он сжимает кулаки до побеления костяшек, ему хочется взвыть. ему хочется бить землю этими кулаками, ему хочется плакать, и он падает на колени, бессильно прижимая к себе то, что осталось в его кровати, — белоснежную ленту с рук того, кого он любил больше всего на свете.
он соглашался ждать сколько угодно. он соглашался и полностью отдавал себя в распоряжение. он вырвал своё сердце из собственной груди и отдал его, и теперь его вернули обратно.
в покоях темно, и он чувствует, что от темноты становится страшно. такое создание, как он, проведшее в темноте десятки лет своей жизни с самого малолетства, теперь боится её больше всего на свете.
потому что он привык к свету.
он привык к свету, который от него ушёл.
он бросается грудью на стол, пытаясь добежать до двери. простынь путается в ногах, заставляя споткнуться об неё, он раздирает в кровь свои ладони, потому что, опрокинув стол, разбил баночку чернил, он кричит, вставая, он кричит, открывая дверь, и за ней никого нет.
он зовёт его, он называет его имя, он зовёт его "ваше высочество", и он зовёт его "гэгэ", но тот не возвращается, тот не приходит, тот оставил его, оставил, оставил, оставил.
он пинает циновку, он размазывает кровь со своих ладоней по стенам, он оставляет чёрные следы от разлитых чернил по всей комнате, он комкает простынь, он в ужасе мечется по стене, ему нужно зажечь свет, но он не будет этого делать.
такому нужно сгнить в темноте, из которой он родился.
проклятому созданию никогда не стоило быть рядом со своей драгоценностью.
хуа чэн отравил его высочество своими речами. хуа чэн пустил яд в его любящее светлое сердце, и хуа чэн сам был во всём виноват.
праха нигде не было — он даже не мог почувствовать его, а таких грязных тварей, как он, всегда тянет к их праху. это должно быть инстинктом самосохранения, наверное, потому он сейчас не работает, ведь прах нужен ему не для того, чтобы сохранить свою жизнь.
хуа чэн стонет, сползая вниз по стене, на красном одеянии темнее багровеет кровь, и он впивается своими когтями в собственное горло, прекрасно понимая, что от этого нет никакого проку.
хуа чэн плачет, как маленький обиженный ребёнок, и хуа чэн дрожащими пальцами рисует собственной кровью заклинание сжатия тысячи ли, чтобы тотчас оказаться в одном-единственном месте, куда ему так хочется попасть в это время.
нет, он не заслуживает прощения, и он знает это, весь мир крошится и рушится прямо под его ногами. нет, он не заслуживает ничего, кроме смерти, он просто чувствует, он знает, что он должен извиниться. он должен извиниться не для того, чтобы его простили, а для того, чтобы...
чтобы его высочество наследный принц знал, что он не хотел. и он хочет сказать, чтобы тот знал, что сделал правильно, решив уйти.
он хочет сказать, что раскаивается. он хочет сказать, что ему было непозволительно так себя вести. он хочет признаться в том, что он ничтожество, но не для того, чтобы се лянь пожалел его, а для того, чтобы просто констатировать факт.
хуа чэн оказывается у алтаря, и хуа чэн кидается ниц под ноги прекраснейшей статуи. ему стыдно смотреть на неё, ему стыдно поднимать глаз на прекрасное лицо с лёгкой улыбкой, ему страшно касаться нефритовых, но словно настоящих, одеяний, и ему стыдно, что он сейчас на коленях перед тем, кто не хотел, чтобы кто-нибудь когда-нибудь молился ему вот так.
— если вы слышите меня сейчас, ваше высочество, если вы только слышите, пожалуйста, дайте мне сказать лишь одно, пожалуйста, послушайте. я был не прав, я признаю это, я не прошу вашего прощения, потому что я не заслужил его. я позволил себе непростительные вещи, я позволил себе то, чего никогда не должен был позволять себе. я лишь хочу, чтобы вы знали, что я рад, что вы ушли, потому что так и нужно было поступить, потому что вы должны жить хорошо и счастливо, а со мной у вас не получится это. — он постарался подавить рыдания в своём голосе, чтобы се лянь не волновался о нём, ведь тот будет волноваться даже о таком мешке грязи, потому что у него самое доброе сердце из всех самых добрых сердец. — я лишь хочу, чтобы вы были счастливы, я совершил ошибку, я знаю, что я не заслуживаю не то, что прощения, я не заслуживаю жизни, но вы так добры, что не вернули мне мой прах, зная, что я бы с ним сделал, но я прошу вас, я прошу вас, хотя не имею права просить, я прошу вас, чтобы вы вернули его мне, ведь мне не нужна жизнь, в которой у меня нет вас. я не обязываю вас, если вы хотите, чтобы это стало моим наказанием, то вы полностью вправе так поступить, но я молю вас о том, чтобы вы вернули его мне...
когда храм его высочества трескается над его головой, медленно обрушивая свод, хуа чэн знает, что заслужил этого. в зеркальной поверхности возле статуи он видит уродливое существо, растирающее слёзы по своему отвратительному лицу. никогда он не был достаточно хорош, но его всё же любили. мерзкие черты лица, мерзкая пустая глазница, мерзкие волосы, мерзкие губы, мерзкий нос, мерзкая серая кожа, и его любили даже таким, а он этого абсолютно не заслужил...
хуа чэн не смеет разбить зеркало в священном храме. оно бьётся само, когда в него попадает камешек крошащегося свода.
хуа чэн не издаёт ни звука, когда доски и камни падают на его плечи и на его голову. он воет только тогда, когда каменная статуя рассыпается прямо перед ним.
— саньлан, саньлан, саньлан. — кто-то трясёт его за плечи, и, когда его веки приподнимаются, он видит перед собой свою драгоценность.
он вскакивает, закрывая лицо руками и вжимаясь в изголовье кровати, чтобы милые руки не касались проклятого тела, и он ощущает влагу на своих руках.
— саньлан, тш-ш-ш. — се лянь прикладывает палец к своим губам и послушно отстраняется. — тише, тише, не бойся, всё в порядке, всё в порядке!
на прекрасном лице испуг, и ничего не понимающий князь демонов поражённо выдыхает, хотя ему совсем не требуется дышать. забиваясь всё сильнее к изголовью кровати, он молчит, вытирая мокрое от слёз лицо, он чувствует себя таким виноватым...
— что случилось, мой дорогой саньлан? что произошло? что тебе снилось? почему же ты так кричал?
хуа чэн трясёт головой, откидывая от себя остатки сна. ему тошно, он никогда не думал, что окажется в такой ситуации, и сейчас он совершенно не знает, что сказать.
— что случилось? может быть, принести тебе воды? пожалуйста, не бойся, всё хорошо, можно я обниму тебя?
гэ-гэ так испуган, так взволнован, что мурашки пробегают по спине хуа чэна, и он, наконец, отрицательно мотает головой на первый вопрос.
потом он открывает рот, и голос его сейчас звучит очень сипло и слабо.
— только если гэгэ хочет меня обнять, я не смею противиться.
— а чего хочет саньлан?
вопрос, заданный так просто, ставит в тупик. он в нерешительности мотает головой, нащупывая под подушкой глазную повязку. теперь ему вдвойне стыдно за то, что он предстал перед гэгэ в таком виде, да ещё и не скрывая уродливого шрама на лице. он мысленно ругает себя за эту оплошность. пару недель назад он стал снимать её перед сном или когда они с его высочеством были наедине, потому что тот говорил, что он очень красив, но теперь ему было стыдно за отсутствующий глаз, стыдно за слёзы, стыдно за то, что он разбудил его своим криком, похоже, и за то, что так напугал.
— я в порядке, гэгэ, — заверил он, — прости, что испугал тебя. всё хорошо, ты хочешь чаю?
он виновато опускает взгляд, собираясь встать с кровати, запахивает ночное одеяние — не хватало сейчас се ляню видеть его обнажённый испещрённый мерзкими шрамами торс, — но ласковые руки осторожно останавливают его.
хуа чэн старается отстраниться, закусывая губу, но его вдруг крепко и очень нежно обнимают.
— прости меня, прости меня, — не сдержавшись, просит он, — мне очень жаль за то, что я сказал тебе вечером, я не достоин жить на этом свете, я не достоин быть с тобой, я...
се лянь берёт его лицо в свои руки и быстро покрывает поцелуями щёки, потом лоб, потом подбородок, потом целует в глазную повязку, и слёзы предательски снова начинают течь.
— саньлан, тише, пожалуйста, не говори так, ты можешь плакать, если ты хочешь, только, пожалуйста, не говори так. — он прижимает его голову к своей груди, и у хуа чэна болезненно сжимается сердце.
вчера вечером они повздорили, он позволил себе ужасную дерзость...
— я хочу отправиться к горе тунлу и поговорить там с цзюнь у, — сказал се лянь внезапно, заставив хуа чэна сжать перо в руке. — я думаю, что он заслуживает хотя бы того, чтобы кто-нибудь когда-нибудь говорил с ним.
хуа чэн почувствовал злость от одного услышанного имени, и поднял непонимающий взгляд на наследного принца. он не хотел возражать ему, но он обещал себе всегда быть честным с ним и ни разу не нарушил этого обещания.
— он виновен во всём, что произошло с тобой, гэгэ. если бы не он, ты бы не прошёл через все ужасные вещи, через которые был вынужден пройти. он заслуживает сидеть там вечно, он заслуживает исчезнуть в веках и никогда больше не разговаривать ни с кем. я желаю ему сдохнуть там, даже если он не может. пускай теперь он ощущает на себе всю тяжесть бессмертия и пускай он молит пустоту о смерти. почему ты хочешь прийти к нему? почему ты считаешь, что он заслуживает этого?
в глазах се ляня что-то поменялось. это было... возмущением? князь демонов испугался этого, поэтому замолчал, чтобы дать тому сказать.
— мне известно об этом, саньлан, — он говорил спокойно и доброжелательно, но хуа чэн уже чувствовал, что в этом что-то не так, — но если бы не он, я бы никогда ничему не научился. если бы не он, я бы так и остался глупым наследным принцем, который считал, что в жизни всё легко и просто, и, самое главное, я бы не был сейчас с тобой.
непревзойдённый склонил голову в несогласии.
— вы спасли меня ещё до того, как началась вся история.
— но ты бы вряд ли стал бессмертным демоном, саньлан.
— но даже если так, это ничего не значит! я был бы согласен умереть смертью простого человека когда-нибудь лет в пятьдесят от случайной болезни, или даже быть убитым в уличной драке, или от чего ещё погибают смертные, если бы я знал, что это избавит тебя, гэгэ, от всех страданий, через которые ты прошёл.
се лянь болезненно скривился, будто у него что-то заболело, заставив хуа чэна беспокойно приблизиться к нему.
— где-то болит? — спросил он.
— нет, — он ответил со странным, несвойственным ему холодом в голосе, — мне просто жаль, что ты никогда не думаешь о себе. мне просто жаль, саньлан, что ты так говоришь. я понимаю, что ты стал демоном только потому, что пережил не меньше моего и что тебе было ужасно больно, но что бы я делал без тебя? что бы я делал, если бы ты и остался смертным жителем сяньлэ и просто когда-нибудь умер? что бы было со мной сейчас? разве тебе самому не в радость жить сейчас? оставаться живым? просто быть в этом мире?
— мне важнее то, что чувствует гэгэ, и его благополучие для меня на первом месте. я просто знаю, что ты был бы намного счастливее, если бы тебе не пришлось проходить через весь этот ужас.
— а я знаю, что был бы несчастлив узнать, что мой самый преданный верующий погиб! — се лянь говорил так, словно ему очень больно, и князь демонов правда ужасно испугался этого. он отложил кисть и развёл руками в попытке успокоить его, он уже хотел было начать извиняться, но се лянь продолжал: — ты не думаешь о себе. ты готов погибнуть ради меня, но я не хочу этого! я хочу, чтобы ты любил себя, я хочу, чтобы ты думал о себе, а не только обо мне! прости, пожалуйста, саньлан, я хочу пойти и лечь спать сейчас. давай мы поговорим об этом завтра. мне жаль.
а потом он ушёл, лёг в кровать и заснул. хуа чэн долгое время не смел лечь рядом, но, в конце концов, глупо надеясь на прощение, лёг вместе с ним. заснул, хотя он мог и не спать вовсе, ведь демонам это необязательно, надеясь, что может порадовать этим гэгэ, ведь тот любил, когда он спал рядом. он обязательно должен был извиниться завтра, и хотя ссора для других могла показаться всего лишь мелкой перепалкой, в которой нет ничего страшного, для него она была едва ли не концом света. он не должен был говорить такие вещи и не должен был расстраивать его высочество.
и хуа чэн заснул рядом, а в итоге ему приснилось, что се лянь ушёл от него, оставив от себя только ленту и записку на столе о том, что так больше не может продолжаться, и что он зол и обижен, и что он просто устал от этого всего...
и вот сейчас, когда они оба проснулись, он так утешает его, прикасается к нему, хотя хуа чэн этого не заслуживает...
у се ляня огромное сердце, способное вместить в себя весь мир.
он берёт его когтистые лапы в свои аккуратные руки, поглаживает, слегка надавливая на центр ладони, чтобы немного отрезвить.
— саньлан, я тебя очень люблю. — нежные руки гладят предплечья. — я люблю тебя и за то, что ты бываешь не всегда согласен со мной. я люблю тебя таким, какой ты есть, и я не вижу в тебе совсем ничего плохого. для меня ты лучшее, что случилось со мной. пожалуйста, расскажи мне, что тебе снилось? я бы очень хотел поговорить с тобой об этом.
непревзойдённый князь демонов сглатывает слюну, посмотрев в глаза своему возлюбленному, и сжимает его пальцы в своих, поднося их к лицу. он целует каждый его палец, трепетно и бережно, он чувствует, как сдаётся ему, чувствует такое доверие и любовь сейчас, хотя совсем не понимает, чем мог их заслужить. се лянь утирает оставшиеся дорожки слёз и по-доброму улыбается ему, и хуа чэн ощущает, как сердце его бьётся, словно оно живое.
в этот момент хочется заключить его высочество в свои объятия и никогда не отпускать. он чувствует... такую признательность, такую оглушающую любовь и совсем не знает, как выразить их. всё, что он выбирает, — это быть честным, как и всегда. ничего не утаивать и ничего не скрывать.
— я был взволнован после нашей ссоры. я лёг спать, думая, что утром ты оценишь, что я сплю рядом с тобой, потому что я знаю, что тебе это нравится... но так вышло, что мне приснились страшные вещи. мой самый страшный кошмар — потерять тебя. и мне снилось, что я потерял. мне снилось, что я проснулся утром, а тебя нигде не было. была только жое и записка о том, что ты уходишь, потому что ты устал и не хочешь больше терпеть. мне снилось, что ты забрал мой прах, и я отправился в твой храм, чтобы молиться, извиняться и просить, чтобы ты вернул мне мой прах обратно, чтобы...
— чтобы ты его уничтожил? — осторожно спросил се лянь. в его глазах не было злости, он по-прежнему улыбался, лишь тонкий намёк на грусть спрятался в этой чудесной улыбке.
— да, гэгэ.
се лянь вздохнул и, проведя рукой по чёрным волосам своего возлюбленного, заправил ему прядь за острое ухо.
— саньлан.
голос его звучал всё так же ласково и с любовью, но также и очень твёрдо.
— да?
— я не уйду от тебя. тем более, я ни за что не брошу тебя вот так. я люблю тебя больше всего на свете. я знаю, что вряд ли смогу повлиять на твоё решение о собственной жизни, если со мной что-нибудь случится, но я бы очень хотел, чтобы ты сейчас послушал меня.
— я слушаю, гэгэ.
— ты имеешь полное право говорить мне, когда ты со мной не согласен. ты можешь указывать на мою неправоту. ты можешь раздражаться и даже чувствовать злость, когда я делаю что-то, что ты бы не хотел, чтобы я делал. я всегда приму твоё мнение, даже если оно отличается от моего, и я не буду считать его неправильным. может быть, я не всегда поступлю так, как хочешь ты, но я не буду зол только из-за того, что ты считаешь иначе.
хуа чэн хотел что-то сказать, но се лянь коснулся его щёки, приблизившись своим лицом к его лицу.
— то, о чём мы говорили вчера, — действительно сложный вопрос. я был раздосадован не конкретно теми твоими словами, а в общем и целом тем, что ты так не ценишь и не любишь себя. потому что для меня ты — самая яркая звезда ночного небосвода. в сравнение с тобой не идёт никто. ты потрясающий и великолепный во всём, и ты заслуживаешь только самого лучшего отношения к себе. я хочу, чтобы ты это знал. для меня огромная честь... — он сделал паузу, продолжая смотреть своими бездонными глазами на демона. — что ты любишь меня.
хуа чэн бессильно выдохнул, позволив себе некрасиво шмыгнуть носом, совсем не задумавшись сейчас о том, что это могло быть неприятно.
— ты моя погибель, гэгэ. я...
— любишь меня? — се лянь усмехается так тепло, что хуа чэн готов умереть на месте.
он любит. он обожает. он готов на всё.
нежные тонкие пальцы ненавязчиво снимают повязку опять. се лянь касается тёплыми губами закрытого века.
потом губ.
потом смотрит внимательно и влюблённо.
— люблю. — говорит мужчина в красном.
— тебе нужно любить и ценить себя, потому что ты сокровище. самое дорогое и прекрасное, какое только видел мир. ты мне веришь?
хрустальную слезу подхватывают невесомым движением губ.
в тёмном мире хуа чэна есть и остаётся этот яркий и тёплый свет. и хотя есть так много вещей, из-за которых он может ненавидеть себя, сейчас они кажутся ему такой мелочью. вздохнув полной грудью, он чувствует себя живым, настоящим
и заслуживающим той любви, которую ему дарят.
он медленно опускается на кровать, позволив себе прижаться к груди его высочества, что лёг рядом. он чувствует себя вознесённым и удостоенным великой чести.
— ты возьмёшь меня с собой, когда отправишься к горе тунлу?
— конечно, если ты хочешь.
хуа чэн прикрывает веки, зевая.
любовь чувствуется в воздухе. он долго пробует слова, которые хочет произнести, на языке.
— хочу. но я всё ещё не согласен с тем, что он заслуживает твоего общества.
се лянь хихикает, целуя мужа в макушку.
— я рад, что ты сказал, что не согласен.
хуа чэн слегка приподнимается, снова заглянув принцу в глаза. хуа чэн серьёзен, но на губах его воодушевлённая улыбка.
— ты самый лучший, умный, добрый и красивый человек. — говорит он.
— а для меня это ты, — отвечает ему бог. — ты всё же веришь мне, саньлан?
долгая пауза. серебряная бабочка садится на плечо се ляня.
внутри хуа чэна что-то меняется сейчас.
главное правило для него — всегда быть честным с его высочеством.
поэтому, слегка задрав подбородок, он произносит:
— ты знаешь, гэ-гэ. я думаю, я тебе верю.
