«Я стремилось к этому сладковатому слову «свобода».
Но где же моя тлеющая сигарета в темноте?
Основной вопрос философии».
- Егор Радов, «Я\Или ад».
Глава IX. "Невозможность потерять". Мальчик капризничал: - Я уже слышал, уже слышал ее тысячумиллионов раз! Хочу новую! Не смогу уснуть без новой сказки! – в доказательство своих намерений он принялся остервенело скакать по пружинистым матрасам кроватей, иногда перелетая. Улисса устало плюхнулась на стоящее рядом кресло, громко вздохнула и прикрыла руками глаза: - Но я не знаю больше сказок, Титу! Мальчонка прыгнул на кровать Киры, разбудив тем самым уже успевшую задремать девочку. Он потянул ее руку: - Разве ты не хочешь новой сказки, Кира? - Я хочу спа-ать, - в Титу полетела подушка. - Оbliqua! - Опять дразнишься? А я еще хотела тебе рассказать сказку, которую мне читала Чума! Но теперь и не подумаю, - Кира высунула язык. Титу заметно оживился, перестал прыгать, уселся на колени у изголовья кровати и протянул: - Простии, Кира… Улисса присоединилась к уговорам: - Я буду очень рада, если расскажешь, Кира. Я тоже очень хочу послушать, - женщина бросила на Киру свой уставший потерянный взгляд. Титу же распахнул ресницы и смотрел на подругу так умоляюще, что даже не позволял себе моргать. - Лаа-адно, - малышка зевнула. – Слушайте. И она, немного подхриповатым и заспанным голосочком, начала свой рассказ: - Давным-давно, когда Всадники сошли в наш мир лишь в первый раз, была на Земле одна большая, но очень холодная страна. И люди, жившие в ней, не знали не тепла, не веселья. И отчего-то одному из Всадников очень полюбилась эта страна. - Какому именно? – встрял Титу. Та же не растерялась и щелкнула мальчишку по носу: - Не знаю, Чума не говорила. А будешь перебивать – вообще закончу свой рассказ! – Титу покаянно опустил глаза в пол. – Так вот. Одному из Всадников очень полюбилась эта страна. И он познакомил ее жителей с игрой музыкальных инструментов, весельем хмельных напитков, радостью и необузданностью праздников. В благодарность жители возвели этому всаднику храм, возносили свои жертвы и молитвы к нему. Только к нему: ни к Шепфа, ни к Шепфамалуму, ни к Матери, ни к братьям. Эти люди искренне полюбили того, кто подарил им способность улыбаться. И сердце всадника растаяло от этой любви. И всадник унижался, молил, шантажировал, просил, умолял – делал все, чтобы его братья не трогали жителей этой страны. Чтобы каждый ее гражданин жил в здравии, мире и согласии, достатке, жил долгой-долгой жизнью. Обойти стороной всего-то одну крохотную страну! Где-то на севере, на краю цивилизации! И Всадники согласились: пообещали взяться за то прекрасное государство лишь в последнюю очередь. Время шло, Всадники были молоды и неопытны, они еще не умели делать свою работу как полагается. Апокалипсис растянулся на долгие годы. Но каждый из них был во сто крат хуже предыдущего. Для всех, кроме жителей той самой страны. Там, казалось, находился сам рай: ни один из Всадников не возносил меча над очерченной территорией, всюду цвели и плодоносили деревья – так, что и работать для пропитания не приходилось вовсе, из каждого дома раздавались звуки кимвалов и лир, рекой лились вина и мед, никто не воевал и не болел, а самое главное – не умирал. Ведь и сам Смерть не простирал руки над той чудной страной. Но у всадника, что ее полюбил, было много работы. И находиться в полюбившемся ему краю постоянно он не мог. У всадника ведь немало обязанностей. И возвратиться в этот «рай» на Земле удалось ему не скоро. Но, прилетев, не увидел он ничего, кроме ломящихся от винограда веток, прогнувшихся под тяжестью яблок деревьев и дребезжащих от тихой-тихой песни камышей. Отчего-то не встречали всадника жители. Разгневанный, он устремился на звуки песни: спросить певца, отчего же все позабыли своего благодетеля? Певцом, а, вернее, певицей, оказалась юная девушка, немногим старше меня. Красивая и печальная. - Почему ты печальна? Почему не веселишься? Почему не пляшешь под звуки лиры, почему не пьешь вина? – спросил ее всадник. – Да и где твои братья и сестры, твои отец и мать? Но девушка не отвечала. Все продолжала тихо-тихо петь. И тогда всадник, хоть это и было непросто, прислушался к ее словам, которые она, строчка за строчкой, вплетала в мелодию:Славный город, мирный город:
В нем полным-полно чудес,
В этом граде каждый молод,
Смерть не властна только здесь.
Веселятся все и всюду,
Праздник - каждый божий день!
Но не будет счастья люду:
Ценен свет, если есть тень.
Душу тянет, как меч ножны,
Невозможность умереть.
Пусть как в сказке: жить – так тошно!
Все искать устали смерть.
Пресыщенье жизнью праздной
Отравило людям души,
Ведь бессмертье тем опасно,
Что всю тягу к жизни сушит.
Девушка допела и, словно во сне, побрела куда-то. Удивленный и ничего не понимающий, всадник поспешил за ней. Девушка шла так долго, все перебирая своим тихим голоском куплеты. И, наконец, путь ее был окончен: впереди угрожающе высился обрыв скалы, подножье которого омывалось бессердечным морем. Не думая ни секунды, девушка камнем полетела вниз. Ничего не успел сделать всадник: он только лишь подбежал к самому краю, чтобы рассмотреть: верно, холодная вода наконец-то ее отрезвила! И теперь-то девчонка расскажет ему, что все-таки произошло. И перед всадником предстал ужасающий вид: полчища трупов, распухших и синих, их кровь и гниющее мясо перемежались с отблесками рыбьей и змеиной чешуи – морские монстры, завлеченные запахом, приплыли лакомиться падалью. И всадник заплакал. Первый раз в своей жизни. Заплакал от осознания: натура всадника – разрушать. И ничто не способно этого изменить. Заплакал оттого, что все, кого он любил, теперь мертвыми всплывали к кромке моря, влекомые смрадом гниения. А еще потому, что смог уничтожить целую страну гораздо быстрей своих братьев, потому только лишь, что лишил интереса к жизни. Лишил Смерти. Поэтому Чума сказала мне, не бояться ее: ведь она – это дар. Дар, чтобы ценить жизнь. Разве боятся подарков? – Кира, еще раз зевнув, закончила «милую» сказку. - Это… ужасно, - протянула Улисса. Девочка лишь пожала плечами: - Это всего-навсего старая сказка. - Да, она страшная. Зато, такой я нигде и никогда не слышал, - задумчиво прошептал Титу.***
- И что ждет нас всех дальше? – вопрошал главный советник, теряя свой взгляд в бесконечных перипетиях табачного дыма. - Да, Мальбонте. Ка́к именно собираешься освободить Шепфамалума? – Ребекка глядела на него косо, с подозрением. Она относилось к нему всегда так, но сейчас… сейчас этот колюще-режущий взгляд казался порождением сожаления. Сожаления о минуте той слабости, что допустила она перед ним. Что остается? Только закрыть веки, будто моргая, лишь бы не видеть такой ее взгляд! Мальбонте остервенело тер переносицу – почему, почему именно она его об этом спросила? Так много членов Ордена… Ответ давать все равно придется, но для начала – собраться бы с мыслями… - Всадник, не найдется и мне сигареты? Голод, глубоко вздохнув – стрелять он не хотел, сейчас ведь совсем не до похода в ближайшую «табакерку» - протянул ему пачку и спички. Теперь в зале тлели уже три сигареты. - Твоя сестрица – точно Чума, а не Рак Легких? - попыталась разрядить обстановку Мими. - Ставлю на что угодно: всю беременность, твоя́ мама не выпускала из рук мундштук, - Голод кинул взгляд на Элизу. Мими видела, что происходит между Голодом и Вики, а потому, уверенная: случись что – подруга ее в обиду не даст, показала Всаднику язык. Мамон рассмеялся, Элиза закатила глаза: - Детский сад! Соберитесь! – Элиза вредничала скорее из амплуа – на деле же прекрасно понимала: все эти шуточные перепалки, детсковатость поведения, инфантилизм – последний защитный рубеж уже и так расшатанной психики. Она и не была против. Пусть веселятся, хоть шутки и несмешные. - Ты права, - Мальбонте докурил и вжал бычок в стол. – Все просто: Шепфамалум слаб. Очень. Слаб настолько, что в материальном мире его удерживает только желание править и клубящаяся в царстве тьмы ненависть. Он не материален. Он сейчас – это чистая энергия. Если вобрать всю тьму Ахерона здесь, в этом мире, то и Шепфамалум будет свободен. - Вздор. Ни один бессмертный не выдержит такой энергии. Даже сильнейший из метисов, - затушил свой окурок и Эрагон. - Твоя правда. Ни один. Но два, вероятно, смогут? – он обернулся к Уокер-младшей. Последней пола коснулась сигарета Голода – еще недокуренная. - Нет. - Всадник крепко сжал руку Вики. - Это уж не тебе решать, Всадник. То, что между Вами что-то есть, не дает тебе права делать выбор за нее. Косточки девичьей руки хрустнули – так сильно сжал ее ладонь Голод. - Чья бы корова мычала! – глаза Мими заблестели инфернальным огнем. Столько слез выплакала из-за этого ублюдка Вики! Столько раз приходила к ней среди ночи, не найдя своего молодого человека в постели – а засыпали ведь вместе! – приходила и плакала, понятия не имея, бросил ли он ее или, не предупредив, умотал по делам. Столько раз она появлялась на самых торжественных мероприятиях Цитадели в нелепейших нарядах, а потом объяснялась: Мальбонте посчитал ее платье неподходящим. Демоница сжала кулаки: под линией сердца заалели кровавые капли. Она, хоть и слабей, сейчас вмажет этому вымеску! Чего бы ей это не стоило! - Хватит! – голос Ребекки подействовал на всех отрезвляюще. – Мальбонте прав. Решать в любом случае моей дочери. Что скажешь, Вики? - Нет, тут и обсуждать нечего! – Голод был непреклонен. Вики хотела было высвободиться из его руки, но отчего-то передумала. Она сейчас могла его касаться. Так просто. После всей Санта-Барбары, через которую они прошли… Ей не хотелось его отпускать, не хотелось отталкивать. Но Всадник, по старой привычке, сам одернулся, отойдя на шаг. И лишь глубоко вздохнул, осознавая: это не обязательно. С ней не обязательно. - Я ведь все равно пока не могу умереть, верно? Какие мои риски? – девушка говорила громко, чтобы слышали все, но вопрос адресовала только одному – Голоду. - Риски? Никаких, - он закурил. Все ждали дальнейших объяснений, но их не последовало. - Вот именно. Я должна помочь освободить Шепфамалума. Иначе Матерь не победить! - Есть вещи похуже смерти, Вики, - Голоду удалось выдохнуть дым почти ровным кольцом, - И Мальбонте это известно, как никому другому. Голод помнил энергию старшего брата. Помнил, как хотелось броситься в ноги Смерти, Матери – все равно, и умолять их, умолять о быстрой кончине – так невыносима была мрачная сущность этого бога. Такого для Вики он не хотел. Определенно не хотел. Он продолжил: - Я не могу взять в толк. Ты прожил с ней десять лет. Целую декаду лет! Рука об руку правил… Неужели, неужели ты хочешь для нее э́того? - Дело не в том, чего хочу я́, и ты это знаешь, - Мальбонте едва заметно сжал губы. Происходящее начинало его раздражать. – В любом случае, последнее слово за Вики. - Вы можете на меня рассчитывать. Голод – всегда спокойный, флегматичный и бесстрастный – прикусил нижнюю губу. Он готов был вспыхнуть: - Она не знает, на что идет! – обратился он к метису, из последних усилий сдерживая гнев. – А ты, - он говорил уже Вики, - Засунь свой альтруизм, знаешь куда? – он так не хотел ее потерять! Вики едва заметно сжала локоть Всадника, при том шепнула на ухо что-то около «после поговорим». Тот лишь неопределенно кивнул. - Я согласна. Согласна и точка. - Я попрошу Фенцио подобрать амулеты, способные вместить энергию, может, это хоть как-то вам поможет, - кивнула Ребекка. - Она же Ваша дочь! Как Вы можете… - со стороны Голода это не было попыткой переубедить Ребекку, нет. Уже нет. Он искренне не понимал: почему? Почему та, которой полагалось любить свою дочь многим больше, чем любит ее он, отдает Вики на адские пытки. О нет, адские – слабо сказано. Ведь сам Сатана – ничто, против Шепфамалума. Голод знал его плохо – видел лишь раз. Но этого раза хватило, чтобы понять: больше встречаться с ним он не хочет. Ведь встреча эта была наполнена глубочайшим отчаянием, муками бессмысленности и небытийности. Как же, чувствовать себя чем-то, чего нет? Это еще хуже, нежели не быть совсем. То самое «желание желать», от которого он мучился всю свою долгую жизнь, но возведенное в крайнюю степень. Как можно было не жалеть Мальбонте? Он провел в этом аду три с лишком тысячелетия. Три тысячи лет он умирал, не будучи на это способным. Три тысячи лет голодал, не зная еды. Три тысячи лет горел ненавистью, три тысячи лет пребывал в отчаянии. И это все без воздействия всадников. М-да. Но как можно было его теперь уважать? Ведь он, пройдя через все это, рисковал подвергнуть пыткам уже другого. И не просто другого – Голоду в целом плевать – а Вики! Его Вики. Ту единственную, чью руку он мог сжать. Единственную, к кому вообще что-то чувствовал. В своих размышлениях Голод пропустил все детали плана, тщательно разработанного Мальбонте, и выпал из дум, лишь когда Вики за локоть вывела его из полупустой залы, провела в какой-то, видимо, бывший класс, и требовательно толкнула в сторону стула: - Какого черта?! Очередная сигарета коснулась его губ. Н-да, это уже начинает надоедать. Может, пора бросать? - Ты не имеешь права решать за меня, Голод! Никакого! - Я не понимаю, Вики, – красивые клубы дыма наполнили табачными нотками и это помещение. – Не понимаю. Почему нет? Я ведь… - Ревнуешь, так? Будь бы эта идея кого-то другого, ты бы не стал возмущаться? Но это бессмысленно. Голод не нашелся, что ответить. То ли потому, что не знал, что есть ревность, то ли потому, что вообще не понимал суть проблемы. Он молчал. - Подумай над этим всем, пожалуйста, - видно желая показать: в ревности нет смысла, она аккуратно опустилась на его колено и поцеловала уголок губ, после чего сжала прохладную мужскую руку в своей. – Я все равно уже все решила, - сказала Вики и выпорхнула из класса. Голод вздохнул. Глупая! Какая она глупая! С нее так легко считывалась энергия решимости и гнева: она злилась на него, хоть и показывала обратное. Но за что? Она ведь не понимает, на что согласилась! Думает: дело пары минут, потерпит – случись что. Но во власти энергии Шепфамалума, казалось, искажалось само время. Зло, боль, ненависть – пробираясь вместе с тьмой в душу, они останавливали ход внутренних часов. Меняли, может, и не время, но саму душу, само восприятие. Вики прожила с Мальбонте так долго… Не видела разве: как отличался он от Бонта? Это тьма Шепфамалума его таким сделала! Три тысячи лет, две минуты – какая разница? Боль есть боль. И она останется с Вики навсегда. Нельзя, нельзя ей соглашаться! Едва различимые постукивания, после чего: - Я войду? Ответа не последовало. Мальбонте знал: Ребекка сможет считать согласие по энергии, отвечать не было никаких моральных сил. В последнее время голова раскалывалась, да еще и этот балаган на собрании! К чему весь этот цирк? Другого выхода все равно нет, и все это знают. Какой смысл выкобениваться? Женщина прошла, по-хозяйски уселась на кровать, закинув при этом ногу на ногу, глубоко вздохнула, собираясь с силами к началу разговора: - Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Все это может обернуться злом куда худшим. - Зачем спрашиваешь? Прекрасно понимаешь же: я планирую многое, но просчитать его безумие неспособен никто. - Но ты с ним знаком. Не знаешь, чего ожидать? Мальбонте горько рассмеялся. Ребекка права: он не знает, чего ожидать от Шепфамалума. Даже спустя столько лет. «Боги умеют ждать». Умеют они и удивлять. Предсказуемость – удел их творений. Женская рука отчаянно сжала под собой простынь, сжала с такой силой, что на ладони остались серповидные следы: - А… Какие риски? Мальбонте потер переносицу, силясь прогнать разрастающуюся головную боль: - Я не знаю, что будет с Вики. Честно, не знаю. Умереть она не сможет, а что касательно слов Всадника… Это правда: есть вещи худшие, чем смерть. Но каждый сам для себя решает, какие. Вики для себя уже решила, - он повел плечами. Ребекка кивнула, поднялась с кровати и уж было вышла из комнаты, но замерла, едва до двери оставался с десяток сантиметров: - А для тебя? Мальбонте бросил на нее непонимающий взгляд. - Для тебя какие риски? Мужское лицо тронула улыбка: - Хуже уже вряд ли будет. И снова лишь холодный отстраненный кивок. Ну а чего он ждал? Чертова Ребекка! Все это не вписывалось в его планы! Ему быть бы с Вики, как те десять лет! Ему бы и дальше продолжать видеть в ней черты ее матери, воспоминания о которой взывали к светлому Бонту внутри! Апокалипсис спутал все карты, перевернул с ног на голову привычную жизнь. Каждая эмоция, каждая мысль теперь имела под собой основу, первоисточник, причину. Хотелось разобраться со всем этим, прежде чем Матерь прервет их жалкое бытие. Или оно прервется само собой. Или же затеряется во всполохах безумия, лихорадочной боли и зубного скрежета: во тьме Шепфамалума вся жизнь меркла, растворялась и тускнела, уступая свой пьедестал ненависти. - Что бы ни говорил Всадник, я очень сильно переживаю за дочь, - Ребекка шагнула в сторону Мальбонте и рвано поцеловала. Она ведь опять хочет забыться, отвлечься от всех насущных проблем! Хочет, чтоб в ее голове вместо переживаний за дочь, Небеса и Ад и, возможно – людей крутилась одна-единственная мысль: «это все неправильно». Все это ничего не значит, и ему бы не поддаваться. Но он отвечает, при этом нагло отыскивая нижний край юбки. А Ребекка… кладет свою голову на его плечо. Мужские руки тоже замирают, окаймляя тонкую талию Серафима. И хочется просто уснуть… Потерять сознание, отключиться… Снова негромкий стук в дверь. Уснуть? Потерять сознание? Ребекка из последних сил отпрянула от Мальбонте; оба уже поняли, кем был этот нежданный гость. - Не откажешь мне в разговоре? По энергии Всадник понял: метис не один. Голод отошел от двери, давая Ребекке возможность выйти. - Мы как раз закончили обсуждение плана. Входи, если пришел, - еле слышно прошептал Мальбонте. Ребекка, опираясь на стену, выскользнула из комнаты и, кивнув Всаднику, поспешила удалиться. Голод вошел. В дальнем углу довольно просторной комнаты находился сундук: верно, с какими-нибудь безделушками и артефактами. Мужчина опустился на него, в то время как Мальбонте подложил под спину подушку, дабы его распластанная по кровати поза хоть сколько-нибудь походила на деловую. - Закурю? В знак согласия Мальбонте моргнул. - Не буду ходить вокруг да около: почему ты сказал, что я не имею права решать за Вики, даже если между нами что-то есть? Она ведь не знает, что ее ждет. Она не может сделать выбор осознанно. Я – могу. - Ты читал Человеческую Книгу? - Мальбонте говорил тихо, сипя. Каждое слово давалось ему с трудом, и Голод был за этот труд благодарен. Только сильнейший из метисов мог, хоть и через силу, но говорить в его присутствии. Сильнейший из метисов и Вики. - Ту, в которой содержатся пророчества о Всадниках. Голод отрицательно покачал головой, выдыхая дым. - Ведь их человеческий бог тоже поставил их перед выбором. Выбором, который дался им очень дорого. Выбором, последствий принятия которого они не могли знать. Люди называют этот выбор высшим проявлением любви. Их бог дал им свободу совершить их собственную ошибку. - Это все лишь старые сказки. - Пусть так. Но люди живут так мало. И, кажется, поэтому многое смыслят в любви. Их чувства не отягчены бременем жизни. - Ты же знаешь, что ее ждет. Почему ты… - Не скрою, это в моих интересах. Но, кроме того, я даю ей возможность сделать выбор самой. Ты ведь говорил: есть вещи похуже смерти. Я вижу, ты готов умереть за Вики. Но готов ли ты жить, смирившись с результатом ее собственных ошибок? Решать тебе. Голод хмыкнул. - Твои слова разумны. Но почему тогда ты не даешь ей сделать выбор? Мальбонте начинало казаться, что из-за силы Всадника и головной боли он теряет рассудок: - Я дал, - он непонимающе глянул на Голода. – Она и выбрала тебя, хотя весь Орден был, мягко говоря, не в восторге. - Я сейчас не о Вики. Мальбонте зашелся смехом одновременно с кашлем: - Как понял? - Тебе не очень идут теплые оттенки помады. А вот Серафиму Ребекке… - Всадник улыбнулся. Хах, неужели, есть хоть кто-то значащий для этого бессмертного? Хоть кто-то, способный вызвать у него чувства? Все начинало складываться в единую картину. - Ей это не нужно. - Как и Вики – участие в твоей затее. Если я не имею права выбирать за нее, то почему это делаешь ты? Найдешь ли ты́ в себе силы жить, если она пошлет тебя нахуй? Зато будешь знать: это был ее выбор! – Голод хотел показать на личном примере, насколько абсурдны для него рассуждения Мальбонте о том, что Вики должна принять в себя тьму. Но тот, на удивление, опустил веки и полушепотом произнес: - Кто знает? Возможно, ты и прав. Время еще есть, у нас обоих есть. Я подумаю над этим. Голод вопросительно изогнул бровь. Он не думал, что Мальбонте с ним согласится. - Спасибо за разговор. Я это ценю. Пожал бы тебе руку, но, сам понимаешь… - По возвращении в Башню – выпей за встречу. Я тоже выпью. - Договорились. Выпивка Голоду не повредит. Столько всего свалилось в последнее время. Придя в комнату, Всадник плеснул глифта в бокал и мгновенно его осушил. Злится ли еще Вики? Он же просто не хочет ее терять, как она не поймет? Впрочем, может, Мальбонте и прав? Можно ли любить – по-настоящему любить - если не имеешь возможности свой объект любви потерять? Голод знал: тьма Шепфамалума способна изменить человека до неузнаваемости. Будет ли это та же Вики? Заалевшая в полумраке комнаты спичка медленно заняла пламенем и сигарету. Настолько медленно, что чуть не обожгла руку. А вдруг настоящей любви без жертвы не бывает, как не бывает настоящей жизни без смерти? Ведь Голод прекрасно помнил, как впервые Мать удостоила Чуму похвалы: за то, что та изничтожила целую страну. Изничтожила, просто запретив умирать. Можно ли понять, насколько что-то ценно для тебя, если никогда, даже в мыслях, ты это что-то свое не терял?