяной взгляд. Вот же ублюдок! Никакого уважения к дамам! А она уж было вообразила, что приглянулась ему. Какая ж дура! Тупая! Непроходи… - Сир! Сир! - моляще окликает Анна его сама. - Ммм? - тянет юнец, оборачиваясь. - Ты мне? Я не рыцарь. - Извините… Просто вы бы отлично смотрелись с мечом! - устало улыбается девушка, срывая с его губ ответную улыбку. - Возможно. - пожимает плечами парень. - Чего тебе? - Не сочтите за дерзость… Мой напарник не явился… а мне так трудно тащить эту штуку… а вы выглядите таким… - тараторит она, перехватывая удобнее ручки. - Каким? - останавливаясь, юноша с интересом рассматривает ее лицо, полное наигранного восхищения. - Сильным… - она даже немного краснеет, опуская глаза. - Может, если вам нетрудно… Вы согласитесь немного помочь мне…Ммм? Его взгляд слишком странный. Нечитаемый. И Анна опять тушуется. - Не… не бесплатно! Хотите монетку? У меня есть деньги! Ну, немного… Или вот возьмите что понравится! - она указывает на содержимое тележки. - Я выгляжу как нуждающийся? - спрашивает он, задирая подбородок. - Я не… Извините, я попрошу кого-нибудь еще. Дура! Дура! Дура! Вообразила невесть что! А он холоднее мрамора! Смотрит на нее, как на жука! Обида легким вздохом слетает с надувшихся губ, и парень легко отталкивает ее от тележки, широко улыбаясь. - Давай уже. Я пока еще могу бесплатно помочь симпатичной девчонке. - примирительно говорит он. - Куда едем? Они петляют по узким улочкам, и Анна, ни на секунду не замолкая, трещит, пока парень внимает ей с непроницаемым видом. … Они здесь уже неделю. Тут так здорово! Много людей! И болезней! А ты как думал? Всем-всем нужны лекарства! А она еще может и вылечить! И роды принять! И рану зашить! И чирей вырезать! Это совсем несложно! А он здесь родился? Она бы тоже хотела тут родиться. У них в деревне скучно. Все только пьют да плодятся без удержу. А она с матерью живет. И все ее колдуньей кличут. Боятся даже! А она ничего такого и не умеет! Да умей она колдовать, то наколдовала бы себе здоровья с три короба! А то болеет да болеет… Вот даже теперь. И Анне приходится за ней смотреть. Все вечера подле матери. Ну, максимум можно во двор выйти. А ей бы так хотелось пройтись, посмотреть, как тут вечером. Вроде весело! И музыку слышно и смех… На рынке говорят, тут где-то театр выступает! У них в деревню тоже иногда заглядывают актеры, но выглядят из рук вон плохо! Вечно голодные. Оборванные. С ног до головы во вшах, гнидах, лишаях каких-то. Что смеешься? Думаешь, Анна врет? Ее, кстати, Анна зовут… - Все! Дальше я сама! - девчонка дергает за рукав вынужденного спутника, что не проронил и пяти слов за весь путь. Молчун. А ей так хотелось поболтать. Она привыкла, что вокруг много людей. В деревне она знает каждую блоху на плешивой собаке, всегда в курсе всех сплетен. Нет ничего лучше свежих новостей! Пусть даже немного приукрашенных чужой фантазией. Что ей жалко что ли? Так даже интереснее. - Тут живешь? - кивает мальчишка на добротный каменный дом на перекрестке, а глаза так и шарят по девичьему лицу, изучают. Приятно, и Анна даже немного розовеет от удовольствия, щурясь точно сытая кошка под его взглядом. - Не слушал что ли? - насмешливо сверкает она глазами, упираясь кулачком в бок. - На постоялом дворе мы остановились. Там дальше. Давай телегу! - Так я довезу. Мне не сложно. - Нет уж! Мать дырку в голове пробьет, если увидит меня с парнем! - хихикает Анна. - Тебя как звать-то? Юноша смотрит на нее несколько долгих мгновений, словно оценивая достойна ли она узнать его имя, и неуверенно выдавливает: - Джон. Меня зовут Джон. - О! Отлично! Спасибо за все, Джонни! Было чертовски мило с твоей стороны протащить эту развалюху через четверть города! Ты - герой! - трещит Анна, небрежно похлопывая парня по плечу. - Так что я тебе должна? Хочешь настой от лихорадки? Или… Щеки краснеют, как спелая земляника, когда она ловит его напряженный взгляд на своих губах. Как же права мать! Все они одинаковые! Как один! - Ничего ты мне не должна. - усмехается он, отступая на пару шагов.***
- Считаете, Речные земли плохо усвоили урок? - бровь короля ползет вверх. - Там все… ненавидят вас, ваша милость. - потупив взор, едва не шепчет лорд Талли. Молодой мужчина не рискует смотреть в лицо правителя больше не от смятения, вызванного необходимостью огласить неприятную правду, а от того, что каждый раз он неуместно пялится на сапфир вместо здорового глаза. - Моего авторитета недостаточно, чтобы исправить ситуацию. Боюсь, зреет бунт. Многие лорды отказываются платить налоги. - Хммм… - задумчиво тянет Эймонд, пока Малый совет молчаливо внимает редкому гостю. - Нужна крепкая рука, чтобы держать их в узде. Рука, которая не постесняется проявить… Справедливость … - Хотите сказать жестокость? - голос из-за спины заставляет заиграть желваки под кожей короля. Помнится, он неоднократно говорил, что больше у нее нет здесь права голоса. - Не кажется ли вам, что эти земли достаточно страдали? Ноздри раздуваются при виде удивления на лицах членов Малого совета, что воззрились на королеву точно на великую диковину. Пожалуй, даже говорящий дракон вызвал бы меньше смятения за этим столом. Прошли времена, когда женщине позволялось встать здесь вровень с мужчиной. Рейнира не выстояла против братьев, а теперь и ее дочь растеряла все права, неосмотрительно дарованные супругом. Не так давно Люцерис сидела по левую руку от мужа, могла прервать любого, говорить, что считает нужным, и, о ужас, являться на заседания с огромным животом, нисколько не стесняясь своего положения, или, хуже того, появиться перед мужчинами в одеждах, напитанных молоком. А Эймонд лишь кривил тонкие губы в усмешке, ловя негодование чопорных лордов. Дракон делает, что пожелает. Забыл он только об одном: под крышей Красного замка оказалось сразу два дракона… - Для бунта необходимо золото и оружие. Кто в Речных землях может похвастаться этим? Насколько мне известно, ни один дом не обладает необходимыми ресурсами. - Эймонд делает вид, что вовсе не слышал жену. Будто ее тут и нет. Будто никто и не стоит за его спиной. Он итак позволил ей слишком много - вновь вернуться в этот зал. Здесь Люцерис не видели уж больше двух лет, и теперь она блеклой тенью приткнулась у окна, стараясь не попадаться на глаза мужу. - Можешь присутствовать. Молча. Еще одна выходка, и в столице тебя не будет. - ядовито ухмыляясь, бросил он, обнаружив ее пару недель назад за прослушкой в укромном уголке за резной панелью. На коленях у Люцерис была толстая тетрадь с записями, содержимое которой быстро подсказало Эймонду, что жена бывает здесь едва ли не чаще, чем в детской. Она тряслась перед ним, как лист на ветру, боясь наказания за дерзкую вольность, но муж лишь презрительно хмыкнул и бросил ее одну, предусмотрительно прихватив тетрадь с собой. - Золота в достатке. - пожал плечами лорд Талли. - Ходят слухи, оно ручейками растекается по Речным землям прямиком с Утеса Кастерли. Зубы Эймонда глухо скрипнули, сжатые с чудовищной силой. - Леди Ланнистер много себе позволяет. - прошелестел неестественно глухой голос. Зря он не спустил с девчонки шкуру! - Едва ли это она! Леди Сибилла недавно разрешилась от бремени и, говорят, всецело отдает себя дочери. За спиной шелестит платье, и плечи Эймонда сводит от пристального взгляда. Он прекрасно представляет какое у жены сейчас лицо. Грустное. С поджатыми губами и большими потухшими глазами. Кадык шевелится, пока он пытается сглотнуть несуществующую слюну. Во рту сухо как в пустыне. … Дочери… Их дочь умерла, едва родившись. Сейчас ей могло быть три с небольшим. И… Возможно… Они были бы счастливы. - … так что, скорее всем заправляет ее мать, леди Джохана, а вероятнее супруг. Он давно уж подмял под себя все дела семейства. - Малыш Флориан? - кривится Эймонд. Неужели решил столько лет спустя отомстить за тестя и поруганную честь супруги? Смешно. Король помнил его жалким сопляком, заглядывающим в лицо Сибиллы покорнее нашкодившего пса. Заговорщик! Боги, как нынче все измельчало… Даже интриги! - Ваша милость… - склоняет голову лорд Уальд. – Возможно, пора уже смягчиться. Речные земли задыхаются от налогов. Да, они поддерживали вашу покойную сестру, но с тех пор минуло более семнадцати лет. Уже сменилось целое поколение. Жесткость хороша к месту. - Поколение предателей! – цедит сквозь зубы Эймонд. Не успокаивается Вестерос, взбаламученный невиданным прецедентом, а может и несговорчивостью правителя. Гибкости в Эймонде отродясь не было, а норова - с три короба. Число казненных лордов давно уж перевалило за полсотни. Повсюду тряслись за собственные шкуры. Неизвестно за какую провинность свалится с неба стальной дракон дабы взыскать плату за неповиновение. Все туже закручивая гайки, король, казалось, не замечал рост давления в котле под названием Семь Королевств. Густое варево из ненависти и страха кипело все сильнее, готовое выплеснуться очередной кровавой волной. Плотно приклеилось к правителю прозвище Бессердечный за излишнюю жестокость. Сердце его не знало жалости и сострадания. «Закон един для всех.» холодно говорил Эймонд. Только вот законом был он сам. - Останься. – говорит Эймонд, наблюдая, как лорды неспешно покидают зал. Губы кривятся при мысли, что верность их куплена близостью к кормушке в виде государственной казны. Вон лорд Велларион, мастер над кораблями, плотно присел на строительство верфей за казенный счет, и Дрифтмарк со Спайстауном моментально расцвели. Слово бичом хлещет спину, и Люцерис замирает в ожидании неприятного разговора. Как, интересно, он хочет унизить ее сегодня? - Подойди. - тон такой холодный, что каждое колючее слово оставляет рубец на сердце. Люк разворачивается, стараясь смотреть куда угодно, только не на него. - Я просил подойти. Ноги неуверенно передвигаются. Тошно. Даже находиться с ним в одном помещении неприятно и тяжело. - Ближе. Маска безразличия уже давно заменила настоящее лицо. Не смотреть в глаза. Не поджимать губы. Не расстраиваться. Не чувствовать. Запретить себе чувствовать. И тогда возможно дракон разочаруется и разожмет зубы. На время. Не навсегда. Эймонд внимательно разглядывает ее, по спине Люцерис ползут мурашки. Как голая. - Прости за несдержанность. - наконец выдавливает она, впервые за день встречаясь с ним взглядом. - Впредь подобного не повторится. Эймонд в нетерпении брезгливо шевелит пальцами, приказывая молчать. - Я не за этим оставил тебя. Твой сын… - он замолкает, в раздумьях перекатывая кончик языка под губой. - Твой любимый сын позволяет себе… Лишнее Люцерис непроизвольно шумно вздыхает. И дня не прошло, чтобы дети не натворили дел. Пока они были малы, шалости вызывали лишь улыбку, но теперь… Физически Эйгон и Рейнор превратились в молодых мужчин, тогда как мозгов, похоже, стало меньше, чем было раньше. Пьянки, драки в злачных местах, выходки, недостойные наследников короля… Боги, да она чуть со стыда не сгорела, когда эта парочка после охоты подменила подстреленных уток дохлыми крысами в переметной суме лорда Уальда! Не самыми свежими дохлыми крысами. Зрелище было то еще, когда лорд не глядя полез за добычей, чтобы похвастаться перед женой. Леди Кларисса визжала так, что слышно было на Драконьем камне, а эти двое ржали в голос, точно мерины. Трудно было сказать, кто выступал зачинщиком беспредела в этом дуэте - Эйгон, походя кидавший идеи, или Рейнор, тут же приступавший к их исполнению, порой даже вопреки воли брата. Когда Эймонду осточертели проделки детей, он решил проблему кардинально - женитьбой. Недолго думая, король сосватал Эйгона с прелестной Денейрой Веларион, что была на год старше него. Чудесная обладательница острого ума и легкого нрава покорила в Красном замке всех, включая прислугу, а вот понравилась ли она жениху осталось неясным. Эйгон взирал на нее с выражением обреченной покорности судьбе и не сыпал особыми восторгами своей участью. Теперь король подыскивал достойную партию для второго сына, но тот с ходу заявил, что скорее будет спать с овцой, чем женится в угоду отцу. Эймонд лишь скрипнул зубами. Ясно было, как божий день, откуда эта блажь. Он сам много раз повторял, что жениться надо, если не по любви, то хотя бы имея обоюдную симпатию, и вот как нынче обернулись его собственные слова. … По любви… Его собственная любовь вынула из него всю душу. Больное извращенное чувство из нездоровой привязанности и огненной похоти, оставляющее шрамы на телах и уродующее душу. Эймонд зеркалит ее вздох, устало моргая. - Что это значит? - холодно спрашивает Люк. - Лезет, скажем так, не в свое дело. На днях он пришел ко мне, и обвинял… - он задумчиво жует губы, продолжая рассматривать жену. Интересно, она еще пахнет жасмином? Или теперь больше ладаном, который обожала покойная нынче матушка? - Ты можешь конкретнее? Я не могу говорить с сыном, не зная причин. или твое недовольство - очередная блажь! - нетерпеливо бросает жена. Что ж… Если ваша милость желает… Глаз злобно сужается. - Твой сын явился сюда и посмел обвинять меня в том, что я порочу честь дома своим поведением. - криво усмехаясь, выплевывает Эймонд. - Видимо, я должен интересоваться у каждой крысы в этом замке с кем мне спать и где! Люцерис отводит глаза. Уже не больно. Почти. После всех его проделок за последние пару лет душа порядком зачерствела. Но каков подлец… Обвинять сына в собственной распущенности… - Что ты хочешь от меня? - сухо интересуется она, все же поджав губы, и Эймонд мигом ловит легкий призрак ее эмоции. Это все еще приятно. Ломать ее. - Просто не хочу слышать твои недовольства, когда я вышвырну мальчишку из столицы. - задрав подбородок, довольно говорит он.***
Не то чтобы все рухнуло в один момент. Трещины множились день ото дня. Все же, каждый из них оставался тем, кто есть. Острые углы, что прежде сглаживала дикая похоть, становились все очевиднее, ранили глубже. Ни одно влечение не живет вечно, но Люцерис убила то, что было между ними, особо изощренным способом. Эймонд так и не понял, когда вскользь брошенная женой фраза о том, что им нужна дочь, превратилась в навязчивую идею, а затем и манию. Эйнис, их третий сын, родился немного раньше срока, разочаровав мать лишь немного. Темненький и кучерявый он буквально кричал о родстве с сошедшим в могилу родом Стронгов, чем подсознательно раздражал отца. Все, что Эймонд обожал в жене, в сыне бесило до невозможности, и он предпочел сделать вид, что этого ребенка нет вовсе. Равнодушие мужа к плоду их любви Люцерис поняла по-своему: он разочарован полом ребенка. В памяти сами всплывали слова Эймонда о том, что большое количество наследников мужского пола в будущем способно породить новую войну. Следующая беременность далась тяжело, как и роды. Малыш умер, едва сделав первый вдох. Тоже мальчик. Смерть младенца еще больше отразилась на состоянии Люцерис. Несмотря на проблемы со здоровьем она продолжала твердить, что обязана родить дочь. Если не Эймонду, то себе. Все чаще муж заставал в собственных покоях непонятный целителей, астрологов и даже колдунов, что, таясь в клубах дыма от трав непонятного происхождения, давали сотни ценных и не очень советов о том, как и когда должно произойти соитие, чтобы предопределить пол ребенка должным образом. Совокупляться по расписанию Эймонд отказался, заявив, что родился принцем, а не племенным жеребцом, как бы иного ни хотелось его прекрасной супруге. Толпу шарлатанов, присосавшихся к королеве, пользуясь ее бредовой слабость, он с треском вышвырнул из замка, а парочке особо ретивых даже отсек головы. Оскорбленная Люцерис покинула Красный замок, дабы дать возможность остыть мужу и прийти в равновесие самой. Полгода она гостила на Дрифтмарке у леди Бейлы, по-прежнему люто ненавидящей Эймонда, и с брезгливостью взиравшей на юных принцев Эйгона и Рейнора, что с каждым днем походили на отца все больше. И если Рейнор вышел едва ли не точной копией, то черты Эйгона все же были немного мягче, а может так лишь казалось из-за теплого цвета волос. Встреча была настолько бурной, что от нее получился Дейрон, счастливый обладатель валирийской внешности и мягкого нрава. Очередное разочарование для матери и отрада для отца, который узнавал в нем покойных братьев и сестру. Когда Люк заикнулась о том, чтобы попробовать еще раз, Эймонда накрыло больше, чем раньше. Так и бросало их из огня да в полымя с нарастающей амплитудой, когда на очередном витке получилась она. Долгожданная принцесса Рейнис Таргариен, промучив мать почти двое суток, появилась на свет, чтобы спустя пять дней отправиться в чертоги Неведомого. Малышка просто не проснулась утром, и мейстеры широко разводили руками перед страдающей королевой. Причина того была им неведома. Люцерис исчезла. А ее место заняла унылая раздражительная женщина, вечно погруженная в думы. Частенько она покидала замок, отправляясь в город, и муж знал зачем: королева вновь таскается по колдунам да лекарям ведь последние роды добили ее женское здоровье и стать еще раз матерью ей было уже не суждено. Об этом, потупив взгляд, сообщил мейстер, тогда как сама Люцерис предпочла не делиться этим с мужем. Сжав покрепче зубы, Эймонд молчал. Пусть себе… Если так легче… Пройдет время, и все залечит. Ну, или хотя бы смягчит. … Когда Люцерис впервые присоединилась к Малому совету, Эймонд наивно решил, что все наладится. И какое-то время все действительно шло неплохо. Жена с интересом прислушивалась к проблемам государства, иногда встревала в мужские разговоры, позволяя себе перебивать даже короля и вспомнила, что постель существует не только для сна или зачатия детей, но и просто для удовольствия. Присутствие ее на совете становилось все ощутимее, и Эймонд стал недвусмысленно намекать, что место женщины подле детей, но та, хлопнув ресницами, заявила, что раз уж одному из их сыновей судьбой уготовано занять трон, то ее дело - помочь. Спальня превратилась в малый зал крайне малого совета. Часами могли они обсуждать то, чему здесь было не место. Люцерис не уступала, настаивала, раздражая все больше и больше. Все сложнее становилось видеть в ней женщину, а не соперника за власть. «Если бы я хотел подчиняться женщине, то преклонил бы колено перед твоей матерью!» в сердцах бросил он, не выдержав, и Люцерис, доказывающая, что Эйгон не подходит для роли правителя, осеклась, удивленно уставившись на мужа. О чем вообще он? Она только хочет помочь! Только слепец может не видеть, что старшему сыну не по плечам эта ноша. Неужели Эймонд хочет для первенца той же судьбы, что постигла его собственного брата? Эймонду было плевать на ее доводы. После войны из-за женщины, возжелавшей занять трон первее законнорожденного сына короля, их дело - утвердить линию престолонаследия в неизменном виде. Эмоциям здесь не место. Да и кто, по ее мнению, достоин занять Железный трон? Рейнор, у которого кулак работает быстрее головы? А остальные вообще еще неизвестно кем вырастут. Никто, кроме Люцерис, не видел здесь проблемы. Долг есть долг. И Эйгон так или иначе научится быть королем. Все рвануло в момент, когда эта тема вышла на всеобщее обозрение. Король пожелал созвать Великий совет, чтобы лорды со всех уголков королевства преклонили колено перед наследником. Все же несмотря на то, что война закончилась много лет назад то тут, то там возникали недовольные. И власть монарха, хоть и казалась непоколебимым монолитом, была по-прежнему хрупка. Едва слова эти покинули уста правителя, как королева тут же взвилась, точно рассерженная гадюка. Да как он может? Без ее ведома! Это и ее сын тоже! Она не позволит! Эймонд не привык, чтобы об него прилюдно вытирали ноги. - Хммм… Смотрю, королева отрастила яйца. Ваша милость действительно думает, что мне так уж необходимо лишнее мнение? Здесь и без того достаточно мужчин, чтобы принять правильное решение. - сквозь зубы выдавил он. После подобного оскорбления лучшим решением было - покинуть столицу, и переждать бурю вдали от Красного замка. Люк делала так много раз, когда напряжение между ними накапливалось, перетекая в мелкие стычки. Брала мальчиков и уезжала. Но теперь, когда дети выросли, она не могла ни оставить их одних, ни взять с собой. Слишком опасно. Каждый мог навредить сам себе. Да и Эймонд никогда не отличался особой сдержанностью. Она осталась. Засунула собственное мнение подальше. Спустя несколько недель, в течение которых они с мужем избегали друг друга всеми возможными способами, Эймонд заявился к ней поздним вечером в легком подпитии, нежный и горячий. Муж недвусмысленно искал пути к сближению, и разум говорил Люцерис, что надо уступить. А гордость, ожидавшая извинений, заставила скорчить высокомерную гримасу и выдавить из себя что-то мерзкое типа «Иди туда, где размер чужих яиц не ущемляет твое самолюбие». - Думаешь, ты - особенная? Что я буду унижаться, чтобы трахнуть тебя? - злобно прошипел он, мигом закрывшись. - Не думала, милая, как сильно мне опостылело твое тело за эти годы? Ты давно уж не так красива, как раньше. Я хоть и инвалид, но не слепой! В этот момент он отчаянно напоминал разъяренного отца, и это пугало еще больше. Губы Люцерис сильно задрожали, а на глазах выступили слезы. Это было так упоительно, что Эймонд не мог остановиться. Он знал все ее слабые места и теперь с наслаждением бил в каждое. - В любом борделе я найду сотню шлюх, и каждая будет красивей тебя. И уж точно моложе. Зачем мне ты? Я все знаю, милая моя жена. Ты больше не сможешь родить. Так зачем мне трахать тебя? Слезы потекли, и Люцерис изо всех сил старалась не разрыдаться. Это было слишком больно. Даже хуже. Это было предательством. Чуть позже он пожалел о каждом из своих слов. Ведь даже половина из них не была правдой, но было уже поздно. Надо было извиниться, унизиться, сделать хоть что-то, но каждая попытка примириться превращалась в очередной обмен колкостями на грани оскорблений. Он ломал ее как женщину, она унижала его как мужчину. Эймонд, не стесняясь, заигрывал с молоденькими девчушками, коих при дворе была уйма, не переходя, однако, разумных границ, но в достаточной мере, чтобы пошли слухи. И наслаждался, зная, что ей больно. Люцерис же не упускала ни единого случая, чтобы не ткнуть Эймонда в его собственные недостатки. И муж из него не вышел, и отец, да и правитель он так себе. Вот солдафон отменный! И бабник. Все видели, что королева будто потухла. Некогда живой яркий взгляд стал тусклым, грустным. Уголки губ всегда смотрели вниз. Все чаще она стала выбирать уродливые темные платья без излишеств и украшений. А потом и вовсе стянула волосы в тугой пучок. Будто пытаясь стать невидимкой в собственном доме. Чтобы он не видел ее…***
Ступеньки высокие узкие, да еще и кривые. Шею свернуть - раз плюнуть! А с ведрами, полными кипятка, подъем на второй этаж сродни покорению горной вершины. Правда, Анна никогда не видела настоящие горы. Речные земли - одна сплошная равнина. Но слышала, что есть горы настолько высокие, что на вершинах никогда не тает снег. Похоже, конечно, на выдумку! Все известно: чем ближе к солнцу, тем жарче. Позади плетется Томми. Она не позволяет мальчишке хвататься за горячие ведра. Негоже это. Случись что - хлопот не оберешься. И мальчишка, пыхтя изо всех сил, тянет воду из колодца. Студеная - страсть! - И не смей подсматривать! А то травка у меня есть одна… Слепоту наводит… - подмигивает Анна краснеющему мальчишке. - Ты же понятливый малыш, да? Тот кивает, обреченно вздохнув. Девушка в один момент разбила его робкие надежды узреть хоть какую-то часть женского тела. Не то чтобы оно ему было надо, но пацаны в компании, кто был постарше, часто говорили об этом. Так что и Томми отчаянно хотелось не отставать от друзей, что были на пару-тройку лет старше и уже вовсю крутили первые романы. Пока Анна разбавляет воду, мать наблюдает за ней. Такая взрослая, что оторопь берет. Еще недавно она качала на руках младенца, единственного выжившего из всех, покинувших ее лоно. А сегодня нужен глаз да глаз, чтобы девчонка не вляпалась в какую-нибудь нехорошую историю. Везде ж приключений найдет. Вон месяц назад поспорила с подругами ради смеха, что рассорит двух парнишек, друзей с детства. И управилась за пять дней! Одному голову вскружила, другому, а потом свела их в одном месте, где обычно парочки встречаются, и закончилось все дракой. О чем думает - непонятно. Вроде умная, а дура дурой. От того это, что одна она. Были б еще дети, все сложилось бы иначе. И серьезнее была б, и усидчивей. Еще как назло красивая. На нее похожа. Только кожа эвон какая белая. Тонкая. Кажется, пальцем прижми - след останется. - Поможешь? - интересуется Анна, не в состоянии управиться с волосами. Много их. Густые. Плотные. Мягкие. Непослушные. - Уезжать надо… - задумчиво роняет мать, поливая голову дочери отваром крапивы. - Предчувствие у меня нехорошее. - Тебе нездоровится, вот и думки дурные в голову лезут! Тут здорово! - отфыркиваясь от воды, говорит девушка. - Все! Твоя очередь! Анна с усилием трет волосы полотенцем, а перед глазами тот парень. Это надо ж - уродиться с таким лицом! Она и не видела таких никогда! Острое точно лезвие. А улыбка добрая… Мягкая. - Не смотри на меня. Ты знаешь, мне неприятно. - бурчит мать, пытаясь выпутаться из платья. Анна покорно опускает взгляд, хоть и видела все уже много раз. Все тело матери точно паутиной опутано сетью шрамов. Широких и узких. Белых. Розоватых. С синевой. Одни из них ровные и прямые. Штрихи на тонкой коже. А может следы стальных когтей неведомого животного. Другие змеями закручены едва ли не в спирали. Одни похожи на результат неловкой случайности. Другие выглядят так, будто ранам долго не давали зажить, вскрывая их вновь и вновь. Особенно на груди, где шрамы напоминают чудовищные растяжки. Мать говорит ее пытали. Хотели узнать, где хозяин замка хранил золото. Она не знала. Анна не верит. За золото не пытают месяцами. Не вскрывают едва поджившие раны. Не лечат старые. Не верит, но не спрашивает. У каждого должен быть свой секрет. Предчувствие, говорит, нехорошее. А у нее, Анны, хорошее. В этот раз все точно будет иначе. Ромашка так сказала.***
- Ты где пропадаешь целыми днями? Ладонь брата с силой опускается на плечо, вырывая Эйгона из раздумий. Один только Рейнор смел вот так нагло, без стука, ввалиться в его комнату в самый неподходящий момент. Эйгон едва успел скинуть в ящик стола предмет своего интереса. - А ты? Мейстер недоволен, что пропускаешь занятия. - стараясь скрыть смущение, отвечает он вопросом на вопрос. - После сцены с отцом тебя и не видать вовсе. Что ты ему наговорил? - Только правду. - хмурится Рейнор, развалившись на постели брата, разобранной ко сну. Прям как есть – в верхней одежде и в сапогах. Знает, что Эйгон наверняка прикажет перестелить все. Брезгливый до ужаса. - Кто-то же должен поставить его на место. - Когда отец разозлится по-настоящему даже матушка не сможет спасти твою задницу. - хмыкает Эйгон, наполняя кубки для себя и брата. - Да ты хоть знаешь что он творит? - лишь сильнее раскаляется Рейнор. - Я расспросил ребят. Узнал все слухи, что ходят о нем при дворе. Да окажись хоть четверть этой грязи правдой, нам вовек не отмыться! Ты знаешь, что он спит с сестрой Альберта? Эйгон опускается на постель подле него, втискивая в руки напиток. - Это полная чушь… Леди Элейна - ребенок! Даже младше тебя! - снисходительно улыбается Эйгон, наблюдая, как брат подносит бокал к губам. - Будет не до шуток, когда этот ребенок понесет. Боги, что за дрянь? – кривится Рейнор. - Виноградный сок. От него не гудит по утрам в голове. Что он сказал тебе? Наслушавшись от матери историй о пристрастиях покойного короля-тезки, Эйгон решил меньше пить и теперь в покоях его водился лишь сок да вода. Прислуга хихикала, считая, что юный принц совсем уж не от мира сего. - Чтобы не лез не в свое дело. И… Дал понять, что во мне здесь не особо нуждаются. - Даже так? – округляет глаза юноша. Сам он от отца подобной грубости никогда не слышал. Вот пренебрежение бывало, а грубость - нет. - Он никогда не любил меня… Совсем приуныл Рейнор. То ли из-за отца, то ли из-за свадьбы. Сразу заметил Эйгон, как смотрит на брата его суженная. Восторженно. Совсем не так, как на него. С первого дня Денейра глаз не отрывала от Рейнора. Еще бы! Он-то больше на Таргариена походил со своей длиннющей платиновой косой и резким нравом. Частенько заставал он их наедине - прогуливающимися в саду, отдыхающими в зеленом патио, в библиотеке… Да где угодно! Они казались счастливыми. И Эйгон спросил прямо нравится ли его будущая жена брату. Тот лишь закатил глаза и… Промолчал. И теперь внутри нет-нет да шевелилась неприятная мысль, что его будущие дети могут оказаться племянниками. - Ты видел Денейру? – настороженно интересуется Эйгон, жадно наблюдая за реакцией брата. - Кто ж ее не видел… - лениво потягиваясь, говорит Рейнор. – Она удивительно вездесуща. Ты готов стать мужем? - Мужем? Скорее любовником… - хмыкает старший. - Я тоже. – похабно усмехается брат.***
Сон не идет. Анна уже извелась вся. Отлежала все бока. Пересчитала сотен пять мулов. Передумала все мысли, что пришли в голову. И теперь ей стало казаться, что тело зудит и чешется то там, то тут. А чему удивляться? Она совсем не устала. Да и рано еще. Солнце только недавно закатилось, и город еще весь шумит. Девушка уже подумывает о глотке снотворного, что выпила, укладываясь, мать, когда стекло единственного окошка отдает легким звоном. Что такое? Наверняка показалось, а может птица шумит или жук врезался. Настойчивое «Дзынь!» раздается вновь целых два раза подряд, и девушка подползает к оконцу. Внизу непроглядная тьма, и лишь один жалкий факел при входе всеми своими малыми силами пытается рассеять ее, но все, что ему удается - отвоевать у ночи лишь небольшой круг тусклого света, на краю которого застыла стройная высокая фигура. Да его просто невозможно не узнать! Он один тако… Ой… ну, наверняка не один! Может где-то есть и другие парни с фигурой то ли воина, то ли танцора, но Анна больше таких не знает. Гибкой змейкой девушка выскальзывает из объятий невыносимо горячей постели и, изо всех сил стараясь не шуметь, натягивает платье. Плевать на шнуровку. Она же только на минутку! Узнает, что ему надо и обратно в кровать. Как можно не пойти, если тебя ждут? Да и днем он показался таким надежным. Не как остальные. А интуиция ее никогда не подводит! Схватив косынку и видавший виды плащик, Анна, затаив дыхание и помолившись всем богам разом, тянет за дверную ручку. Только бы не скрипнула! Только бы не… Дверь открывается с легким шорохом, и девушка юркает в полутьму убогого коридорчика. - Ты чего? - любопытно вопрошает девушка, на ходу завязывая косынку. Стоит солнцу скрыться, как становится ощутимо прохладнее, и верхняя одежда совсем не мешает. - Ты же хотела прогуляться. Пошли! - кивает Джон в сторону оживленной улицы, в которую упирается конец переулка. Давно Анна не испытывала столь сильного искушения ослушаться мать. Да ей просто оторвут голову, а после посадят на цепь, как непослушную собачонку, едва прознав про столь дерзкую выходку! Но с другой стороны… Едва ли мать проснется до утра. Все же она хлебнула прилично снотворного. И так хочется… Сидеть взаперти, когда все вокруг кипит жизнью, просто невыносимо! Ну, что может случится? Да стоять с ним один на один тут, в темном глухом переулке, гораздо опаснее, чем быстренько пробежаться по большим оживленным улицам, где полно народу! И парень такой… Ну, симпатичный же! Необычный. Загадочный, можно сказать. Интересно было бы его немного разговорить. А смотрит на нее как! Аж щеки мигом начинают гореть! Холодный весенний воздух кружит голову тонким ароматом свободы и миллиона смутных желаний, когда Анна ради приличия решает немного поломаться. - Но… Я тебя совсем не знаю… Не хорошо это… - с сомнением тянет она, потупив глаза. Ой, а пальцы какие длинные! Такими только меч держать! - Что тебе необходимо знать, чтобы согласиться? - насмешливо поглядывая на нее, спрашивает Джон. - Ну… Кто ты… Чем занимаешься… И вообще… - щеки стремительно краснеют от глупости собственных слов. - Я - сын короля Эймонда Таргариена, первого сего имени. Занимаюсь всем, что подобает принцу. Преимущественно торчу в башне со стариком-мейстером в окружении сотен книг. Кланяюсь лицемерным лордам и целую пальчики их жен и дочерей, как того требует этикет. Раз в месяц выезжаю с братьями и отцом на охоту в Королевский… Анна звонко хихикает, зажимая рот ладошкой. - Может у вашего высочества еще и дракон есть? - лукаво подмигивает она. - Может и есть. - снисходительно кивает парень. - Я мог бы придумать что-то более правдоподобное или сказать правду. Может это и есть правда. Как проверишь? - Ты смешной! - все еще смеется девчонка. - Ладно, пойдем! Расскажешь, как вашему высочеству живется во дворце… Парень любезно подставляется ей локоть, но Анна прячет ладошки в глубокие карманы, делая вид, что не заметила широкого жеста.***
Люди. Везде люди. Анна видела столько народу только на рынке. У нее дома даже на ярмарке столько не бывает, а здесь сотни праздно шатаются, болтают, смеются, собираются компаниями у многочисленных таверн, играют в игры, ну, и конечно пьют. Здесь рукой подать до Блошиного конца, и народец совсем простой. Рыгают, блюют и испражняются, едва свернув за угол. Правда, на главной улице относительно чисто. Гвардейцам приказано следить за порядком, так что любой, спустивший здесь штаны, рискует получить штраф в виде двух драконов. Пару раз девушка заметила то, что смутило ее до дрожи в коленях и заставило держаться за пару шагов от спутника: едва сойдя с дороги, шлюхи за медяки обслуживали клиентов самым что ни на есть естественным способом, абсолютно не стесняясь громко пошло постанывать. Анна отстала совсем немного, и мальчишка моментально исчез из виду, заставив ее порядком перетрухнуть. Остаться одной здесь совершенно не хотелось, и девчонка несказанно обрадовалась, заметив в толпе знакомую шапку. Догнав парня, она со всей силы вцепилась ему в руку, вызвав довольное хмыканье. - Смотри. - кивнул Джон на группу людей, обступивших смешного мужичка с куцей треугольной бороденкой и лысой, точно головка сыра, башкой. - Этот пройдоха на днях оставил без гроша моего друга. Ловко мухлюет! Анна уставилась на умелые руки мошенника, что с завидным постоянством выбрасывали немного больше, чем незадачливый соперник. - И как, по-твоему, он это делает? – едва шевеля губами, спрашивает она. - У него крапленые кости. – он немного склоняется к ней, доверительно понижая голос. - Я трогал. Там выщерблены на каждой. Да и руку всегда держит низко. Обрати внимание, деревяшки почти не вращаются после броска. - Хочу попробовать! – внезапно разворачивается Анна и едва не бьет его в нос лбом. – Ой, прости! - Хочешь – иди. Это будет даже забавно. – улыбается он больше от того, что видит, как сзади к девчонке подкрадывается мальчишка с толстенной змеей наперевес. Одно движение, и Анна вопит будто с нее живьем сдирают кожу. - Э! Зачем орешь?! Змеи не любят шум! Лучше погладь! – ржет мальчишка, накинувший холодное тельце ей на плечи. – И монетку не забудь дать! - Убери! – сдавленно говорит девчонка, выпучивая глаза. – Это не смешно! Джон хохочет едва не в голос, бросая мальцу деньги. - Если леди угодно, у меня еще есть ящерица… - он широко разводит ладони, демонстрируя размеры зверюги, и получается, что та длинной с добрую собаку. - … и паук. - Нет-нет-нет! Спасибо и за это! – с облегчением выдыхает Анна, почуяв, что змея покинула ее плечи. … Еще пара кварталов и в руках молодой пары оказывается по кружке забористого эля. Расположившись у высокой грязноватой стойки, Анна рассматривает спутника, лениво прихлебывающего напиток. - Так чем ты занимаешься? Ну, когда не летаешь на драконе… - интересуется девчонка. - Подрабатываю в порту. Слежу за погрузкой товаров. – с непроницаемым видом говорит Джон, не отрывая взгляд от факира, что крутит восьмерки огненными шарами в непосредственной близости от случайных прохожих. - Грамотный? - М? – бровь ползет вверх, и парень разворачивается к ней. - Читать – писать умеешь? - Так… Немного. – он щурится, как довольный кот, рассматривая немного раскрасневшееся лицо девушки. – А ты? - Умею. Мать научила. Она выросла в большом замке, и… Ну, в общем, многому там научилась. - Бастрад? - Да… - девчонка стыдливо опускает глаза. Грешные плоды порочных связей презираются по всему Вестеросу от края до края, и каждый старается скрыть пятно своего происхождения, как может. – Пойдем? Вечер не бесконечный. Еще пара кварталов, и Джон застывает, сморщив нос от вони, что исходит от всклокоченной женщины, преградившей им путь. - Хочешь знать как умрешь, мальчик? - выдыхает им в лица колдунья. Юноша хмурит брови. Его никогда не прельщали дешевые фокусы и откровенное шарлатанство. Но старуха действительно жутковата: всклокоченные седые волосы, немытое тело, замотанное невесть в какую рванину, половину лица скрывает черная маска, и парень готов поклясться, что это кожа и хорошо если не человеческая. В глазах кажется нет белков. Ногти на руках едва не длиннее пальцев. Скрюченные желтые отростки полные грязи. Боги, какая мерзость! - Отвяжись. - холодно бросает он. - Я хочу! - выпаливает Анна, смело сверкая глазами в его сторону. – Скажи, как умру я! - Смелая девочка… - шелестит неживой голос. - Дай мне свою руку… Анна протягивает раскрытую ладонь и с удивлением наблюдает, как старуха, схватив запястье, обнюхивает пальцы крючковатым носом. - Зачем тебе это? – сморщившись еще больше, интересуется Джон. Смотреть как изящной тонкой ручки касается это грязное отродье омерзительно. - Интересно! Может, если знать свой конец, то можно избежать его… - задумчиво говорит девушка. - Ааааййй! Джон хватается за кинжал, неприметно притороченный к боку. - Тише, хорошая… Это всего лишь игла. - ухмыляется ведьма. - Мне нужна капля крови. Тебе же не жалко? Анна отрицательно качает головой. Ей, конечно, не жалко, но откуда-то изнутри выползает гаденькая мысль, что не нужно было в это ввязываться. Ведьма тем временем растирает меж заскорузлых пальцев алую каплю. Принюхивается, закатывая глаза и задумчиво мычит. Рот распахивается будто резаная рана на лице покойника, выпуская наружу неестественно длинный язык. - Мммм… Интересно. кровь убийцы в венах агнца. - посмаковав, задумчиво тянет колдунья. - Ты сгоришь. Кожа твоя будет лопаться от жара три дня и три ночи, а внутри сосать ледяной холод. Лед победит, и на утро четвертого дня ты перестанешь дышать. Анна отшатывается, судорожно выдыхая. Губы в испуге поджимаются, и парень, не долго думая, протягивает ведьме раскрытую ладонь. - А для меня что придумаешь? - криво ухмыляясь, шипит он. - Твое дело - верить или нет, но кровь не врет никогда, мальчик. Лицо Джона превращается в ледяную маску, пока старуха проделывает свой тошнотворный ритуал. Колдунья пристально рассматривает его, пробуя алую каплю. - Милый мальчик…. Захлебнется кровью. Будет пить ее. Глотать, пока хватит сил, давиться, а потом вдыхать… Пускать кровавые пузыри… Чужая смерть. Не твоя. Кажется, все краски разом покинули лицо парня. Ноздри дико раздулись, и Анна даже не заметила молниеносного движения. Миг, и пальцы сжали подбородок старухи. Он склонился к ней так низко, что казалось еще немного, и они сольются в жутком противоестественном поцелуе. - Чья кровь? Чья это будет кровь? - спросил он одними губами. - Что ты?! Оставь ее. - дернулась к нему Анна. - ПрОклятая кровь. Кровь с привкусом серы. - ответила ведьма, похоже, ничуть не смущаясь его выходке. - Старая лгунья! И за свою ложь ты еще берешь деньги! - злобно бросил он, брезгливо отпихнув ее. - Мальчик вспомнит слова Нори маз Саор, когда красное железо будет душить его, но извиниться за дерзость уже не успеет. - криво ухмыльнулась старуха. - Я пр… сам вырву твой поганый язык. - Ну, хватит, пожалуйста… - цепкие девичьи пальчики настойчиво тянут его за рукав. - Это же всего лишь шутка. Пойдем отсюда. Некоторое время брели они, точно слепые, цепляясь друг за друга в полной растерянности. Соврала колдунья или нет - не имело значения. Безобразное костяное лицо смерти взглянуло на них лишь мельком из далекого будущего, заставив сердца биться чаще, а умы задуматься о скоротечности земного бытия. Но, к счастью, молодости не свойственно долго грустить о том, что будет, и Анна заметно воспряла духом, едва заслышав зазывалу, что истошно вопил, приглашая всех, у кого есть монетка, на представление в балаганчик, что притаился с краю небольшой площади. Закинув пригоршню монеток в суму тощего мальчишки, скучающего у входа, молодая пара, озираясь по сторонам, расположилась в уголке шатра неподалеку от импровизированной сцены. Здесь, как и везде в городе, попахивало нечистотами и перебродивший дешевым пойлом, что продавалось за медяк на каждом углу. Зрители, в основном моряки и гости столицы, шумно улюлюкали в ожидании шоу. Женщин почти не наблюдалось, а те, что были, больше походили на представительниц древнейшего ремесла, и Джон заметно напрягся, когда подвыпивший мужлан сделал недвусмысленно-пахабный жест, пристально рассматривая Анну. Девчонка, хвала богам, кажется, не заметила, но юноша все же решил придвинуться к ней поближе, чтобы все понимали, что девушка не одна. Конечно, разумнее было приобнять ее, но все же они были едва знакомы для подобной близости. Вопреки ожиданиям, спектакля как такового не было. Лишь разрозненные миниатюры, посвященные в основном становлению короля Эймонда Одноглазого в военный и послевоенный период. Большая часть была откровенно пошлой, когда неопределенного возраста затрапезная личность в нелепом парике и синей бумажкой, прикрывающей левый глаз, зажимала столь же сомнительного вида даму в короне из проволоки и, грязно подмигивая, декламировала что-то вроде «Шлюха выколола глаз - трахну я ее хоть раз!». Но были и более лирические выступления. Женщина, очевидно, изображавшая королеву, смахивая несуществующие слезы, страдала о тех, кого унесла война, в бесконечной унылой поэме, оканчивающейся четверостишием: Я помню – замок… Море за окном, Ночного бриза лёгкое дыханье… Всё это было, было так давно!.. Теперь моя семья - воспоминанье. После которого она падала на сцену, сотрясаясь в рыданиях. В завершение нелепого зрелища, выполз нетрезвый бард и, бренча по струнам, не в такт затянул нескладную песню собственного сочинения: Небо темнело от копоти чёрной, Ночь превратилась в трепещущий день Трое их было, огнём заклеймённых — Дядя, племянник и смертная тень. Вихрем кружилось над Оком безумье, Пламя словно на миг ожило — Драконы плясали как души колдуний, В прах превращая живое тепло. Крики драконов умолкли, и плоть омертвела… Видели люди сквозь дым и сквозь смог Принц Эймонд, как прежде – чарующе-белый, Восстать из смерти нечаянно смог. Пламя и кровь покорились безумцу, Путь прорубавшему твердой рукой. Столица на лезвии войска Трезубца Вмиг потеряла мир и покой. Прах под ногами… и мысли, развеясь, В даль унеслись от сомнений и бед… Волею брата погибла Рейнира — Король появился на свет. Джон лишь кривился от нелепой пошлости, но его очаровательная спутница, не избалованная развлечениями, казалась вполне довольной происходящим. Анна даже всплакнула вместе с «королевой» в особо душещипательном месте, покраснела, когда на сцене имитировали соитие правителя с прекрасной дорнийкой Алиандрой Мартелл, посмеялась над скатившимся под стол с кубком в руках ныне покойным королем Эйгоном. И парень решил, что любоваться ее живыми эмоциями гораздо приятнее. Жадно смотрел он как девушка изгибает в удивлении тонкие летящие брови, широко распахивает глаза, закусывает пухлые губы, заразительно смеется, покрывается восхитительным нежным румянцем… И чувствовал себя абсолютно счастливым. Хотелось улыбаться. Просто так. Без причины. Просто потому что хорошо и она рядом.***
- Спасибо за вечер, Джонни… - почти шепчет Анна, ласково сдавливая его локоть. Прогулка, как и следовало ожидать, затянулась, и теперь девчонка нервничала, что ее поймают по возвращении, и заранее готовилась врать и выкручиваться как в последний раз. Как бы там ни было, жалеть о глотке свободы она не собиралась. Благодарно посматривали фиалковые глаза на спутника, что ни разу не позволил себе ни единой вольности. Да даже в деревне мальчишки так и норовят затащить приглянувшуюся девчонку в темный угол, чтобы потискать пышные выпуклости, а он - нет. Смотрел только. И от взгляда этого, полного немого восхищения, по спине ползли мурашки и не хотелось, чтобы их маленькое путешествие заканчивалось. - Рад, что тебе понравилось. - робко улыбается Джон. - Останься здесь. Не хочу, чтобы тебя видели. Мать узнает - будет скандал. - оправдывается она, неосознанно цепляясь за его руку и придвигаясь ближе положенного. - Тяжело жить под постоянным надзором? - интересуется он, желая оттянуть расставание хотя бы на пару мгновений. В переулке темно и нет ни души. Даже факел у входа давным-давно прогорел. Она так близко, что юноша чувствует, как восхитительно пахнут ее волосы травами и еще чем-то карамельно-сладким. Похоже, Анна тоже не торопится уходить, и, поразмыслив пару мгновений, Джон решается. Сердце сходит с ума и, кажется, вот-вот пробьет грудину, когда он слегка склоняется к лицу девушки, давая возможность осознать его намерение. Вежливый! Да позволь он лишнего, Анна мигом влепила бы пощечину и скрылась в ночи, как лань. А он ждёт. Дает время обдумать. И девчонка знает, что будет дальше. Так волнительно, что аж коленки трясутся. Да что ж такое! Нервно выдохнув, парень облизывает тонкие губы, чтобы… неуклюже мазнуть ими нежную розовую щечку. Юноша не успевает и моргнуть, как Анна скрывается в глубине двора, тихо хихикнув.