Бархат

На работу Лиза все же сумела заставить себя проснуться, вынырнув из дурмана сна такой же потерянной, как и вечером, практически не в силах открыть глаза. Ее привычно мутило и покруживало, но с этим можно было бороться, выбравшись наконец из объятий постели, закутав еще «дремлющего» рядом плюшевого Полкана в простыню, подложив ему под голову подушку. Завтрак как обычно показался ей лишним, еще и в ванной пришлось подольше постоять с расческой, чтобы привести хвостик из светлых волос в относительный порядок. Под глазами бы «Балетом» пройтись, скрыть синяки, но не хочется — себя противно с мазней на лице видеть. Девушка просто умылась несколько раз, для верности потерев щеки ладонями, чуть ли не ногтями впившись в светлую кожу. Лучше не стало, но хоть немного освежилась. Родители спали еще — рассвело недавно только, им на работу к восьми было нужно, а ей пришлось корячиться бесшумно, стараться не разбудить никого, в шестом часу закрывая входную дверь, на ходу застегивая ветровку и поправляя спадающий рюкзак, чтобы не вывалилась на пол аптечка. Альбом, тетрадку и майку снова с собой взяла, припомнив вчерашний разговор. Могла бы их не дома хранить… но где тогда? Ответ сам собой нашелся, когда сунула ключи в розовый карман, вновь всмотревшись в мятый белый комок чужой одежды, уже просохший. Кощею-то все отдать можно, если только удастся договориться, он-то не будет лезть лишний раз, да и показать ему не страшно все секреты — и без того уже знает больше нужного. На автобусе ехала молча, передав за проезд деньги, привычно присев у окна — утренняя Казань, еще дремлющая, угрозы не представляла, можно было и не оглядываться лишний раз, а наоборот — расслабиться, тихо позевывая. Первый рабочий день — самый важный. Не то что у стен — даже у капельниц глаза и уши появятся, это Лиза сразу поняла, заранее. В сестринской ей выдали белый халат и швабру, а худенькая женщина, проработавшая в восемнадцатой, кажется, с половину жизни, коротко хлопнула по плечу, проинструктировав: — Ты только к пациентам не подходи, особенно к лежащим на каталках, они у нас буйные бывают, могут и пришибить ненароком, за руку схватить. — Инциденты бывали?.. — спросила девушка, застегивая тугие пуговицы. — Всякое случается, с бандюками под наркозом-то… а если еще под чем-то приедет — так пиши пропало, — махнула собеседница ладонью, — они ж буйные, а нам привязывать нечем. Как-то и в палате запирать приходилось. — Вот как. — Лиза коротко кивнула, потащившись с ведром в сторону туалета, чтобы набрать воды. Работа обещала быть интересной, тем более что никто и не говорил, что здесь будет легко — живые люди уж больно отличались от нарисованных в анатомических книжках и журналах, умели разговаривать и показывать зубы, качать права и выпячивать связи, принимали разные лекарства, требовали каждый что-то свое… а допустить ошибку было сродни самоубийство — не родственники, так начальство заклюет. Обрабатывать хлоркой, поджигающей легкие, различные поверхности девушке не понравилось, глаза припекало, а на руки она хоть и надела перчатки, но все равно при каждом отжиме тряпки ощущала, что кожа трескается и сушится. Под ногтями и вовсе стало красным-красно, пришлось долго отмывать дрожащие пальцы под струей ледяной воды из-под крана. Больных было предостаточно, то одного привезли с разбитым лицом и явной ЧМТ, то второго — с открытым переломом обеих рук, про других и говорить было страшно, в качестве исключения были только бабушки, выстроившиеся в очередь к терапевту и переругивающиеся друг с другом. — Простите… — толкнув мимо них каталку, Лиза коротко выдохнула в сторону, услышав привычное «Ну куда ж ты смотришь-то, а?». Быть врачом — это не об уважении, вот что она успела понять, выливая содержимое уток, чтобы залить их дезинфицирующим раствором. Быть врачом — это про бесконечные обязанности вкупе с ножами, вонзаемыми в спину пациентами, стоит только от них отвернуться. Костерили здесь всех. Никого к ней даже и не приставили, дали разгуливать по медицинскому учреждению в свободной форме, но каждый второй интерн — и тот пытался навесить какую-нибудь свою обязанность, вроде выкидывания в мусорное ведро использованного бинта. Разруха. Хаос. Постоянное напряжение вкупе с невозможностью даже на минутку присесть — вопрос привычки. — На втором какого-то БОМЖ-а стащило, убери, — бросил проходящий мимо доктор. То ли хирург, то ли невролог — времени спросить не было, а представиться он не удосужился. Лиза только кивнула ему в спину, гадая, в каком отделении это произошло — в первом или во втором? И если во втором, то как до него добраться вообще? — Ну что, как тебе первый рабочий день? Еще только утро, а ты уже в мыле вся, да? — поддела старшая медсестра девушку, когда та наконец сунулась в сестринскую, рухнув на край колченогого табурета. — В мыле… вся. — Согласилась с ней та, не поднимая взгляда — пахнущие хлоркой руки все еще тряслись. — А дальше хуже будет. Ты вон какая девочка нежная, воспитанная приличная, тут таких не любят. Ни пациенты, ни сотрудники. — Пожала плечами женщина, чье имя даже запомнить не удалось. — Кто тебя к нам направил? В восемнадцатую? — Сама пришла. — Сама пришла — сама и уходи лучше, переводись куда полегче, глав. врач наш тебя ой как невзлюбил, — призналась медсестра, да только понять, правду она сказала или нет, возможным не представлялось, — не нужны ему тут еще сотрудники, себе в карман пять рублей не доложит — удавится. — А сказал, что научат здесь всему. — Лиза выдохнула, посмотрев на собеседницу. Она была красивой, среднего роста, в таком же белом халате, с забранными назад русыми волосами, с россыпью щелочек морщин на рябом от ветрянки лице. — Ты только время зря потратишь, утки будешь до старости выносить, а других распоряжений по поводу тебя и не дадут. — Очередной честный ответ не обрадовал. — Хочешь проверить? Мой тебе совет: если сможешь, то доработай до конца августа, а практику здесь не продолжай — умотаешься. — Спасибо. — Девушка благодарно кивнула. На это ми разошлись. Медсестра — в регистратуру, она — обратно в красочный мир швабр и грязного пола. Переход во второе отделение нашелся на третьем этаже, который тоже пришлось драить дочиста под возмущенные оклики — люди не хотели двигаться, только мешали и ей, и друг другу, не забывая переругиваться. — Кто на десять записан? — Я записана. — Нет, я записана! — чужой голос перерос в визг, и Лизе захотелось закрыть уши, отключиться, забыться хотя бы на несколько секунд, но все было тщетно — ей нужно было дотерпеть до конца рабочего дня, аж до четырех часов, потому что плевать было начальству на восьмичасовые смены и выходные — санитарок и медсестер было преступно мало. Но, как оказалось, никому они и не были нужны. Финансирование больницы оказалось так себе, и веками не крашенные стены по своему виду могли сравниться разве что с пещерами, на чьих стенах доисторические люди кусочками камней рисовали мамонтов. — Лиза! Ты ли это? Что здесь делаешь? — вдруг ухватил девушку кто-то за руку, и она на мгновение оторвалась от швабры, придушенная запахом хлорки. Вот это встреча — бывшая учительница русского, румяная и подтянутая, кажется, планирующая уйти в декрет — об этом сказал беглый взгляд на ее фигуру в бесформенном платье в синий цветочек. — Работаю, Наталья Викторовна, — вспомнила Лиза кое-как имя с отчеством, отряхнув перепачканные перчатки, затем сняв их по очереди, наклонившись, чтобы повесить на край ведра, — к учебе готовлюсь. Мед — дело серьезное, много практики нужно, если достойный результат хочу. — Ну так у тебя училище… не институт же, — покачала та головой, — а ведь такая способная девочка! Медалистка почти была, может до серебряной бы и дотянули тебя. — Да я бы и сама дотянулась, если бы захотела, — девушка потерла сухие ладони, от которых уже в некоторых местах отстала светлая кожа. — А Вы как поживаете? Работаете? — вежливость, не более того. — Все там же. Но сейчас перерыв сделаю, в положении я, поздравить можешь. — Поздравляю. — Коротко и невпопад. Разошлись, как в море корабли, чужие и далекие, и Лиза снова надела перчатки, продолжив свой труд, бесполезный, казалось бы, и беспощадный, мешающий всем и каждому, но при этом — необходимый. Убивать бактерии и свое здоровье хлоркой — то еще развлечение, если так подумать. А потом — на рынок, только-только смена закончилась, а девушка уже снимала халат, расстегивая пуговицы дрожащими руками. Никогда столько не работала и не думала, что это действительно сложно так. Последний летний месяц, да и все последующие, осенние, зимние и весенние, теперь виделись мучением, испытанием на стойкость, чем угодно, но не столь желанным трудом на благо людей. Только худенькая девушка, сидящая на регистратуре, улыбнулась ей неловко-неловко: — Устала? К нам бы зашла, чаю выпила. — Завтра обязательно зайду. — Пообещала ей Лиза, направившись первым делом не на выход — опять в туалет, ведь ладони продолжало жечь, и спасти от этого могла только холодная вода вперемешку с мылом. Хотелось плакать, может от того, что не ела совсем, даже на обед не вышла, ничего с собой не взяв, а где столовая и не знала, а может и от сжирающей душу тоски. Другое совсем представляла себе, хоть не раз в больницах пациенткой и бывала. Отчего-то чудилось, что уж к ней-то будут точно по-другому относиться, не хамить, не отталкивать носком ботинка тряпку, не глядеть презрительно, как на пигалицу необразованную, восемь классов с трудом закончившую. Она-то — умная. Она-то — себя растерзать готова, лишь бы выслужиться. Тщетно все. До рынка было рукой подать пешком, и, поправив ветровку на плечах, а то похолодало совсем, Лиза поплелась туда, попутно стукнув кулаком в окошко одного из ларьков хлебных, попросив: — Мне «ромашку» одну. — Пятнадцати копеек хватило, и настроение сразу же улучшилось, только пить страшно хотелось, но из уличных автоматов пить казалось дикостью. Бактерий там ведь… столько, что на взвод солдат хватит! И не думает ведь никто. Издали не было видно ни толпы, ни наперстков, ничего-либо еще. То ли время не пришло еще, то ли проворонила, девушка гадать не стала, опустившись тихо на лавочку и вытянув из рюкзака тетрадь, шустро зачиркав по одной из страниц. Не портрет даже — судорожные штрихи чего-то злого, отчаянного и резкого, непривычного, вгрызающегося в сердце. Черный силуэт, стоящий посреди человеческой кучки, смотрящий прямо на нее белыми кругами глаз. Что это было? Секундное помутнение, которое захотелось запечатлеть прямо здесь и сейчас, чтобы успокоиться хоть как-то, но в какой-то момент Лиза поняла, что карандаш пропорол бумажный лист, и она уже рисует не грифелем — рваными ранами. — …черт. — Итальянский шире круг, массовость — наш лучший друг! Выигрыш как в лотерее, только гораздо быстрее! — грянуло вдалеке знакомым голосом с хриплым отливом, веселым и задорным, и сразу же стало все равно на тетрадь, на дрожащие ладони, на все. — Есть желающие, деньги получающие? Сладкая ехидность, прямой взгляд публике в глаза — Кощей выцеплял людей умело, играючи даже, глядя снизу-вверх не служкой — королем. Только он так умел. — Опять катала… — цыкнул какой-то сердитый мужик, покачав головой. — А вдруг выиграю на этот раз, а? — какая-то девчушка ухватила пожилую бабушку свою под локоток. — Ну дай рубль. — Нет у меня рубля, — отмахнулась та, но от картонки на земле не отошла, значит — заинтересовалась, значит, есть, что взять, за что ухватиться, зацепиться, не хватает только… — Я хочу сыграть. — Лиза опустилась напротив, и рюкзак свалился на асфальт рядом с ее левой рукой, когда она протянула на раскрытой ладошке деньги, сколько было оговорено — тридцать копеек. С нее брать нечего, потерять монетки не жалко, а выиграет или нет… едва ли Кощей захотел бы обуть ее на такую мелочь — захотел бы, все б содрал. — Столько есть. Хватит? Она невольно повторила первую фразу, которую некогда сказала ему при встрече, заглянув в карие глаза. Ответом ей стал хитрый прищур, а затем забранные из пальцев «серебряники», тут же убранные за пазуху мошенником, одетым сегодня чуть теплее обычного, аж в кожаный черный плащ, распахнутый так, чтобы было видно неизменную черную рубашку, под которой больше не виднелась майка, которая все это время была у девушки. — Ну не знаю, не знаю… — цыкнул он под взгляды толпы, легко вовлекаясь в заданную «игру», повторяя уже ранее сказанные слова точь-в-точь со своим неповторимым шармом. — А давай! — хоть и взял деньги раньше, чем согласился, все одно не заметил никто подвоха. — У кого глаз-алмаз, у того машина — ВАЗ… — наперстки под его ладонями заходили шустро, но Лиза даже не смотрела на них. Вот что ей понравилось в нем тогда, в этом чужеродном и злом человеке, с легкостью обманывающем кого угодно, даже себя. Взгляд. То, как он смотрел, казалось бы, за своими руками, но на самом деле наблюдал только за девушкой, в то время как люди вокруг гудели и сбивали друг друга. — Смотри, в левый перекатил! — Да ну нет, в центре он остался, точно тебе говорю! — зашептало вокруг голосами птичьей стаи, слилось в единый гул. — У кого глаз — стекло, у того из кармана утекло. Ну давай, выбирай, — картинное поднятие рук довершило картину, и Кощей посмотрел играющей прямо в глаза, в то время как та продолжала глядеть на него в упор, спокойная и сдержанная, но думающая совсем не о том. Красивый ведь. Если так подумать. Очень даже. — В этом. — Лиза ткнула в центральный стаканчик кончиком указательного пальца, чуть брови приподняв, будто спрашивая. Здесь же? — Уверены? — обращение на «вы» от него было чужеродным и неправильным, но в этом и была суть игры — притвориться незнакомыми на глазах десятка людей, среди которых проглядывались уже запомнившиеся фигуры подставных — двух матерых уголовников, одного светлого, второго — темного. Будто две стороны луны следили за происходящим, поскрипывая зубами. — Да ну не там он! — вот и девчушка с бабушкой рядом оказались, и юная особа шепнула, будто точно зная: — В левом шарик! — Уверена. Выиграла. Не обманул. Шесть монеток легло Лизе в ладонь, и Кощей подмигнул ей, едва слышно шепнув, наклонив голову, чтобы нельзя было по губам прочитать: — Держи, — а затем уже громче, чтобы слышно всем было: — Ну молодец! Глаз-алмаз, а? — и рассмеялся так натурально, естественно. — Спасибо. — Девушка отпрянула, постаравшись смешаться с толпой — свою работу она выполнила, получив за это тридцать копеек — настоящий гонорар. — Сонь, а ты говорила, что в левом! Ну тебя, не будем играть, — шикнула на внучку пенсионерка, утянув ее за локоток в сторону овощных прилавков. — А то точно опростоволосимся, без молока останется. — Ну ба! — Пять минут постой — и карман не будет пустой! — вновь завел свою шарманку Кощей, и к нему сунулась пышная женщина, протянув пять рублей на широкой ладони. — Я смотрю, игра серьезная пошла, мадам? — нашел время пошутить мужчина, ставку приняв, не забыв объявить: — Принимаем золотые кольца, браслеты и дамские пистолеты! Кручу-верчу, запутать хочу! Он не замолкал ни на мгновение, подбрасывая слова как те же шарики, умело окручивая людей, оставалось лишь наблюдать за разворачивающимся представлением. — В этом! — с уверенностью ткнул пухлый пальчик в крайний левый наперсток. — Уверены? — поиграл плечами мошенник, затем протянув руку и медленно подняв стаканчик — под ним ничего конечно же не оказалось. — Ну, было и сплыло, проходите не задерживаетесь, а то очередь создаете… — проговорил он затем спешно, и Лиза безошибочно уловила в его голосе ликование. Небольшие, но легкие деньги, их хватит на хлеб, шпроты, спирт… если не делиться ни с кем. — Ах ты ворюга! — послышался крик, мгновенно «разбудивший» девушку — это Кощея ухватили за рукав, еще и вперед дернув, чтобы упал. — Милиция! Ну помогите же кто-нибудь! Он удержался на ногах, с легкостью оттолкнув ту самую «мадам» от себя, шустро подняв с земли картонку и стаканчики — да и кинулся прочь, с легкостью протолкнувшись сквозь расступившуюся толпу. Подельники тоже рассеялись, только Лизу вдруг ухватила за тянущуюся вниз ремнем лямку рюкзака севшая на землю женщина. — А ну стой! Ты, небось, с ними, да? — рыкнула она, и девушка рыпнулась назад, но ее уже успел ухватить за шкирку молнией подбежавший милиционер. Значит, все это спланировано было. И далеко не Кощеем. Толпа схлопнулась, превратившись в капкан, западню. — Вставай, Кир, чего расселась-то? — усмехнулись сзади Лизы, она только голову запрокинула, посмотрев на мужчину, что был старше ее самой раза в два, да еще и при погонах. — А эту в участок повезем, допросим, протокол составим… тебя как звать-то, криминальщица? — Елизавета Стрельницкая. — Девушка не стала брыкаться, послушно замерев, понимая, что фамилию ее отца знают не все, но многие, и лучше не сопротивляться при задержании. — Я с работы иду. — Какая тебе работа?.. людей честных обставлять? Так это не работа, это, девочка — наеб. — Весьма откровенно высказался милиционер, потащив ее в сторону выхода с рынка. — Елизавета… а имя-то какое! Родители-то знают, чем занимаешься? Или в тюрьме сидят? — поправив прическу, спросила идущая следом женщина, а Лиза только плечами пожала, всмотревшись в нее в ответ. И что тут сказать?.. есть ли вообще смысл говорить? Рюкзак только проверить могут… Черт. — Родители на «Пороховом». Папа — начальник, мама — бухгалтер. — Девушка стянула с плеча свой нехитрый скарб, потащив его прямиком в ладони лямкой, чтобы иметь возможность сбросить. Только как? Незаметно же не кинуть на асфальт прямо на чужих глазах? — Не дури, а? Какой тебе «Пороховой»? Ты хоть знаешь, как дети таких родителей выглядят? — закатила глаза «Кира», вызвав у собеседницы невольную усмешку. Ну, не так — так не так, ей же виднее. Ее толкнули в машину, закрыв затем дверь. Завели мотор, о чем-то разговаривая. Лиза сделала круг по небольшому кузову, на ее счастье пустому, перед тем как остановиться около зарешеченного окошка, всматриваясь в отсутствующее стекло. Не вставили. Забыли. А может и не планировалось оно здесь. Денег-то нет на починку техники, старая вся, едет едва. Она дождалась, пока «бобик» тронется с места — и втиснула между прутьев рюкзак, выбросив его наружу. Пусть теперь ищут. Хоть год.