Бархат

— Делов-то. — Взяв с противня булочку, Кощей повертел ее в руке, затем все же откусив немного, без энтузиазма жуя. — Считай, свое вернула, да, Лиз? — Он, зажав сигарету в зубах, протянул собеседнице второе хлебобулочное изделие. — Ешь давай, а то остынет еще. — Ты ее напугал. — Она приняла угощение из рук мужчины, затем поблагодарив: — Спасибо. — И вовсе не за «ватрушку». — Ага. Если трепанет кому — скажешь, разберусь. — Позволил себе гость прямолинейность. — Почему вступился? Мог бы и пересидеть. — Лиза не стала есть, так и замерев с булочкой в ладони, ощущая под пальцами мягкий хлебный мякиш. — Меньше проблем было бы, я думаю. — И что бы ты ей сказала? — улыбнулся Кощей. — Лиз, ты ж особа нежная, не умеешь с уродами вроде меня общаться, а я в этом мастер, поэтому взял дело в свои руки. Я привык переговоры вести, смекаешь? — спросил вдруг, непрозрачно намекнув на что-то, ему одному ясное. — Не смекаю. — Каждая группировка кем-то возглавляется, верно? Вот папка твой — завода начальник, да? Он там проблемы решает. А у меня здесь — тот же завод, только голов поменьше — всего-навсего «Универсам». — Позволил он наконец сложить паззл до конца, обдумать каждый стык, каждый элемент, пожевывая «отвоеванное». — Значит, я в этом самом «Универсаме» кто? Правильно — авторитет. Мы с тобой уже об этом говорили. Авторитет. Точно. И забылось совсем. Раньше это понятие не казалось девушке ясным до конца, оно было мутным, как битое стеклышко, но сейчас она осознала всю его суть. «Авторитет» — это не про грозного человека, правящего бал на улицах. Авторитет — это про что-то большее, межчеловеческое, про харизму и внутреннюю силу, способную любого придавить. Не без помощи опоры со стороны, конечно, но… — Я думала, ты только здесь главный. — Честно ответила Лиза. — В этом-то ты и ошиблась, Лиз, но я тебя не виню, ты ж не блатная, ты не при делах. — Кощей обернулся к ней наконец полноценно. — Ну, до этого дня была. Сейчас-то как? Знает один — знают все, сама понимаешь. — Ты специально это сделал. — Девушка опустила булочку обратно на противень. Привязал к себе. Припаял. Не отойти теперь ни на шаг, не отказаться от предложений — тут же взрежет, раскроет наживую, оставит кровью истекать, а сам смотреть будет, как стервятники слетятся — за таким не заржавеет. — Чем докажешь? — спросил мужчина едва слышно, закуривая. — Ты знаешь, как важна для моей семьи репутация. Тебе ничего не стоит теперь ее уничтожить, просто отойдя в сторону в нужный момент. Я не говорю, что ты будешь это делать, но… возможность у тебя теперь есть. — Лиза покачала головой, осторожно опускаясь на край стула. И снова — как чужая, отстраненная, незнакомая. Не он — она. — Это не доказательство. — Тогда у меня нет доказательств, — пришлось пойти на попятную, не поднимая взгляда. — Ну и смысл предъявлять, если нет доказательств? Лиз, это так не работает, за свои слова отвечать нужно, а если ты ответ не держишь, то, получается, фуфло гонишь, так? — с нажимом произнес Кощей, блеснув на нее глазами — он все еще был холоден, и эмоции его улавливать не получалось. — Не стоит со мной шутить, ты же знаешь, я тебе ничего еще не сделал. — Он грамотно выделил слово «еще» интонацией. — И пока что делать не собираюсь. Не опроверг — подтвердил, доев наконец булочку. — Мне еще в больнице работать. — Девушка вздохнула. — Я обязательно устроюсь, так и правда для всех будет лучше. — Тебе самой так будет лучше, а не «всем». Всем похеру. — Мужчина обошел ее, направившись в коридор. — Ну, я вижу, ты здорова худо-бедно уже, да? Послезавтра на рынок приходи, часикам к четырем, у нас подставная слилась, человека не хватает. Ты ведь выручишь? Как друга. Он умело расставлял по невидимой доске фигуры, точно зная, с какой стороны нужно подойти. Ее было не взять понятиями пацанскими, и в ход пошли иные совсем — дружба, семья, любовь. Кощей брал любое — и гнул под себя, завязывал узлом, бантиком, петлей на горле, мастерски подбирая время, место, желаемый результат, не гнушаясь прибегнуть к любому известному методу затем, чтобы выйти из игры победителем. — А остальные твои что? Ты же не один там сидишь. — А остальным знать и не стоит, кто надо — тот помнит, ты ж копейки ставишь, а не рубли, поняла меня? — ввел, значит, в курс дела. — Тридцать, например. — Поняла. — Благо, нужная сумма у Лизы была, завалялась где-то на доньях карманов. — Вот и умница. Ну, пора мне, верно? Тебе еще вон сколько убираться. А рисунки хорошие, кстати, мне понравились, правда не альбомные — тетрадку с шовчиками полистал, — бросил вдруг, как камень в грудь, — интересно было, не удержался. Ничего же страшного? — Ты их вырвал? — спросила тогда девушка, замерев. Вспомнилось, как расписался номером прямо поверх собственной щербатой улыбки, выведенной по бумаге графитовым грифелем… — Подумал сжечь, но решил оставить — не зря же старалась. — Кощей не стал скрывать своих намерений, стряхнув на пол пепел, не забыв посмотреть в глазок — он вел себя развязно и спокойно, был здесь настоящим хозяином. — Кстати, майку постирать сможешь? Не пойду же я с ней, грязной от крови, в руках? — Я потом занесу. — Согласилась с ним Лиза. Вот и все. Решено. Теперь не отвертеться от гостей, от дела… от нарочито-доброго, мягкого общения, которое для нее как подкормка голодающему — и хочется, и колется, и мама не велит, но отчего-то все равно лапка ступает в капкан. Щелк. — Послезавтра — жду. Он ушел, оставив после себя дымный шлейф, одежду на кровати, пыльные следы и окурки. Растворился в воздухе, но каждый миллиметр пространства умудрился заклеймить так, что и не отчистить — только облить бензином и… Пошатывающаяся от головной боли девушка вычислила каждый миллиметр квартиры, пройдясь и веником, и шваброй, и щеткой, не забыв сразу же застирать белую майку, прямо в раковине, затем вывесив ее не абы куда — в свою комнату, растянув под столом тонкую нить стащенной веревки, прицепив ее к ручкам выдвижных ящиков узлами. Не на обозрении же всеобщем… Повезло, что кровь хорошо вымочилась перекисью. Яблочный огрызок она и вовсе вынесла во двор, бросив там в ведро, как и кучу окурков вместе с пылевым мусором, не забыла сполоснуть стаканы, прошерстить кухню. Кажется, все сделала для того, чтобы угрозу от себя отвести, только одно теперь волновало — Зинаида Алексеевна. Уж с нее-то станется все вытрепать, но взгляд ее Лиза забыть не смогла, такой испуганный и напряженный. Кощей виделся ей костяным пугалом, злым духом, кем угодно, но — не человеком. Опустившийся, злой, характерный, он пугал и завораживал одновременно, но отчего-то девушка уверенно чувствовала себя только когда оказалась за его плечом. Все решит. Вот что оказалось главным, хоть девушку никогда и не тянуло к подобным людям. Грязные, но действенные методы, холодный расчет, ни капли сочувствия, только беспощадный цинизм. С волками жить — по-волчьи выть, ведь так? Телефон зазвонил, когда Лиза уже убрала веник на балкон, и трель его не предвещала ничего хорошего, потому что все внутри сжалось, а колени подкосились. Уж узнали? Уже доложилась соседка? — Алло? — Лиз, я сегодня задержусь, ты меня не теряй, — буднично сказала матушка с той стороны. — Если можешь — сходи за молоком, я хотела блинчиков на ужин испечь. Хорошо? — Хорошо, мам. — аж с сердца камень упал. — Хлеб покупать? — Да, только сегодня серый возьми. — Ответили с той стороны. — А то белый невкусный, мне Таня сказала, что туда соды пересыпали. — Поняла. Сейчас соберусь и схожу. От сердца отлегло, и сразу стало легче дышать, петля на горле разжалась, превратилась в ошейник, цепь которого переходила из рук в руки, но все никак не могла обрести хозяина. Сегодня — один, завтра — другой. Оделась Лиза быстро, не забыв и рюкзак. Хоть голова кружилась, но все равно за радость было впервые за долгое время по улице пройтись — это означало, что теперь ее не будут держать дома на замке, не пуская на прогулки, к которым сама девушка тяги, правда, больше не испытывала. Она теперь одна. А остальные — не враги, нет, скорее призраки прошлого. И даже Маша… — Куда идешь? — спросил кто-то незнакомый. — Эй, я с тобой говорю! — голос был женский, уже хоть что-то. — По делам, а что? — Лиза обернулась, завидев перед собой незнакомку, чей внешний вид ей решительно ничего не сказал. — С кем разговариваю хоть? — она не стала сразу скалиться, показывать зубы, хотя собеседница определенно пыталась вызвать реакцию, агрессию. — Какая разница? Ты меня лучше послушай — не кати к Грише, а? Я пока по-хорошему прошу. Кто такой Гриша вообще? — Ладно, не буду. — Девушка дернула плечами, соглашаясь. — Вопрос исчерпан? — Нет, ты меня не поняла — еще раз я увижу, что он на тебя смотрит — убью. Это я с ним хожу. — Отрезала та с явным вызовом в голосе, такая смешная в своих спортивных штанах и с пучком русых волос на голове. — Ходи. А его чего не убьешь? Он же смотрит. Если твой глаз тебя соблазняет, то вырви его, разве нет? Брать на себя чужую вину не хотелось, и никакие обстоятельства бы не заставили Лизу это сделать, хоть она и поняла уже, что вляпалась. Про Гришу ей как-то Маша сказала, шепнула почти. Парень в кепочке. Ничего особенного. Живет где-то тут… друг, товарищ ее молодого человека и не более того. — Шлюха. — Бросили девушке в спину. В общем-то, на чужие слова уже давно было все равно, хочешь или не хочешь — всякое наговорят, проще заткнуть уши и притвориться камнем, вышагивая по асфальту в любимых босоножках, стараясь миновать осколки стекла и прочие «прелести» местной дикой «природы». Рюкзак на плече, мысли далеко — и свобода вот она, остается только ухватить ее за руку. В магазине было как и всегда людно, тесно и неуютно, пришлось продираться сквозь толпу, появление которой говорило только об одном — опять какой-нибудь «раритет» подвезли. Или конфискат. Может, вино, может, водку, а бывало, что и рыбу какую, мясо вырезкой получше… Дефицит. Красивая одежда, вкусная еда, билеты на поезд, французские духи. Все это — дефицит, достать который можно только с крепкими связями и нервами. Лизе повезло хотя бы в том, что у нее было и то, и другое, а потому семья ее ни в чем не нуждалась, купаясь в баночках красной икры и колготках, позволяя себе игнорировать шпроты, которые были для иных людей только «праздничной» пищей, покупая кассеты с любыми фильмами и смотря их не на Советской аппаратуре, а на иностранной «фирме». — Вы мне пробейте сто граммов всего! — Да куда ж ты лезешь? Я здесь стою с утра! — Пройти дайте… Голоса смешивались в гул, слушать который не хотелось. Девушка взяла с полки половину буханки «серого», посмотрев искоса на стоявшие рядом же консервы, рядом с которыми уютно расположился холодильник с молочными продуктами. Все вперемешку, чуть ли не слоями, иной раз и телевизоры можно было в овощном ряду разглядеть, если присмотреться — коммерсанты стремились продать все, что могли достать, гребя деньги не то что лопатами — машинами. — Двадцать и рубль, — буркнула на кассе светловолосая женщина-продавщица в аккуратном переднике, и Лиза протянула ей требуемое, шустро убирая покупки в рюкзак. А то сметут еще. — Спасибо. — Сказала на прощание, выбираясь за дверь. На улице было жарко до угара, только тучи не сулили ничего хорошего — может, дождь намечался, может — нет. До дома она пошла длинной дорогой, проверяя собственную стойкость, мысленно подметив, что отдых в течение недели, плюс-минус один день, пошел ей на пользу — сердце больше не билось часто-часто от каждого шага, куда-то исчезла одышка. Страшное слово «миокардит» больше не выглядывало из-за угла зловещим предсказанием госпитализации. Только все равно неспокойно было как-то, неправильно. Черта уже пройдена, преступлена, старый мир за спиной начал рассыпаться. Знает один — знают все, ведь так? На самом деле без лишних телодвижений было ясно, что когда-нибудь двор вызнает, не зря ведь девушка к Кощею аж в гости ходила своими ногами по улице. Что его «друзья» про нее не в курсе все еще были — это вообще чистым везением оказалось. Что делать-то было теперь? Что родителям сказать, когда (даже не «если») спросят? Да, мам, пап, был у нас дома человек… но вы не подумайте, я с ним ни-ни, мы просто чай пили! Сама б поверила? Поверила бы… сама же присутствовала, словно со стороны наблюдая. Но семья — не такая. Семья — другая. Семья — никогда не поймет. Первая в лицо плюнет, первая в милицию, треклятую ментовку, потащит. И слово такое скользкое. «Ментовка». Лиза относилась к представителям закона без пренебрежения, даже со слабо выражаемым уважением, но простить не смогла, что те сумку матушки не отыскали, какой бы она уважаемой ни была — помочь государство не смогло ровным счетом ничем, только замки менять пришлось. Да, мам, пап, я хожу к нему иногда в гости, поэтому от меня пахнет куревом за три версты, но он хороший, правда! Уж лучше сразу вздернуться. В подъезде непривычно разило спиртом, как-то дико и зло. Девушка осторожно пробралась на свой этаж вдоль стенки, приметив, что запах доносится сверху. Подняться? Остаться? Решить она не успела — послышался глухой удар, громкое «Сука!», затем — тишина. Соседи ругаются? Не похоже, скорее кто-то в дверь долбится… к кому? Вопросов было больше, чем ответов, но Лиза все же поборола природное любопытство, щелкнув замком и скользнув в глотку квартиры. Нет, ей не нужны проблемы. Мало ли, что там у человека на уме. Продукты из рюкзака перекочевали в холодильник, девушка же отправилась на балкон, вооружившись новым альбомом и устроившись на краю табурета, привычно ткнувшись щекой в стекло, глядя вниз. Рисовать-то еще нельзя, но если очень хочется, то кто запретит? Сам собой из-под грифеля вышел силуэт уже знакомый наизусть, сидевший недавно совсем на постели ее, воображение дорисовало ему в руки тетрадь по медицине и острый взгляд, которым Кощей пробегался по наброскам собственного лица и собственных поз. Их было много, точно больше десятка, между записями и изображениями швов. Интересно, что он подумал? Что испытал? А что сама Лиза испытывала, когда превращала его в живой эскиз, восхищалась уголком души каждым отточенным движением? Он не пленял ее, но и не отталкивал, он просто был — и этим, кажется, сумел подкупить. Безразличие, уверенность в себе, голос с хрипотцой, темные, вьющиеся волосы, короткие и спутанные, едва ли часто расчесываемые — авторитет «Универсама» складывался из маленьких деталей, сшивался из разных кусочков, идеально подходящих друг другу. У него были карие глаза, щербинка между передними зубами, небольшая родинка на подбородке, он всегда носил одну и ту же одежду, но… Наверное, суть была не в этом? А в чем тогда? Пальцы сами вырисовали на краю листа небольшое яблоко, разрезанное надвое столовым ножом. Мелочь, а приятно.