С учащённым сердцебиением

       Перед выходом ноги всегда охватывало тремором, сколько бы он ни отрабатывал эту программу, сколько бы ни стоял на сцене под светом софитов и сколько бы оваций ни получал в конце. И даже зная, что он может облажаться, а никто и не заметит, даже понимая, что зрителям, по большей части, плевать на его часть концерта, волновался он всегда, как в первый раз — с учащённым сердцебиением, трясучкой и диким адреналином, заставляющим прыгать на месте от предвкушения скорого появление на публике.        О, Коля воистину наслаждался этим чувством. Его всего колотило, да так, что приходилось приседать, вставать на носки да бесконечно разминаться, чтобы хоть немного убавить количество энергии, что била через край. То было чувство предвкушения, радости и страха, смешавшихся в тошнотворную смесь, скручивающую желудок. Ужасно восхитительное ощущение.        Он — лишь клоун. Арлекин, цель которого — смешить и развлекать. Он может упасть, уронить реквизит или получить лапой льва по лицу, и люди будут смеяться, не видя подвоха. А вместе с ними смеяться будет и он сам.        Цель Арлекино — получить внимание зрителя, его аплодисменты и свисты. Он не получит в конце выступления цветов, никто не скажет ему, что поражён его трюками или игрой, к нему не подойдут за автографом. Но он выступит так, чтобы даже такие, как его напарник, от души хохотали, пока акробаты сменяются на воздушных гимнастов, а те — на дрессировщиков.        К слову, сам напарник будто совсем не волновался перед выходом: он сидел в углу закулисья, кутаясь в длинные рукава и полы костюма и что-то смотрел в телефоне, не обращая внимание на доносящиеся со сцены крики "браво", обозначающие скорое появление клоунов на арене.        Он был всегда вялым и безынициативным, типичным Пьеро, а развеселить его казалось чем-то невозможным: сколько Коля ни шутил, ни показывал фокусов или ни крутил пируэтов, Федя не то игнорировал его, не то был просто непробиваемым пофигистом.        Но на сцене, как бы то ни было, он смотрелся гармонично. Отстранённый, подавленный, грустный, свою роль противовеса для Арлекино он отыгрывал превосходно. Коля не смог бы спорить с этим, даже если бы хотел.        С ним, на самом деле, было легко: Федя не пытался конкурировать с ним за внимание, но и не относился к работе беспечно. Может он и не проявлял себя так, как мог бы, не слишком усердствовал выступая, но и не безалаберничал. На его хрупкие плечи можно было положиться, хоть иногда и казалось, что, стоит тебе наложать, как он отвернётся, сказав, что тебе следует больше репетировать. Более того он даже не раз выручал, вовремя подставляясь или делая что-то такое, что перекрывало любой косяк Коли. Он мог как выполнить трюк ещё хуже или отыграть свою беспомощность в этом, так и дать подзатыльник, показав настолько филигранно выполненный элемент, что все диву давались: "Неудачник, дающий фору любому умельцу".

***

       Потухший на арене свет даёт время, чтобы выбежать, вынести реквизит, встать на позицию и приготовиться, пока предыдущие артисты убегают из зрительского поля зрения.        У его остроконечных красных туфель есть небольшие каблуки, поэтому выбегать приходится на носочках, чтобы не сильно шуметь, но, к счастью покрытие на полу арены бархатное, так что заглушает звуки — всяким там акробатами это, в свою очередь, очень помогает не отсвечивать при неудачных приземлениях, а сами ворски предотвращают скольжение, поэтому случаи, когда кто-то падает из-за своих кривых ног, сводятся к нулю.        Поначалу прожектор ослепляет. Коля так привык к темноте кулис, что глаза невольно начинают слезиться от яркого белого света, направленного прямиком на него, но этот луч значит, что отныне зрители его видят, а значит ему нужно начинать представление.        Маленькие колокольчики на концах клоунской двуконечной шапки забавно брякают при каждом телодвижении. Федя говорил, что они его всегда раздражали, но вот Коле нравилось — всегда хотелось улыбаться, когда слышал очередной "Цзинь", а ему как весёлому клоуну улыбка была необходима.        Фёдор вышел на сцену позже него. Он жонглировал и делал это просто замечательно. Сейчас, в этом выступлении, у него было лишь пять мячей, но Коля видел, как на репетиции тот упражнялся с восемью сразу, и делал он это с таким невозмутимым лицом, будто ему этого было мало. Самому Коле жонгляж не удавался. Три мяча он бросал спокойно, хотя и не без потерь, но вот четвёртый и следующие ему уже были неподвластны, сколько бы он ни пытался. Коле лучше удавались трюки иного рода: фокусы, эквилибристика, акробатика — но вот метание и жонглирование были сущим злом. Однако эта программа и была рассчитана на идиота-клоуна, не умеющего столь базовую вещь, поэтому Николай достал из корзины пару мячей, пару раз их подбросил, столкнул в воздухе и, "раздосадованный", "попросил, чтобы Пьеро его научил".        Притом конкретно на то, как же Арлекин будет упрашивать Пьеро помочь ему, директору, по большому счёту, было плевать, так что Коля старался импровизировать каждый раз. Ранее он падал на колени и, выхватывая руку Феди для поцелуя, получал упавшими мячами по голове и спине (Остальные три Федя в тот раз успел перехватить в одну руку, поэтому упало лишь два мяча. Стоит сказать, ударили они ощутимо). В другой раз он "угрожал" Феде, что убьётся. Тому, на самом то деле, вроде как было плевать, но он быстро подхватил идею, и "добрый, сострадательный Пьеро" всё же "научил" его. Ещё он угрожал самому Пьеро, предлагал деньги (огромные картонки, чтобы зрителям было видно), показывал украденного у дрессировщика котёнка (правда, в тот раз он взял совсем непривыкшего к сцене, так что Коле расцарапали всё, что было возможно, и Федя соглашался научить его из жалости... впрочем, зрители смеялись), предлагал взамен научить его ходить на руках, после чего Фёдор чуть не сломал свои хлипкие ручонки... Сейчас же он предложил алую розу, держа её в зубах, предварительно эффектно достав её из рукава. И получил за это лёгкую пощёчину, отыграв удар так, будто били сильно. Состроив из себя обиженку, Коля "хотел уйти", но его остановили, дёрнув за пелерину, и бросили ему первый мяч. Розу парень таки выплюнул, поморщившись от горечи сока из нечаянно прокушенного стебля. Его передёрнуло, но зритель, определённо решивший, что все так и должно быть, засмеялся нелепости Арлекина.        Типичная цирковая музыка, раздававшаяся в шатре приелась, но даже спустя годы цирковой карьеры оставалась довольно заводной и приятной для слуха. Главное: в ней был чёткий ритм, в который было достаточно легко попасть, поэтому перебрасывание мячами смотрелось достаточно живо, хотя, без фоновой музыки, не было бы настолько интересно и завораживающе.        К первому мячу добавился второй, третий и дальше, темп жонглирования в четыре руки ускорялся, линии движений менялись — и вот они бросают их наискосок, а теперь прямо, вот уже пара мячиков кидается в пол и отскакивает в руки второго, а вот Коля перебросил все мячи напарнику, сам ушёл за кулису, взял большой надувной шар и, сделав с ним в руках красивое высокое сальто назад, бросил его в зал, и тот пошёл по рукам зрителей, иногда возвращаясь к Кольке, а Федя, пока гости отвлеклись на интерактив, помог разложить реквизит для следующего номера...        Шар вернулся в руки владельца, тот сделал вид, будто положил его на центр арены, свет на пару секунд погас, а затем один прожектор направился на уже совсем другой шар — стеклянный, и на него мигом взлетела девочка, и началось уже её выступление, где свет от цветных софитов падал на прозрачное гранёное стекло, отражался и переливался, отчего создавался вид, будто гимнастка держит баланс на маленькой звёздочке.        Но задерживаться за кулисами на подольше было нельзя: здесь и так было много людей — работников сцены и тех, кто готовился к своему выходу — так что Коля ушёл, чтобы не мешать. — Спасибо, что не поджёг костюм. Тебе же говорили, не делать фокусы с огнём — я тебя тушить не стану, — Федя лишь снял с волос колпак Пьеро и снова сел в угол на полу в тренировочном зале, уткнувшись в телефон. — Ага, а тебе говорили не сидеть в концертной одежде, тем более на полу, тем более в белой, задрот. Радуйся, что все смотрели на меня, а не на твой вялый отыгрыш.        Эти слова остались проигнорированы, но Гоголь уже не стал докапываться до приятеля — им обоим нужно было перевести дух перед следующим выходом. А пока он просто стал убирать оставшийся реквизит: поставил шар туда, где он никому не помешает, убедился, что мячики положили на их законное место, в маленькое ведёрко для песочницы (никто не знал, почему они всегда лежали там, но, видимо, именно там им самое место), и забрал у одного из членов стаффа подобранную с площадки розу. Её, живую, без шипов, жалко было выбрасывать, поэтому Коля подошёл к не сдвинувшемуся с места напарнику и, предварительно легонько пнув его в бедро, кинул её ему в руки, прямо на мобильный, чтобы тот её вообще увидел. — На. Зря покупал что ли? Ты, вроде, согласился научить меня кидать пять мячей за неё — вот и учи, — почему-то тон его голоса звучал обижено, хотя Коле не на что было дуться. Но, возможно, такое ощущение создавалось из-за того, что парень безуспешно пытался изобразить безразличие, смотря себе на ноги и сжав руки за спиной в замок, хотя сердце его колотилось так, будто готово было послужить аккомпанементом для выступающих — быстро, чётко и очень, очень громко.        Федя поднял на него взгляд, затем кинул его на цветок, усмехнулся, отложил телефон и вновь посмотрел на Кольку. — Ты вначале хотя бы четырьмя овладей, а, — после чего он поднялся на ноги, взял жёлтое ведёрко и, достав оттуда мяч, кинул его блондину, — Лови!