Октябрь'98. Северный Йоркшир.
У Фреда от злости дрожат руки. Чёртовы магловские дома хоть и выглядят с первого взгляда неплохо, но абсолютно непригодны для жизни. Для жизни в бегах. В разрушенном мире, где постепенно наступает зима. В доме холодно. Электричество есть, но лампы не греют, а только увеличивают шансы быть обнаруженными. Котельная в подвале в паршивом состоянии: всё оборудование разобрали на запчасти до такой степени, что даже отец неудовлетворённо пожал плечами над полупустым корпусом нагревательной системы. Фред вздыхает, выключает в коридоре свет и тянет ворот шерстяного свитера ближе к подбородку. Повезло, что в этом доме нашлась тёплая одежда. Своей у него почти нет: не самая тёплая куртка, пара джинс, рубашка, видавшая предков Пруэтт, пара футболок и единственный свитер, уже заплатанный на плече и локте. Конечно же, из тех, что вязала мать на Рождество, с неизменной первой буквой имени — клеймо. Поэтому, отыскав в шкафу одной из комнат однотонно-серый и безразмерный свитер, Фред поспешил надеть его поверх именного. Из найденных вещей ему ещё приглянулось тяжёлое графитовое пальто классического кроя; в плечах — в самый раз и рукава на удивление не короткие. Видимо, с предыдущим владельцем вещей Фред был одного роста. Но куда его возьмёшь? Оно громоздкое и бесполезное, едва ли защитит от холода и снега. А вот массивные армейские ботинки, всего-то на полразмера больше, точно пригодятся. Кем был тот человек, что жил здесь, носил одежду на полразмера больше, увлекался живописью и строил планы на будущее? Фред не видел ни одной фотографии и не пытался узнать больше. Любые сведения о прошлых владельцах домов наводили на мрачные размышления о незавидной участи, которую не хотелось прокручивать в мыслях. Вдруг сбудется ещё. Фред перешагивает сваленный цветочный горшок с рассыпавшейся по ковролину сухой землёй и из коридора выходит на кухню, на которой тоже беспечно оставлен свет — когда-нибудь это обернётся тем, что егеря, периодически садящиеся им на хвост, обнаружат их в два счёта. Но незнакомые тёмные дома пугают его до дрожи. Пальцы леденеют от соприкосновения с холодным пластиком выключателя. Мерзлой коркой застилает глаза, когда над головой гаснет свет, передавая холодной тьме пять метров пространства вокруг. Кажется, даже воздух холодеет. Свет горит почти везде: над обеденным столом, по периметру кухни, дальше в гостиной, где на маленьком журнальном столике валяется причудливый лавовый светильник. Фреду не по себе наблюдать за мерзкой субстанцией, и он отключает его первым, делая не малый крюк в гостиную из кухни. Вернувшись на кухню, Фред злится, когда понимает, что не может отключить один оставшийся источник света. Просто не знает, где выключатель. Скрипит зубами, щёлкая все кнопки подряд, и боится, что каждая секунда может стоить жизней всей семье. — Чёрт! — Последняя лампочка гаснет только потому, что Фред запустил в неё чашку. В наступившей темноте стекло звенит по-особенному: с привкусом спокойствия и обволакивающей безопасности. Но в той же самой темноте всегда будет жить страх. Как долго им ещё будет так везти? — Фред? — Артур из подвала услышал шум и решил проверить. — Всё в порядке. Я просто… — он несдержанно пинает в сторону осколок, вскидывает руку в сторону, куда бросил кружку и чувствует, что оправдывается ни к месту. Но Фреду правда неловко за своё поведение. В конце концов, он должен быть опорой для семьи, должен действовать рационально и не терять самообладание из-за всякой мелочи. А он… Он слишком злится, что аж пальцы дрожат. — Что с отоплением? — Фред моментально переводит тему. Артур вздыхает, вытирает руки ветошью. — Если температура на улице понизится ещё на пару градусов, мы здесь замёрзнем, — уклончиво. — Надо перебираться южнее. Фред цокает. — Я попробую что-то сделать, — продолжает Артур, — но шансов почти нет. — Ладно. Обсудим это позже. На сегодняшний день Северный Йоркшир остаётся более-менее безопасным районом с точки зрения количества егерей на квадратную милю. Холода тут наступают рано, но и плотность населения стала меньше, а значит, меньше тех, кто может сдать семью беглых волшебников. Заброшенные дома на севере Британии все холодные без исключения, и найдя тот, что оказался в хорошем состоянии, Фреду бы не хотелось покидать его так скоро. Несомненно, находясь на севере, часто хочется вернуться домой, в тёплые комнаты своей уютной квартиры. Вот только о возвращении в Лондон пришлось позабыть в то самое утро, как всю школу всколыхнул факт поражения Гарри в Великой войне. Вскоре после отступления из столицы основных сил сопротивления там не осталось ни единого безопасного угла: город и близлежащий пригород наводнило теми, кто без угрызения совести был способен сдать даже пятилетнего ребёнка. В тот самый момент участились и без того массовые похищения и пытки в логовах пожирателей смерти. Даже о приближении к Лондону или Девону можно было забыть после того, как пожиратели поймали Джорджа. — Ты сейчас уходишь на охоту? — хмуро уточняет Артур. — Да. Отец не меняется в лице, по-прежнему выглядит сосредоточенным и внимательным. Надо сказать, что жизнь в подобных условиях способна не только измучить человека, но и сделать его сильнее. Война сделала их сильнее. Жёстче и предусмотрительнее. — Уверен? Был ли подтекст в вопросе отца? Ведь всё-таки родители считают, что Фред стал слишком жесток. Но им всего лишь кажется. Фред просто стал куда серьёзнее. Он выбрал в себе ту самую сторону, от которой, как от огня шарахался в прошлом, но теперь же с яростным фанатизмом требовал от окружающих — осторожность. Всегда, везде, в каждом движении. Но как иначе? Ведь однажды беспечность стоила слишком дорого. — Да. Артур кивает: — Будь осторожен. — И уходит, возвращаясь в подвал. Уже полгода они скитаются по графствам своей некогда процветающей страны и ждут шанса покинуть остров. Но кажется, что с каждым месяцем сделать это всё сложнее. Все крупные города находятся под контролем пожирателей смерти. По улицам бродят банды егерей и вольные охотники за головами. Маглов либо притесняют, либо откровенно преследуют — в зависимости от степени лояльности местной власти. В городах поменьше разруха, голод и охотники попроще. Всего за полгода от современного светского общества остались жалкие крупицы. Всего за полгода они потеряли столько друзей и соратников, что страшно произносить вслух. На всей территории Британии запрещено несанкционированное использование любых видов магии. Все заклинания тщательно отслеживаются, а за нарушителями неизбежно приходят. И даже Мерлину неизвестно, чем закончился каждый из арестов. Последний месяц-полтора их путь проходит без серьёзных происшествий. Родители немного поуспокоились, Джорджу всё реже снятся кошмары, и Фреду кажется, что до заветного спокойствия остались считанные дни. Но он знает: такое обманчивое затишье только усыпляет бдительность. Фред выходит с кухни. В ванной комнате дальше по коридору копошится мама. Стирает какие-то их вещи в холодной, настолько колючей воде, что Фреду было жутко просто умыться. К ней он не заходит и не смотрит в чернильную вязь подвала, где наедине с котлом возится отец. Тихо, но шустро Фред поднимается на второй этаж, в единственную более-менее тёплую комнату, которую с южной стороны дома не продувают холодные ветра. Джордж не болеет. Или… Как ещё назвать то, что происходит с братом? Нет. Фред хочет убедить себя, что это всего лишь общее недомогание и стресс. Фреду хочется верить, что это ничего страшного, что ещё пару месяцев и Джорджа перестанет колотить в холодном сумраке каждого нового дома. Фред филигранно тихо прожимает ручку и приоткрывает дверь в комнату, в которой тоже горит свет. У самого пола маленькая настольная лампа, прикрытая каким-то тряпьём, освещает затёртый ворсистый ковёр и ботинки с жёлтым матовым блеском, тонущим в заломах прочной чёрной кожи. Свету хватает силы добраться до покосившейся тумбочки рядом с кроватью, до беспорядочного вороха одеял и полумесяца на люстре, отбрасывающего скромную полутень на стену, испещрённую флуоресцентными звёздочками, что ни капли не похожи на настоящие. — Джордж, — шёпотом. Фред пытается растопить в горле корки злого льда. В ответ слышит шумный выдох, и ему кажется, что брат не спит. — Спишь? — Фред..? Это ты? — Я, спящая красавица, — лёд тает, возвращая привычный голос. Как раз вовремя. Джордж недовольно сипит. Ворочается, тянется под двумя одеялами, разворачивается, делает свистящий вдох, и Фред звонко цокает — здоровье в таких условиях ни к чёрту. — Как себя чувствуешь? — он присаживается на край кровати, толкает ногой ботинки брата, загоняя те под кровать. — Хватит, — тяжело, сонно и с запозданием отвечает Джордж на колкое прозвище. — Хватит что? — Фред улыбается. Он совсем близко. Касается губами лба брата, проверяя температуру. — Я не красавица, — Джордж тянется навстречу, прикрывая глаза. — По крайней мере не спящая, — досадно. — Не спится? Младший в ответ лишь мотает головой. — Полежи со мной, — Джордж отодвигается к краю и тянет брата к себе за рукав серого свитера, мнёт его пальцами, не припоминая похожей одежды в их походном гардеробе. — Эй, Джорджи, — Фред нехотя, но сопротивляется, — я не могу. Мне нужно на охоту. Джордж еле заметно кривит губы. Чёткая линия скулы оставляет острый, почти грубый срез на бледном лице. — Я быстро. Ты и проснуться не успеешь, — Фред лохматит брату волосы. — Засыпай, — задерживает руку на горячей щеке, улыбается мягко, — Утро ещё не наступило. — Возьми мой пистолет, — Джордж прячет беспокойство, подтягивая к носу одеяло. Смотрит внимательно, ловит тёплый блеск в мягком взгляде. — Я не далеко, — успокаивает Фред, гладит волосы, целует лоб в порыве нежности. — И ненадолго. Спи. Но Фред уходит почти на три сотни ярдов в сторону охотничьей вышки, что приметил на краю поля, ощерившегося иглами высокой сухой травы. С неё хорошо просматриваются окрестности, а внутри хоть и мало места, но почти не продувает ветер. Свою винтовку Фред ставит по правую руку, кобуру с пистолетом брата с бедра не снимает, а от рюкзака отстёгивает то самое графитовое пальто, свернутое валиком, и накидывает сверху на плечи. Морозит. Фред плотнее натягивает шапку, утыкается носом в высокий ворот свитера, готовясь провести на улице минимум час. Они остались вчетвером. Фред соврёт сам себе, если скажет, что четыре — это оптимальное количество человек для безопасного пересечения местности и комфортного выживания в условиях нехватки продовольствия. Но он не мог ничего поделать, когда Рон и Джинни приняли решение покинуть их, объединившись с Гарри и Гермионой. Билл, Перси и Флёр сумели перебраться на материк ещё в самом начале и примкнули к повстанческому движению, которое основали однокурсники Флёр. Периодически от них приходят письма, в которых Билл рассказывает о новых изобретениях диверсионной группы или успехах разведки. Письма, в которых Флёр беспокоится за Перси и жалуется на безрассудство Билла, и в которых все они пишут о том, что обязательно отыщут способ собрать всю семью на материке, где, без преувеличения, жить существенно легче, чем в Англии. В такие моменты Фред улыбается и позволяет себе помечтать всего лишь пару минут. Здесь Фреду не до боевых действий, не до операций разведки и диверсий на территории врага. Все свои силы и знания он направляет только на то, чтобы уберечь семью и избавиться от преследования, на которое их обрекли только за то, что они члены семьи Уизли, посмевшие отказать в повиновении самому Волан-де-Морту. На улице постепенно светлеет, и это самое неприятное время суток. В стелящемся над полем тумане едва ли можно разглядеть движение, а густое жёлтое зарево восходящего солнца только сбивает с толку, не даёт ни света, ни возможности адаптироваться глазам к пограничной темноте, в которой умелая опасность способна без труда скрыть своё присутствие. Фред сидит тихо, не нервничает, не барабанит ногой по полу, только лишь наблюдает за бесконечным туманом и греет дыханием руки. Холода опасны ещё и тем, что заметно снижают возможности организма. Реакция мозга остаётся прежней, но вот, например, окоченевшие пальцы заметно медленнее нажимают курок. Это охота? И да, и нет. И не только на дичь. Сегодня один из тех дней, в которые Фред вынужден ловить плетущиеся за ними попятам «хвосты». В каждом городе находится пара-тройка умников, решающих сорвать неплохую награду за головы троих Уизли. Два дня назад они побывали в Йорке: нужно было купить лекарства и отправить весточку Чарли. И, конечно же, их заметили. Но было одно преимущество. Хитрость, как любил выражаться Фред. В городах он всегда держался на внушительном, но безопасном расстоянии от семьи, и большинство нерасторопных охотников не знали, что в действительности их четверо. Новость же о том, что Фреду удалось освободить близнеца, оказалась весьма непопулярной, ведь демонстрировала явные слабости поместья, где того держали. И это существенно играло на руку. Фреду бы хотелось забыть всё, что он увидел тогда, чтобы не терзать себя за несчастных, которых был не в силах спасти. Но выбросить из головы прошлое было чревато повторением ошибок в настоящем, и Фред стоически успокаивал себя тем, что всю важную информацию незамедлительно передал в штаб Ордена. Правда, что так и не удостоверился, нашла ли информация своего получателя. От Ордена мало что осталось. На охоту всегда приходилось выходить в темноте, в предрассветные часы. Это увеличивало шансы остаться незамеченным. А явное присутствие Джорджа в доме всегда путало всех их преследующих. Поэтому Фреду оставалось только дождаться движения или тупорылой неосторожности. Вот только за сегодняшнюю ночь Фред нормально не поспал, и наблюдать за однообразным пейзажем, имея за плечами сон в сумме на три часа, было весьма затруднительно. Наверное, по этой, а может и ещё какой другой причине, обратив внимание на шелест травы и рычание неподалёку, Фред не услышал шагов по лестнице, а опомнился только, когда вместо привычной двери слева мелькнула чья-то голова. — Ты ещё кто? Фред шугается, с разворота вжимается в угол и уверенным, почти заученным движением вскидывает пистолет брата, целясь в грудь незваного гостя. — Эй, тихо, — парень напротив неспеша поднимает руки, — мне неприятности не нужны. Парнишка показался Фреду ровесником и даже совершенно безобидным. Одет был куда лучше: экипировка чистая, если не сказать новая. Только руки в перчатках с обрезанными пальцами были слегка грязными. Глаза, совершенно напуганные, прятал за чёлкой, неаккуратно торчащей кудрявыми завитками из-под шапки. Оружия было не видать. Однако Фред уже достаточно наступал на грабли обманчивого первого впечатления, чтобы безоговорочно верить каждому, кто не выглядит как двухметровая тварь, жаждущая свернуть ему шею. — Я без оружия. — Ага, за идиота меня не держи, — на пистолете в руках Фреда щёлкает предохранитель. — Ладно! — Парень делает шаг назад, вниз по лестнице. — Ладно. У меня револьвер в кобуре под курткой и нож в голенище. — Прекрасно, — ухмыляется Фред, — И то, и другое мне не помешает. — Эй, стой! Ты же из Йорка, да? Фред насторожился. — Я видел тебя в городе пару дней назад, — продолжает парень. — Но ты не местный. Скрываешься? Ты маг? — он пригляделся, — Или сам выслеживаешь кого? — А тебе какое дело? — Чисто профессиональный интерес, — и едва заметный жест плечами, мол, ты же сам такой. — Профессиональный, значит, — нахмурился Фред, — И кого же выслеживаешь ты? — Думаешь, я стану делиться информацией с первым встречным? — глаза напротив сверкнули неприкрытой агрессией. — А что, нет? — Фред улыбается как-то подло и выравнивает прицел, целясь на этот раз между глаз. У Фреда в глазах дьявольские огоньки. Ему нравится чувствовать своё преимущество, пусть и упираясь лопатками в деревянную стену. — Давай я просто уйду, — ещё шаг вниз по лестнице. — Ни ты, ни я… Не сделали друг другу ничего плохого. — Пока что. Парень явно начинал нервничать: совершенно по-глупому улыбался, бросал косой взгляд через плечо и переступил ещё на две ступени ниже. — Я правда лучше пойду дальше, — он указал куда-то в сторону. — Договорились? Фреда как током дёрнуло, стоило понять, что траектория движения лежит через дом, в котором скрывалась его семья. Он подался вперёд, как бы помогая оппоненту понять, что того никто не отпускал. — Может, ты тоже выслеживаешь ту рыжую семейку, которая остановилась в доме на краю поля? Так мы можем объединиться! Награду поделим шестьдесят на сорок! По рукам? — парень делает противоречивый шаг ближе. Он бы ещё руку протянул и точно бы получил пулю. — Сволочь, — цедит Фред сквозь зубы. — Нет? Что же, — нервный смешок и снова шаг назад. Его не видно уже по пояс. — Я уступлю тебе. Пятьдесят на пятьдесят? — Так это ты шёл за нами последние два дня? — За вами? — не понял парень. — Ох, чё-ёрт. Фред заёрзал на месте, подтянул колени, пытаясь одновременно подняться на ноги и держать на прицеле причину нервозности последних дней. Он отвлёкся всего на секунду, когда штаниной зацепился за острую щепку в полу. Но этого оказалось достаточно. — Сэт, фас! Парень дёрнулся вниз, но рефлексы у Фреда сработали на автомате. Куда быстрее, чем он осознал, что же нужно делать. Рефлексы, которые отвечают жестокостью на любую угрозу. И даже промёрзшие до костей пальцы не стали помехой, чтобы нажать, кажется, уже примёрзший к пальцу курок пистолета. Первое, что Фред услышал: на землю со ступеней лестницы упало что-то тяжёлое, следом — рычание, постепенно заменяемое жалобным поскуливанием. С дерева неподалёку со злорадным карканьем взлетела ворона. Нужно было решаться, пока для манёвра есть эти несколько секунд замешательства. Фред плавным движением перебрался в угол ближе к двери, внимательно оглядел видимый участок земли снизу и задержал взгляд на обездвиженных чёрных ботинках. Одного неосторожного выстрела оказалось достаточно? Фред выглянул и быстро спрятался обратно. Тот парень действительно лежал на земле, не подавая признаков жизни, но появилась новая проблема — чёрная как смоль псина, что стояла на нижних ступенях лестницы. Фред выглянул снова. Животное в ответ оскалилось, обнажив ряд острых зубов. Огромная пасть выглядела, без сомнения, устрашающе. Пёс стоял совсем рядом с телом, словно прикрывая собой хозяина, и явно был полон решимости перегрызть Фреду глотку, как только он посмеет приблизиться. Оказаться меж этих зубов было бы весьма рискованно: рваная рана и инфекция в полевых условиях со стопроцентной вероятностью не закончатся ничем хорошим. Есть только два варианта: пристрелить обозлившееся животное или попытаться прошмыгнуть, надеясь на удачу. Вот только стоило Фреду потянуться за рюкзаком, псина рванула ему навстречу, явно нацелившись поплотнее сомкнуть свои челюсти на лодыжке. Но Фред едва отклонился назад, выкинул перед собой тяжелое пальто, целиком накрывая собаку и тем самым дезориентируя её на короткое мгновение, которого вполне хватило, чтобы пинком скинуть животное вниз, снова увеличивая расстояние. Глухой удар о землю, возня под пальто. Не прекращающееся рычание не стало для Фреда новостью, а выбравшийся пёс, кажется, стал ещё агрессивнее: то и дело рычал, громко гавкал, пугая лязгом мощных челюстей. Фред не хотел тратить патроны в пистолете Джорджа. Но отвлекаться на винтовку, оставшуюся позади, было опасно. Фред тихо выдохнул, поймал животное на прицел и выстрелил. Пёс взвизгнул, заскулил и пулей метнулся в сторону леса. Всё-таки неповинных животных Фреду стрелять жалко, поэтому он выстрелил под передние лапы, только чтобы напугать. И это сработало. Но, в конце концов, псина рано или поздно вернётся из верности своему хозяину и либо подохнет рядом с ним, либо начнёт глодать окоченевший труп. Главное, чтобы не привела других людей. Отец прав. Нужно уходить. Стараясь не смотреть на кровавое месиво в затылке, Фред перевернул тело и расстегнул куртку. Револьвер у парня действительно был. Почти новенький. Более того, барабан оказался забит патронами, а в рюкзаке имелось две пачки про запас. Весьма недурно. Фред даже присвистнул. А вот нож оказался бесполезен: дилетантская заточка, — не более — слепленная из проржавевшего кухонного ножа с рукоятью, обмотанной изолентой. Таким и убивать? Разве что столбнячную инфекцию занести. Это да, это можно. В рюкзаке он отыскал потёртый бинокль, по пачке собачьих и обычных крекеров и флягу с водой. И больше ни-че-го. Ни хитроумных ловушек, ни ядов, ни ориентировок на жертв или хотя бы блокнота со списками. Парнишка был явно новичком. За таких Фреду было куда совестнее, чем за бывалых охотников. Руки снова подрагивали. Уже давно Фред задавался вопросом, что страшней — умирать или убивать? Убивал он не в первый раз, да и на пороге смерти бывать приходилось. Но всегда осознавал, что убивает не из страха за собственную жизнь. Страшнее, когда умирают близкие. Поэтому ради их безопасности Фред готов обезличить свой страх перед убийством человека. Именно поэтому пришлось смириться с потерей самоуважения. О каком самоуважении может идти речь, когда отстреливаешь людей, как больной скот? Но у Фреда нет выбора. Нет магии, а значит и возможности обезвредить врага, не причиняя смертельного вреда. Фред вздохнул. Накрыл труп полюбившимся графитовым пальто, словно извиняясь и, поднявшись в полный рост, огляделся по сторонам. Тишина. Даже собака не лает. Теперь действительно нужно на охоту.***
Переминаясь с ноги на ногу, Фред топчется, стряхивая грязь, на пороге дома, в котором они остановились. Жаль, что весьма ненадолго, учитывая, что до рассвета следующего дня придётся уйти. Но сегодняшний день ещё не закончен. Охота удалась, и Фред может обещать семье вкусный ужин. Молли ловит сына в дверях, стоит ему только зайти. — Фред! Я слышала несколько выстрелов! Всё хорошо? Ты ранен? — Она придирчиво осматривает его, ловит за руки, впопыхах пытается заглянуть под расстёгнутую куртку, чтобы убедиться в отсутствии ран. — Всё хорошо, мам, — он едва улыбается, приподнимает тушку зайца. — Прыткий паршивец попался. Фред всегда умалчивает о том, что одежду приходится отстирывать вовсе не от крови животных, которых он подстрелил. А Молли, хоть и не берётся расспрашивать дальше, кажется, понимает, на какую охоту периодически выбирается сын. — Милый, зайди к Джорджу, — Молли забрала увесистую тушку. — Он звал тебя. — Ему лучше? — буднично спрашивает Фред, ставя винтовку у покосившейся тумбы. Молли со вздохом прикрывает глаза и мотает головой. Когда мама так молчит, Фред понимает её без слов, потому что описывать состояние Джорджа во время приступов фантомных болей не хочется никому, кто хотя бы раз видел это жуткое зрелище: его колотит крупной дрожью, ноги ломает судорога, глаза закатываются, и из-под полуприкрытых век мелькают только жуткие белки. А крики леденят кровь. — Значит, нет, — констатирует Фред сам себе, понимая, что все надежды снова обернулась прахом. Кажется, это будет повторяться вечно. Молли хмурится, задерживая взгляд на пятне крови на лямке рюкзака. Ей бы хотелось успокоить сына словами, в которых сама бы она не сомневалась ни капли. А ещё лучше бы было сказать, что всё обошлось и Джордж просто испугался выстрелов вдалеке. Но Фред не любил, когда его держали за идиота, тем более, что он куда лучше всех прочих понимал состояние брата. Фред оставляет рюкзак рядом с винтовкой и быстрым шагом уходит в ванную комнату. Приходится наскоро вымыть руки ледяной водой, в спешке смыть пятна крови, оставив без внимания мелкую грязь под ногтями. Он скидывает куртку и, снимая шапку, ерошит волосы. Всматривается в своё отражение в разбитых остатках зеркала, проверяя не осталось ли следов охоты. Выдыхает, чтобы успокоиться, но когда сталкивается на лестнице с отцом, который спускается со второго этажа, опуская взгляд, прошмыгивает мимо. — Фред, — одёргивает Артур сына. — Ты как? — В порядке. — Он оглядывается в сторону второго этажа, нервничает, не готовый к вопросам. — Всё прошло гладко. Почти. И всё же, сколько бы Фред не оправдывался, что выбирает меньшее из зол, происходящее его невероятно тяготило. В голове не укладывалось, почему ему приходиться убивать людей? Он на это не подписывался! Он этого не заслужил. Ему всего двадцать, и он не должен даже думать о том, сколько человек убил в этом месяце! Мысли об этом — безумие само по себе, а здесь …руки по локоть в крови. Не обманывается, сам видит. Благо, никто больше. В прошлой жизни было всё: большая счастливая семья, которая скучала только по Чарли, любимое дело и беззаботная повседневность. У Фреда был Джордж. Жизнерадостный, невредимый и счастливый. Прошло всего полгода. Фреду по-прежнему двадцать, но с приходом войны он потерял полжизни. И, кажется, стал старше. Он потерял всё, к чему полжизни стремился. Однажды потерял Джорджа. И боялся потерять снова. Поэтому он убивает? Фред не понимал, почему должен оправдывать убийство тем, что защищает родных. Кажется, всей ситуации в принципе не должно быть. — Тебе не стоит заниматься этим, — добавляет Артур, подмечая, как выпав из реальности, Фред нервно постукивает по перилам. — Что за глупости, пап? — кажется, будто Фред не понимает, о чём идёт речь. — Мама приготовит кролика на ужин. Разве это плохо? — Фред, Джорджу без тебя тяжело, — он подходит ближе и продолжает совсем шёпотом, — Уходя, ты каждый раз рискуешь. Что если ты… если что-то пойдёт не так? — Не говори мне, что ему тяжело! — не выдерживая, шипит Фред. — Думаешь, я не вижу? И что прикажешь делать? Мы и так бежим отовсюду, где были! Сейчас у нас есть день или два, чтобы передохнуть. Чтобы Джордж поправился, и мы смогли идти дальше. А если бы я не ушёл? — Фред вопросительно посмотрел на отца, но не дал тому ответить. — Нас бы поймали к вечеру. — Фред… — Я просто не могу позволить им снова его забрать, — бросает он, отворачиваясь. — Никого из вас. Фред поднимается на второй этаж, перешагивая за раз пару ступеней. Почти спотыкается на самом верху и чуть не влетает носом в приоткрытую дверь. — Джордж… Фред почти не дышит, когда снова оказывается в комнате, боясь увидеть на лице брата отголоски болезненных воспоминаний, что мучают его уже на протяжении четырёх месяцев. По обрывочным воспоминаниям самого Джорджа, его пытали Круциатусом. Фред был в ужасе, когда после подземелья увидел на его теле бледные шрамы, подобные следам рваных ран. Скорее всего, Круцио — единственное, что Джордж успел запомнить. Весь он будто был разорван в клочья, собран, излечен и искалечен заново. Сотни и тысячи бесконечно повторяющиеся раз. От этих мыслей у Фреда кипела кровь. Джорджа не убили быстро только потому, что он чистокровка. Только потому, что, имея такой ценный козырь, хотели заставить подчиниться всю семью. Фред не раз проклинал свою магическую кровь, и лишь этот единственный раз превозносил за подаренное ценное время. Когда Джордж разворачивается к брату, в глазах у него видны слёзы и страх. — Эй, Джорджи, — Фред почти падает на колени подле кровати, сгребает младшего в охапку, пытаясь впитать в себя хотя бы толику страха, который Джордж даже просто выдыхает, оказываясь в крепких объятиях. Фред сильный. Он переживёт любые трудности за них двоих. Лишь бы Джорджу больше не пришлось терпеть всё это. Фред не молится никаким богам, они здесь бессильны. Он верит только в свои силы. Верит в брата и что вместе они переживут эту войну. Но сколько бы Фред не просил, он ни разу не почувствовал в теле хоть сколько-нибудь физической боли равной той, которую видел в Джордже. Где же она, хвалёная связь близнецов? — Продрог весь. Долго тебя не было, — шепчет Джордж куда-то в ключицы брата, горячими ладонями обжигает лопатки через ткань футболки. — От тебя так холодом веет, — он прижимается ближе, — лесом. И смертью. — Джорджи, пожалуйста. — Фред сильнее прижимает к себе брата. Фред давно смирился с такими заявлениями — Джордж будто знает. Всё видит, всё чувствует так, словно вместе с братом совершает эти омерзительные преступления. Но Фред не рассказывает. Упорно молчит из раза в раз, считая, что для Джорджа такая информация излишне жестока. — У тебя снова температура. — Фред действительно переживает, но вместе с тем пытается перевести тему. — Расскажи мне, Фред, — Джордж на уловку не реагирует. Он отстраняется, ловит на себе пристальный и сомневающийся взгляд. — Куда ты уходил? Джордж всё понял ещё в первый раз. Да и как не понять? У Фреда тогда в глазах — только ужас. Руки не слушались, он дрожал. Но упорно молчал даже наедине, и Джордж решил дать ему время, которое за прошедшие месяцы стало играть против них. Фред боится многого, — Джордж понимает это. Боится потерять его, боится осуждения и презрения. Сам боится смерти, с которой тесно идёт бок о бок. Боится, что у них нет будущего и что все старания ни к чему не приведут. Боится, что мир опустеет, покроется пеплом, и им никогда не придётся вернуться. Джордж всё понимает. Сейчас он видит это как никогда отчётливо, потому что у Фреда кончаются силы. С каждым днём убегать становится всё сложнее. Не только от пожирателей. От собственных мыслей, совести и призраков убитых им людей. Всё это оставляет след, от которого не отмыть кожу; он грязным едким отпечатком прожигает внутрь до хитросплетения вен, мягкости извилин. Осознание портит кровь, бесстыже отравляет разум, заставляя увериться в своей способности запятнать. Фреду кажется, что он убегает даже от Джорджа. Чтобы стать сильнее, чтобы доказать самому себе — больше никому доказательства такой ценой не нужны, — что случившееся с братом не повторится ни с кем больше. Чтобы защитить их. От себя. — Я так устал, — выдыхает Фред, освобождая собственную боль. И это кажется ему не правильным. Так не должно быть! Джордж не должен выслушивать, как Фреда мучает совесть. Это Джордж был в плену! Это его пытали, и до сих пор мучают. Не Фреда! И он не смог защитить его тогда, но убережёт сейчас. — Прости. — Фред отстраняется, пальцами зачёсывает волосы назад, но те снова лезут, и он прячет глаза. — На улице холодно, и я немного устал. — Он вырывается из рук брата. Джорджа кидает на пружинистый матрас. — Пойду заварю чай. Будешь? — Фред, подожди, — Джордж даже было подрывается за братом, но встать сил совсем нет, и он остаётся в постели. А у Фреда нет сил даже ждать. — Я сейчас. — И он захлопывает за собой дверь. И так тоже не должно быть. Фред идёт навстречу смерти, преследует охотников и убивает пожирателей, а сам трусит перед младшим братом. Смешно ведь. И действительно смеётся, беззвучно и стыдливо, утыкается лбом в запертую дверь и чувствует, что снова может дышать. Ему нужна поддержка. Молчаливая, не осуждающая поддержка от бездушной двери, по которой можно сползти на пол. Нужно что-то материальное, что способно удержать от падения в бездну страха. Дверь и пол подойдут как нельзя лучше. Он садится на пол спиной к двери и с выдохом бьётся затылком о деревяшку, знает, что Джордж смотрит на него даже сквозь запертую дверь, и от этого ощущения мокнет шея. Но Фред не уходит, мучая себя мыслями о том, что хочет и не может оказаться перед братом в таком состоянии. Если Джордж откроет, то Фред завалится на спину прямо к его ногам. Они вместе посмеются, и всё станет как прежде. Но Джордж не откроет. И не осуждает. Так почему же Фред бежит? Ему перед Джорджем всегда страшно. Бывает по-настоящему страшно разочаровать и увидеть в глазах осуждение. И стыдно, и боязно. А ещё волнительно и до бесконечного беззаботно. С Джорджем легко. Это Фред — дурак — усложнять элементарные вещи научился ещё перед тем, как влюбился в собственного брата. Ему требуется пара минут, чтобы совладать с подкатывающей тошнотой и смириться с тем фактом, что братец прав — один он не вывезет. Он должен рассказать хотя бы что-то. Ни всё за раз, но начать с малого. Дверь открывается тяжело, липко, будто впитала всю тяжесть мыслей прислонившейся к ней головы. Старые петли не скрипнут, Джордж не обернётся, и Фреда на секунду выкидывает в тот день, когда в подземелье треклятого поместья он отыскал его таким же обессилившим, не реагирующим на окружающий мир. И как ржавым ножом раскурочило грудную клетку. Воздух давит огромным булыжником, мешая сердцу двигаться — то пропускает удар, два. Всего секунда — и в руках Фреда оказывается всё самое ценное на этой выжженной до пепла земле: тёплые пальцы, скользнувшие по рёбрам в его объятия, как символ прощения; ресницы, дрожащие под нежным поцелуем и сбивчивым шёпотом «прости». И то ли показалось, то ли вправду — дурак. И на растрескавшихся губах влажный след пощипывает солью. «И всё-таки дурак», — мягкое послание в изумрудном отсвете родных глаз, в которые хочется смотреть даже на пороге смерти. И сердце снова заходится. Всё самое дорогое Фреду собрано воедино, воплощено в тело и душу, которые он будет защищать до последнего хриплого вздоха. Ему большего не надо. Сколько бы мир не горел, заставляя бежать и прятаться, он будет бежать и прятаться, будет сражаться и защищать, будет и убивать. Ему бы самую малость — понимания, чтобы самому с собой жить легче стало. — Это страшно, Джордж… — Я рядом, Фред.