(Не) тихий звон колоколов

Громко хлопнула дверь и не менее громко шаги раздались по лестнице. Ксавьер оторвал взгляд от очередного романа, чтобы посмотреть на пришедшего Фарамиса. Который уже пыхтел от злобы. Он буквально влетел в их коморку и был готов рвать и метать. И материться. Судя по виду, очень много материться. Ну, его уже не отучить. — Меня эти долбоёбы уже заебали! — гаркнул мужчина, — Уселись у какой-то заброшенной могилы и орут друг на друга битый час! И всё пиздаки заткнуть не могут! Всю мертвячину перепугали, даже вон, призраки в ветках позастревали! Хуеглоты. — Легче? — спросил священник, закрывая книгу и кладя её на стол. — Нет, — охранник подошел к напарнику, садясь на свободный стул, — Это дебилы из ритуалки. Пришли вечером за поминальными конфетами. Я думаю, ладно, пусть заходят и забирают, мне то че. Так солнце уже село, полночь уже отгремела, а они из-за одной, сука, конфеты срутся. Всё поделить не могут. — Вот как, — подперев рукой подбородок, тихо хмыкает Ксавьер, — А чего они её не разделят? Конфета же, а не монета. — Это рафаэлька. Вот ты бы стал напополам делить рафаэльку со мной? Такие конфеты целыми едят! — Я бы просто её тебе отдал. Не люблю такие конфеты. На некоторое время повисла тишина. Вслушиваясь, священник понял, что даже в их коморке слышны ругательства двух мужчин. И ведь, право слово, действительно громкие. Удивительно, что голоса ещё не сорвали. — Ты пробовал их выгнать? — Да. — И? — Они мои кореша, — хмыкает Фарамис, — Послали, короче. Их оттуда и пушечным выстрелом не вытащить теперь. — Прям точно ничем? Охранник отрицательно мотнул головой. Вновь воцарившая полу-тишина тоже действовала на нервы. От криков Фредрина и Клауда мужчине хотелось выть. От отчаяния он снова начал думать о том, что ещё можно сделать. В целом, эти двое о мертвецах не в курсе. Но вытаскивать кого-то из могилы ради того, чтобы ритуальщики свалили? Увольте. Ему потом это так аукнется… Хотя… Как это часто изображают в мультфильмах, в голове охранника словно загорелась метафоричная лампочка. — Ксава, — Фарамис широко улыбнулся, смотря на напарника, — Ксавьерушка, дорогой мой друг! — Эх… Что ты уже придумал там? — Ксавьер, однако, уже догадался. Но надеялся, что ошибается. — Давай наш коронный, — не давая шанса отказаться, сторож схватил друга за плечи, — Ну сам посуди! Они вообще не ебут, кто ты и ни разу тебя не видели! А наших поднимать нельзя — пизды дадут. — Но после этого они к копам побегут. Или в церковь. А там вдруг проверки будут, — нахмурился священник, — Нет, Фарамис, мы в тот раз еле разобрались, больше я в этом не участвую. Даже не надейся, друг. — Да ладно тебе! Даже если они нажалуются куда и придет проверка — мы тот раз припомним и они сразу отъебутся. Да давай, а то они так и будут до конца света сидеть! И Ксавьер, со вздохом, понял, что тут сопротивляться бесполезно. Фарамис уже загорелся. Так что пришлось согласиться и наблюдать за тем, как охранник умчался за землей. Мужчина встал с кресла и пошел к вешалке, где лежала старая и ободранная ряса. Переодевшись и аккуратно положив свою одежду, он подошел к зеркалу и как следует растрепал голову. — Ща мы из тебя мертвячинку сделаем! — засмеялся пришедший охранник. Дело оставалось за малым — испачкаться землей как следует. А в дополнение мужчины решили, что ложка вишневого варенья без ягод — хорошая имитация крови. Аккуратно выбравшись из часовни, Ксавьер постарался незаметнее пробраться к спорящим мужчинам. Ни Фредрин, ни Клауд в упор не замечали «мертвого» священника. Который очень удачно заметил неглубокую ямку недалеко от заброшенной могилы. Выплюнув варенье так, чтобы было похоже на стекающую изо рта кровь, он вцепился руками в землю и громко закряхтел. А чтобы ещё больше жути нагнать — закатил глаза так, что только белок и был виден. — Довели меня, проклятые! — громко сказал он, слыша, как ссорящиеся ритуальщики затихли, — ЕЙ БОГУ ДОВЕЛИ! — гаркнул священник, поднимая голову. К сожалению, не видя ничего. — ЕБАТЬ, ЖИВОЙ! — заорал кто-то из мужчин, — ВАЛИМ! — АААААААААА БЛЯЯЯТЬ! В этот момент Ксавьер пожалел лишь о том, что не смог увидеть, как от него убегали. Но, судя по смеху Фарамиса, убегали сверкая пятками. — Хорош, — охранник протянул руку напарнику, — Всё, вставай, актер погорелого театра. Они свалили. — Ну наконец-то, — вернув глаза в привычное состояние, священник проморгался, — О… Они конфеты оставили. — Ну так, — раздался женский голос, — Даже я тебя за своего приняла. Не знала, что священники умеют так пугать. — Хлеборезку закрой, Алиса. А то уебу, — фыркает Фарамис, — Всё, берем добычу и пошли. — Рафаэльку себе забери, — хмыкает Ксавьер. — Спасибо! Но, придя обратно в каморку, умывшись и переодевшись, священник не ожидал, что напарник достанет из своей кучи конфет его любимый батончик, отломав ровно половину. Ксавьер улыбнулся, закинув сладость в рот и подумав о том, что это хорошая метафора на их дружбу. Как бы сказал Фарамис: мы из любой жопы выходили и из этой вышли. Что ж, грубо звучит, но правдиво, верно?