***
— Ты это специально делаешь, да? — с порога начинает Арсений, едва войдя в лаборантскую Антона. У него только что закончились курсы по химии для девятиклассников. Точнее, для девятиклассницы. Вот надо Марине эту химию сдавать на ОГЭ. Одной из всей параллели! А из-за неё Антон, между прочим, вынужден ещё час после конца всех уроков сидеть в душном кабинете, а до этого, преспокойным вечером дома, искать и подготавливать материал. Он за всё это время столько страниц текста перечитал с задачками по химии, что сам Лев Толстой позавидует. Антон, конечно, не филолог, но на словах он и правда Лев Толстой и на деле не хуй простой, потому что к подготовке даже пусть и одной ученицы к экзамену подходит ответственно. Марина, правда, из всей химии знает только фильм «H2O: просто добавь воды», поэтому мучается Антон с ней знатно и сейчас решает отдохнуть в лаборантской и переделать все дела, которые только можно, чтобы вечером лечь спать пораньше, а не в час ночи, как обычно. Он уже проверил все тесты восьмиклассников — ха-ха, вот такой он жестокий, дал ученикам тест по биологии в последний учебный день перед каникулами, — полил все цветы в кабинете и сходил к тому, что они с Арсением сажали с неделю назад. Вряд ли он выживет, конечно, — цветок, а не Арсений, сплюньте, — потому что продолжает так же уныло глядеть себе под ноги. Антон, конечно, не филолог, но и он может во всякие эти ваши фразеологизмы и устойчивые выражения, или как они там называются. Ног, рук и всего такого у растений, конечно же, нет, только у картошки глазки, но это другое, а вот у Антона ноги есть, и они сейчас натурально — прямо как йогурт со всякими бифидобактериями — отвалятся. И вот он, такой весь заебавшийся, решает отдохнуть и спокойно полистать ленту вайлдбериса — у всех вк и инста, а ему трусы новые нужны, — но не тут-то было. Ни минуты спокойной, ни минуты. Только присел и сразу кому-то нужен. Вот что бы они все без него тут делали, а? Пока Антон лелеет чувство собственной важности, к нему подлетает Арсений, натурально — в отличие от ориентации Антона — взбешенный. Глаза сверкают не слезами уж, но злостью точно. Вот надо ему в прекрасный вечер среды доставать Антона своим… а чем? Антон отрывает взгляд от телефона и чуть хмурится, глядя на тяжело дышащего Арсения, сжимающего ладони в кулаки и стоящего прямо над ним. Антон, конечно, не филолог, но он готов описывать такой образ Арсения тысячей эпилогов. Или эпитетов. Да пофиг, Антон не филолог. — Ты ведь специально это делаешь, не отрицай, — продолжает шипеть Арсений, будто какая-то змея. Антон же биолог, поэтому в змеях разбирается: кобры, ужи, питоны тоже есть, аспиды, Арсений. Тоже та ещё змеюка. — Да что делаю? — недоумевает Антон, потому что он и правда не понимал, с чего вдруг на него так взъелись. Что он успел натворить, если с Арсением сегодня виделся лишь один раз — хотя хотелось бы больше — и то лишь поздоровался при встрече у входа в школу. Арсений будто свирепеет ещё больше — прищуривается и наклоняется ближе, буквально выплёвывая: — Не строй из себя дурака. Ты прекрасно знаешь, о чём я. Антон дурака из себя не строит, потому что он и есть дурак, раз не понимает, чего от него пытаются добиться. Ну, пока ещё до битья не дошло, но, судя по виду Арсения, до применения физической силы осталось ещё ровно два непонимающих взгляда Антона. Но, видимо, Арсений сегодня добрый — ха, — потому что он, видя недоумение Антона, сжаливается и чуть сбавляет пыл. — Ты зачем Воронцовой тройку за триместр по биологии поставил? Они завтра на каникулы уходят, когда она тебе её исправлять будет, а? — уже немного спокойнее, но с не меньшей твёрдостью в голосе продолжает допытываться Арсений. А Антон, наконец, понимает, в чём дело. Понимает и ухмыляется, откладывая телефон на стол экраном вниз и скрещивая руки на груди. Ишь ты, Воронцова тройку получила, а этот так взбесился, будто бы это не заслуженная оценка, а как минимум великая вселенская несправедливость. В последний раз Антон Арсения таким видел, когда тот пытался доказать ему, что «Война и мир» — великое произведение талантливейшего автора, а не простой набор случайных слов. Антон, конечно, не филолог, но, по его скромному мнению, произведение это — хуйня из-под коня, а не школьная программа. А в конях он разбирается, биолог же. — Она у меня отличницей уже второй год выходит, может, на золотую медаль пойдёт, а ты ей аттестат портишь, — продолжает Арсений, будто бы аттестат как-то поможет этой Воронцовой в будущем и будто бы Антону не всё равно. Нет, если разобраться в ситуации, то ему на самом деле не всё равно — вот ещё бы ему удовольствие доставляло портить ученикам оценки, да конечно. Сам не в восторге, что так вышло, но он ещё на самом первом уроке дал понять, что не будет требовать великих свершений в области биологии от соцгума, если ученики элементарно будут ходить на один-единственный урок раз в неделю. Как оказалось, не многие выявляют желание посещать ненужный предмет седьмым уроком в пятницу. Воронцова — одна из таких, а ещё отличницей зовётся. — Воронцова твоя сама себе аттестат испортила. Передай ей, что на уроки ходить надо, если медаль свою получить хочет. Антон удовлетворённо улыбается, когда видит, что Арсений давится воздухом — вот его прям возмущение переполняет, так, глядишь, и перельётся через край. Нет, Антону не доставляет удовольствие издеваться над Арсением — ну, только если немножко и в крайне крайних случаях. Антон, конечно, не филолог, поэтому на всякие тавтологии ему плевать с высокой колокольни. Вообще, если прям по чесноку — а в чесноках Антон разбирается, он же биолог, — если прям честно-честно и без приукрас, то Антон Арсению симпатизирует. Или наоборот. Антон же не филолог, в конце-то концов, так что ему пофиг кто кому чего и куда, главное, что чувства есть. А у него есть, между прочим. Вообще, ему не только Арсений нравится, но ещё и бутерброды с колбасой, футбол и процесс деления клеток. Но Арсений, конечно, имеет нехилое такое преимущество. Больше него Антон любит только поспать и маму. Короче, надо будет на досуге разобраться в шкале своих предпочтений. Как Антон был рад, когда пришёл в эту школу и увидел Арсения — это значит, что не пришлось бы тусоваться со старым физиком Фёдором Михайловичем, а этого и врагу не пожелаешь. Сначала да, Антон был просто рад, что Арсений существует. Потом он уже был рад, что Арсений существует рядом с ним. Затем был рад, что Арсений очень часто существует рядом с ним. А уже в конце ему хотелось, чтобы Арсений как можно чаще существовал рядом с ним. Как только он познал тот дзен, то в голову сразу полезли мысли по типу «да не гей я, чё гоните», на их осознание потребовалось ещё полтора года. И все эти полтора года Антон провёл как в тумане — то ему мерещилось, будто Арсений краснеет в его присутствии и будто бы специально касается как можно чаще; то его пожирали мысли об отвращении к самому себе; то он не мог перестать думать о том, какой же Арсений всё-таки замечательный, прекрасный, лучистый и далее по списку, вставьте нужное; то он уже собирался с духом признаться, но в последний момент позорно сбегал, так и не постучав в дверь кабинета русского и литературы в готовности сжатым кулаком. Короче, сомнения его сжирали до самых костей, но Антон смог их побороть, не без потерь в виде пары десятков — или тысяч, или миллионов — нервных клеток. Свою ориентацию принять было сложно, даже очень, в чём ему помог хороший психолог, за сеансы которого пришлось отвалить не хилую такую часть зарплаты, но в итоге Антон всё понял. И в себе понял, а заодно и в Арсении он тоже всё понял. Понял, что чувства его взаимны. Всё-таки ему не мерещились все эти случайные касания, взгляды исподтишка и алеющие щёки на подобные флирту шутки. Интересно, а Арсений сам-то знал обо всём этом? Ну, судя по тому, что всё настолько явно и он даже не пытается как-то это скрыть, то он либо и правда ничего не замечает, либо надеется, что это всё не замечает Антон. Но Антон-то замечает. Всё он замечает. И надеется, что чувства его и правда взаимны, а Арсений просто боится признаться в этом: самому себе или Антону — непонятно, но Антон готов дать ему время. Хотя, если так посмотреть, уже целый год он просто делает вид, что не замечает смущения Арсения в его присутствии, что не замечает его постоянной готовности ему помочь — которая при просьбах других коллег проявляется вкупе с ну очень большой неохотой, — что не замечает на себе задумчивых взглядов. Короче, для Антона всё более чем очевидно. Уже год как, если не больше. Но очевидно ли всё то же самое и для Арсения? — Антон, ты меня слышишь вообще? Ты тройку исправлять собираешься, нет? Он очухивается, только когда перед его лицом щёлкают пальцами. Антон вздрагивает и промаргивается, замечая нахмуренного Арсения перед собой. А, точно, Воронцова, да. Интересно, а Арсений увидел сейчас в Антоне самого себя, когда он подолгу смотрит на него, скосив взгляд в сторону — как бы косоглазие не заработал — и считая, что в этот момент он как минимум великий шпион, как Северус Снейп, например? Антон, конечно, не филолог, но даже он читал вечную классику «Гарри Поттера». — Нет, с чего это? — всё же отвечает он, отмерев. — Эта Воронцова меня и в хуй не ставит, на уроках её жди как пришествие Христа, а я перед ней распинаться должен, значится, и пятёрочки за пустую парту на уроках ставить. Так, что ли? Нет, милый мой, так не пойдёт, пусть хотя бы доклад подготовит по теориям Дарвина и Ламарка, тогда и подумаю. Антон приподнимает подбородок, как бы ставя точку в их разговоре, и только потом замечает лёгкий налёт румянца на щёках Арсения. С чего бы? Или это он так от гнева своего. А может из-за Антонова «милый мой». Блин, лучше бы второе, конечно. Антон усмехается себе под нос и вновь смеривает Арсения взглядом исподлобья, теша чувство собственной значимости, пусть Арсений так и возвышается над ним, пока Антон так и продолжает сидеть на диване. — Антон, ну тебе сложно, что ли? Ну поставь ты ей в этом триместре пятёрку, что тебе станется? А я после каникул поговорю с ней насчёт пропусков, ну? — Арсений со «злого» полицейского как-то сразу переходит на «доброго», когда понимает, что угрозами не получится и надо переходить на уговоры. Губы надувает, будто бы расплачется сейчас, глаза выпучивает и смотрит умоляюще. Антона не то что на жалость пробивает, а на неконтролируемый смех. Уж извините, но этот взгляд кота из «Шрека» на него ну вообще не действует. Точнее, действует, но не так, как подразумевалось. — Ой, Арс, ну ты ваще, не делай так, не позорься. Антон откидывается на спинку дивана и зажмуривается, хохоча на всю лаборантскую — может себе позволить, уроки же закончились. Когда открывает наконец глаза, отсмеявшись, пусть редкие смешки так и слетают с языка, замечает насупившегося Арсения, который бурчит что-то похожее на «Ничё я не позорюсь, а ты ржёшь как конина и ничё». — Да ладно тебе, Арсюх, сдалась тебе эта Воронцова. Лучше скажи, чё там у Байкина с его Иркой. Я сёдня дежурным был на третьем, видел, как они срались у кабинета английского. Чё у них там за распри? Антон, конечно, не филолог, но даже он умные слова знает. Немного, но знает. Арсений как-то непонятно реагирует — хмурится и поджимает губы, отводя взгляд. И этим только побуждает излишний интерес к ситуации. А вы думали, учителям пофиг на своих учеников? Не-а, в школе много всего интересного происходит, но больше всего учительские умы занимают, конечно же, подростковые драмы. И сразу ностальгия тогда накатывает по временам своей первой любви, и узнать хочется, чего там этот Байкин Максим со своей Кожевниковой Иркой не поделили. Антон кивает головой в сторону Арсения, побуждая того всё же рассказать про этих двух голубков, про которых уже вся школа судачит благодаря заслугам Максима в виде его хулиганств. А Арсений прищуривается и выглядит явно недовольным сменой темы. Вот, блин, жук, понял, что Антон свинтил с темы Воронцовой. Вообще-то, он до сих пор в глубочайшей обиде. Он что, такой плохой учитель, что даже отличники с его уроков сбегают? И что, что пятница? И что, что последний урок? И что, что гуманитариям эта биология нахуй не сдалась? Ой. Антон, конечно, не филолог, но всё равно старается не материться не к месту. А то так задумаешься, за языком не уследишь и матюкнёшься прям при пятиклашках. А там уже дело пяти минут, что до директора дойдёт. Да и если с Арсением пообщаешься больше десяти минут, материться вообще тошно станет — такой грозный у того взгляд, когда он слышит маты. Хотя, по секрету, Антон сам не единожды слышал, как тот сквернословит. Да, Антон, конечно, не филолог, но и такие сложные слова знает. — Да поссорились они, — сообщает Арсений, хотя это и так было понятно. Так они, конечно, эмоционально всё обсуждали. Антон же дежурил, хотел уж было подойти, попросить потише, но побоялся, что вся эта агрессия и на него выльется, поэтому только взгляд на них скашивал время от времени, делая вид, будто и не замечает их вовсе. Да, педагог что надо. А Арсений тем временем продолжает, поясняя: — Ира, видимо, заметила все эти знаки внимания и решила наконец донести до своего поклонника, что тот её не интересует. А Максим, видимо, мириться с этим не хотел, вот у них и случилась перепалка. Хорошо, что до драки не дошло, мне говорили, что Ирка его чуть не отмутузила портфелем. Антон с этого прыскает, представляя, как хрупкая девчонка, едва достающая до верха доски, когда нужно написать дату, нападает на одноклассника, который чуть ли не в два раза выше неё. Ну ладно, это он загнул про «в два раза». Но всё равно Ира и Максим очень уж странно смотрятся рядом — она ему до пупка вообще достаёт? Ладно, это он тоже загнул. Вообще, разница в росте с партнёром — больная для Антона тема. Все его бывшие были ему по подбородок, поэтому при поцелуе им приходилось вставать на носочки, а ему — наклоняться ниже, после чего шея неприятно болела. А вот с Арсением… с Арсением разница в росте у них вполне комфортная, Антону всего лишь нужно было бы чутка приподнять его лицо за подбородок и самому приблизиться. Он об этом уже думал и представлял, так что прекрасно всё знает и без практики. Хотя на практике опробовать хотелось бы, даже очень. Арсений же морозится. Ну, это постоянное его состояние, а в конкретный момент он вновь поджимает губы и опускает взгляд, скрещивая руки на груди. Видимо, ему самому неприятно, что между его учениками такая драма разворачивается. Всё-таки у них впереди экзамены, и лишние волнение, тревоги и душевные терзания в это время ни к чему. Антон его очень даже понимает. Самому уже надоело кидать тоскливые взгляды и делать вид, что не замечает точно такие же, когда у него класс в этом году экзамены сдаёт и он своим примером должен им показывать, что всё заебись. Ой. Что хорошо всё, короче. — Капец, это они всё, окончательно поссорились? Ну блин, жалко, конечно, Максим-то парень неплохой, разгильдяй в последнее время только, но это же ради любви. Ну хоть работать на уроках начнёт. На каникулах как раз перестрадает, и забудется. По выражению лица Арсения видно, что он совершенно не того же мнения, но вновь спорить он не спешит, просто грустно смотрит в какую-то точку на стене. Антону кажется, что тот сейчас задумался о ситуации, в которой они оба оказались. Если честно, Антону и правда надоело делать вид, что он не понимает очевидной влюблённости Арсения. Надоело, но делать ничего он не собирается — пока не собирается. Потому что… история умалчивает, детали не сообщаются. Ладно, он боится, просто боится. Всё-таки это первые его отношения с мужчиной. Да даже ещё не отношения. Но в мечтах будущие. Даже не в мечтах — в планах, вот так вот. Антон настроен очень даже решительно. Вот это уже в мечтах — в мечтах он прямо сейчас встаёт с дивана и широким шагом подходит к ничего не понимающему Арсению, кладёт ладонь на заднюю сторону его шеи и резко притягивает к себе, врезаясь своими губами в чужие. Опять же, в мечтах. В мечтах он действует уверенно и самонадеянно, не думая о последствиях и зная, что Арсений ответит взаимностью. В принципе, он и так уверен во взаимности чувств, но не уверен, что сможет справиться с такой нагрузкой. Не в смысле, что с Арсением тяжело. Встречаться с человеком своего пола тяжело. Ну, не все готовы это принять, даже близкие. А ещё есть вероятность, что их запалят в школе, и хорошо, если учителя, а ведь могут и ученики. Что тогда? Но терять любовь просто из-за окружающих? Глупо же, ну. Выход найдётся всегда, а вот шансы не всегда выпадают. В данном случае шанс на взаимную любовь в любой момент может испариться. Как бабочка. Долго гоняешься за ней, ловишь всё-таки в кулачок, чуть раскрываешь, чтобы наконец разглядеть поближе, а она пробирается сквозь щёлочку между пальцами и упархивает в небо, больше никогда не возвращаясь на этот луг. Антон, конечно, не филолог, но и он может в сравнения. Или что это? Метафора? Олицетворение какое-нибудь? Как будто ему не всё равно. Антон, конечно, не филолог, но он в школе тоже кучу сочинений писал, поэтому… Подводя итог всему вышесказанному, он на основании вышеизложенного, опираясь на приведённые аргументы, примеры и метафоры — или олицетворения, чем бы они ни были, — может сделать вывод, что шанс у них с Арсением есть и упускать его нельзя. А то получится как у Максима с Ирой. Вдруг любовь пройдёт, завянут помидоры? Хотя у них скорее завянет тот посаженный цветок, который и так свои последние дни доживает. А вот чтобы у них так же не случилось, нужно брать себя в руки. Антон глубоко вдыхает, наполняя лёгкие воздухом и собирая в кулак всё своё мужество. Не выдыхает, потому что воздух-то набрал, а вот мужество собирается по маленьким крупицам, не торопится. Антону кажется, что он уже краснеет от перенапряжения, глаза выпучиваются, а живот неприятно сжимается. И уже кажется, что и этих крупиц мужества хватит на простое «Арс, ты мне нравишься», поэтому Антон наконец выпускает воздух. Нужные слова вертятся на языке непонятным комком, в мыслях уже образуясь в осознанное предложение. Но тут Арсений снова поворачивается к Антону — интересно, он думал о том же, о чём и Антон только что? — и от неожиданности, а ещё от пронзительного взгляда глаз цвета всем известного медного купороса из-под бровей и лёгкого прищура, тот не выпаливает на одном дыхание нужные слова, а лишь непонятно крякает вперемешку с хрипом. Арсений, похоже, не обращает на это внимания. Ну да, он же не знает, что это должно было быть признание в симпатии, так бы уже подлетел и тряс за плечи с просьбой сказать наконец. Он лишь хмурится ещё сильнее и подходит ближе к дивану, садясь на край. И всё это, скрестив руки на груди и с пародией на Гринча на лице. Но потом вдруг разом расслабляется и поворачивается к Антону лицом, кладя ладонь на плечо, откуда по всему телу распространяется тепло. — Давай не будем о плохом, давай об ужасном. Точнее, об ужасной трагедии в жизни одной одиннадцатиклассницы. Вот ты представь, это же единственная её тройка за триместр, причём за ненужную ей биологию. Как она домой придёт с такими итоговыми? А что скажет родителям? «Мама, папа, я больше не отличница, не ваша гордость, позор семьи, можете сдать меня в детдом»? А если у неё строгие родители и ей потом влетит? Так ты представь, она же тебя возненавидит. Ты в один прекрасный день проснёшься с последствиями порчи на понос и вспомнишь «ой, так это я Лидочке Воронцовой тройку поставил, эх, почему же я был таким принципиальным учителем, надо было не портить девочке жизнь, а себе трусы». Вот тебе оно надо? Так ладно это, тебе же потом и от директора влетит за то, что ты отличнице аттестат портишь. А там, глядишь, премии лишат. А может и зарплаты, а может и вовсе уволят. Такой жизни ты хочешь? Арсений уже не куксится, как огурец, или кто там куксится, он уже откровенно насмехается над Антоном. Да, Антон, конечно, не филолог, а вот Арсений филолог, и зубы тот заговаривает отлично! Антон наигранно удивляется, приоткрывает рот в букве «о», выгибает брови и кладёт ладони на щёки, наверняка походя в этот момент на одну известную картину. «Крик» вроде. Или это фильм? Антон биолог, ему позволительно не знать. И позволительно не иметь хороших актёрских способностей, потому что улыбка режет уголки губ, и те дёргаются наверняка забавно, а в глазах ни капли фальшивого страха или ужаса, только искорки веселья, которыми заражается и Арсений. И тот, видимо, актёр получше Антона, потому что практически сразу берёт себя в руки и напускает на себя серьёзный вид, будто бы все его фантазии о будущем Антона имеют существенный вес. Но они не имеют. По крайней мере, Антон надеется, что у Лиды в роду не было никаких прабабушек-ведьм и она не сумеет наслать на него порчу на понос. Но подыграть — дело святое. — О боже, ну раз так, то придётся ставить пятёрку. Ой, ты знаешь, Арс, я так боюсь, что мне эта Воронцова потом в кошмарах сниться будет, ты ей лучше передай, что она теперь вообще на мои уроки может не ходить, здоровый сон мне важнее. Арсений улыбается и нос задирает, будто бы и правда сделал какое-то общественно-полезное дело, а сейчас этим кичится. Антон, конечно, не филолог, но и такие слова он тоже знает. А ещё знает, что Арсений сейчас тоже придуривается. Ну актёр. В итоге они оба придуриваются. И, видимо, Арсений не совсем понимает, всерьёз они придуриваются или в шутку. Потому что он вдруг разом меняется в лице и уже без веселья в глазах — лишь с вопросом — смотрит на Антона. — Нет, ты правда поставишь пять или ты сейчас пошутил? — допытывается он, потому что ему отчего-то так важен аттестат Воронцовой. Антон вон за своих не парится. Если подойдут, попросят поговорить с каким-то учителем насчёт триместровых оценок, то, конечно, поможет. А так они самостоятельные. А Арсению, блин, больше всех надо, вечно следит за своими, как наседка за цыплятами. Да этой Лидке самой пофиг на эту тройку, её это даже не колышило, а этому теперь отдуваться за неё, нормально вообще? Ну вот как тут не пойти навстречу такому жертвенному и обеспокоенному чужим будущим человеку? — Пошутил, конечно, — отвечает Антон, ухмыляясь уголком губ. А потом видит разом погрустневшего Арсения, и чё-то уже не смешно. — Да ладно тебе, Арс, поставлю я эту пятёрку, мне самому не в кайф с этим сейчас париться. Но только если ты с Воронцовой поговоришь насчёт посещаемости, — добавляет, сводя брови к переносице и пригрожая Арсению указательным пальцем. Сердитым, впрочем, выглядеть так и не получается, потому что такой функции как сердиться на Арсения априори нет в его заводских настройках. А тот сразу расцветает, как лютики в июле, только у них сейчас ноябрь, но всё равно. Расплывается в улыбке и, судя по виду, чуть ли не на шею готов прыгнуть, чтобы расцеловать в обе щёки. Не то чтобы Антон против, конечно. — И только если ты… Но его прерывает Арсений, который вскакивает с дивана с широкой лыбой от уха до уха и который начинает говорить аккурат вместе с самим Антоном: — Спасибо, Антон, я твой должник, век благодарен буду. — …поможешь мне кое с чем, — всё же заканчивает Антон своё предложение, и Арсений, уже готовый развернуться и вприпрыжку направиться к двери, замирает, выгнув брови. Но потом послушно садится обратно на диван и вопросительно смотрит на Антона. — И с чем же? И вдруг становится стыдно за свою так и не озвученную просьбу, потому что ну правда не каждого человека о таком попросишь. Но с другой стороны Арсений лучше всех других друзей Антона должен в этом разбираться. Ну, в смысле, первое впечатление складывается именно такое. Ну, не прям такое, но видно, что в теме Арсений шарит. Антону и так неловко о таком просить, так ещё и Арсений подгоняет своим «Ну?» — так и хочется ответить «погоди» — и пристальным взглядом. — Короче, помоги трусы на вб выбрать, а? Ну, по-дружески. Арсений поражён вопросом точно так же, как и Антон тем, что всё-таки смог выпалить это на одном духу. Да, он сегодня сам от себя в шоке. Арсений, кстати, тоже с него в шоке, судя по непонятному выражению лица. Но тем не менее он отвечает: — Ладно. За пятёрку можно. Антон усмехается, потому что если бы не эта Воронцова с её тройкой, он навряд ли стал бы просить Арсения о таком и навряд ли они вообще сейчас вот так уютно сидели друг с другом, касаясь чужого бедра своим, чтобы смочь разглядеть хоть что-то на экране телефона. Его Антон берёт со стола и вводит пароль — Арсений давно его знает, так что никакая конспирация от него не спасёт. На экране сразу высвечивается лента вайлдбериса, которую Антон листал целых полчаса до прихода Арсения. — Так, покажи, что уже отложил в корзину, чтобы я знал, что примерно ты ищешь, — командует Арсений, входя во вкус. Видимо, Антон не ошибся, и тот и правда разбирается в шмотках и всяком таком. Раздел корзины встречает их предательскими трусами с мордой волка — да-да, те самые ржачные, Антон их добавил чисто по приколу, а не потому что у него плохое чувство стиля, — боксерами в леопардовой расцветке и просто милыми со Спанчбобом. Вкус у Антона, вообще-то, есть, специфический правда, но есть же. Это понятно и по тяжёлому вздоху Арсения сбоку. Тот берёт дело и телефон Антона в свои руки и переходит в раздел поиска, что-то быстро-быстро печатая. Если бы Антон так печатал, у него бы ошибки через каждую букву были. Впрочем, Антон же не филолог, у него и так ошибки через букву, и от скорости печатания это не зависит. — Как же хорошо, что одеваешься ты более-менее нормально. Представляю, что было бы, если бы в одежде у тебя вкус был такой же, как и в белье. А это уже можно засчитать за комплимент от Арсения. Обычно он только ворчит на широкие штаны Антона и объёмные рубашки. А тут даже «более-менее». Ну Антон точно ему нравится, раз его стиль оценивают вот так, потому что от Попова оценку выше «более-менее» получал только сам Попов. Следующие полчаса они проводят, сидя бок о бок на диване в уже ставшей родной лаборантской. Арсений листает ленту вб, просматривая сотни вариаций трусов и параллельно рассказывая Антону про то, какую марку лучше выбирать и какой цвет лучше подойдёт для этого сезона. Антон в основном залипает на Арсения, бессовестно пропуская половину сказанного мимо ушей. Кроме нескольких вариантов белья они закидывают в корзину ещё и парочку — «парочку» — других нужных — «нужных» — товаров, потому что «Антон, у тебя что, нет капучинатора? Вот, смотри, всего сто двадцать девять рублей. Ты как без него живёшь вообще?» или «Ой, смотри, какая кружка с Шрэком классная, давай в корзину добавлю, если себе не купишь, то мне на день рождения подаришь». Короче, спустя минут десять, Арсений подбирал что-нибудь уже себе, захватив телефон Антона, не то чтобы он был против посидеть вот так рядом с Арсением чуть дольше. Казалось бы, идеальнее момента для признания и не придумаешь — на самом деле, придумаешь, — но Антону совсем не хочется его портить словами любви. Он всё-таки не знает, как отреагирует Арсений, вдруг у него у самого сейчас кризис ориентации? Короче, у Антона есть тактика, и он её придерживается. Тактика, кстати, называется «выжидающий добычу волк». Добыча — идеальный для признания момент, без лишних раздражающих факторов и… и… и другого всего ненужного. А волк — это он сам, конечно же, потому что в постели он хищник. Нет, не такой, который в фильме чёрная сопля вот эта, а самый настоящий опасный когтистый зверь — читай: разве что котёныш-несмышлёныш. Он и промурчать что-нибудь может, хотя, конечно, хотелось бы, чтобы мурчал ему Арсений, но он на пути к этому. На охоте же что важно? Важно выслеживать добычу, тщательно и осторожно, подгадывая наилучший момент. Антон же биолог, он в охоте разбирается только так. Не зря же леопардовые трусы в корзину добавил — это потому что корни предков-хищников взывают. И только поэтому. Антон бы с радостью и дальше так посидел практически в обнимку с Арсом — то, что их коленки и плечи соприкасаются, это же практически в обнимку, да? — но тот вдруг резко вспоминает, что ещё не заполнил отчётность шестого класса и подрывается с места. Успевает только открыть корзину, тыкнуть Антону на несколько позиций, которые ему лучше всего подойдут и по виду, и по ткани, и по цене, а потом вихрем выбегает в коридор, чуть не снося тумбочку. Видимо, сегодня подходящего момента для признания больше не найдётся. Эх, а Антон ведь уже напрягся, зашевелил хвостом, готовясь вцепиться своей добыче зубами в бок. Добыча — это не Арсений, а идеальный момент для признания, не стоит забывать. Хотя, в момент страсти… нет-нет, до этого им ещё далеко, сначала Антону бы добычу выследить, а потом думать, как ею полакомиться… звучит не очень, забудьте. Но Антон и не филолог, чтобы разбрасываться здесь аллегориями, метафорами и всей этой хуйнёй. Ой. Надо ли говорить, что у Воронцовой в этот же день в электронном дневнике появляется незаслуженная пятёрка за триместр, а Антон всё же заказывает трусы с волком?***
— Ёбан-бобан, Арс, там, говорят, твой Максимка в драку влез. Арсений едва слышит голос Антона и хлопок ударившейся о стену открывшейся двери сквозь помутневшее сознание, потому что в сон клонит ужасно. Арсений, конечно, не биолог, но, кажется, двое суток без сна не то чтобы очень хорошо влияют на организм. И пусть голос Антона едва различим через пелену сонливости, Арсений сразу же эту пелену сбрасывает, как только слышит «твой Максим» и «драка». Арсений, уткнувшийся до этого в лежащий на учительском столе собственный локоть лбом, тут же встрепенулся. Он вскидывает голову и, проморгавшись, непонятливо смотрит на Антона, стоящего в дверях кабинета литературы. Арсений для достоверности ещё раз протирает глаза пальцами, чтобы убедиться, что ему это не снится. Да, бывало такое, что Антон ему снился. Да, не один раз. Да, он там не просто столбом стоял. Да, они там даже не стояли, а были в ином положении. Да что вы прицепились? Арсений зевает, но тут же захлопывает рот, и отнюдь не потому, что боится какой-то там мухи, а потому что до него доходят слова Антона. Теперь он снова подрывается, но уже не на инстинкте, а на полном понимании того, что с его учеником что-то случилось. Он даже не замечает, что, похоже, задевает кружку с кофе и коричневая жижа, которой оставалось на донышке, всё же проливается на стол и, кажется, даже задевает чью-то тетрадку. Пофиг, скажет, что никто ему ничего не сдавал. Арсений на какой-то реактивной силе — или тяге, хотя из таких он знает только бархатные, и то от учеников, — подлетает к Антону, протискивается мимо него в коридор и бежит в сторону лестницы. Только через пару шагов он понимает, что, в общем-то, не знает, куда ему надо. Тогда приходится обернуться и хмуро посмотреть на никуда не спешащего Антона. Тот спрятал руки в карманы безбожно широких клетчатых брюк и вразвалку идёт по направлению к нему. Арсений уже полностью оборачивается к нему, скрещивает руки на груди и поджимает губы, кажется, даже носком ботинка по полу от нетерпения начинает стучать. А Антону хоть бы хны — ну нет, рыжий ему не пойдёт, разве что пепельно-белый, — он будто на прогулке в парке. — Там, вообще-то, мой ребёнок люлей отхватил, ничё? Где он щас? — торопит его Арсений, с каждой секундой начиная то раздражаться, то нервничать ещё больше. — Да успокойся, Арс, ничё с ним страшного не произошло. Ну отхватил чуть-чуть, ну фингал получил, сейчас ты ему ещё добавишь за драку на территории школы. Обычный четверг Максима, ну правда. Будто бы впервые, чесслово. И хватит, пожалуйста, называть своих учеников «мой ребёнок». Я, вообще-то, по жизни биолог, но и считать немного умею. Если циферки прикинуть, то ты их всех зачал в десять лет? Одиннадцать? Двенадцать? Арсений на это лишь глаза закатывает. Любит Антон слово свое вставить, любит как-то его, Арсения, за пояс заткнуть. Ладно, Арсений и сам это любит: любит, когда Антон пытается умничать, и любит сам его за пояс затыкать. Но сейчас как будто бы не время размышлять о разнице в возрасте со своими учениками, потому что один из этих учеников сейчас наверняка сидит в каком-нибудь пыльном углу их старенькой школы и пытается остановить идущую откуда только можно кровь. У него наверняка много ран — а вдруг нападавших было человек пять? А вдруг у них было оружие? А скорую-то вызвали? А вдруг он уже сознание потерял? Видимо, эти и другие вопросы отчётливо отражаются у Арсения на лбу — мало того, что он и сам любит книги читать, так ещё и его как открытую книгу читают, прикольно, да, — потому что Антон и сам закатывает глаза и проходит мимо, всё же спускаясь по лестнице на первый этаж. — Арс, перестань нагнетать. Я по глазам твоим вижу, что ты уже себе навообразил открытую черепно-мозговую, или обморок вследствие потери крови, или чего ещё твоё воспалённое сознание тебе подкинуть успело. Успокойся, всё с ним нормально, синяком отделался. Правда, теперь уже не такой красавчик, но до свадьбы заживёт. Ты как будто больше него переволновался. Он вон сидит в медпункте, шутки шутит, улыбается от уха до уха — походу, навалял тому десятикласснику. Арсений из всего этого спича — о, вы из Англии? — для себя выделяет лишь то, что Максим сейчас в медпункте. Он уже срывается с места и готовится быстрым шагом добежать до другого крыла, где тот и располагается, но не успевает и шагу лишнего сделать. Оборачивается, смотрит вопросительно-изумительно — или всё-таки изумлённо? — на Антона, а затем опускает взгляд на удерживающую его за рукав рубашки ладонь. Вновь глядит на Шастуна и встречается с выразительным взглядом — а хотелось бы с самим Шастуном — и выгнутыми бровями. — Никуда ты сейчас не побежишь, атлет. Мы спокойно дойдём до медпункта, ты пока свежим воздухом подышишь — вон как раз окна на проветривание открыли — и успокоишься. Ничего страшного не произошло, живой твой Максимка, за ним Светлана Ивановна присматривает. Арсения, впрочем, слова Шаста не слишком-то успокаивают. Если Максим в медпункте, значит, случилось что-то, для чего ему потребовалась медицинская помощь. Арсений волнуется и за его здоровье, и за свою репутацию — какой же он классрук, если у него дети за школой дерутся? В любом случае, за хоть какую-то поддержку он Шасту благодарен. Удаётся хотя бы немного унять колотящееся сердце и занять мысли чем-нибудь другим, например, чужой рукой, которая с рукава рубашки перебралась на запястье. Антон с лёгкостью может обхватить его, запястье, двумя своими пальцами — настолько они длинные. Это наталкивает на разного рода мысли, которым Арсений отчаянно сопротивляется, но кто он такой, чтобы противиться плоти и присущим взрослому половозрелому человеку фантазиям? Арсений, конечно, не биолог, но подозревает, что это всё от физиологии, это в них заложено, а значит, и сопротивляться смысла нет. Не то чтобы он хочет, конечно. До медпункта они доходят довольно быстро — то ли у Арсения восприятие времени чутка меняется с ощущением приятного тепла на собственном запястье, то ли Антон и правда старается идти чуть-чуть быстрее, чтобы Арсений не так сильно мучился в ожидании. Тем не менее, медпункт встречает их стойким запахом медикаментов и ослепительной белизной, от которой хочется жмуриться. Но не время играть в жмурки — Арсений, только переступив порог и почувствовав, что чужая хватка на руке исчезла, срывается с места и подлетает к сидящему на кушетке Максиму. Подлетает и берёт двумя пальцами за подбородок, принявшись осматривать на какие-либо повреждения. Из таковых, как и говорил Антон, только синяк под левым глазом — не сильно большой и без опухоли, жить и правда будет. Арсений для достоверности ещё крутит голову Максима в разные стороны, осматривая нос, лоб и зачем-то уши. Байкин же активно сопротивляется, пытаясь стряхнуть с себя руки преподавателя, но что может одиннадцатиклассник против здорового почти тридцатилетнего мужика? Только беспомощно барахтаться. Но на помощь приходит Ира. Ира? Арсений её даже поначалу не заметил в порыве убедиться в целости и сохранности своего ученика, а, оказывается, она всё это время сидела рядом на кушетке, по левую от Максима руку, ножками болтала. — Арсений Сергеевич, ну хватит вам. Всё с ним хорошо будет, ну, Светлана Ивановна, подтвердите, — обращается за помощью к медсестре Ира, чуть повышая голос, чтобы докричаться. Светлана Ивановна? И она тут? Ну да, вон выглядывает из-за двери в процедурную небольшая седовласая женщина-булочка, держа в руках какой-то пузырёк и, видимо, крышечку от него, улыбается приветливо и кивает в знак поддержки ученице. Арсений на всякий случай оглядывает помещение — мало ли ещё кого не заметил, но нет, никого больше нет. Кроме Антона, так и стоящего в дверном проёме, впрочем, он отлепляется от косяка, который до этого так заботливо и непонятно зачем подпирал плечом, и подходит ближе к кушетке, вставая сбоку от Арсения. Тот, кстати, так и продолжает держать Максима за подбородок, но когда тот особо сильно дёргает головой, будто просыпается и заторможено опускает руку. Максим же отворачивается в противоположную от Иры сторону и злобно трёт подбородок двумя пальцами, бормоча себе под нос: — Вот можете вы всё испортить, Арсений Сергеевич. Только сидели, смеялись, а тут вы прибежали и всё обломали. Арсений воздухом давится от такого заявления. То есть он подорвался от проверки контрольных — читай: сна, — спешил на помощь ученику через всю школу, а ему вон какой монетой отплатили, да? «Всё испортил» он им, да? «Всё обломал»? А что обломал? У них тут романтик был, да? Типа вот эта тема, когда один из героев ранен, а другой помогает ему эти раны залечивать? Вот это вот у них было, да? Ой, ну тогда Арсений своей заботой и правда им всю малину обломал. Они ж с Антоном столько ждали, когда эта парочка наконец воссоединится. После той их ссоры в конце первого триместра-то. Они только вроде начали как-то общаться на переменах, Максим Иру после школы провожает, ватрушки из столовой покупает, от хулиганов защищает — последствия, так сказать, на лицо. Арсений коротко глядит на Иру, но та так и продолжает сидеть, ножками болтать и улыбаться, только теперь немного смущённо, что ли. Так, ну, Ира, похоже, не злится на Арсения. Значит, можно позлиться ему. Он нагоняет на себя максимально строгий вид, упирает руки в боки и склоняется ближе к Максиму, нависая над ним. Вообще, Максим так-то даже выше Арсения на пару сантиметров, но сейчас он сидит, поэтому Арсений может по полной наслаждаться минутами собственного превосходства. — Прежде чем обвинять меня в чём-то, молодой человек, постарайтесь объяснить, что произошло. Максим хмурится и выглядит явно не настроенным на диалог, но, попыхтев для вида, всё же буркает еле слышно в ответ: — Да подрался с Тимуром из десятого бэ. — И чем же тебе так Тимур не угодил? Это ты драку затеял? Говори быстро. Ты? Ух, ты у меня и получишь! Арсений напирает всем своим преподавательским авторитетом, вот-вот задавит смурного школьника, но сделать это не даёт мягко ложащаяся на плечо ладонь, слегка сжимающая. Арсений замирает всем телом, а потом выдыхает, продолжая уже куда спокойнее: — Из-за чего драка-то была? Максим снова мнётся, пыхтит ёжиком чё-то, но неохотно отзывается: — Да Тимур гадости про Иру говорил, вот я и позвал перетереть один на один после уроков за школой. На словах-то он Лев Толстой, а на деле оказался х… хач простой. Я ему так навалял, мало не покажется. Ближе чем на десять метров теперь к нашему классу не подойдёт. Арсений поджимает губы и качает головой. Вот, казалось бы, почти по восемнадцать, а до сих пор кулаками машут направо-налево. Надо было на лингвиста идти, а не на учителя, сидел бы спокойно с китайцами беседовал, а не вот это вот всё. Но тут ему в голову приходит мысль, которая почему-то не пришла к нему немного раньше, и он спешит её озвучить: — А где ж Тимур этот? Раз ты ему «так навалял», то почему он не в медпункте? — Арсений для достоверности ещё раз оглядывается, о чём немного жалеет, потому что рука с плеча пропадает, давая ему возможность оглянуться. В медпункте кроме них пятерых и правда больше никого. — Да говорю ж, я ему так навалял, что он за сто метров не приблизится к нам. Как дворовая шавка убежал, поджав хвост, — гордо заключает Максим. Арсений же решает не комментировать оговорочку на девяносто метров. Всё-таки он филолог, от цифр далёк. Ира тем временем кладёт ладонь Максиму на спину и начинает мягко поглаживать, выводя круги. Тот сразу приободряется, выпрямляется и выпячивает грудь колесом, приподнимая подбородок. А Арсений проводит аналогию с ним самим и Антоном и немного завидует, потому что сам тепло чужого прикосновения уже не ощущает. Он вздыхает и вновь поджимает губы, качая головой. — Если ещё кто-то из учителей узнает о драке, три шкуры спущу, а может и больше, тут уже от тебя зависит, — грозит Арсений Максиму, на что тот неохотно кивает — явно ведь уже представлял, как пацанам хвастаться будет. Арсений на всякий случай кидает короткий взгляд в сторону Иры и получает от неё точно такой же кивок. Отлично. — И чтоб никаких драк на территории школы! — уже строже добавляет он. — Да, лучше за гаражи отойдите, там уголок такой укромный есть между… — доносится из-за плеча, но Антон не договаривает, потому что сталкивается с грозным взглядом обернувшегося на него Арсения. — Да, никаких драк! — исправляется он, на что получает хитрую улыбочку от Максима, и подмигивает ему. Сам же школьником был, и не такое проходили. Точку в разговоре ставит появившаяся из процедурного кабинета медсестра. Она возвращается за свой стол, по пути стряхивая с халата невидимые пылинки. А когда видит, что никто ещё не разошёлся, сама начинает их подгонять: — Байкин, Кожевникова, домой уже пора, уроки час назад закончились, идите уже. Я синяк намазала мазью, ты главное и сам дома тоже мажь, иначе долго не сойдёт. Антон Андреевич, Арсений Сергеевич, а вы что тут? Вам тоже пора. Идите-идите, лучше тоже домой, а то вон тоже синяки уже какие под глазами, Арсений Сергеевич. Не высыпаетесь, да? Слушайте тогда, завариваете кипяток, в чашку пару листиков мелиссы и укропа… Арсений, конечно, не биолог, но даже он в силах приготовить какой-нибудь отвар от бессонницы — да делов-то, приходишь в аптеку, просишь травки для сна, и всё. Понимая, что эти рекомендации могут растянуться ещё надолго, Арсений с Антоном начинают медленно пятиться к двери, при этом осыпая Светлану Ивановну благодарностями за помощь, и в итоге им удаётся улизнуть, как и Максиму с Ирой, которые уже натягивают куртки в гардеробе. — Стоять, — окликает их Арсений, когда парочка уже направляется к выходу из школы. Максим и Ира замирают и, будто в мультике, одновременно оборачиваются на Арсения. Тот стоит, упирая руки в боки, и грозно глядит на них. — Максим, сразу домой, понятно? Никаких провожаний. Тебе фингал твой морозить не надо сейчас, ясно? Максим не успевает и рта раскрыть, как за него отвечает Ира: — Конечно, Арсений Сергеевич, лично прослежу, чтобы сейчас сразу домой пошёл. — И утягивает растерянного Максима на улицу, не давая Арсению возможности что-либо ответить. Тот лишь качает головой и вздыхает, смотря на веселящуюся парочку через окно в холле. Вот сто процентов же не пойдёт домой. А потом разворачивается, намереваясь направиться в собственный кабинет, чтобы допроверить контрольные, но неожиданно врезается в что-то твёрдо-мягкое. Арсений поднимает взгляд и видит перед собой нахмурившегося Антона. Теперь почему-то он чувствует себя на месте провинившегося школьника, которого будут отчитывать за проступок. Только вот за какой, Арсению пока не понятно. — Что-то… случилось? — пробует он вопросительно. — Это правда, что ты мало спишь? — задаёт ответный вопрос Антон, чем ставит Арсения в тупик. Он не думал, что Антон будет так цепляться к словам. — Ну, я вообще часто не высыпаюсь, так что ничего особенного, — растерянно отвечает он, не понимая, почему Антон вдруг так внезапно решил озаботиться его состоянием здоровья. Тот на это лишь качает головой, поджав губы, и тихо произносит: — Домой бы ты ехал, Арс, и правда вид какой-то болезненный. Отдохни, выспись, укропа этого попей. Ну правда, у тебя и так сейчас нервотрёпка жуткая с этим итоговым сочинением, так ещё и новогодние праздники близко, там вообще не отдохнёшь, особенно если у тебя под руководством старшие классы. Так что ещё успеешь в школе выспаться, а пока есть возможность, то лучше дома. Арсений всерьёз задумывается над таким предложением. С одной стороны перспектива проваляться до позднего вечера или даже дольше в мягкой тёплой кроватке, а с другой — перспектива просидеть до этого же позднего вечера или даже дольше в школе за проверкой тетрадок. Выбор очевиден. — Нет, не могу. Сейчас контрольных полугодовых нужно будет написать кучу всем классам, а если у меня эти непроверенные ещё будут копиться, то я все новогодние праздники проведу за партой. Так что нужно с этим сейчас разобраться. Арсений отводит взгляд от печальных глаз Антона и качает головой, проходя мимо него и направляясь в сторону лестницы. Но не успевает он пройти и пары ступенек, как его нагоняют и снова хватают за рукав. Что за привычка? Арсению нравится, пусть Антон не прекращает. — Нет-нет, подожди, подожди, давай я помогу тебе. У тебя там что, тесты? — предлагает Антон, смотря как-то жалостливо и умоляюще даже. Так же и Арсений на него смотрел, когда за Воронцову просился, это ещё когда они Антону трусы выбирали, да. Только Антон тогда над ним посмеялся, а вот Арсений смеяться не собирается, потому что у Шаста это даже как-то мило выходит. Так он завораживается, что оживает только после прокашливания Антона. Моргает, отгоняя воспоминания, а потом всё же отвечает: — А, эм, да, первая часть — тесты, вторая — развёрнутая на два вопроса. — Ну и отлично, давай тогда ты вторую проверяй, а я первую по ключам, м? Так ты быстрее освободишься и поспишь наконец-то, а то смотреть страшно, ну правда, — какие же заманчивые слова, какие же заманчивые. Арсений даже не обижается, потому что ну правда же. Эта школа отнимает слишком много сил, слишком, даже после выпуска из одиннадцатого класса, даже после учёбы в универе, даже вот сейчас. Арсений лишь кивает, потому что отказываться от помощи и перспективы провести время с Антоном — глупо. Да и мысли о скором сне манят, ещё и Максим этот все нервы вымотал. Такими темпами у Арсения скоро нервных клеток совсем не останется. Он, конечно, не биолог, но тоже знает, что они не восстанавливаются. Интересно, а совсем закончиться они могут? Вот прям чтоб ни одной не осталось? Потому что Арсению иногда кажется, что он станет первым человеком, который проверит это на себе. Он уже вновь разворачивается, готовясь продолжить подниматься по лестнице, но Антон вновь его окликает. — Ты иди пока, ручку мне красную найди, всё вот это, я через пару минут тоже подойду. Арсений снова кивает, хочется спросить, куда это Антон собрался, но тот уже своими длинными ногами успевает отойти в противоположную сторону на несколько метров так, что нужно будет кричать, чтобы что-то спросить, а Арсений не в ресурсе. Поэтому он преспокойно поднимается по лестнице на свой родной второй этаж, так же преспокойно подходит к своему родному кабинету, так же преспокойно открывает дверь — называть её своей родной уже как-то странно. И, видимо, это Антон прикрыл её, когда за ним приходил, потому что Арсений не помнит, чтобы он заботился о сохранности имущества кабинета, когда пулей вылетал из него в порыве помочь Максиму. Арсений благодарен за это Антону, за это и за много чего ещё. Он же каждый день что-нибудь да сделает хорошего: поможет донести тяжёлые учебники до кабинета, утянет в сторону за рукав, чтобы спасти от волны спешащих в столовую учеников, перед завучем прикроет, когда Арсений немного опаздывает на первый урок из-за пробок, даже перехватит последний любимый Арсов пирожок с яблоками, пока тот не достался какому-нибудь пятикласснику или даже Фёдору Михайловичу. Это такие мелочи, но даже в них Арсений видит жест искренней заботы, и это греет получше солнца, тёплого пледа и центрального отопления. Может, у них что-то да и получится. Если Арсений перестанет морозиться. Он входит в кабинет, где даже свет выключен — Антон и об этом позаботился, — подходит к рабочему столу и только теперь вспоминает про разлитый кофе. Его кружка с портретом Гоголя и надписью «Жги-зажигай-гай, жги-зажигай» — подарок от коллег на день рождения, или день учителя, или день России, а какие ещё важные дни бывают? — лежит практически на краю стола — чудом не упала, не иначе. Арсений, конечно, не биолог, но во всякие высшие силы он тоже не верит, хотя в такие моменты стоит задуматься. Кофейная жижа частично осталась в кружке, а вот сам кофе небольшой лужицей покрывает лежащую тетрадку. Арсений двумя пальцами поднимает её, отчего с обложки сразу начинают капать коричневатые капли. Он запоминает фамилию ученика — повезло, что это один из троечников, им на сохранность своих тетрадей вообще по барабану. Тетрадь отправляется в мусорку, кружка — на подоконник, помыть и потом можно. Арсений достаёт из сумки влажные салфетки и вытирает кофейное безобразие, которое уже начало подсыхать по краям, отчего пришлось повозить салфеткой чуть усерднее. Но Арсению и не привыкать иметь дело с разного рода беспорядками — всё-таки он классный руководитель Байкина, а это что-то да значит. Он уже выкидывает использованные салфетки в мусорку, когда дверь в кабинет открывается и на пороге появляется Антон с двумя стаканами в обеих руках и с зажатым между пальцами целлофановым пакетиком с чем-то. — Вот, принёс нам чай и тебе булочки с маком и джемом из столовой, тебе вроде понравились на обеде. Там как раз последние остались, я сейчас сбегал, со мной поварихи поделились. Они, правда, чуть засохли, но с чаем норм будет. А чё у тебя так кофе пахнет? Арсений вздыхает и лишь отмахивается, качая головой и ставя на стол несколько стопок тетрадей. — Спасибо, а то от быстрорастворимого кофе из учительской меня уже тошнит, да и не помогает он. На это Антон тянет понятливое «а-а-а» и присаживается за первую парту первого ряда, стоящую впритык к учительскому столу. Одну кружку он оставляет себе, а вторую вместе с пакетом с булочками передаёт Арсению, на что тот благодарно улыбается уголками губ. — Вот, смотри, это вся параллель шестых классов, они у меня позавчера тест по русскому писали. Десять вопросов с вариантами ответа, а потом ещё два дополнительных с развёрнутым ответом. Сначала ты проверяешь тест по вот этим ключам, а потом я смотрю их ответы на вторую часть и ставлю оценку за всю работу, хорошо? Антон кивает в знак понимания, берёт протянутую красную ручку и принимается за первую стопку. Арсений тем временем позволяет себе выпить чаю с и правда чуть твердоватыми булочками, чтобы Антон проверил хотя бы парочку тетрадей, прежде чем Арсений примется за оставшиеся вопросы. Ему уютно и спокойно, как бывает всегда в обществе Антона. Есть время задуматься насчёт их отношений, которых на самом деле пока что нет, но Арсений бы хотел. Нет, правда, Антон нравится ему уже давно, а в последнее время Арсению всё чаще и чаще кажется, что это может быть взаимно. Он пару раз ловит тоскливый взгляд в свою сторону, замечает частые касания и желание Антона быть рядом как можно чаще. Его Арсений с ним разделяет ещё как. И это не говоря уже о перманентной поддержке и помощи. Но страшно, очень страшно — если бы мы знали, что это такое, но мы не знаем, что это такое, — делать первый шаг, потому что всё то же самое можно определить и как дружеские жесты, и как учительскую солидарность. А ещё Арсений ссыкло, а это тоже аргумент весомый. Ручка Антона перестаёт писать на четвёртой тетрадке, третьей не находится, а идти в лаборантскую или в соседний кабинет к учителю географии банально лень, поэтому Антон подсаживается ближе к Арсению и они пишут одной. Антон ставит минусы в тесте, а потом отдаёт ручку Арсению, чтобы тот что-то позачёркивал во второй части и поставил оценку. Арсений это никак не комментирует, но внутри ликует только так. Они сидят настолько рядом, что прижимаются друг к другу бёдрами и локтями, изредка касаются друг друга пальцами, передавая ручку, и смеются с глупых ошибок учеников. И внезапно ему, Арсению, желавшему поскорее оказаться дома и поспать, совсем не хочется, чтобы тетрадки заканчивались, а ведь осталась уже последняя стопка. Чай весь выпит, булочки съедены, и это тоже сигнал к тому, что скоро этот момент закончится, что Арсений снова останется один. Антон заводит разговор о Максиме и Ире, потому что их отношения — одна из самых обсуждаемых тем как в кругах старшеклассников, так и в кругах учительских, и потому что говорить о чём-то вроде предстоящего одиннадцатым классам итогового сочинения или промежуточных контрольных не хочется до ужаса. Они обсуждают, насколько же всё-таки подростки эмоционально нестабильны, обсуждают, как Ира так быстро переменила своё отношение к Максиму и что же послужило этому причиной. Антон по секрету рассказывает Арсению те самые причины: оказывается, Ира… а можно ли такое озвучивать, если это по секрету? Ладно, можно. Оказывается, Ира влюблена в Максима ещё с восьмого класса. Но встречаться они начали в начале одиннадцатого. В начале! Это всё это время они встречались, оказывается. А ссорились тогда вовсе не из-за признания Максима, а из-за того, что он не заметил её новую стрижку. Да-а, типичные проблемы парочек. Так они сидят ещё полчаса, иногда забывая о том, что они, вообще-то, тетради проверяют, хотя и те уже скоро начинают заканчиваются. Сонливость Арсения одолевает уже чуть меньше, хотя оказаться в кровати хочется всё больше и больше. Но не одному, а с Антоном, и не чтобы спать. Нет, никакого подтекста. Они бы просто лежали, обнимались и смотрели фильм. Так и выглядит идеальное свидание в представлении Арсения. И он уже поворачивается к Антону, чтобы предложить зайти к Арсению в гости, нет, не чтобы повалятся в кровати, а чтобы, ну, чаю попить — и пофиг, что они только что выдули по кружке, много не мало, — и поболтать на кухне или в гостиной. Они уже устраивали такие посиделки, правда, не с чаем, но Арсений если и готов пить что-то крепкое, то только хорошо заваренный чай, иначе он точно отрубится. Но слова так и не произносятся, потому что как только Арсений поворачивает голову в сторону Антона, тот делает то же самое, явно собираясь что-то сказать. Может, порадоваться, что они наконец-то закончили, а может, и ещё что-то другое. Но, похоже, положение, в котором они оказались — сидящие чуть ли не вприлипку за небольшим столом, касающиеся плечами плеч друг друга, носы всего в паре сантиметров один от другого, — вводит в ступор и его. Так и замирают, удивлённо округлив глаза. Арсений обводит взглядом взметнувшиеся к чёлке ровные брови, трепещущие отчего-то реснички, спускается ниже к глазам, зрачки в которых мгновенно расширяются. Это пугает и завораживает одновременно. Арсений резко выдыхает, и, кажется, его дыхание оседает на чужих губах, потому что Антон отчего-то облизывается. Арсений инстинктивно прослеживает это движение взглядом и почему-то начинает дышать чаще. И в этот момент находится объяснение тому, почему Антон так часто ему улыбается, почему задерживается в школе дольше обычного, помогая Арсению с проверкой контрольных, почему отдаёт последнюю урванную в буфете сосиску в тесте, о которой Арсений мечтал с самого утра, почему сейчас не отстраняется. Да, он не то что не отстраняется, он как будто, наоборот, подаётся чуть ближе и… И в коридоре слышатся чьи-то приближающиеся мелкие шаги. Арсений округляет глаза и тут же отшатывается назад. Впрочем, Антон делает то же самое, ещё и стул для достоверности отодвигает, противно скрипя ножками. И, похоже, не зря это всё, потому что в следующую секунду дверь в кабинет открывается, и в проёме показывается голова Светланы Ивановны. — Здрасте ещё раз. Арсений Сергеевич, там ваш Максим у меня в медпункте пакет с физрой забыл. Я закрываться хотела, вот увидела. Следом за головой показывается и рука с пакетом из «Гулливера» и оставляет его на полу возле шкафа. Арсений может лишь кивнуть и пробормотать тихое «Спасибо», большее сделать не позволяет шоковое состояние. Голова медсестры исчезает, но через секунду снова появляется. Она щурится, оглядывая Арсения, а потом говорит: — Что-то вы какой-то больно румяный, Арсений Сергеевич. Температуры нет? А то шли бы вы всё-таки домой. И снова пропадает. А Арсений всё так же и сидит с округлёнными глазами, таращась на дверь. Антон оборачивается на него и улыбается в жесте поддержки, но выходит как-то криво, пусть и искренне. — И правда, домой бы тебе, Арс, поспать надо. Тот лишь кивает и встаёт со стула, ощущая квадратность попы по полной. Поспать надо, да, а ещё подумать, много подумать. Арсений отстранённо собирает вещи, складывает тетради обратно на полку шкафа, проверяет окна, выключает свет и запирает кабинет. И всё это с Антоном рядом, тот отчего-то молчит, хотя обычно болтает без умолку. Вместе они выходят на улицу, идут к парковке, всё так же молча, и уже там прощаются кивком головы и взмахом руки. Антон уезжает, а Арсений ещё пару минут сидит в прогревающейся машине и думает. Обо всём думает. И дома тоже думает. И пока чай пьёт думает. И пока зубы чистит. И перед сном тоже думает. Надо ли говорить, что, когда Арсений проверяет окна, он замечает Максима, идущего мимо школы от Ириного двора, а сам он этой ночью заснуть почти не может?***
— Антон Андреевич, вы вообще видели, что ваш класс натворил в актовом? — доносится слишком уж знакомый голос откуда-то со стороны двери. Антон отрывается от модельки клетки какого-то животного, слепленного одной из пятиклассниц. Он, конечно, не филолог и в универе курс культурологи не проходил, но в искусстве немного да разбирается. И, надо сказать, у них на выставке достижений науки от биохимического форума экспонаты похуже были, чем этот кусочек пластилина. Либо девочка эта — малолетний гений с руками не из жопы, либо её родители — немалолетние гении с руками не из жопы. Настолько эта моделька детализированная и хорошо сделанная. Антон переводит взгляд на дверь в лаборантскую и видит стоящего в проходе Арсения. Тот упирает руки в боки и смотрит грозно — даже грознее, чем Иван Грозный, пусть Антон с ним лично и не знаком. Такой Арсений каждый раз потешный, конечно, в своей напускной злости. Он же никогда на Антона по-настоящему и не орал, не кричал, не ругался. Поэтому-то и бояться его — глупо. Хотя он видел, как Арсений пару раз отчитывает Максима, поэтому всё же возникает ощущение, что тот так благосклонен только с Антоном. Льстит невозможно, конечно. А Арсений так и продолжает дышать обиженно и шумно. Антону уже даже интересно, что его дети успели такого натворить за два урока, которые они провели в актовом зале, украшая его к Новому году. Антон это время провёл в лаборантской, потому что тратить два единственных за день окна на эту фигню с украшениями он как-то не хотел, поэтому откосил. Детям в этом плане круче, конечно, они-то уроки пропускают, им только в радость. Но, судя по реакции Арсения, они там больше радовались, чем делом занимались. Арсений пыхтит, как ёж, и хмурится. На это Антон вздыхает и показательно закатывает глаза, откладывая поделку в сторону и вставая с дивана. Они вместе выходят из лаборантской и шагают по пустынному коридору в сторону актового — уроки давно закончились, все учителя попрятались по кабинетам и учительским, так что молчание Арсения и его громкое дыхание лишь подчёркивают гробовую тишину третьего этажа. Антону становится некомфортно, и он всё же решает сказать хоть что-то: — Так… там всё пиздец? Меня просто там не было, я в лаборантской отсиживался, они сами там куралесили. Арсений на этих словах оборачивается на него и грозно зыркает. Он-то со своим классом сделал всё в первый же день, как им сказали, что одиннадцатые классы нужно приобщить к украшению зала. Между собой Антон и Арсений поделили обязанности: первый со своими вешают мишуру, гирлянды и снежинки на стены и украшают сцену, а вторые — ставят искусственную ёлку и вешают на неё шарики. Ёлка стоит в актовом уже неделю, а вот кроме неё до сегодняшнего дня там никаких украшений не было. Походу, его дети всё только испортили. Иначе почему Арсений злой, как собака? Хотя, если и собака, то только мопс. С виду весь смурной такой, фырчит так по-мопсьи, а по факту же милый-милый. Произошедшее в кабинете литературы они не обсуждают, делают вид, будто ничего не было. Но Антон же видит, что Арсений уже по-другому начал к нему относиться. Тот не случившийся поцелуй будто глаза ему открыл. Он начал смотреть на Антона дольше обычного, даже с каким-то прищуром, часто бывали моменты, когда Арсений хотел что-то сказать, смущаясь, но в последний момент прикусывал язык, а ещё иногда смотрел куда-то в одну точку, видимо, задумавшись. Антон всё это видел и даже понимал причину, но сам разговор тоже не заводил. По-хорошему им бы обсудить всё и прийти к общему решению: да или нет. Да-да или же. Но Антон пока собирается с мыслями. На самом деле, у него есть один план — очень-очень сомнительный, но попробовать стоит. Не попробуешь — не попробуешь, всё-таки, ну. Поэтому он выжидает, опять в режиме хищника на охоте, только теперь жертва постоянно крутится под носом, но в то же время довольно далеко, чтобы нападать вот так сразу. Мелкими шажками, но Антон подбирается ближе. Ещё немного — и точно цапнет за хвост. На самом деле, если бы не Светлана Ивановна, всё было бы куда проще, ну правда. Антон уверен на все сто, что они тогда поцеловались бы. А сейчас, может, уже и встречались бы. Или, наоборот, избегали бы друг друга по возможности. Хорошо ещё, что Арсений не стал этого делать, хорошо, что не воспринял всё по-другому, у них пока есть шанс. Антон, конечно, не филолог, но даже он понимает, что говорит сейчас типичными для бульварного романчика фразами. Остаётся надеяться, что Арсений простит его за то, что он не цитирует в своих мыслях «Войну и мир» на французском. В общем, пока что всё не то чтобы окей, но у Антона есть план, чтобы всё было окей. Короче, классно всё, верьте на слово. — Щас сам всё увидишь, — тем временем буркает Арсений, они уже спустились на первый этаж и направляются сейчас к столовой, где есть лестница к актовому залу. — И почему это ты не контролировал процесс? Ты хоть понимаешь, что это дети, которым только волю дай — они сразу кутить начнут. Антон, конечно, не филолог, но… сейчас кто-нибудь вообще использует слово «кутить»? Или оно веке так в девятнадцатом вышло из моды? — Да они ж взрослые уже, сами бы разобрались, а у меня дел много перед Новым годом. Да и я уверен, что там всё норм, это ты просто увидел какую-нибудь криво повешенную снежинку, или звёздочку, или шарик и сразу начал на них наезжать. То есть на меня. На меня из-за них, да. Арсений снова косо на него поглядывает и всем своим видом так и говорит «Виталик, я тебя щас ёбну». Хотя Антон не Виталик, очевидно. Но выглядит Арсений так, будто Антон Виталик. Чёт сегодня он и правда злобный. Интересно, это только Антонов класс виноват или Арсения ещё что-то разозлило? — Ты сейчас сам всё увидишь, какая там снежинка, — хмурится Арсений, поднимаясь по лестнице к актовому залу. На стене вдоль лестницы висят новогодние рисунки младших и средних классов. Антон их ещё не видел — в актовом же не был, — поэтому с интересом разглядывает каждый. Тут и снеговики квадратные какие-то — майнкрафт? — и дед мороз, больше на алкаша похожий — а чё он кривой и поплывший какой-то? — и драконы на год дракона, больше похожие на глистов, — а в глистах Антон разбирается отлично! В общем, целый полёт детской фантазии. И всё это под ворчание Арсения, идущего впереди — ну какава красота! Арсений подходит к двери в актовый и останавливается рядом с нею. Антон и сам останавливается. Они оба останавливаются и смотрят друг на друга: Антон — непонимающе, Арсений — всё так же пародируя Ивана Грозного. Антон выгибает бровь, Арсений хмурится ещё больше. Антон указывает взглядом на дверь, Арсений прищуривается. Антон закатывает глаза, Арсений цокает и всё же распахивает дверь, проходя внутрь. Свет включен: видимо, у Арсения мания не выключать свет — тогда, в тот самый день, он тоже свет не выключил. Совсем не экономный, оно и понятно — он же филолог, а не экономист. Встречает их огромная ёлка. Ну ладно, огромная она только для младшеклашек, а для всех остальных она просто большая. Для Антона же она — пф, да веточка какая-то. Веточка эта украшена разномастными шарами, нитями гирлянд, идущими от самой верхушки, на которой гордо возвышается ярко-алая звезда. Антон не понаслышке знает, как сложно устанавливать эту ёлку, потому что нужно крепить к основанию каждую веточку, а потом залезать на ветхую стремянку и украшать всё это шариками. Трэш. Антон, конечно, не филолог, но и иностранные слова знает. И пофиг, что из тиктока, зато он расширяет свой кругозор. Следующее, что замечает Антон, — сцена справа от входа. На задней стенке повешен плакат с огромными цифрами 2024 и мерцающими огоньками, а бордовые шторы кулис в пол украшены золотой мишурой и снежинками из бумаги. По периметру зала, почти под потолком также висят вертикальные гирлянды уже голубоватого цвета и самодельные венки из еловых веток и шишек. Антон не то чтобы хорошо разбирается, но на его взгляд это просто шик и блеск — буквально. — Так всё ж заебись, чё ты возмущался? — недоумевает Антон, оглядывая весь зал, крутя головой из стороны в сторону. Арсений недовольно фырчит и разводит руки в стороны, вжимая голову в плечи до второго подбородка и кривя забавное лицо. Ну, это для Шаста оно забавное, Арсений, наверное, сейчас выражает крайнюю степень недовольства. — Ты серьёзно сейчас? — возмущённо пищит Арсений. Антон скептически выгибает бровь. — Ну… да. Не, реально, я не понимаю, чё не так? Всё ж висит, не падает. Я уж думал, тут ваще ничё нет, а тут уже всё готово, хоть сейчас младшеклашек пускай и хороводы води. Антон и правда не понимает. Сцена украшена, ёлка украшена, даже кулисы украшены, полы помыты — всё ок. — Боже, Антон, ты реально настолько тупой или прикидываешься? Или просто детей своих защищаешь? — Во-первых, прекрати звать учеников своими детьми, это странно! А во-вторых, ничё я не прикидываюсь. Да реально, чё не так-то? Арсений ещё раз вздыхает и цокает, наверняка мысленно кроя Антона матами — ай, яй, яй, а ещё филолог, учитель русского и литературы, а ругается как сапожник. Ладно, это Антон додумывает, Арсений вообще матерится мало, очень редко, почти никогда. Надо с него пример брать, а то Антон совсем от рук отбился. Арсений тем временем широким шагом — признак раздражения, Антон уже выучил — идёт в дальнюю часть актового, где в три ряда у стенки выставлены стулья. На них, оказывается, стоят большие картонные коробки, а ещё парочка пакетов валяется тут же, на полу. Арсений подходит и распахивает одну из коробок, указывая на неё пальцем. — Вот. Антон подходит ближе, не без любопытства заглядывая внутрь, там лежат несколько золотых ёлочных шаров. Антон выгибает брови. Арсений раскрывает пакет, и в нём обнаруживается несколько бумажных снежинок. — Вот, — повторяет он для тупых. Антон себя таковым не считает, но, похоже, таковым его считает Арсений. — И? Ёлочные шары разве не ваша прерогатива? Честно? Антон не знает, что значит это слово, но, когда тебя не скрываясь считают дураком, нужно выдавливать из себя хоть что-то умное. Видимо, это умное слово сюда не подходит, потому что Арсений закатывает глаза и вновь цокает — у него такими темпами скоро глаза отвалятся и язык сломается. Антон биолог, он в этом разбирается. А ещё, если дрочишь много, ладошки волосатыми становятся. Этому их в универе не учили, это Антону мама рассказывала. — Шаст, ты разве не видишь, что на ёлке совсем другая цветовая палитра? Честно? Не видит. — Эти шары нужно было зацепить за мишуру на кулисах, они там должны висеть. А снежинки надо булавками прикрепить к шторам на окнах. Твои дети это почему-то не сделали! А завтра завуч придёт проверять готовность зала! Ну почему ты всегда всё делаешь через жопу? Честно? Антон сам без понятия. — Да ладно, чё ты паникуешь, как будто у нас вообще нихуя нет. Сейчас всё нацепим, и будет норм. Арсений неодобрительно кивает, выдавливая тихое «угу-угу». Теперь очередь Антона закатывать глаза и цокать. Но вместо комментирования Арсового недоверия он просто берёт в руки коробку и направляется к сцене. — Ты самый безответственный учитель за всю мою практику, — бормочет Арсений по пути, всё же плетясь следом. — Как можно доверить детям такое важное задание и при этом не проконтролировать процесс? Антон уже насмешливо фыркает и ставит коробку на сцену, ловко запрыгивая на неё. Арсений на это лишь качает головой и поднимается по пристроенной в самом углу лесенке. — Да ладно тебе, Арс. Они ж взрослые уже. Пора учиться делать что-то самостоятельно. Тем более я назначил ответственных. Ты серьёзно так взъелся из-за парочки шаров и снежинок? Арсений что-то недовольно фырчит сбоку, но Антон не особо вслушивается, просто достаёт шары и принимается вешать их на шторы кулис, цепляя за уже висящие гирлянды. Арсений пару минут куксится в сторонке, а потом, видимо, не выдерживает и срывается с места, бормоча по пути: — Господи, ничего не можешь. Ты же биолог, работаешь со всякими микроорганизмами, значит, мелкая моторика должна быть развита. Почему ты даже шары ровно повесить не можешь? И принимается сам поправлять эти золотые шарики, качая головой и продолжая причитать: — Что учитель, что дети. Понятно теперь, в кого они такие растяпы. Вон и гирлянду на сцене криво повесили. Лучше б мой класс сам всё делал, раз в сто лучше получилось бы. Антон не вмешивается, а просто с усмешкой на губах наблюдает за мечущимся по сцене Арсением, который и гирлянду ту поправил, и шары эти злополучные развесил. Зачем вообще Антон тут нужен был? Постоять в сторонке и посмеяться? Ну хоть с этим он справляется идеально. — А кто снежинками занимался? Почему ими вообще никто не занимался? — вспенивается Арсений, притаскивая пакет и отходя чуть ближе к ёлке, примеряясь взглядом к шторам на окнах. Антон задумывается на мгновение, вспоминая, как там их староста распределила на всех обязанности. — Вроде Байкин должен был этим заняться, он же ебать каланча — вот и дали ему задание снежинки эти вешать. А шарами, кстати, Ира Кожевникова. Чувствуешь связь? Антон и сам начал эту связь чувствовать, лыбясь тому, насколько он догадливый. Хоть где-то сложил два и два. — Ага, наверняка сосались где-то в рубке, вместо того чтобы делом заниматься. После слова «сосались» тон Арсения становится всё тише и тише, и Антону и гадалкой из тиктока не нужно быть, чтобы понять, о чём он в тот момент думал. Антон такого триггера к слову «сосаться» не имеет, поэтому реакция Арсения его немного смешит, но привлекает его внимание совсем другое: — А что, тут и в рубку можно пройти? Рубка — место за актовым залом, небольшая каморка, к которой ведёт лестница наверх. Оттуда диджей — обычно кто-то из старшеклассников — включает музыку и освещение в зале. Антон знал, конечно же, о её существовании, но до этого как-то не задумывался, что туда есть проход прям из актового и он для всех открыт. — Ну да — вон та дверь. — Арсений указывает на непримечательные деревянные створчатые двери в самом углу актового. Антон думал, что там костюмерная, если честно. На ручках двери висит большой замок, но, очевидно, тот не закрывается, это и ежу понятно. Из них двоих ёж, скорее, Арсений, потому что фырчит так же, но Антон с ним солидарен. — Ого, — только и может выдавить он. А что говорить? Ну… — Кто снежинки вешать будет? Арсений переводит взгляд обратно на серо-бур-малиновые шторы — иначе этот цвет охарактеризовать никак нельзя — и примеряется. Склоняет голову то влево, то вправо, будто бы оценивая собственные шансы. — Лучше ты, ты выше. — Оценил здраво, тут не поспоришь. Антон вздыхает и берёт один из стульев, стоящих поодаль. Подставляет в указанное Арсом место и уже хочет залезть на него, но Арсений заставляет снять обувь, потому что «ну, Антон, имей совесть, на нём же люди потом сидеть будут, вдруг тебе этот стул и достанется на новогоднем концерте». Арсений подаёт ему первую снежинку и булавку, Антон прокалывает бумагу острым кончиком и крепит на штору перед собой, для чего приходится вытянуть руки вверх — и речь не о группе. Но только он успевает эти самые руки опустить, как снизу слышится ворчливое: — Ну нет же, выше надо. Антон открепляет снежинку и переносит её на другое место. И снова: — Антон, ну чуть левее, чтоб под венком было. Опять те же действия и: — Ты вообще не понимаешь, что ли? Левее! Через пять-пятнадцать таких указаний Антон не выдерживает: — Ой, блять, умник нашёлся. Иди сам крепи их к этим шторам, раз знаешь, как лучше. Тоже мне командир. Антон спускается со стула и впрыгивает в кроссовки лишь носками, как в тапочки, оставляя пятки наружи. Пусть ножка дышит. Арсений неловко забирается на стул, забирает у Антона снежинку и вытягивается в полный рост, поднимая руки выше и вставая на носочки. — Вот так ровно? — глухо спрашивает он. Антон задумчиво трёт двумя пальцами подбородок и прищуривается, оценивая положение снежинки. — Не-а, выше надо. Арсений как может вытягивается выше, но всё равно бумажная снежинка висит слишком низко. — Нет, провальный номер. Либо я креплю, либо ты на два стула встаёшь. — Чего? Какие два стула? Я ж ёб… упаду на раз-два, — с запинкой произносит Арсений. Антон лишь пожимает плечами и вновь снимает кеды, уже потянувшись за снежинкой. Но Арсений ревниво прижимает её к груди, не давая у себя её забрать. Думает пару секунд и выдыхает: — Ла-а-адно, тащи второй стул. Антон улыбается и делает, как попросили. Ещё пару минут они пытаются установить один стул ножками на второй и Арса сверху пристроить. Конструкция максимально шаткая, но Арсений упорно отказывается вешать снежинку чуть ниже, потому что «Шаст, ну их же дети на раз-два обдерут, нужно повыше, чтоб не достали». Антон не знает, какие такие у Арсения высокие дети, раз ему самому пришлось вставать на стул, чтоб эту снежинку повесить, но благополучно не спорит — в этой ситуации он видит только плюсы. Арсений же норовит грохнуться каждую секунду — здесь могла бы быть шутка про то, что он пытается усидеть на двух стульях, но Арсений не сидит, он стоит, — вот Антону и приходится поддерживать его за талию. Хотя приходится — громко сказано, будто ему самому не в кайф. А ему в кайф ощущать под кончиками пальцев очертания чуть выпирающих от напряжённого живота рёбер, складки задравшейся рубашки и лёгкий чужой трепет от таких же лёгких уже собственных касаний. Ситуация не позволяет лишь немного придерживать Арсения, потому что иначе его не удержать, поэтому Антон уже более уверенно кладёт руки на Арсову талию, растопыривая пальцы и готовясь в любой момент ловить падающее тело. Носом Антон чуть ли не утыкается в чужую поясницу, и пусть родинкой на самом кончике её так и не касается, зато касается тёплым дыханием, отчего на оголившейся из-за задравшейся рубашки коже проступают предательские мурашки. Антон их замечает и не может отказать себе в удовольствии выдыхать уже через рот, уже более горячим дыханием. Арсений, пусть и чуть ёрзает на месте, в чём ему крепко держащие руки Антона на талии не совсем помогают, но противиться не спешит, просто тянет руку назад, задевая кудряшки на голове Антона и безмолвно прося передать ещё одну снежинку — между губ он зажал булавки, так что словами через рот не получится. Антон, чуть сильнее сжимая бок Арсения одной рукой — ему кажется, что он слышит тихий писк, — чтобы второй дотянуться до пакета и не уронить при этом Арса, передаёт тому этот кусочек бумаги. Какой вообще смысл от этих снежинок? Штору цвета говна этим не улучшить. Арсений крепит вторую где-то рядом, а потом слезает со стульев не без помощи Антона и не без краснеющих щёк. Милашкарр, или как там его ученицы говорят? Они переставляют стулья в другое место, и Арсений вновь на них взбирается, снова ничего не говоря, хотя у него был шанс, пока Антон возился со стульями. В этот раз Антон смелеет, не видя осуждения в чужом взгляде, да и реакция Арсения на их не случившийся поцелуй вселяет надежду. Так что он аккуратно поглаживает рёбра Арсения через ткань рубашки, выводя круги большими пальцами и слегка надавливая время от времени. И либо у Антона визуальные галлюцинации, либо Арсений мелко дрожит. Остаётся надеяться, что это от приятных ощущений, а не потому, что он теряет равновесие. Хотя да, Антон же настолько сексапильный, что при виде него ноги начинают подкашиваться. Опустим то, что Арсений стоит к нему спиной, а глаз на жопе у него нет. А ещё то, что Антон пиздабол с преувеличенным чувством собственной важности. Он, конечно, не филолог, но говорить заумно тоже умеет. Антону либо опять что-то кажется, либо Арсений специально задерживается подольше, прикрепляя бумажные звёздочки к шторе. Антон прикусывает нижнюю губу, продолжая поглаживать чужую талию уже не одними только подушечками пальцев, а полностью ладонями. Поднимает глаза, будто бы желая поймать Арсов взгляд, но тот смотрит чётко прямо, ни разу не обернувшись, и лишь слегка покрасневшая шея выдаёт то, что Антон тут старается не напрасно. И только он хочет что-то сказать — что сказать, он и сам пока не придумал, не филолог же, чтоб слова так быстро подбирать, — как Арсений опускает руки, прицепив наконец снежинки, и начинает спускаться. Антон рот благополучно закрывает, теряя запал, и помогает Арсению спуститься, придерживая того за талию и руку. Он уж было опять открывает рот, чтобы спросить, куда теперь двигать стулья, но Арсений, отчего-то и правда весь раскрасневшийся, вдруг ошалело оглядывает зал и пятится к выходу, бросая на ходу: — Ты это, закончи тут, я быстро. И сбегает. Вот буквально сбегает. Офигительно. Антон, походу, передавил. Чёрт, так и знал, что не надо было так в открытую действовать. И что теперь? Правильно, теперь Арс будет его всеми способами избегать, потому что посчитает за маньяка-совратителя. Какой ужас. Антон же не такой, он не такой. Они остаются вдвоём, помнит он имя его: Владимир, Максим, Евгений… а, Арсений! М-да, трэш. Так ведь молодёжь сейчас говорит? Антон горестно вздыхает и убирает стул со стула, берёт оставленные рядом с пакетом булавки и последние снежинки и взбирается наверх. Примерно определяет расстояние и, махнув на всё рукой, крепит как попало — дело пары секунд, ну, чего только парились? Спускается — спрыгивает — со стула и отходит на пару шагов, склоняя голову набок и оценивающе глядя на проделанную работу. Висят они, конечно, кривовато и чуть ниже, чем надо, но, если прикрыть один глаз, прищуриться и отойти на десять метров… ничё так. Антон ещё раз обводит взглядом весь актовый, особенно задерживаясь на ёлке — ну какава красота! Гирлянда ещё не подключена к сети, но Антон уверен, что на самом концерте в честь Нового года ёлка будет ещё красивее, чем есть сейчас. Даром, что искусственная — класс Арсения неплохо постарался. Сам Арсений не появляется ни через пять минут, ни через десять, и теперь настроение Антона, чуть приободрённого красотой зала и надеждами на то, что он не сильно обидел Арсения, уже точно на нуле. Волк слишком рано напал на жертву-антилопу, не выждав нужный момент, и та успела убежать. Он думает, как теперь быть. Перед Арсением нужно извиниться — это даже не обсуждается. Но как? «Арс, ну ты это, прости, что помацал тебя, я ж ничего такого не имел в виду, просто хотел, ну, проверить, толстая ли у тебя кожа, а то такой дубак на улице, не мёрзнешь кстати?». Так, что ли? Да Арс тогда точно уволится, лишь бы не видеть Антона. Такого ему не надо, нет-нет. А как тогда? «Арс, ну было и было, давай забудем? Никто никого не пытался поцеловать, никто никого за талию не лапал, ок? Как тебе вариант?» Ну нет, тогда он посчитает, что для Антона неважно всё это, что это для него лишь пустой звук, а это не так. У Антона планы на Арсения хоть куда — он всё распланировал аж на неделю вперёд. Это ли не признак серьёзных намерений? Он самый. Короче, с вариантом речи Антон так и не определяется, поэтому он просто найдёт Арсения и извинится, а дальше разговор сам завяжется. Но Арсения найти не получается. Антон оббегает три из трёх этажей, разве что в младший блок не заглядывает, но Арсения нигде нет. Даже в столовой. Даже в его собственном кабинете. Даже в учительском туалете. Даже в спортзале. Вариантов уже не осталось, поэтому Антон заключает, что Арсений просто-напросто ушёл. И ему бы тоже пора. Итоговые он уже выставил, поэтому до конца новогодних праздников теперь полностью свободен. И грех не воспользоваться возможностью пораньше оказаться дома. Хотя пораньше и не получится — машина в ремонте, он сегодня на метро, как в старые-добрые студенческие. Антон направляется к лаборантской, где висит его верхняя одежда и вдобавок одежда ещё чуть ли не половины учительского состава — был случай, когда у учительницы своровали шапку прям из кабинета, где они оставляли до этого свои пальто, так теперь все боятся хранить хоть что-либо в кабинетах, вот и несут сюда. А Антону потом ворошиться в этом безобразии, пытаясь отыскать свой мусорный пакет — это Арсений так называет его чёрную дутую куртку. Точно, Арсений. Можно же по куртке посмотреть, ушёл он или нет, — он свою тоже там оставляет. Причём он первый, кому Антон позволил оставлять свою одежду в лаборантской, а потом уже все остальные просекли фишку. Пародисты. Антон уже чуть ли не бежит в нужную сторону, потому что вдруг будет шанс перехватить Арсения, если он ещё не ушёл, к тому же Антон лоханулся — лаборантскую-то он и не проверил на наличие в ней Арсения. Почему-то подумал, что после произошедшего тот ни в кабинет Антона, ни в это их местечко отдыха возвращаться не захочет. Оказалось, захочет. Потому что Антон обнаруживает в лаборантской не только куртку Арсения, но и самого Арсения, сидящего в этой самой куртке. Два в одном, как кофе. Точнее, один в одной, как Арсений в куртке. — Чё ты паришься в ней, дурак? — только и может произнести Антон, не ожидавший увидеть Арсения, которого он искал последние полчаса вот тут и вот так. Ой дурак, ой дурак. Ну кто называет дураком того, с кем хочет помириться? Только дурак и называет. Даже пусть Арсений и на самом деле дурак. — А чё ты паришься, что я парюсь? — возвращает Арсений, но не обиженно, не зло, с неуверенной улыбкой. Антон и сам слегка приподнимает уголки губ, мысленно выдыхая. Шанс есть, шанс есть. Волк ещё может догнать антилопу. Эта мысль вызывает у Антона усмешку — почему вообще волк? Потому что волк не тот, кто волк, а тот, кто волк? Или потому что каждый может кинуть в волка камень, но не каждый может кинуть волка в камень? Или потому что волки не тигры, но в цирке не выступают? Хотя Антон тот ещё клоун, конечно. — А чё ты домой не идёшь? — осторожно интересуется Антон, тоже подходя к вешалке и выискивая среди нескольких оставшихся курток свою, пакетную. — Тебя ждал, — доносится сзади, и Антон так и замирает, успев лишь нащупать капюшон своего пуховика. В смысле «ждал»? Прям ждал? Его, Антона? Серьёзно? Да, ферьёфно. Видимо, он уже успел всё для себя обдумать и на Антона не обижается за то, что тот распускает руки. Хочется прыгать по всей лаборантской, как умалишённый или как кот с внезапным приступом бешенства, потому что нихуя ж себе, Арсений не осуждает за прикосновения, Арсений ждал его, чтобы вместе пойти к парковке, Арсений чуть не поцеловал его полмесяца назад! Кажется, волк снова в строю. Дикий и опасный волк, да. Хотя, если уж прям честно-честно, то Антон больше похож на вот этого волка, который ихвильнихт, а не на настоящего, лесного. Но об этом лучше умолчать, чтоб настрой себе не портить. Слыша шуршание чужой куртки, Антон наконец отмирает и быстренько снимает свою с крючка, просовывая руки в рукава и накидывая её на плечи, не утруждаясь застёгиванием молнии — по дороге застегнётся, ничего страшного. А вот Арсений уже весь вспрел, наверное, тут сидеть и ждать. Ой дурак, ну можно же было хотя бы расстегнуться, щас заболеет ещё на морозе-то потный весь. — А зачем ждал? — так же осторожно уточняет Антон, оборачиваясь на Арсения и уже вместе с ним выходя из лаборантской, закрывая ту на ключ. Слабая надежда всё равно успевает промелькнуть в голосе, но Антон не стыдится, потому что прекрасно понимает, как выглядит со стороны — сто процентов, как влюблённый идиот. Ну и парочка: дурак и идиот. Ну они точно друг другу подходят, тут и натальную карту составлять не надо. — Мне кажется, нам уже давно нужно поговорить. Да и ты же без машины сегодня, подвезу как раз. — И снова улыбается до своих этих проступивших очаровательных ямочек. Так, стоп, «давно»? То есть Арсений догадался, что Антон всё это время испытывал к нему чувства, что не просто так это всё было, что тот не случившийся поцелуй что-то да значил? Если они ещё придут к какому-то заключению по типу «так и так, давай попробуем эти твои отношения», то Антон будет самым счастливым биологом на этой планете и прямо в машине растечётся лужицей. Арсений, наверное, будет ругаться из-за испачканных ковриков, но это мелочи. — Да, хорошо. А как ты..? — Но закончить ему не дают. — Видел в окно, как ты идёшь со стороны школьных ворот, а не со стороны преподской парковки. Опять в ремонте, да? А что там? Опять с движком проблемы? И откуда он такой догадливый? Антон часто-часто кивает, дополняя словами: — Да, я уже не понимаю, что не так. С утра вообще не завелась, пришлось эвакуатор вызывать. Хорошо, что у меня с утра окна были, а то пришлось бы объясняться за опоздание. Вот завтра поеду, послушаю, что скажут… Таким неторопливым шагом они скоро доходят до главного выхода и спускаются с крыльца. Правда, перед этим Арсений заставляет-таки Антона застегнуть куртку, пока сам он сдаёт их ключи охраннику. Улыбка с губ Антона так и не сходит до самой парковки. Потом ему вручают щётку и заставляют помогать очищать машину от снега. Чёт уже не весело. В салон садятся с замёрзшими носами, подрумянившимися щеками и стучащими зубами — мороз и солнце, день чудесный, нахуй. Антон, конечно, не филолог, но с Пушкиным поспорить может. Ещё несколько минут они сидят молча и просто отогреваются в прогревающейся машине, дыша на ладони и слушая какую-то волну радио. — Так… о чём ты хотел поговорить? — строя дурачка, хотя это прерогатива Арсения, начинает Антон. Вдруг он хотел обсудить предстоящий концерт или забавные случаи за день, а Антон уже настроил тут себе воздушных замков и наелся сладкой ваты из ожиданий, придуманных им самим же. Они выруливают с парковки и выезжают со двора на дорогу, ведущую через один из дворов к проезжей части. Арсений прекрасно смотрится за рулём, у Антона были возможности это оценить ещё до сегодняшнего дня, и он этим бессовестно пользовался. Пользуется и сейчас. Антон прекрасно знает, что Арсений обычно водит, как бабка с рассадой на заднем сидении. Вцепится в руль двумя руками, подастся вперёд, чтобы получше в дорогу вглядываться, и плетётся при этом со скоростью черепахи. Ещё в начале их общения, когда они только-только знакомились друг с другом, Арсений сам ему в этом признался. Но почему-то он любит повыделываться, когда с ним едет Антон. Ну, не «почему-то», причины кристально ясны. Когда он его подвозит, Арсений кладёт на руль лишь одну руку, причём делает вид, будто ему совершенно не интересно, что происходит на проезжей части, и весь его вид такой небрежный, словно он водит с самого рождения. Антон-то в языке тела немного разбирается, недаром биолог, поэтому замечает, как нервно сжимается в кулак вторая рука Арсения, как бегает его взгляд в волнении и как он трясёт ногой на светофорах. Антону, конечно, нравится, что Арсений так перед ним выделывается, но не смеяться мысленно над этим он не может. — О… всей этой ситуации, — спустя минуту молчания всё же отвечает Арсений, выкручивая руль одной ладонью. Ехать им не очень долго, хотя смотря какая ситуация будет на дороге. Может, они и не успеют договорить. Хотя тогда можно использовать это как предлог и пригласить Арсения к себе, тогда, может, они бы классно провели время за плойкой и баночкой пива. А лучше двумя. — О какой именно? — можно пока потянуть время и построить из себя дурачка. Опять. Впрочем, Антон бросает это дело, когда слышит вздох Арсения, звучащий чуть раздражённо. Ладно, ладно, всё-таки нужно подойти к вопросу серьёзно. — О всех. И о том случае в моём кабинете, и о сегодняшней ситуации, и о том, что происходит ближайшие лет… сколько? — под конец уточняет Арсений, даже не переводя взгляд на Антона, а продолжая следить за дорогой. — Ну, с моей стороны год плюс полтора на осознание. Когда ты всё понял, я понятия не имею, — с готовностью отвечает Антон, пожимая плечами, из-за чего куртка смешно шуршит. Арсений поджимает губы и качает головой, не отрывая взгляда от дороги и останавливаясь на очередном светофоре. — До меня вообще долго доходило. Нет, свои чувства я понял почти сразу — у меня, если честно, так сильно впервые. — Арсений говорит о важных вещах, не называя эти самые важные вещи своими словами, но Антон всё равно горит щеками от этого напускного бесстрашия и от той искренности, с которой Арсений признаётся ему в чувствах. — Но заметил, что это всё взаимно, я только после того случая в моём кабинете. Ну, ты и сам понимаешь, — в конце срывается на еле слышное бормотание, опуская голову и чуть сильнее сжимая пальцами руль. Антон и сам понимает, да. Значит, Арсения он не спугнул, это радует. Осталось выяснить, хочет ли он отношений. Антон уж было открывает рот, чтобы произнести банальное «ну го тогда встречаться», но его обрывает Арсений. Может, и хорошо, что обрывает, потому что Антон так себе в романтическом общении, конечно. — Знаешь, я ведь подозревал что-то такое, но думал, что просто выдаю желаемое за действительное. Да и ты сам не то чтобы спешил делать какие-то шаги в мою сторону. — После этих слов Антону вдруг становится стыдно. И правда, он ведь просто год потратил впустую, наблюдая за влюблённым в него Арсом со стороны. Ну каков идиот. Мог бы уже давно взять быка за рога, ситуацию в свои руки и Арсения. Последнее до сих пор в планах, кстати. — Вот я и подумал, что ты либо сам не хочешь ничего такого и таким образом ставишь рамки, либо и правда не замечаешь мой нищенский взгляд. Во второе хотелось верить сильнее, если честно. Вот я и сам старался держать себя в руках, а то вдруг ты меня френдзонил, а я бы по-глупому лез к тебе со своими чувствами. — Да я и сам боялся, — спешит защитить себя Антон, даже с сидения чуть приподнимается. Но тут же замечает хмурый взгляд Арсения, указывающий на ремень безопасности. — Да ладно-ладно, всё, пристёгиваюсь. — Я понимаю, нам обоим было страшно, — продолжает за него Арсений, пока Антон пытается разобраться с ремнём, путаясь в объёмной куртке, — такие вещи надо заранее обсуждать, конечно. Здесь мы оба не правы. Но, мне кажется, сейчас всё уже более чем очевидно? — полувопросительно заканчивает Арсений, выруливая на другую полосу. Антон часто-часто кивает, прикусывая губу. Всё и правда более чем очевидно. Было очевидно ещё до этого разговора, но почему-то ни один, ни второй так шага навстречу друг другу и не сделали. Значит, надо делать сейчас, иначе так и будут ходить вокруг да около. Антон уж было открывает рот, чтобы сказать что-то по типу «ну го тогда встречаться», но Арсений вновь начинает говорить, так не дав Антону произнести и звука. — Я ведь почему сегодня сбежал из актового? Просто понял, что всё настолько реально, что притворяться, что всё то, что было до этого, — плод моего воображения или какие-то галлюцинации, очень и очень глупо. Да и сбегать тоже было глупо, но, понимаешь, я тогда просто не выдержал. Я чувствовал твоё дыхание на пояснице, чувствовал твои касания на талии и взгляд на затылке — удивляюсь, как ты во мне дыру не прожёг. И всё это было таким реальным и напомнило о том случае в кабинете. Я пытался выкинуть его из головы, пытался делать вид, что ничего не было, что это просто очередная неловкая ситуация, но сегодня твои действия стали последней каплей. На этих словах Антон натурально пугается, потому что ему кажется, что зря он поспешил с выводами и посчитал, что Арсений не обижается на него за эту выходку. «Но сегодня твои действия стали последней каплей», что это значит вообще? Антон слишком надавил, да? Не надо было всего этого, да? Арсений сейчас скажет, что ему было неприятно, да? — Слушай, Арс, это… — Я понял, что дальше бегать друг от друга смысла нет. Давай определимся сами, что между нами. Попробуем или же нет? — заканчивает Арсений с небольшой улыбкой, поворачиваясь в сторону Антона, но потом почти сразу же возвращая внимание дороге. — А ты хочешь? Хочешь попробовать? — Антон чуть снова не подскакивает на сидение, но теперь сдерживаемый ремнями безопасности. Он-то думал, он-то себе напредставлял, а тут вон оно как. — Я? Да с самого начала хочу. — Я тоже. Тоже с самого начала. Ну, почти, — неуверенно заканчивает Антон. — Ну, тогда го встречаться? — Арсений улыбается уже шире, вновь оборачиваясь к Антону и задорно веселясь взглядом. Он буквально озвучивает мысли Антона, и от этого так радостно на душе. Хочется петь и танцевать, как диснеевская принцесса, но возможности нет — во-первых, он в машине пристёгнут ремнём, во-вторых, петь и танцевать Антон не умеет, в-третьих, он и не диснеевская принцесса. К сожалению. Он был бы прекрасной Спящей Красавицей. Что-что, а спать он умеет. Арсений смеётся — наверняка с глупого Антонового выражения лица, и от этого так легко, потому что накрывает осознание, что вот эта стадия непоняток и взглядов украдкой закончилась и начинается совсем новая и куда более долгожданная, интересная и желанная. Накрывает осознание, что теперь всё изменится, что теперь не нужно бояться, что Арсению неприятны его прикосновения, что все видимые чувства он надумал, что это был лишь издевательский обман воображения. — Что, прям встречаться? — неверяще уточняет Антон, потому что он думал об этом последний год-два, а тут Арсений вот так просто заявляет такие вещи. Доверяй — но проверяй, да ведь? Антон, конечно, не филолог, но поговорки тоже знает. — Да, прям встречаться, — с несползающей улыбкой подтверждает Арсений, заворачивая во дворы. — И за ручку гулять? И прям целоваться? И писать друг другу тоже будем? — накидывает Антон, незаметно щипая себя за запястье под рукавом куртки. — Ну, про прогулки ничего не обещаю, но поцелуи и переписки — всё будет. — И хитренько ухмыляется, на секунду оборачиваясь на Антона, который уже ждёт, когда они приедут, чтобы Арсений больше не отвлекался на дорогу. Хотя, если они скоро приедут, это значит, что скоро придётся и с Арсением прощаться. — Зайдёшь на чай? — предлагает Антон, когда Арсений останавливается около нужного подъезда. — Нет, прости, не сегодня, хотел к Новому году закупиться, надо успеть, пока все работающие ещё на работе. Арсений выглядит так, будто ему и правда искренне жаль, поэтому Антон решает не обижаться. Да и не всё так сразу, они буквально пару минут назад признались друг другу в чувствах длиною в несколько лет — у них ещё будет время чай попить, Антон в этом уверен. Поэтому он просто пожимает плечами, ободряюще улыбаясь и начиная отстёгивать ремень. — Окей, тогда до завтра, да? — уточняет Антон, открывая дверь и оглядываясь на Арсения. Тот так мило улыбается в ответ и уверенно кивает, что Антон не выдерживает. Он оглядывает двор на наличие случайных свидетелей, замечая лишь детвору в дальней части площадки, а потом вновь садится в машину. Арсений успевает лишь удивлённо выгнуть брови, как Антон уже робко касается его щеки губами. То есть лапать его ты не боялся, а теперь смущаешься, да? Поцелуй, такой по-детски невинный, не затягивается надолго, потому что Антон и так смущается, уже через секунду отстраняется и вновь берётся за ручку двери, теперь намереваясь поскорее сбежать в подъезд, чтобы скрыть наверняка покрасневшие щёки и блестящие счастьем глаза. Но осуществить план побега не получается, потому что на этот раз его останавливает не секундный порыв, а Арсений. Антон оборачивается, подмечая трепещущие ресницы и румянец на чужих щеках. От мороза, наверное, — конец декабря, всё-таки. — Ты на вопрос не ответил, — напоминает Арсений и смотрит с какой-то надеждой, что ли. Антон сначала не врубается, что за вопрос, прокручивает те остатки их диалога, которые остались в памяти, но не понимает. Подсказку находит во взгляде Арсения — смесь страха, ожидания и веры. Нет, не Брежневой. — Го, го, Арс. — Антон лучезарно улыбается, смотрит на выдохнувшего с облегчением Арсения, любуется, а потом всё же покидает его машину, захлопывая дверь. Всё-таки надо было ответить по-нормальному — «да, я хочу с тобой встречаться, Арс». А то получилось, будто он говорит Арсению, какой танец ему изучить на занятии по фитнесу, или где это вообще изучается. А Антон и не удивился бы, если бы у Арсения и правда были такие занятия когда-нибудь, предположим, по четвергам часиков в семь. Надо ли говорить, что Антону влетает за то, что он прикрепил последние снежинки на «пять сантиметров ниже других, Антон, сам разницу не видишь, что ли?», а Арсений и правда ходит на фитнес, но не по четвергам, а по вторникам в шесть?***
— Арс, ну ты скоро, мы так весь концерт пропустим! Арсений отходит от зеркала в кабинете русского и литературы, прекращая наконец поправлять и так идеально сидящую бабочку. Арсений, конечно, не биолог, но знает, что бабочки бывают не только капустницы. Вы не подумайте, что он на каждое школьное мероприятие наряжается, как на свадьбу, — это дети попросили их с Антоном прийти в парадном сегодня. Это всё-таки их последний Новый год в школе — детей, в смысле, а не Антона с Арсением, они, дай бог, ещё долго здесь вместе проработают, — поэтому после развлекательной части концерта они хотели сказать пару слов учителям и позвать на сцену своих классных руководителей, чтобы они тоже сказали что-то приятное. Обычно такое делается на вручении аттестатов, но Арсений по себе знает, что половина класса не придёт. А сегодня после концерта дискотека — вот на дискотеке точно все будут. Именно поэтому он сегодня в белой рубашке и с бабочкой, чтобы празднично. Оглядывается на Антона, стоящего в дверях кабинета, и… да, как он и думал. На Шасте широкие брюки и голубая рубашка, даже не белая. Ну что за человек? — А ты чё голубой? — со вздохом спрашивает Арсений, принимаясь поправлять манжеты. — А сам-то, — обиженно буркает Антон, проходя в кабинет и вставая рядом с Арсением, глядя на их совместное отражение в зеркале. — В смысле? Я в белом, вообще-то. — А потом ловит многозначительный взгляд Антона. — А… да я вообще не об этом. Тебя же по-человечески попросили прийти нарядным, а ты припёрся в своих этих балахонах. Как всегда. — Ты же знаешь, Арс, я, скорее, голым приду, чем с этим ужасом на шее. Это правда, Арсений за все три года их знакомства ни разу не видел Шаста в галстуке или бабочке, а в пиджаке всего раза два, и то в чужом, лишь накинутом на плечи, чтобы сходить перекурить за школой. Глупо было ожидать, что сегодня что-то изменится. Иногда кажется, что и на свадьбу собственную Антон пришёл бы в спортивках. Арсений, конечно, поддерживает стремление к здоровому образу жизни, спорт — это пиздато, все дела, но не так радикально же. Он качает головой, встречаясь с Антоном взглядом через зеркало. У того в глазах смешинки, а на голове — полный беспорядок, ну что за человек в самом деле? Арсений цокает языком, закатывает глаза и разворачивается лицом к Антону, принимаясь приглаживать это пушистое гнездо. Обстричь бы его. Ага, и в блондина покрасить. Зато на Эминема будет похож, тоже плюс. Антон как раз рэп любит, а Арсений — Эминема. Антон наблюдает за этим парикмахерским приступом, забавляясь, это и по шкодливой улыбке заметно, и в глаза заглядывать не надо. Как будто Арсений ему мамочка, чесслово. С того разговора в машине на пути к дому Антона прошло всего несколько дней, включая выходные, на которых им увидеться не удалось из-за многочисленных предновогодних планов. А теперь началась череда школьных концертов и праздников, на которых обязательно присутствие всех учителей. Сегодня заключительный — у старшеклассников, а потом можно выдохнуть и отдохнуть от тяжёлого полугодия. Вот тогда у них найдётся время друг на друга, а пока что только лишь урывками — перед концертами, после концертов, между концертами, во время концертов. Они ведь даже не поцеловались ещё! Великое упущение, между прочим. Но времени правда катастрофически не хватает, зато новогодние праздники они договорились провести вместе. Может, тогда нагонят все эти упущенные года. Арсений уже в предвкушении, потому что последние отношения у него были — когда? — года четыре назад. Уже всё забыл, наверное. Ну, Антон поможет напомнить. На этой мысли Арсений ухмыляется, прямо как тот ухмыляющийся смайлик, который заигрывающий, ну, понятно. Не осуждайте за такие мысли, Арсений долго шёл к тому моменту, когда сможет беспрепятственно обнять Антона, поцеловать его, назвать своим парнем — вот к этому ещё привыкнуть надо. Хотя, ну как «шёл», на месте стоял, это к нему подошли, но самого факта это не отменяет. Когда причёска приглажена, галстук и манжеты поправлены, а улыбка встречена ответной, они выходят из кабинета — на этот раз Арсений под вовсе не строгим взглядом Антона его запереть не забывает, кабинет, конечно, запереть, не Антона, — направляясь наконец в актовый зал, который они так старательно украшали на прошлой неделе. Ну, это их ученики и Арсений старательно украшали, а Антон просто рядом постоял, снежинку криво прицепил и Арсения облапал. Не то чтобы Арсений был против, ему понравилось, кто бы сомневался. На первом этаже у гардероба, как и у самого актового полно людей, не протолкнуться. Арсений с Антоном и своих учеников замечают, машут им приветственно и делают вид, что не замечают мерцающие алкогольным блеском глаза некоторых. Одиннадцатый класс, взрослые уже, чуть-чуть можно, ну на донышке. Тем более они уже выпили, уже поздно им что-то говорить. Да и, в конце концов, разве Арсений не был в их возрасте! Оправдания есть, и это главное. Они с Антоном садятся на первый ряд — классные руководители, всё-таки. И пока все собираются, у них есть время обсудить предстоящий выпускной. Даже не верится, что дети, которые были с ними на протяжении трёх лет, которых они знают ещё неумелыми подростками, драмы которых им приходилось решать, скоро выпустятся из школы и начнут свой личный жизненный путь. Да, пусть они ведут эти классы не с самого начала, но даже за такой, казалось бы, короткий срок они успели сродниться. Скольких ссор Арсений стал свидетелем, сколько детских проблем и переживаний выслушал, сколько советов дал, сколько раз ругал за какие-то провинности — и всего этого на следующий год уже не будет. А если и будет, то уже с другими детьми, новым поколением учеников. Года идут, дети сменяются другими, растут, выпускаются, уходят, а учителя всё те же. Странно это ощущать. Всё вокруг меняется, а ты остаёшься на месте. Это они с Антоном и обсуждают. Тот даже чуть не плачет — так грустно ему стало, что уже через полгода он никого из своих детей не увидит. Ага, а говорил не называть их своими детьми, а говорил, что ко всему этому надо относиться проще, а говорил, а говорил… Когда все, наконец, рассаживаются, а за кулисами заканчиваются последние приготовления, концерт начинается. Лида Воронцова, конечно же, ведущая, как и всегда, и ведёт она просто замечательно. Не зря на актёрское собирается поступать. От детей веет подростковой энергией, они выкладываются на сцене по полной, стремясь оставить хорошие впечатления о своём последнем новогоднем концерте. На смешных номерах и моментах Антон с Арсением тихо посмеиваются и переговариваются. А когда Максим Байкин со своим другом из класса Антона показывают юмористическую сценку, зал взрывается смехом, и Антон с Арсением пророчат им будущее комиков. А под конец Антон, кажется, всё же пускает слезу на песне, которую одиннадцатые классы пели все вместе. Выступающие, когда песня заканчивается, кланяются все вместе под дружные аплодисменты зрителей — даже Фёдор Михайлович улыбается, это что-то новенькое, — кто-то даже встаёт со своего места, а один из учеников даже свистит. А дальше одиннадцатиклассники просят зрителей чуть задержаться, и девочка из класса Антона произносит очень душещипательную речь. Она от лица всей параллели благодарит Антона и Арсения за эти три года, проведённые бок о бок, за всю ту помощь и поддержку, которая поступала от них в неограниченном количестве, за понимание и готовность стоять за свой класс горой. Говорит, что классные руководители значительно повлияли на их становление, что они всегда будут вспоминать школу с теплом. Заверяет, что на выпускном Антон с Арсением услышат ещё больше добрых и тёплых слов, а в конце поздравляет всех с наступающим Новым годом, желает девятым и одиннадцатым классам успешной сдачи экзаменов, а после приглашает на сцену классных руководителей. Арсений, как ответственный взрослый, конечно же, заранее подготовил речь для обоих классов. С ней он и выходит на сцену, делится своими впечатлениями от концерта и хвалит всех выступивших. А Антон… ну, он просто Антон. Он выдумывает что-то на ходу, путается в словах, чем вызывает смех у учеников, но всё равно выходит очень даже душевно — с чувствами, от души. За это его и любят дети — мягкий характером и забавный. После официальной части на сцену поднимается директор школы, она присоединяется к поздравлениям, а после объявляет о самой долгожданной части этого вечера — дискотеке. Толпа детей взрывается радостным криком, а Арсений и Антон опечаленно вздыхают — караулить дискотеку старшеклассников ожидаемо доверили им. Кто захочет тратить вечер, наблюдая за толпой слэмящихся малолеток? Откуда вообще слов таких нахватался? Пока старшеклассники убирают стулья после концерта к стенам зала, чтобы освободить площадку под танцы, многие выходят из зала, в том числе и Антон с Арсением. Они направляются в обход по этажам, чтобы повыгонять учеников, попрятавшихся в туалетах, чтобы пригубить что-то покрепче. Правда, на полпути Антон предлагает Арсению оставить их в покое — «да ладно тебе, Арс, пусть малые отдохнут, тебе жалко, что ли?», — а самим прогуляться до лаборантской, где у Антона тоже припрятан далеко не чай. Арсений поначалу журит его, потому что «как ты вообще додумался протащить алкоголь в школу, Антон?!», но быстро оттаивает под хитрым взглядом зелёных глаз и шкодливо ухмыляется. Ну кого он обманывает? И в итоге вместо того чтобы ругать детей за то, что те выпивают, они выпивают сами. У Антона в каком-то шкафу между разделанной лягушкой в формалине и какой-то фигуркой клетки из пластилина находится бутылочка полусладкого. Говорит, на день учителя подарили, вот повезло. Они наливают по полкружечки, потому что стаканчиков не находится, и выпивают чуть ли не залпом, потому что, судя по времени, дискотека уже началась. Со стороны они точно выглядят, как типичные ученики старших классов — пригубили тайком винишко, а теперь мчат на дискотеку. Трэш, кринж, рофл, рофл, какие ещё подростковые слова есть? Но хорошо, что успевают прибежать до того, как их отсутствие заметит директор, потому то тогда им влетело бы. Свет в зале уже приглушён, включена светомузыка и переливающаяся гирлянда на ёлке. Актовый заполнили ученики, двигающиеся невпопад под какую-то очередную современную песню, где поётся про какую-то дору, которая почему-то дура. А потом они говорят, что в школе буллинга много — это потому что вот такие песни молодёжь слушает. Молодёжь и Шастун. Тот начинает забавно двигаться, напоминает это то ли припадок эпилептика, то ли брачный танец птиц. Арсений, конечно, не биолог, но павлин ещё тот. Он качает головой, со скепсисом наблюдая за забавными дрыганиями Антона, который ещё и подпевать к тому же начал. Это вино на него так повлияло или он всегда на дискотеках так себя ведёт? Арсений не знает, потому что вино с ним пьёт впервые и впервые их ставят в пару в качестве наблюдающих на дискотеке. И сначала он просто недоумённо смотрит на кружащегося Антона, но потом незаметно для себя и сам начинает покачивать головой в такт. Так они и стоят в углу зала, ближе к выходу, — Антон трясётся под каждую новую песню, даже незнакомую — то есть большинство песен, — а Арсений делает вид, что ему это всё совершенно не интересно, но в какой-то момент то головой мотать начнёт, то носком обуви по полу топать, то бёдрами крутить. На какой-то из песен, где слишком уж часто повторяется «бейби» — а Арсений, как учитель русского, американские слова не то чтобы сильно уважает, — Антон утягивает его танцевать уже полноценно, и они оба вливаются в толпу своих же детей, прыгая вместе с ними и подпевая в припеве, хотя слов Арсений и не знает. Арсений отдаётся моменту полностью, забывая о том, что он учитель и должен сейчас следить за детьми, чтобы те тайком не протащили в зал алкоголь и чтобы не курили в углу за шторой. Сейчас хочется только двигаться под незнакомые песни, держа за руку Антона и Иру Кожевникову, потому что они все стоят в своеобразном кругу, в центре которого происходит какой-то танцевальный баттл между Максимом и Тимуром из десятого — когда-то они дрались друг с другом, а сейчас, видимо, забыли все обиды и просто отрываются. Так проходит ещё несколько песен, пока у Арсения не начинает колоть в боку, тогда он просит Антона отойти вместе с ним, чтобы передохнуть. Похоже, тот только за, потому что у самого ноги немного дрожат от перенапряжения. Да, всё-таки стары они для такого веселья — им бы сейчас дома сидеть, а не по дискотекам шляться, пусть и вынужденно. Хотя чё он ноет, нормально же повеселились. У Антона вон улыбка до сих пор с лица не сходит, а значит, не зря остались. Как будто могли не остаться. Диджей — тоже кто-то из старшаков, — видимо, замечает, что все немного подустали, поэтому переключает с какой-то очередной быстрой песни на медляк — вроде Баста. Больше половины учеников тут же исчезает с танцпола, рассевшись по стульчикам вдоль стен, обмахиваясь руками или глотая фрэшбар из бутылок — что-то Арсению подсказывает, что там далеко не газировка. Остальные же разбиваются по парочкам, начиная неловко топтаться по кругу. Среди них всех ярко выделяется пара Максима и Иры — практически единственные, кто не смущается танцевать друг с другом. Ира обхватила Максима за шею, а тот положил ладони ей на талию, обнимая и прижимая ближе к себе. Такие трогательные. — Смари, а эти-то танцуют. — Антон кивает головой как раз туда же, куда смотрит и Арсений. — И правда встречаются. — А чего бы им не танцевать, если и правда встречаются? — усмехается Арсений, вторя словам Антона. — Мы тоже так-то встречаемся. Может, тоже потанцуем? — внезапно предлагает Антон, оборачиваясь на Арсения и выгибая бровь. Арсений давится воздухом, округляя глаза. Антон сказал это так, будто это в порядке вещей, когда двое мужчин-преподавателей танцуют друг с другом медляк на глазах чуть ли не у всей школы. — Антон, не думаю, что двум мужчинам стоит танцевать друг с другом медленный танец при детях. — Почему нет? Вон девчонки тоже друг с другом танцуют, и ничего, никто не кричит, что они лезбы. Арсений кривится: «лезбы» — неприятное слово. — Потому что все понимают, что по-дружески, — как маленькому, разъясняет Арсений. — Так мы тоже по-дружески. Арсений качает головой из стороны в сторону. Нет, ему бы очень хотелось танцевать с Антоном так же, как танцуют Максим и Ира, но не в том они положении, чтобы обжиматься сейчас. Так они стоят и наблюдают за парочками ещё немного, прежде чем Антон вдруг берёт Арсения за руку и тянет куда-то в сторону ото всех. — Куда?.. — Пойдём чё покажу, — только и шепчет он, ведя несопротивляющегося Арсения в сторону двери в… рубку? Вообще, там не сразу рубка. Сначала проходишь сквозь большие такие двери, попадаешь в небольшое помещение, оттуда есть лестница в помещение для персонала столовой, находящейся этажом ниже, а также вход в саму рубку. Обычно здесь ныкаются подростки и курят или пьют, а ещё сосутся парочки во время дискотеки, Арсений сам в прошлые разы нескольких отсюда выгонял — не то чтобы он против романтики, но… так, стоп, зачем Антон его сюда ведёт? Антон и правда заводит его в это небольшое помещение, закрывая за ними дверь. Здесь чуть тише, чем в самом актовом зале, а ещё прохладнее, потому что воздух дует снизу, с лестницы. А ещё здесь темно, нет, какой-то свет есть, но даже непонятно, откуда он исходит, а, нет, понятно — это Антон включил фонарик на телефоне, который потом положил на старую табуретку, которая стоит тут с самого основания школы, походу. — Так, если в зале танцевать ты не хочешь, будем тут. Музыку слышно, никто не видит — красота же, ну. Я кстати об этой каморке узнал, только когда мы с тобой зал украшали, прикинь. Три года работал и понятия не имел, что здесь есть такая комнатка. — В доказательство своих слов Антон ещё и огляделся, будто и правда здесь никогда не был, но Арсений самолично видел, как Антон сегодня сюда заходил, чтобы проверить на наличие нарушителей. — Ты серьёзно? Мы танцевать тут будем? Как дети малые? — Ну да, а что? Да ладно тебе, Арс, я потанцевать медляк с тобой хочу, а ты всё отнекиваешься, — Антон уже чуть ли не ноет, и как такому отказать? Тем более и отказываться не хочется — это у Арсения просто опыта не было в танцах в пыльных помещениях, поэтому он удивился такому предложению, а так-то он только за. — Ладно, давай, — всё же соглашается Арсений, вкладывая свою ладонь в предложенную Антоном. Тот сразу улыбается широко и притягивает Арсения ближе, приобнимая за талию, заставляя положить руки себе на плечи. Широкая ладонь знакомо ложится на бок, поглаживая кончиками пальцев, Арсений чувствует ту же дрожь, что и тогда, когда Антон придерживал его на двух стульях, не давая упасть и так нагло пользуясь уязвимостью Арсения. Сейчас он не пользуется, а действует так же осторожно, но уже получив явное одобрение. Рука ползёт ниже и пристраивается на пояснице Арсения, заставляя того непроизвольно выпрямить спину. Антон с этого тихо смеётся, кладя подбородок ему на плечо, для чего ему приходится немного ссутулиться, а второй ладонью подхватывает одну из ладоней Арсения, переплетая пальцы. Они начинают плавно и медленно двигаться под аккорды уже близящейся к концу песни. Места в этой каморке не так много, поэтому шагают они мелко — скорее, топчутся на месте, покачиваясь из стороны в сторону и со скоростью улитки кружась вокруг своей оси. Арсению тепло и приятно. У Антона невероятно влажные ладошки, но желания вытереть руку о штаны не возникает — и не потому, что Арсений в принципе не вытирает руки о штаны, а потому что его только умиляет это волнение со стороны Антона — распереживался, бедный. А ещё Антон горячий — не в смысле сексуальный, хотя и это тоже, — пусть каморку и продувает, но Арсению ни капли не холодно. Его греют Антон и любовь к нему. Слащаво, да, но правда она такая. Арсений жмётся к нему ещё ближе, чувствуя, как хватка на пояснице лишь усиливается, помогая придвинуться чуть ли не вплотную. Это так знакомо, но в то же время ново. Они обнимались с Антоном раньше — пару раз, но всё же. И это ни капли не походило на то, что происходит сейчас. То были мимолётные касания, практически ничего не значащие. Сейчас же Арсения вжимают в мягкую рубашку так сильно, что дышать трудно становится — лёгкие к тому же наполняются воздухом с лёгкими нотками чужого одеколона, и выдыхать не хочется. Длинные пальцы лёгкими касаниями пробегаются по пояснице, еле касаясь, даже не напрямую, а лишь через ткань, и всё равно от этого Арсений покрывается гусиной кожей. Шею согревает тёплое дыхание вперемешку с сопением, щёку щекочут кончики волнистых кудряшек, а грудь при вдохе соприкасается с чужой. И это так по-родному, что ли, что не хочется отстраняться, не хочется что-то говорить, не хочется возвращаться в зал, где глухими басами уже гремит новая композиция. И кажется, будто они в Нарнии, потому что снаружи каморки песня уже сменилась, а у них в ушах до сих пор играет Баста, а вокруг царит атмосфера щемящей нежности. Но всему приходит конец, вот и Антон через некоторое время всё же отстраняется, мазнув кончиком носа с родинкой по скуле Арсения. Он опускает руки и уже хочет сказать, что пора возвращаться, но Антон отчего-то не спешит выпускать его из объятий. Он просто поднимает голову, но ни на сантиметр не отстраняется, заглядывая в глаза. И Арсений вдруг понимает, чуть изгибает брови внутренними уголками вверх и возвращает руки Антону на плечи, привставая на носочки и опираясь о них. Антон и сам чуть сжимает пальцами ткань рубашки Арсения и прикрывает глаза, склоняясь ближе. Арсений вторит ему и в следующую секунду чувствует мягкое прикосновение к своим губам и чужой выдох, оседающий на коже. Собственное дыхание учащается, Арсений чуть приоткрывает губы, давая Антону возможность осторожно прихватить то верхнюю, то нижнюю, обвести каждую кончиком языка, чуть оттянуть, зажав зубами. Антон этим шансом пользуется, боясь действовать решительно и более смело, поэтому все его касания ограничиваются лишь лёгкими поглаживаниями языком и не больными прикусываниями. Для удобства он отпускает талию Арсения, поднимая руки и кладя ладони ему на щёки, придерживая. Большие пальцы, как и пухлые губы Антона, аккуратно поглаживают, расслабляя. Арсений сильнее сжимает чужие плечи пальцами, привставая на носочки и вжимаясь грудью в чужой торс, весь тянется за Антоном, а тот приподнимает его подбородок так, как ему удобно, углубляя поцелуй и скользя языком между призывно приоткрытых губ. Арсений не сдерживает тягучего мычания, вплетая пальцы правой руки в короткие волосы на затылке, оттягивая кончики и массируя кожу головы. Антон выдыхает через нос, с большим рвением припадая к чужим губам и возвращая одну из ладоней Арсу на спину, надавливая, вжимая его бёдрами в себя. Слышится скрип открывающейся двери и тихое хихиканье, которое, впрочем, чуть ли не сразу прерывается. В тесную каморку заглядывает луч света, а за ним и двое людей, которые, видимо, замечают отскочивших друг от друга Арсения и Антона. Последний тут же хватает телефон со старого стула и направляет фонарик на закрывшуюся дверь. Перед ними стоит Байкин Максим собственной персоной, закрывая спиной щурящуюся от яркого света Иру. Ну да, кто бы сомневался. — Ой, Антон Андреевич, а вы что здесь делаете? Арсений Сергеевич? Вы тоже тут? Ира изламывает брови в удивлении, переводя взгляд с одного на другого. А потом, похоже, складывает пазлы в своей голове — она всегда была умной девочкой, и сейчас это им с Антоном вот вообще не на руку. — Мы, наверное, помешали. Пойдём, Макс. Она дёргает его за рукав, кивая в сторону двери. А Максим непонимающе хмурится и бегает взглядом по всем присутствующим — а вот он не очень-то и догадливый, хотя это ситуации уже не поможет. — Куда? А что происходит вообще? — бормочет он, тем не менее повинуясь Ире и поворачиваясь к двери. — Подождите! — вдруг кричит Антон, но потом спохватывается и говорит уже чуть тише: — Вы никого здесь не видели, ясно? Хоть слово скажете… аттестат испорчу. Так себе угроза, конечно, — Ира всё вывезет, а Максим и не парится за этот аттестат, его хоть пугай, хоть не пугай — всё одно. — Мы поняли, Антон Андреевич, — заверяет его Ира, тут же шмыгая за дверь и утаскивая за собой так ничего и не понимающего Максима. Арсений вздыхает, опираясь спиной на стену позади. Хорошо ещё, что Антон куда быстрее сориентировался и напомнил им о молчании. Хотя Арсений уверен, что Ира и так бы никому не растрепала — умная же всё-таки девочка, понимает всё. Но лишний раз произнести очевидное не повредит. — Думаешь, расскажут? — уточняет Антон, так же опираясь о противоположную стену. Каморка маленькая, поэтому носки их обуви почти соприкасаются. Арсений без особого интереса разглядывает собственные оксфорды и Антоновы кеды, размышляя о ситуации. — Не должны. Максим вряд ли в ближайшее время поймёт, что вообще произошло, а Ира умеет секреты хранить. Я надеюсь. Ещё с минуту молчат, занятые мыслями. — Да и вообще, додумался! Целоваться в школе, когда за дверью куча учеников! — А сам-то! Что-то я не заметил, что ты был сильно против, — передразнивает Антон, показывая ему язык. Арсений тихо посмеивается с этого, следом вздыхая. — Ладно, пойдём, а то нас уже потеряли, наверное. Хотя вот у этих найти получилось, — добавляет уже тише. Антон кивает и пропускает Арсения вперёд, а когда тот жестом показывает, что Антон может выходить, покидает каморку. Хватит с них на сегодня впечатлений. Сколько там до конца дискотеки? Надо ли говорить, что Ира сама пишет Арсению в этот же вечер с извинениями и заверениями о том, что она могила, а Максим так до сих пор и не понял, что произошло, а Арсений в качестве компенсации просит поделиться с ним подробностями её отношений с Максимом, чтобы было, что обсудить в учительской?***
— Ты, гавнюк, дома отлёживаешься, да? Антон усмехается полученному голосовому в ответ на его кружочек, на котором он валяется в постели и бурчит в подушку что-то лишь отдалённо похожее на «доброе утро». А что, собственно, Арс возмущается? Антон имеет законное право спать до обеда — это класс Арсения сегодня литературу сдаёт, Антоновы физматы и химбио такой радости не имеют. Да и Арсений сам неделю назад записывал ему кружочек из дома в десять утра, в котором глумился над Антоном, который водил двух своих физиков в другую школу на экзамен. Так что всё честно. Уже начало июня — самое нервное время для девяти- и одиннадцатиклассников. Антон с Арсением, конечно, волнуются вместе с ними, но уже не так сильно, потому что осталась буквально пара экзаменов, а результаты самых первых уже известны — все сдали с первого раза, и это радует. Теперь, не считая этих самых экзаменов, у одиннадцатых классов остался лишь выпускной и подача документов вуз, у кого-то даже переезд, но там всего пара человек, да и это будет ближе к августу. Антон уже знает, что ему дадут пятый класс в сентябре, Арсению вроде тоже обещали, но так не хочется отпускать нынешних учеников, точнее, уже не учеников. Они же самые первые, самые родные, пусть Антон и старался сильно к ним не привязываться, чтобы потом не плакать, когда они будут выпускаться. По итогу они ещё пока не выпускаются, а Антон всё равно плачет, вот буквально вчера вечером накатило, Арсений целый час его успокаивал. Но это издержки профессии, говорят, дальше легче будет. Хотя Антон не понимает, как дальше может быть легче, если классным руководителем этих детей он был всего три года, а следующий класс будет вести аж семь лет. Сложно это всё. С Арсением легче. Они встречаются уже около пяти месяцев или шести — Антон вот эти все даты плохо запоминает, он же обычный биолог, а не историк какой-нибудь. Вот сейчас думают над тем, чтобы съехаться — Антон живёт ближе к школе, поэтому им обоим будет удобнее так добираться. Хотя всё равно есть несколько проблем: насколько странно будет то, что в одном дворе будут стоять машины Арсения и Антона при том, что их ученики знают, какие у них машины? А ещё Арсений пару раз в неделю берёт себе детей на репетиторство, и, если они всё же съедутся, либо Антону придётся проводить где-нибудь эти вечера, пока Арс занимается с кем-то русским у них в квартире, либо самому Арсению придётся ходить на дом к ученикам или переходить на онлайн-формат. Короче, есть свои сложности, но летом у них будет два свободных месяца, чтобы с этим всем разобраться. А пока что они просто ездят друг к другу в гости вечерами, причём ездят очень часто — это, впрочем, и послужило поводом задуматься о переезде, так ведь и на бензине сэкономить можно. Да и в самом деле, они взрослые люди, решать проблемы нужно по-взрослому. Антон вздыхает и ещё пару минут — на деле около полутора часа — лежит, закутавшись в одеяло, листая ленту в тиктоке. Изредка ему приходят сообщения от Арсения в телеге — тот отписывается о том, кто уже вышел из аудитории, и иногда пересылает мемы из каких-то пабликов. Антон смеётся с каждого и ставит на сообщения сердечки, а потом меняет вкладку снова на тиктоковскую. Позже всё же решает, что нужно встать и хотя бы прибраться и помыть посуду — Арс обещался прийти вечером, чтобы они вместе глянули какую-то киношку, хотя Антону кажется, что никакую киношку смотреть они не будут, потому что не виделись уже с неделю, а там будет не до киношки уже. Они и правда в последний раз встречались, только когда водили детей на экзамен по математике — и базовой, и профильной, — а потом была неделя заполнения отчётностей и других не требующих отложения документов. Вот только пару дней назад всё устаканилось, но там был экзамен по химии, и уже было не до этого. Так что вместо того, чтобы выбирать фильм на вечер, Антону бы в душ сходить. Но это ближе к вечеру, а пока бы умыться, позавтракать и создать хотя бы какую-то видимость порядка. В стаканчике над раковиной уже давно лежит вторая зубная щётка — на выходных Арсений иногда остаётся у Антона и, чтобы каждый раз не возить свою нынешнюю щётку, которую он один раз забыл и ныл потом весь вечер, прикупил ещё одну специально для Антона. У Арсения, впрочем, дома тоже две щётки по той же причине. Хотя Антон, если и забывал когда-то щётку, не ныл потом по этому поводу, потому что для него не проблема почистить зубы пальцем с пастой. Но Арсений же графиня у нас, ему олинклюзив подавай. Олинклюзива у Антона нет, у него есть только антоновклюзив, поэтому и создавать уют в своём холостяцком гнёздышке ему нужно самому, без помощи какой-то там Оли. Но это после завтрака, потому что еда — святое, если бы был культ поклонения еде, мир был бы куда лучше. Но Антон не настолько любит еду, чтобы уметь готовить что-то шикарное — обычно готовит у них Арсений, если он приезжает и они решают приготовить что-то поесть. Или они просто заказывают. Или перебиваются гречкой — у неё правда классные песни — или макаронами, потому что ничего другого Антон не умеет. Впрочем, даже он в состоянии пожарить себе яичницу. Обычно он обходится ей, омлетом или бутербродами, но в холодильнике обнаруживаются только яйца, даже молока нет, а значит и выбора особого — тоже. Но вот вечером приедет Арс, и они закажут что-нибудь вкусненькое и обязательно калорийное, чтобы Арсений потом сетовал на свою испорченную фигуру и отсутствие времени на тренировки. Во время готовки Антон записывает Арсению кружочки, восхваляя себя как гениального повара, на что получает фотку грустного Арсения, у которого в руках какая-то булочка из «Пятёрочки», с подписью «перекус классрука чек». Антон настолько засматривается и увлекается перепиской с Арсением, что возвращается к плите только тогда, когда чувствует запах гари — не Поттера, конечно, — естественно, яичница уже сгорела. Антон расстраивается, но решает, что от повара погорелой кухни ничего иного ждать и не следовало, поэтому добавляет соли и перца и завтракает так. Конечно, со специями вкус не улучшается. Конечно, Арсению он про сгоревшую яичницу не рассказывает. Всё-таки и правда было бы проще, если бы они жили вместе. Надо будет этот аргумент Арсению привести. Вряд ли он, конечно, будет рад, что Антон будет пользоваться им в качестве личного повара, но тот и сам не прочь съехаться, сейчас вот вопрос с репетиторством обдумывает, но Антон уже понимает, что к сентябрю они точно будут жить вместе, поэтому терпеливо ждёт. К уборке он приступает не сразу, сначала ещё около часа сидит в тиктоке — вот напридумывают технологий, а люди потом страдают, оторваться не могут, время теряют. Не то чтобы у Антона было так уж много дел — после уборки он так и так бы сидел в телефоне, оторвавшись лишь на принятие душа перед приходом Арсения. Вообще, можно и не прибираться. Это Антон так себя заверяет, продолжая листать ленту видео вниз. Как будто Арсений уже не смирился с тем, что Антон — лентяй и свинья. Всё-таки он прекрасно видел, что творится в лаборантской временами. Но вдруг Арс за неделю позабыл, с каким раздолбаем встречается, лишний раз напоминать не хочется. Именно поэтому Антон со вздохом выключает и откладывает телефон, встаёт с дивана и начинает с уборки разбросанных носков. Нехотя он моет посуду, которой за последние дни накопилось столько, что она уже в раковину не помещается, выкидывает мусор, запускает стирку, не заморачиваясь с разделением на цвета, поэтому в машинку отправляется и чёрное, и цветное. Полы не пылесосит — ноги не липнут, и нормально, — только со стола всё лишнее убирает. Читай: раскладывает всё лишнее так, чтобы не казалось, что оно лишнее. Кровать не заправляет — всё равно у них что-то намечается, смысл? И оставшееся время тратит на ютубчик — вы вообще знали, как затягивают документалки про маньяков? Ну намертво. Антон отмирает, только когда получает сообщение от Арсения «через час буду». Надо ли говорить, что он отмирает и бежит в душ, потому что он ничего так и не успел сделать, а в голове у него рождается план-скам?***
— Антон, а тебя дверь запирать не учили? Арсений заходит в квартиру, кладя в карман так и не понадобившиеся ключи, дверь закрывает, потому что хоть кто-то же в их паре должен заботиться о безопасности, и ставит пакет с покупками на пол. — Да я это… мусор выкидывал, — доносится откуда-то из глубины квартиры. Ну да, точно, это вечная проблема Антона — забывать закрывать дверь, когда он возвращается, выкинув мусор или сходив в табачку за сигаретами. Надо будет выдвинуть это в качестве аргумента, чтобы им съехаться. Они уже несколько недель планируют, но всё время возникают какие-то «но». То он считает, что слишком подозрительно, что обе их машины будут в одном дворе, то думает, что Арсений не сможет проводить свои репетиторства, хотя тот может спокойно перейти на онлайн. Короче, они пока думают. Арсений разувается, расшнуровывая кроссовки и ставя их на полочку, а не как Антон — наступая на пятки и закидывая в угол. Снимает толстовку и вешает на крючки на стене — у Антона здесь и ветровка, и зимний мусорный мешок, который он по ошибке называет пуховиком, и даже дождевик — к слову, Арсений ни разу не видел его в дождевике. Проходит в ванную и моет руки, качая головой на заляпанное разводами зеркало — либо Антон пытался его помыть, либо хотел, наоборот, испачкать так, чтобы не видеть своё отражение по утрам. Арсений вытирает руки собственным зелёным полотенцем — из дома привёз, потому что у Антона было всего два, — и идёт на кухню, смотреть, будет ли он сегодня что-то готовить. Хотя тут и смотреть не надо — у Антона редко когда бывает что-то приготовленное, а если и бывает, то макароны или гречка — классная исполнительница, кстати. Он заехал в магазин по дороге и прикупил продуктов, планируя на сегодня что-то по типу пасты болоньезе с томатным соусом. По факту просто те же макароны, но с мясом и кетчупом. Недалеко они друг от друга ушли, короче, но Антон почему-то всё продолжает восхищаться стряпнёй Арсения. Он уже начинает разбирать покупки, как вдруг чуть не роняет бутылку любимой газировки Антона из-за внезапного крика того же Антона: — Арс, ну ты где там? Арсений хмурится, но отвечает: — На кухне, а что? — Ты чё даже не зашёл, я жду, вообще-то. — Куда зайти-то? Я думал, ты в туалете. Арсений и правда думал, что Антон опять залип в тиктоке, сидя на унитазе, — такое тоже часто бывало, он сам и не вспомнит, что выйти надо, пока не напомнишь, Арсений уже привык. — Дурак, что ли? В спальне я, сюда иди. Арсений сам себе задаёт вопрос «Зачем?» и сам же на него отвечает: «Не знаю». Может, Антон опять паука увидел и забоялся? Это, кстати, до сих пор тема для шуток над ним: учитель биологии, а насекомых боится до жути, причём живых, мёртвые его не пугают. Или, может, опять тапки под кроватью потерял? Или не может разобраться, как подключить ноутбук к телевизору — они всё-таки фильм собирались сегодня смотреть, Арсений уже составил список. Хотя он думал, что они будут смотреть в гостиной — там телек с большей диагональю, но, видимо, Антон как с утра не вставал с кровати, так и сейчас не горит желанием. Арсений так и не разбирает пакет до конца, а идёт в спальню, надеясь, что Антон как минимум запутался в пододеяльнике, а как максимум потерял пульт от телевизора. Но, когда Арсений заходит в спальню, видит вовсе не такого Антона, какого ожидал увидеть. Он думал, что тот будет лежать, уютно укутавшись в одеялко и уткнувшись в телефон, ну, или пародируя каспера, забравшись в пододеяльник. А Антон и правда лежит, правда, не в одеялке, а на незаправленной кровати, на боку, оперевшись о локоть и уложив голову на ладонь. На нём только домашние серые штаны и чёрные носки. Арсений тихо посмеивается, проходя дальше в спальню и складывая руки на груди. — Ты где такие позы подсмотрел? В романах для женщин за сорок? — Да хорош, Арс. Я, вообще-то, готовился, — обиженно буркает Антон, тем не менее не меняя позы. — А я думал, мы фильм смотреть будем, — хмыкает Арсений, тем не менее подходя ближе к кровати. — А я думал, мы трахаться будем, — недоумевает Антон, пожимая плечами, насколько это вообще возможно в его положении. — Ну да, согласен, фильм можно посмотреть и потом, тем более ты же готовился, — передразнивает его Арсений, посмеиваясь. — Щас ваще ничё не будет, — пригрожает ему Антон. — Ты только свет выключи, а то я так красиво улёгся, что уже не хотелось подниматься. А тебя не дождёшься, чё-то пришёл, возится, даже не поздоровался, сразу с наездов начал, — продолжает возмущаться он, пока Арсений только качает головой и подходит к выключателю, гася свет. — Всё-всё, успокойся, ссоры негативно влияют на либидо, знал? — Первый раз слышу. Арсений хмыкает и снова подходит к кровати, упираясь коленями в деревянный каркас. — Ну чё застыл, раздевайся, или за неделю уже забыл, как это всё делается? — потрунивает Антон, барабаня пальцами по бедру и наблюдая за тем, как Арсений неспешно снимает с себя сначала футболку, потянув ту за ворот, а затем и носки, отбрасывая их куда-то за спину. — Такой ты медленный, конечно, — цокает Антон, закатывая глаза и уже полноценно садясь на кровать. — А в сексе скорость — такое себе качество, знал? — Намёк на их первый раз, когда Антон кончил непозволительно быстро от одного лишь ощущения Арсовых губ на своём члене. Антон недобро зыркает на него из-под бровей, а потом и вовсе встаёт на колени в постели, оказываясь одного роста с Арсением. — Первый раз слышу. И льнёт ближе, вжимаясь оголённым торсом в торс Арсения, а своими губами — в его. Сразу начинает с укусов, как бы в отместку и за то, что сразу к нему не пришёл, и за то, что ещё и теперь начинает дразниться. По крайней мере, именно такие причины находит Арсений. Сам же он действует чуть менее остервенело, для чего приходится положить ладони Антону на щёки, чтобы тот не вертелся без дела, обводит языком верхнюю губу и проникает в призывно приоткрытые, проходясь по ряду зубов. Он чувствует, как чужие ладони, многочисленные кольца с которых были предусмотрительно сняты, ложатся на плечи, как большие пальцы практически невесомо поглаживают основание шеи, что идёт вразрез с тем, как Антон жадно сплетается своим языком с его. Но вскоре руки с плеч пропадают, и Арсений уже хочет забраться на кровать к Антону, как чувствует тепло ладоней на груди. Тормозит, так и не сделав ни единого движения. Антон растопыривает пальцы и ведёт вниз, будто бы пытаясь захватить как можно больше кожи своими прикосновениями, выводит пальцами неровные круги, чуть сжимая местами. Арсений инстинктивно набирает в лёгкие воздух, когда чужие пальцы проходятся по соскам, цепляя ногтями. Антон, видимо, это замечает, отрывается от поцелуя и хитро улыбается — чертёнок. Арсений прищуривается, но почти сразу же прикрывает глаза, когда чувствует прикосновение влажных губ к своей шее. Чуть склоняет голову набок, отчего явственней проступает жилка, в которую тут же впиваются чужие зубы, почти что больно прикусывая, но тут же проходясь губами и языком, успокаивая. Ладони продолжают оглаживать тяжело вздымающуюся грудь, изредка царапая, а иногда и щипая соски. На таких моментах Арсений зажмуривает и так закрытые глаза и протяжно выдыхает, впрочем, тут же вновь набирая в лёгкие воздух от очередных поцелуев-укусов в шею. Антон присаживается на пятки, сразу же оказываясь лицом напротив торса Арсения. Но он склоняется ещё чуть ниже и широко лижет тут же поджавшийся живот — благо, язык позволяет. Арсений приходит в себя только тогда, когда губы исчезают с ключиц, а ладони уже оглаживают бёдра. Он приоткрывает глаза и наблюдает за Антоном, оставляющим крошки-поцелуи где-то в районе живота. Арсений улыбается уголками губ на поднятый на него взгляд и запускает пальцы в вихрастые волосы, взлохмачивая ещё больше. Антон ёрзает на месте от невыносимого возбуждения и чуть прогибается в спине, но к себе тем не менее не прикасается. Взгляд Арсения плывёт, и он прикрывает глаза, откидывая голову назад и оголяя дёрнувшийся при сглатывании кадык. Его чуть пошатывает, когда ладонь Антона без предупреждения накрывает член и сжимает сквозь джинсы, он не сдерживает сдавленного шипения сквозь крепко стиснутые зубы, на что слышит удовлетворённый хмык. Сглатывает снова и зажмуривается, когда ладонь проходит вверх-вниз уже с большим нажимом. Антон поцелуями спускается ниже, останавливаясь у пряжки ремня и вновь поднимает взгляд вверх, видит, что Арсений стоит, прикрыв глаза дрожащими ресницами и рвано вздыхая, прищуривается хитро. Убирает ладонь с члена и вновь кладёт руки на грудь, широкими движениями проходясь вниз, к животу, и останавливаясь на рёбрах, пересчитывая их кончиками пальцев. Губами продолжает прихватывать кожу, уже на солнечном сплетении. Арсений, почувствовав, что и без того короткий контакт с чужой ладонью на члене, исчез, недовольно мычит, толкается вперёд и открывает глаза, сталкиваясь с шальным взглядом, блестящим даже в полутьме. — Антон, — с упрёком бормочет Арсений, в подтверждение своих слов толкаясь вновь. — А нечего глаза закрывать, я для кого тут стараюсь? И вновь кладёт ладонь на пах, еле ощутимо проходясь по очертаниям возбуждённого члена и коротко надавливая большим пальцем под головкой, получая первое подобие стона от Арсения, а затем убирает руки, но только чтобы достать ремень из пряжки, для чего приходится потянуть его на себя, отчего Арсений чуть пошатывается — кажется, вообще потерял возможность твёрдо стоять на ногах, но зато кое-что другое не потеряло возможность твёрдо стоять, если вы понимаете, о чём он, — и чуть не заваливается вперёд, но вовремя удерживается. Антон стреляет в него очередным насмешливым взглядом, но чувствует, как рука ощутимо тянет за волосы, и понимает, что лучше не медлить — тем более сам весь извёлся и изъёрзался. Вынимает ремень из пряжки и ослабляет, сразу же спуская до невозможности узкие джинсы Арсения вниз по ногам, до коленей. Кладёт ладони на бёдра, большими пальцами поглаживая тазовые косточки, а сам наклоняется ещё ниже, чуть ли не ложится грудью на постель. Высовывает язык и, поднимая взгляд, сталкиваясь с помутнённым, по-порнушному тягуче проводит вверх по явно выделяющемуся в тёмных боксерах члену. На головке задерживается, надавливая самым кончиком языка на влажное пятнышко, отчего Арсений вновь стонет, толкаясь бёдрами вперёд. Антон хмуро на него смотрит исподлобья и отстраняется немного. Арсений уже хочет возмутиться, но выдавливает лишь какое-то кряканье, потому что Антон в следующее же мгновение одним слитым движением стягивает с него бельё. Арсений ахает, когда возбуждённого члена больше не касается ткань боксеров. И стонет на выдохе, когда Антон вновь наклоняется ниже и берёт в рот головку. Не податься бёдрами вперёд сложно, но возможно, благодаря удерживающим его за таз ладоням. Антон держит крепко, впившись пальцами в кожу, кажется, до белых отметин. В таком положении делать глубокий минет не то чтобы просто, поэтому Антон ограничивается малым. Он широко и протяжно лижет по всей длине, стараясь захватить языком как можно больше поверхности члена, самым кончиком обводит венки и надавливает под головкой, как нравится Арсению. Но так становится не очень удобно, поэтому он всё же отнимает правую руку от бедра и сжимает пальцами в кольцо основание, придерживая. Теперь он может обвести языком головку, напрячь кончик и подразнить уретру. — Антон, — произнесённое на выдохе. У Арсения ноги становятся ватными, он готов прямо сейчас упасть на кровать, впрочем, он не падает, а просто несильно тянет Антона за волосы на затылке, чтобы тот отстранился. И Антон выпрямляется, смотрит из-под дрожащих ресниц и будто бы нарочно губы облизывает. Всё понимает по одному лишь взгляду и отползает поближе к подушкам, устраиваясь поудобнее и ёрзая по покрывалу. Арсений еле выпутывается из штанов, что сопровождается цоканьем, закатыванием глаз и «Ну чё ты там вошкаешься?» со стороны Антона. Попрыгав на одной ноге, но избавившись наконец от чёртовых джинсов — «чтобы я ещё хоть раз…», — Арсений заползает на кровать, нависая над Антоном на вытянутых руках. Тот заглядывает в глаза и закидывает руки на шею, побуждая наклониться ниже. Смотрит с прищуром и уголки губ приподнимает в улыбке, а потом выгибается в спине, одновременно с этим потянув Арсения на себя, из-за чего тот снова чуть не валится. Но удерживается и прижимается к губам Антона в настойчивом — с его, Антона, стороны — поцелуе. Головка члена проезжается по ткани серых домашних штанов, кажется, соприкасаясь с членом Антона через слои одежды и пачкая её предэякулятом. Оба несдержанно шипят в чужие губы — один из-за соприкосновения грубой ткани с чувствительной кожей, второй — из-за хоть какого-то наконец соприкосновения с уже болезненным стояком. — Чё ты не разделся-то? — бормочет Арс, выпрямляясь и садясь на ноги Антону. Параллельно развязывает верёвочки на серых штанах и подцепляет край резинки большими пальцами, мазнув подушечками по тазовым косточкам. — Это тебе сюрприз, — отвечает Антон и поднимает таз, привставая на локтях и глядя вниз на то, как Арсений снимает с него штаны. — Какой ещё сю… — Арсений не договаривает, потому что это и правда сюрприз, но без «приз». Вместо этого поднимает офигевший взгляд на Антона, так и не стянув штаны даже до середины бёдер. — Ты серьёзно? Это те самые трусы с волком? Ты их всё-таки заказал? Антон пожимает плечами, что выглядит так, будто он просто вжимает голову в плечи, и скашивает взгляд. — Сюрпри-и-из, — тянет он, неловко улыбаясь, хотя больше походит на гримасу, если честно. — Ну, да, заказал, а чё нет-то? Я вообще-то хищник по жизни, — гордо добавляет он в конце, вздёргивая подбородок. Арсений на это заявление лишь скептически приподнимает бровь. — Ты если и хищник, то какой-нибудь хорёк или куница. — Эй, я думал, ты скажешь, что я котик. — А если и котик, то какой-нибудь уличный и подранный. — Ну спасибо. Кто тут ещё подранный, ты свои штаны с рваными коленками видел? — А я и хищником себя не называл и трусы с волком не надевал, — буркает Арсений. — Ты поэтому кусаешься, потому что хищник? — Да, а ты моя жертва. — В подтверждение своих слов Антон и правда садится в кровати и неожиданно кусает Арсения в плечо — несильно, но издавая при этом имитирующие что-то на хищническом звуки. — Офигел? — Арсений слабо толкает Антона в грудь, но этого хватает, чтобы тот снова распластался по кровати. Он нависает сверху, впечатывая в матрас ещё и взглядом. — Трусы с волком надел, думаешь, всё можно теперь? Антон уж было открывает рот, чтобы ответить наверняка что-то по типу «да, а что?», но он не успевает и слова сказать — лишь невнятное мычание, а позже и тихий скулёж. Это Арсений проникает к его губам, сминая в жёстком поцелуе, а в следующую же секунду кладёт одну ладонь ему на пах, перенося вес на вторую руку, и сжимает член через ткань белья. Антон дёргает бёдрами, то ли пытаясь уйти от касания, то ли стараясь вжаться пахом в Арсения. Тот, впрочем, и сам не против — отрывается от его губ с каким-то слишком уж громким «чмок» и глядит на раскрасневшегося Антона блестящим взглядом. Тот весь растрепанный, тяжело дышащий, уже без своей хитрой улыбочки — её теперь заменяют и правда по-кошачьи мелкие зубы, прикусившие нижнюю губу, блестящую от слюны. Арсений опускает взгляд ниже, на трогательно выступающие ключицы, и улыбается уголками губ, опуская голову и кусая одну из них. Антон тихо пискает от неожиданности, дёргаясь, а на коже остаётся красноватый след. — А нечего препираться, я для кого тут стараюсь? — Арсений вопросительно выгибает брови и ухмыляется своей ответочке. Антон лишь закатывает глаза и запускает пальцы в не менее разлохмаченные волосы Арсения, направляя его ниже. — Давай уже, продолжай, я же щас либо кончу, либо кончусь, — жалуется Антон, помогая Арсению приспустить с себя же штаны вместе с носками. Трусы так и остаются на нём, потому что Арсений ещё пару мгновений любуется мордочкой волка. Звучит ужасно. Ужасно и выглядит — ну что это: явно выделяющийся волчий нос, так ещё и глаза-бусинки на него смотрят. Арсений качает головой и поскорее избавляется и от волка, являя себе более привычную картину. Ему чудится, будто Антон благодарно и облегчённо выдыхает, а может и не чудится. Но тем не менее Антон откидывается обратно на подушки и не сдерживает протяжного стона, когда Арсений касается его члена, обхватывая двумя пальцами и проводя вверх, а затем отодвигает крайнюю плоть, оголяя головку. Антон сейчас чуть ли не хнычет — сдерживается, — и Арсений на это лишь снова ухмыляется, касаясь головки языком, слизывая выступившую капельку предэякулята. А потом вбирает её в рот полностью, начиная посасывать, втягивая щёки, а второй рукой — надрачивая. Антон очень уж вертлявый, вот и сейчас ёрзает всем телом по кровати, сбивая влажные от пота простыни. — Арс, Арс, Арс, ну давай уже-е-е, — тянет он на выдохе, захлёбываясь в ощущениях, когда Арсений напоследок обводит головку по кругу языком. — Что ты хочешь? — уточняет он, впрочем, уже и так потянувшись в сторону прикроватной тумбочки. — Хочу сверху. Арсений недоумённо оглядывается через плечо на Антона, уже сидящего на кровати и смотрящего на него в ответ. Но всё же достаёт из ящика упаковку презервативов и смазку, кладя это всё рядом с подушкой. — Антон, я не готовился, — предупреждает он, хмуря брови. — Я готовился, а ты ложись. Антон подталкивает его в плечо, заставляя сделать так, как он говорит. И до Арсения доходит, что он всё-таки хочет сделать. Такого у них ещё не было, и Арсений даже не знал, что Антон захочет когда-нибудь попробовать. Но, видимо, время пришло. Арсений послушно укладывается на спину, подкладывая под голову подушку, чтобы удобнее было. А Антон перекидывает через него ногу и усаживается на колени Арсения, беря в руки упаковку презервативов. Арсений же возводит глаза к потолку и старается не думать о том, как приятно ощущается вес Антона на коленях, иначе риск кончить ещё до надетого презерватива станет слишком велик — а так Арсений в своей жизни ещё не позорился. Антон тем временем пытается разорвать квадратик с презервативом, но, видимо, из-за потных ладошек затея успехом не увенчалась. Тогда он хмурится и протягивает упаковку Арсению, чтобы тот помог, — не первый случай в их практике и, похоже, не последний. Вообще, Арсения потные ладошки Антона не смущают, ему наоборот прикольно и даже не противно, а вот самому Антону, похоже, не прикольно вообще ни капли — о, как подвязал, — особенно вот в таких ситуациях. Арсений на этом внимания старается не акцентировать, а просто протягивает руку помощи в прямом смысле. Антон передаёт ему презерватив, а сам разбирается со смазкой — выдавливает себе на руку, грея в ладонях, пока Арсений раскатывает презерватив по члену. А потом принимается с интересом наблюдать за тем, как Антон размазывает смазку по члену, из-за чего тот призывно дёргается, а потом и себе между ягодиц, заведя руку за спину и прогнувшись в спине. Арсений не уверен, что это было обязательно — так призывно выгибаться, — но претензий у него совершенно никаких нет. — Дикий волк нападает на свою жертву, — комментирует Антон, переставляя ноги и примеряясь. Одной рукой он упирается в матрас рядом с коленкой Арсения, а потом обхватывает всё ещё влажной — из-за смазки ли, из-за естественных особенностей организма ли — ладошкой член Арсения, приставляя ко входу. — Нападение через три, два, один. — На последнем слове он опускается ниже, вводя головку, и останавливается, выдыхая со стоном. Арсений кладёт руки ему на бёдра, мягко поглаживая. Но не сдерживается и сжимает пальцы до белых отметин, когда чувствует, что Антон продолжает насаживаться на член, откинув голову назад и тяжело дыша вперемешку с тихими полустонами. Арсений и сам шипит сквозь крепко стиснутые зубы оттого, как ему сейчас жарко всем телом, а члену узко внутри — неделя воздержания даёт о себе знать, совсем уже забыл все ощущения за семь-то дней. — Добыча-а схва-ачена, — заканчивает Антон, слитым движением опускаясь полностью и мыча что-то неразборчивое на высоких нотах в конце. Арсений перемещает ладони на ягодицы Антона, пододвигая его за них ближе на себя и заставляя упереться обеими руками в матрас по обе стороны от ног Арсения. Они ждут пару секунд, оба привыкая, а после Антон начинает двигаться — выводит восьмёрки тазом, упираясь коленями в кровать и перенося на них половину веса. Арсений же слегка разводит его ягодицы, проходясь пальцем по расселине, влажной от смазки, и эти действия заставляют Антона лишь сильнее прогнуться в спине, откидывая голову назад и выставляя напоказ ярко выраженный кадык, двигающийся вверх-вниз при каждом сглатывании. Вскоре Арсению надоедают эти дразнящие движения, и он вскидывает бёдра вверх, намекая Антону начать двигаться, в этом помогают и нахмуренные брови. Антон как-то рвано выдыхает, вцепляется в покрывало ещё сильнее и всё же делает первое движение вверх, поднимая таз. Задерживается на несколько мгновений, а после резко опускается вниз, так же резко выпуская воздух из лёгких. Арсений сильнее сжимает в руках ягодицы, пачкая пальцы в склизкой смазке. Антон продолжает совершать движения вверх-вниз, иногда чуть ускоряя темп, иногда специально задерживаясь и будто бы нарочно издеваясь. Двигаться в такие моменты продолжает только после того, как услышит хриплый голос Арсения, с упрёком произносящий: — Антон. Иногда и вовсе замирает — точно дразнится, вне сомнений, — и выписывает бёдрами всё те же восьмёрки, хитро глядя из-под упавшей на лоб вихрастой чёлки. Арсений тогда вновь сжимает ладонями ягодицы, разводя в стороны, напоминая, кто тут всё же главный, а кому просто нравится изображать из себя опасного хищника, способного управлять всем процессом. Полумрак комнаты заполняется заполошными вздохами и хриплыми указаниями вперемешку со стонами, когда Антон наконец набирает устраивающий обоих темп, прекращая сводить с ума. Температура будто бы повысилась на несколько градусов, хотя когда Арсений только сюда зашёл, понял, что ещё совсем недавно Антон проветривал спальню. Пот блеклыми каплями выступает на висках, лбу и над губой, а спина уже мокрая настолько, что постельное бельё потом нужно будет выжимать. Но Антона это не волнует, потому что постельное бельё — последнее, о чём он сейчас думает. Он продолжает двигаться вверх-вниз с пошлым хлюпаньем от изобилия смазки, и член его движется в такт с ним. Красная головка мерцает похуже залитых пеленою зелёных глаз, выглядывающих из-под чёлки и время от времени грозящих провалиться куда-то внутрь — настолько часто они закатываются. Антон начинает говорить — читай: хныкать — что-то про то, что у него устали ноги, и тогда Арсений решает взять всё на себя. Он возвращает руки Антону на бёдра и сжимает, прекращая движения. А потом переворачивает и подминает под себя, затем вставая на кровати на колени. Антон будто бы сразу расслабляется и вытягивает ноги, которые сейчас явно трясутся от перенапряжения. Арсений берёт левую под лодыжку и кладёт себе на поясницу, чтобы было удобнее, а одной рукой поддерживает Антона под ягодицами. Второй ладонью проводит по собственному члену и пристраивается, входя сразу на всю длину. Антон не успевает отдохнуть, как вновь протяжно стонет, пытаясь зацепиться пальцами хоть за что-то, но получается ловить лишь воздух. В конце концов он опускает руки — в самом прямом смысле — и цепляется за лежащее в стороне одеяло, пытаясь потянуть на себя, но то не поддаётся. Арсений же набирает удобный себе темп, поддерживая Антона за бёдра и следя за его реакцией. На одном из толчков Антон запрокидывает голову назад и натурально воет — ну точно волк, — выгибаясь так сильно, что грозится сломать шею. Арсений старается поддерживать такой же угол проникновения и через раз попадает по простате, заставляя Антона метаться по кровати, цепляясь за что попадётся. Из-за пота нога Антона постоянно съезжает с поясницы Арсения — понятное дело, тот сейчас не в том состоянии, чтобы следить за конечностями, — поэтому Арсению приходится и её время от времени придерживать, фиксируя на месте. Но когда он чувствует приближающуюся разрядку, облизывает пересохшие губы и по звукам, которые издаёт Антон, — что-то на подобие «Арс, А-Арс, я…» — понимает, что тот тоже уже на грани. Тому хватает всего одного движения вверх-вниз по члену, чтобы излиться себе на живот, заляпав при этом и покрывало, хотя тому и так сегодня не поздоровилось. Арсений же сильнее стискивает антоновы бока и на последнем толчке входит как можно глубже, запрокидывая голову назад и что-то хрипло произнося — он и сам не уловил. Когда перед глазами исчезают разноцветные пятна и мозг начинает понемногу осознавать реальность, Арсений ложится рядом с Антоном — читай: падает — и лишь из-за неприятных ощущений вспоминает, что нужно снять презерватив. Антон рядом так же тяжело дышит, лёжа с прикрытыми глазами, и если бы не хаотично вздымающаяся грудь, Арсений бы подумал, что тот спит. Он и сам уже готов провалиться в сон, особенно после такого нервного дня и такого хорошего его завершения. Надо ли говорить, что Антон всё равно через пару минут расталкивает Арсения, чтобы пойти помыться и поменять постельное бельё, а через неделю с хвостиком они всё же решают съехаться?