***
Свет здесь всегда был слепящим, потому каждый раз, глядя в обрамленное морозными узорами окно, Аластор преодолевал боль в глазных яблоках. Сейчас он стоял у окна ранним утром и наблюдал за тем, как дети носились друг за другом, толкали в снег, взвивались и верещали друг на друга. Мужчина тускло усмехался, и старался сосредоточиться на том, откликается ли в нём это, будит ли какие-то воспоминания. Бегал ли он так же в детстве по сугробам, толкал ли своего друга в кучу снега? Если толкал, то как звали его друга? Слова застревали на языке таким же нервирующим ощущением упущенного шанса. Он не помнил ни черта толкового. Его памятью было то, что он увидел, когда в его разум ворвались — теперь Аластор знал, что это называется легилименция. К тем увиденным обрывкам пришло ещё несколько воспоминаний и целое полчище кошмаров, которые преследовали его каждую ночь. Мужчина задумчиво почесал бороду, раздумывая, как долго ему позволят здесь пробыть. Точнее, как скоро его отпустят, потому что здесь он всё равно ощущал себя пленником. Ко всему прочему, в его размышления добавилась идея, что если уж его так долго держали в плену, то будет ли мудрым поступком оставить его в этой обители с кучей детей. Муди очевидно представляет угрозу интересам Ордена, своей роли в котором он не помнил. Лучше было бы ему отсюда убраться. Его слишком долго и упрямо пытали, чтобы закрыть глаза на то, каким лакомым кусочком была его голова. Пожиратели Смерти, Волан-де-Морт. Это, как и многое другое обрывочное повествование без каких-то знаковых деталей, он узнал лишь со слов парней из Ордена Феникса, которые были ему почти не знакомы, как бы мужчина не пытался почувствовать что-то знакомое при взгляде на них. «Грейнджер... хм...» — Аластору казалось, что он видел её мельком в каком-то из обрывков воспоминаний, но не был уверен. Зажмурившись, он снова пытался сосредоточиться на конкретной мысли, чтобы вытащить полноценное воспоминание за хвост. Когда от напряжения начали пульсировать виски, он сдался и раздраженно почесал бороду, в которой уже путались пальцы. — Ебись оно конем блядского Мерлина, если я тут не задержусь, то какого ебаного Салазара у меня борода, как у задротного Мерлина?! — гневно распаляясь, он начал разыскивать режущие предметы. Никаких ножниц не нашлось и в помине, но вот небольшой нож всё же обнаружился. Взяв его, мужчина стянул свитер и, швырнув его на свою койку, отправился в ванную комнату при палате. Встав перед зеркалом, Аластор невольно попытался распознать в своём отражении того молодого «себя», которого видел в своей памяти. Тот, другой Аластор Муди, улыбался сквозь сдержанную ухмылку, волосы были в разы короче и опрятнее, а одежда... что ж, тот Муди, пожимающий руку своего друга, был больше похож на аристократа, чем на того, кто сейчас смотрел на него через портал зеркала. Вернуться к тому щёголю нынешний Аластор был не готов, но из соображений удобства будет лучше укоротить свои волосы, чтобы им было куда расти. Склонившись над раковиной, он принялся купать голову под струёй воды, а затем снова уставился в отражение и схватил бороду, начав отпиливать её ножом. — Профессор! Вы что делаете?! — кричит Гермиона на бегу, спеша к Аластору, застывшему возле раковины в тесной ванной комнате при лазарете, куда Грейнджер заглянула, притащив с собой мешки с бинтами, травами и зельями, которыми она искусно левитировала при помощи «левиосы». По крайней мере, до того момента, как она не застала Аластора Муди за попыткой вскрыть себе горло ножом для резки заготовок на зелья и отвары. Привычно метнув, на ходу, в сторону мужчины «аккио» Грейнджер выбивает нож из его рук, призывая к себе. — Какого чёрта Вы творите, профессор?! — со злостью шипит Грейнджер, протискиваясь в ванную комнату. Она перехватывает взгляд Муди в отражении зеркала, ловит его на себе, а точнее на волшебной палочке в её руках. — Блин, — с запоздалым пониманием говорит Гермиона, швырнув палочку за порог ванной комнаты правой рукой, а левой пряча нож в заднем кармане рваных джинсов. Острое лезвие больно колит левую ягодицу даже сквозь плотную ткань штанов. «Латика будет смеяться на всё аббатство, если узнает о том, как я умудрилась порезать себе задницу», — быстро думает Гермиона, не отводя взгляда от хмурого и недовольного лица мракоборца. — Я могу Вам помочь, профессор? — аккуратно и тихо спрашивает Гермиона, медленно поднимая ладони вверх, показывая что она не сможет причинить ему вреда без палочки. «Будто бы я в принципе способна на это. Тц», — Грейнджер жалеет о сером свитере «Гриффиндор», который она решила надеть сегодня, оголив шею вместе с остатками отпечатков рук этого обезумевшего самоубийцы. Аластор Муди не помнил точно, сколько ему было лет, пока его память больше представляла собой решето из ощущений и последних нескольких дней после пробуждения в развалинах. И всё же, глядя на себя, он мог догадаться, что ему точно за тридцать, а, может быть, и за сорок. В уголках глаз уже проступили морщины, да и общий потрепанный вид явно его не молодил. Так какого чёрта эта девочка считает, что может натурально его строить?! В конце концов, он стоял в практически «своей» ванной, и вряд ли её можно было назвать общественной баней с днём открытых дверей. Аластор ожидал, что девчонка ограничится воплями, однако она ещё и увела нож буквально у него из под носа, снова угрожая палочкой. Мужчина невольно выпрямил спину, будто пытаясь оказаться подальше от опасного приспособления. Гермиона тут же осеклась и отбросила своё волшебное оружие в сторону, вскидывая руки, а Аластор только сейчас осознал, что не может бороться отработанным рефлексом, когда палочка направлена на него. По уже залечившейся коже проходит колючая болезненная истома, словно его организм готовил себя к ставшей привычной для него боли, волосы поднимались дыбом; Муди буквально чувствовал как мурашки бегут даже по щекам. И как с этим, блядский Мерлин, бороться?! — Только никаких палочек, — наконец заключает мужчина, смерив хрупкую девушку тяжелым взглядом, после долгих раздумий в ответ на её предложение помощи.***
Предлагая свою помощь, Грейнджер имела в виду вовсе не то, чем сейчас была вынуждена заниматься. Аластор снова резко хватает её руку, стоит ей лишь только приблизить ножницы к его густой бороде. Грейнджер снова замирает в ожидании его одобрения. Они провели в этой крохотной ванной комнате уже больше часа, но произнесли не больше пары или тройки слов. Повисшее в воздухе напряжение, что она ощущала между ними, трещало, гудело внутри и кололо Гермиону по вискам. Оно едва умещалось в тесноте аккуратной и лишенной каких-либо избытков ванной. — Простите, но я должна. Иначе будет криво, — тихо говорит Гермиона, коротко взглянув в глаза мужчины, скользнув взглядом по напряженным мышцам шеи и плеч. Она коротко ему улыбнулась, стараясь сделать это искренне, ободряюще, — осталось совсем недолго. Правда, — обещает она и, конечно же, врёт, ведь он снова хватает её за руку, когда она касается кончиками пальцев его груди, чтобы попросту не свалиться ему на колени, отстригая очередной клок из кустистой бороды, позволяя волосам падать на потрескавшийся, серый кафель. — Извините, профессор, — прикусив губу, чтобы не рассмеяться, говорит Гермиона, стараясь не хихикать от вида Аластора с шапкой из плотной, белоснежной пены на макушке. В это время Муди ведет борьбу с самим собой. Девушка была слишком осторожна. Вздрагивала при каждом его движении, начинала свои проклятые манипуляции ещё аккуратнее, касаясь его груди, дотрагиваясь до шеи, до одури невесомо, до исступления мягко. Все его рецепторы только обострялись, усугубляя и без того напряженное сосуществование двоих в узких стенах проклятой ванной. Аластор набирался терпения, стискивал челюсть, сосредотачивал внимание на любых деталях, изучение которых могли бы его отвлечь, но вся его оборона рушилась, едва девушка снова переходила в режим «мягкой лапки». Рецепторы взрывались, обнажали расшатанные нервы, и мужчина несдержанно хватал её за запястье, требуя перерыва. К тому моменту, как Гермиона закончила колдовать над бородой, он уже успел изучить не только все трещины в ванной, но и мисс Грейнджер. Например, то, как на её лбу прорезаются две короткие волны, когда она хмуро сдвигает брови к переносице, почти испуганно глядя оленьими глазами на ощетинившегося Муди. Или то, какими все же гибкими и уверенными были её пальцы, несмотря на то, что всё говорило о её боязни, руки не выдавали дрожи. Или то, что на её шее были видны отметины от его пальцев на тонкой блеклой коже. Муди увидел их сразу, но не мог не возвращаться к ним и не обдумывать, что же это могло значить. Очевидно, девушка не испытывает радости от того, что ей так подфартило принимать в этих стенах бывшего мракоборца. Она так его наказывает? Демонстрирует наглядно — «вот, что ты сделал со мной». Напоминает о том, как он безжалостно прижимал её к себе буквально в соседней комнате, пытаясь избавиться от неё. Мужчина снова пытался найти в её лице это обвинение, и ему казалось, что, даже сквозь ухмылку на её резных губах, находил. После того, как ей удалось привести его бороду в относительно неплохой вид, они оба решили, что теперь нужно расправиться и с ужасной прической на его голове. А преодолев и это испытание, выстригая форму фрагмент за фрагментом, но уже более ловко и скоро, орудуя ножницами гораздо смелее, но всё ещё боясь потревожить неустойчивое восприятие мракоборца, Грейнджер решила избавиться от состриженных волос, хорошенько промыв голову мужчины. Не принимая возражений, каким-то чудом ей удалось уговорить его на это. Поэтому сейчас, засучив рукава своего форменного свитера как можно выше, Гермиона пыталась смыть с кучерявых вихрей мыльную пену, которой, кажется с каждым разом становилось все больше. — Блять. Наконец-то, — не сдержавшись, ругается Грейнджер, когда в очередной раз, бережно и аккуратно касаясь пальцами густых волос, которые тяжело липли к её пальцам, она не ощутила мыльной скользкости, перебирая пряди волос мужчины. Его, кажется, удивленный, взгляд заставил её остановиться и покраснеть. Когда дело дошло до стрижки, Гермиона наконец-то осмелела, и Муди тоже сумел расслабиться, а не искриться вспышками истерики при каждом неловком вздохе. Даже поддался ей, послушно склонившись над умывальником и почти загипнотизировано терпеливо стоял так, пока Гермиона не решила, что хорошо сделала работу. Она устала? Ему было довольно хорошо. Мужчина буквально ощутил, что напряжение всех его нервных окончаний и позвонков, несмотря на долгое нахождение в одной позиции, сошло на нет. Мерлин, да он бы так еще посидел, если бы знал, что это может быть настолько приятно. Наконец-то распрямляясь, он вкидывает бровь, удивлённый тому, что мисс Грейнджер так утомилась от мытья его головы и стрижки. — Я прошу прощения, профессор Муди. Обычно я не выражаюсь, — говорит она, закончив с его волосами, передавая ему пушистое полотенце, которым она предварительно промокнула его влажные волосы. — Я тебя за бранное словцо наказывать не планировал, — невозмутимо забрав полотенце, он растирает волосы, чтобы с них не капала вода. Мысль о том, что девушку смущает брошенное кроткое ругательство в его присутствии..., собственные губы почти неестественно и непривычно трогает незаметная ухмылка. «Грейнджер, ты самая ужасная лгунья» — думает она с улыбкой в уголках губ, выходя из ванной комнаты в лазарет и встретившись взглядом с удивленной Латикой. Девушка без зазрения совести оглядывает Грейнджер, а затем скользит любопытным взглядом по фигуре Муди, нависающего позади Грейнджер, словно огромный буфет. — Я метну в тебя отменным сглазом, Латика. Лишь только слово скажи, — предупреждающе шипит гриффиндорка, сузив глаза перед тем, как на первой космической покинуть больничное отделение даже не попрощавшись с мракоборцем.***
— Ну. И что это было, мисс Грейнджер? — Гермиона вздрагивает и чуть не роняет на пол склянки с лечебными зельями, что она сосредоточенно пересчитывала последние несколько минут, спрятавшись за дверью хранилища в медицинском крыле. Грейнджер с удивлением вскидывает брови, оборачиваясь на голос Латики. Индианка, лукаво улыбаясь девушке, ставит огромную банку костероста на пол, невербально прервав левитирующее заклинание. Банка с гулким звоном занимает отведенное для неё место. — Не понимаю о чем ты говоришь, Латика, — отвечает на её вопрос гриффиндорка, хватая с полки пару склянок зелья для снов без сновидений, которые ей нужно будет передать Аластору, чтобы тот принимал его по рекомендации целителя из Мунго. — Ну… — Бакши театрально и драматично округляет глаза, мол «ты знаешь о чем я», — Ты и этот красавчик Муди. Тесная ванная… — колдоведьма понижает голос до заговорщицкого шепота. — Тц. Лати, ты такая дурочка, — сквозь смех, заливаясь краской, спешно отвечает Гермиона, переводя взгляд с полки, заставленной стеклянными флаконами с зельями, на подругу. — Сама ты дурочка, Грейнджер! — ни капли не обидевшись, шипит брюнетка. — Если бы не Гриббс, то я бы… — Бакши мечтательно уставилась куда-то перед собой, и впервые Гермиона обрадовалась тому факту, что у неё не было никаких способностей к легилименции. Знать что-либо о том, что представляла Бакши в своём извращенном воображении, ей совсем не хотелось. — Если тебе будет нужно специальное зелье, Гермиона, то у меня припасено достаточно. Я могу тебе одолжить, — брюнетка хитро щурится Гермионе. А Грейнджер чуть не попадает впросак, поняв, о каком именно зелье толкует ведьма всего за секунду до своего уточняющего вопроса, что она уже хотела задать. — Латика! Прекрати! Начиталась своих глупых книжек и теперь тебе всюду мерещится всякая чушь, — ей приходится сдобрить своё возмущение легкомысленным, девичьим хихиканьем, чтобы не обидеть подругу, но внутри Грейнджер всё клокочет, и она не могла понять истинной причины этой бури непонятных и смешанных чувств и ощущений внутри себя. Будто бы слова и предположения Бакши и вправду задели её, словно всё то, что представила себе индианка могло оказаться правдой.***
— А я тебя помню, — Аластор тычет пальцем и пронзительно щурится, глядя на Кингсли. Лицо пришедшего гостя изменяется, немного растягивается, от чего его глаза кажутся ещё больше, чем они есть. — Что ж, это хороший знак, — одобрительно кивает тот, но это звучит скорее официально, чем действительно дружелюбно. Муди хмыкает, сохраняя прежнее хмурое лицо; кажется, скептицизм Бруствера вызывает соревновательное желание утереть ему нос. Словно ему и в правду нужно кому-то что-то доказывать. Аластор складывает руки на груди, готовясь к атаке. — Ты ведь помнишь, что всё ещё должен мне? — многозначительно похлопав подушечкой пальца по левой щеке как раз под своим синим глазом, Муди удовлетворенно наблюдает, как лицо Кингсли в очередной раз меняется и теперь уже теплеет по-настоящему. Он добродушно смеется, качая головой, будто наконец признавая в покалеченном мужчине того, с кем был знаком со времен Хогвартса. — Мерлинова борода, я думал, что ты наконец-то прекратишь этот шантаж и вот опять... — он вскидывает руки, — ты же сам туда полез, я тебя разве просил? — Не опять, а снова, — безапелляционно отрезает Аластор и кривится, — ебаная «Мерлинова борода», Бруствер, ты всё ещё считаешь это ругательством? — собирая вещи в сумку, мужчина продолжает вещать, — я слышу это гребаную бороду с ... третьего курса? Там ещё есть трое, которых тоже можно использовать для возмущения. Ты попробуй, — он оборачивается и подходит к своему старому приятелю. Должно быть, он тоже не будет готов назвать Аластора громким словом «друг», просто потому что того самого дружеского тепла между ними никогда не было. Прошло уже несколько недель, и Муди всё чаще чувствовал возвращение пазлов из своего прошлого. Довольно много ярких моментов; больше тех, от которых сердце в груди уже не сжималось, а только больше черствело. Общая работа в отделе Правопорядка с Кингсли была одним из таких моментов, ведь молодой двадцатилетний Муди сразу оказался втянутым в самую пучину дерьма. И Кингсли был там же, хоть и не являлся членом Ордена официально. Аластор всегда его подозревал в преследовании каких-то тайных интересов — уж слишком часто Кингсли принимал самые удобные для Ордена решения, даже не догадываясь об их плане. Все должны были сделать вывод, что мораль у Бруствера была такой же, как и у всего тайного общества, посмевшего восстать против Волан-де-Морта. Муди никому не доверял. Особенно тем, кто хорошо подстраивается и мимикрирует. — Я буду рад, если ты и к этому... приспособишься, — пусть это будет упрёком или уколом, как напоминание о том, что перед Кингсли всё ещё тот самый Грозный Глаз. Веселье чуть поугасло, но всё же теперь ситуация пришла в некое равновесие. — Что ж... с возвращением, Муди, — удерживая на лице улыбку, говорит мужчина, будто смирился, — куда-то собрался? Или это чьи-то чужие пожитки? — Кажется, вы меня тут заперли. — А ты уже хочешь сбежать? — Бруствер вскидывает бровь, на что Муди хотел было уколоть, но вместо этого довольно серьезно говорит: — Мне придется здесь остаться какое-то время. Стены помогают памяти восстанавливаться, довольно много знакомых триггеров, которые со временем вытягивают воспоминания. Однако ты же и сам понимаешь, что это угроза. Слишком близко от места, где меня держали. Вы приняли меры? — Конечно. Лучше, если твои следы затеряются. Если твое перемещение вычислят, то это будет приговором для этого места, — проклятье, он и так это знает. Именно поэтому Аластор и говорит о том, что оставаться ему тут не стоит. И это раздражает. Они говорят об одном, но как всегда расходятся в выводах. Как это, блять, возможно?! Мужчина скрипит зубами: — Охуенный вывод. И поэтому вы решили, что идеальнее места не найти? — громко выдыхая, мужчина тряхнул головой, — предупреждаю тебя, Кингсли, если будет хоть малейший повод, нужно ликвидировать убежище. И подготовить отходные пути заранее, чтобы все были готовы. И я искренне надеюсь, что вы трансгрессируете не напрямую! — поток рассуждений открылся без личной воли Муди, будто кто-то захватил контроль и заставил его говорить без остановки. — Мерлинова борода, ты и правда вернулся... — утомленно ухмыляется Кингсли, отнюдь не задетый раздражением Аластора, — хорошая комната, окна на площадку перед лесом. Продуманно, — они останавливаются у дверей комнаты, и бывший мракоборец выдыхает возникшую тяжесть в груди. Распахивая двери, он окидывает взглядом пространство и начинает командовать перестановкой по каким-то своим невысказанным соображениям. Кингсли с задором левитирует мебель. — А ты можешь достать табак и хорошую трубку?***
Внимание Гермионы привлекает какой-то шум по ту сторону двери в её комнату, пробираясь сквозь мелодию, что негромко звучала в её наушниках. Впервые за пару недель Гермиона разрешила себе полениться, заперевшись в своей комнате. Она с интересом читала медицинский учебник по психологии, который взяла в городской библиотеке, делая пометки в блокноте, то и дело затягиваясь сигаретой, но её безмятежный отдых был безжалостно кем-то нарушен, и теперь Грейнджер мечтала узнать, кем же был этот отчаянный наглец. Чертыхнувшись и потушив сигарету в пустой банке из-под соленых орешков, Гермиона выбирается в общий коридор жилого крыла, где располагались личные апартаменты преподавателей и сотрудников школы Уитби. Мысленно Грейнджер проклинала Латику и Гиббса. Озираясь по сторонам, она крутила в голове фразы, подбирая нужную и самую едкую, чтобы напомнить целительнице о преимуществах заглушающих чар. Но шум доносился совсем не со стороны комнаты Латики или комнаты Гиббса, а исходил гораздо ближе, из соседней двери, справа от апартаментов Грейнджер. — Ай. Профессор Макгонагалл! — тихо шепнула колдунья, когда полосатая кошка с акробатической ловкостью спрыгнула с платяного шкафа, что стоял рядом со входной дверью, на правое плечо Гермионы. — Ладно-ладно. Так и быть — возьму Вас с собой, — весело фыркнув, отвечает Грейнджер на немую просьбу Минервы. — Кто бы подумал, что Вы такая сплетница! Итак, одетая в застиранную футболку «Пушки Педдл», которую Грейнджер когда-то утащила у Рона, и смешные тёплые пижамные штаны с ананасами, шаркая потёртыми утеплёнными тапочками, что она, как всегда, обула на босу ногу, Гермиона (и Минерва) замирает на пороге комнаты, прислушиваясь к шуму голосов за дверью. Говорящих было двое. Оба мужчины. «Странно», — она открывает дверь. — Кингсли?.. Что-то случилось? — с беспокойством спрашивает она, а заметив за спиной мага знакомый силуэт, старается ничем не выдать своего удивления.***
— Ты кто такой? Перед сеткой вольера, сложив руки в замок у себя на груди, стоял бывший мракоборец в плотном шерстяном свитере и шапке. Перед ним, примерно в середине загона, сидел так же одетый в свитер дракон и настороженно, но упрямо, смотрел в ответ. Аластор нахмурился, исследуя пытливым взглядом маленькое существо. — Это Вейдер, — позади послышался голос молодого парнишки, который нёс сверток в руках и без удовольствия замедлил ход, остановившись рядом с Муди, — очень капризный, — голос прозвучал устало, почти обречённо. Муди оборачивается к парнишке, не веря своим ушам. «Он что... ждёт, что его тут кто-то пожалеет?». Мракоборец рассматривает профиль бедолаги и всё ещё надеется, что тот обернется и наконец как-то исправит свое положение, но парень о нём еще не догадывается. — Эй, шкет! — рявкает Муди, выражая лицом всё свое глубокое недовольство, — ты сюда прохлаждаться пришёл или дело делать? Взял бегом и покормил погремушку! — Да он просто кусается... и обжигается... — мямлит парень, разматывая кусок мяса и приоткрывая дверь, пока маленький дракон жмётся к стенке. — Какой ты несчастный, — кривится Муди, наблюдая за картиной, и едва понимает, что парнишка собирался сделать, рёвом обрывает его, — придурок, ты кидать собрался что ли?! — не возобладав с собой, мужчина оказывается рядом с растерянным пацаном, выхватывает кусок мяса, — блядский Мерлин... Иди прочь. Что его сейчас так раздражало, Муди точно не знал, но, почему-то, видя этого покалеченного детёныша, который должен был погибнуть по всем показателям, он решил, что уж жрать с миски, а не с земли, существо право имеет. Если захочет, то и с земли, но это уже его проблемы. Муди заходит в вольер и присаживает перед пугливым драконом. Молча отрывает кусок мяса и протягивает истекающий соком кусочек, приманивая существо. — Ты хоть жрешь что-то? — задумчиво комментирует, пока животное вытягивает шею, опасливо шипя и начиная подбираться, — за тебя никто драконом не вырастет, бедолага. Дают — бери, бьют — беги. Теперь уже пожинай плоды и вот... харчи халявные... раз уж однажды уже не успел убежать. Вейдер выхватывает кусок мяса, чуть отступает и жадно жует, уже предвкушая новый кусочек.