На этот раз - последнее.

      Половицы скрипят под весом шагов, когда внизу, на первом этаже роскошного, но и такого же простого, особняка раздаются разные виды звуков. Какие-то из них были детскими голосами, что так звонко что-то обсуждали, а затем смеялись, явно рассказывая друг другу разного рода истории. Другие же принадлежали не таким громким голосам взрослых, которые, несмотря на детское улюлюканье, спокойной продолжали беседовать на разные темы, разбавляемые смешками. Где-то за окном был отчетливо слышен звук ночи. Именно звук: несильное посвистывание ветра, редкое дребезжание листьев, эпизодическое звучание мелких букашек.       Но сторонние звуки никак не заглушали собственных, так ярко вырывающихся, будто звери на цепи. Кейлу не хотелось думать обо всей каше, что держалась у него в голове, но и не думать — он не мог. Тщательно обученный мозг не переставая впитывать и обрабатывать разного вида информацию. Чаще всего его голову занимало придумывания стратегий, чтобы повысить свой капитал или же как контратаковать своих врагов, не дав тем и шанса опомниться. Каждый день его голова была занята чем-то.       Сегодняшний день — не исключение, но то, что носилось, как неистовый зверь в голове, было другого рода. Нечто более важное, чем все остальное, но в то же время абсолютно не имевшее значение.       Кейл почти бесшумно открывает дверь в свою просторную комнату, которая находилась на самом верхнем этаже, и занимала его полностью. Отличалась она от других комнат прибывающих тут людей и не людей тем, что абсолютно везде да найдется какая-то беспечно оставленная книга, которую в общем-то стоило поставить на полку. На прикроватной тумбочке лежало парочку рисунков, явно не от великолепных художников, но которые имели больше смысла, чем шедевры искусства, развешанных в музеях.       На его рабочем столе стояло лишь пару книг и незапятнанные бумаги с чернилами.       Замявшись на мгновение, Кейл сел за стол и положил перед собой бумагу, уже беря в руки перо, но резко останавливаясь.       «Как же глупо». — С укором в мыслях сказал Кейл.       Нахмурив брови, будто в глубоких раздумьях, молодой человек тяжело выдохнул:       — На этот раз — последнее.       И совсем не важно, что это обещание он проговаривал не первый раз, и, скорее всего, не последний. Это можно было назвать неким ритуалом, только если бы оно не приносило столько беспорядочных мыслей по этому поводу; только если бы это не приносило новую порцию тонкой боли.       Кейт начал писать на корейском. Буквы слаживались в слова, а слова в предложения, что в следствии становились абзацами.       Ким Рок Су никогда не писал писем до некоторого момента.       Однажды, около полугода назад, он решил зайти проведать Чхве Хана, который, за целый день наблюдений со стороны, явно был чем-то подавлен, но упорно молчал об этом.       Открыв дверь, предусмотрительно постучавшись, Кейл заметил, как Чхве Хан, чуть сгорбившись над письменным столом, что-то писал. Помешкав пару секунд Кейл все-таки решил подойти к сидящей фигуре парня, что теперь казался таким маленьким, из-за выбранной позы.       Кейл не успел прочитать хоть что-то, что было написано на бумагах, но он сразу подметил, что один лист был написан на языке западного континента, в то время как другой — на корейском. Чхве Хан повернулся к нему, и сразу стало видно призраки слез в глазах.       — Что-то случилось? — прочистив горло спросил Кейл своим бесцветным голосом, но все в его лице выдавало напряжение. Чхве Хан на это лишь сжал губы, а когда открыл, то произнёс хриплым голосом:       — Сегодня ровно два года с деревни Харрис.       Кейл немного прокрутил в памяти эту фразу и, действительно — два года прошло с того инцидента, что так сильно поменял совсем юного по внешности парня.       — Тогда что это? — Без какого-либо давления, просто поинтересовался Кейл, глазами указывая на исписанные листы бумаги.       — Я иногда пишу им письма. — с горькой улыбкой посмотрел на эти «письма» Чхве Хан.       Кейл странно посмотрел на бумаги, ведь в голове так и мелькала мысль:       «Но они же погибли, какой смысл…»       Будто отвечая на невысказанный вопрос, Чхве Хан подал голос:       — Я знаю что их больше нет, и они никогда не прочитают эти письма, но это помогает мне двигать дальше. Хотя бы на короткое мгновение подумать, что они правда это прочтут. И… — Его и так сгорбленная спина будто ещё меньше уменьшилась из-за внутреннего разбоя. — …я могу высказать в этих письмах все, что не успел или не смог.       Отголоски этого воспоминания часто посещали его после. Прежде чем Кейл смог обдумать все, он осознал, что уже сидит также за письменным столом, держа перо, уже обмоченное в чернилах, над чистым листом. Он не знал, что писать, какое бы сильное желание не было. В попытке взять себя в руки Кейл стал перечислять, что случилось за последние два года. Таких долгих, но и таких же быстротечных.       Первое письмо он адресовал своему бывшему командиру Ли Су Хёку. Кейл много раз перечеркивал то, что написал, и начинал заново, пока в конце концов не смял все бумажки, которые скорее походили на отчет, а не письмо.       Внезапный порыв вывел его руками простое: «Я скучаю.»       Кейл бессознательно вывел эти простые, но такие искренние слова, что ему вдруг стало страшно. Это был новый страх, не такой, какой появлялся раньше при опасных для жизни других ситуациях. Он был тягучим, медленным, но не опасным.       Он хотел сразу же выбросить это «письмо», но в последнее мгновение остановился, а затем, сложив в аккуратный конверт, убрал в самый низ ящика стола, который до того времени пустовал бы и дальше.       Не смотря на все сумбурные чувства, которые испытал Кейл при письме, он продолжил. Второе письмо не заставило себя ждать, и поэтому на следующей неделе вновь появился внезапный порыв сесть за письменный стол, но теперь адресатом являлся Чхве Чжон Су.       Кейл не писал слов «я скучаю», но по его письму была явно видна тоска за человеком, которого больше нет, с которым они могли бы продолжать идти бок о бок, и которого Ким Рок Су причислял к семье.       Третье письмо Ким Рок Су адресовал своим родителям, погибшим в автокатастрофе, где выжил только он. Он их почти не помнил, можно даже было сказать, что вовсе не помнил, но те тёплые чувства при попытке вспомнить их или о его детстве, как Ким Рок Су, которые появлялись сами по себе, вдохновили его взять перо. Кейл написал про троих детей, которых растил. Писал о том, какие успехи они делают, рассказал о встрече с каждым из них, о их прошлом, о их мечтах. Кейл никогда не говорил слов «я люблю тебя», но каждое выведенное слово отражало всю его привязанность по отношению к Он, Хонгу и Раону.       В одну тихую ночь, которая прервалась из-за наплыва кошмаров, Кейл сел за четвертое по счету письмо.       Он писал самому себе, который «погиб» во время битвы с безранговым монстром в Корее, когда два его близких товарища погибли из-за его неосведомленности.       Кейл не писал «я тебя прощаю», так как все еще какой-то частью продолжал считать себя, Ким Рок Су, виновным в том инциденте. Но он и не писал прошлому, погибшему, себе слова о его вине. И этого было достаточно, чтобы запечатать письмо, и положить его к другим.       Он не был сентиментальным, если вы спросите, но каждый раз, садясь за написание письма, что-то двигало внутри за определенные ниточки, которые заставляли его быть искренним. Хотя бы в письмах, которые никогда не попадут в руки своего адресата.       Доходя до теперешнего времени, он регулярно через каждые три недели писал письма тем или иным людям, которым хотел, но не успел что-то сказать, или же не смог.       Адресат десятого письма не был указан. Но было в нем простое:       «Ты смог.»