Ikigai

             С момента инцидента в Сибуе прошло чуть больше месяца, но для Мивы воспоминания были также остры. Так, словно это было только вчера. Тот, кто утверждал, что время лечит, как убедилась девушка на своей шкуре, был гнусным лжецом. Ни через неделю, ни через две ей не стало легче. Кажется, даже наоборот.       Сначала, в первые дни, было просто сложно поверить, словно что-то в её голове просто перемкнуло и закапсулировалось, не давая вдребезги разбиться о правду. Касуми зависла в бесконечном отрицании и даже не понимала, где просыпалась по утрам. А точнее — когда. Заторможенная, не сразу соображала, почему на зачистку Сибуи её, как обычно, не ставили к нему в пару. Обращалась вечерами, вспоминая вдруг что-то забавное, по его ненастоящему, но слишком уж привычному имени, но натыкалась только на тишину и сочувственные, настороженные взгляды.       А когда защитные механизмы психики окончательно истончились и, наконец, пришло осознание того, что это всё чёртова правда, вот тогда и наступил настоящий ад.       Она старалась жить, как раньше. Правда, старалась. Общалась с товарищами, помогала младшим братьям. Пожалуй, даже больше, чем раньше. Денег ей самой, почему-то вдруг внезапно стало нужно гораздо меньше. Удивительно, сколько, оказывается, было можно сэкономить, когда не хотелось абсолютно ничего.       Всё также игнорировала звонки от пропащей матери, но ощущала от этого всё меньше и меньше вины.       Жизнь для Мивы утратила краски и превратилась в один сплошной бессвязный ком.       День, вечер, ночь, утро, день, вечер, снова ночь, снова утро. Замкнутый круг без начала и конца. А снаружи, за пределами её личного вакуума, не имеющего ни звука, ни цвета, ни вкуса, кипела жизнь. Падение курса йены и активное восстановление Сибуи после катастрофы стали одними из актуальнейших тем обсуждения среди простых людей. Магический мир и вовсе словно бы разом сошел с ума. И если возобновление охоты за «восставшим из мёртвых» Сугуру Гето было вполне ожидаемым решением со стороны Старейшин, то преследование Итадори Юджи и явно необоснованные обвинения в сторону Масамичи Яга вызывали у неё в лучшем случае недоумение.       Определённо вызвали бы, если бы Касуми не было настолько сильно плевать на всю эту явно политическую грызню.       Отчасти прилетело даже Годжо Сатору чудом вырванного из-под печати, как теперь уже знала Мива, не Сугуру, а Кэндзяку, да так, что тому даже пришлось некоторое время сидеть тише воды ниже травы. Это казалось настолько нереалистичным и странным, учитывая тот образ сильнейшего мага, который сформировался у неё в голове, что Касуми порой казалось, что она просто спала. Что это был лишь один большой, затянувшийся дурной сон и она, не будучи никогда особенно верующей, была готова молиться всем богам, лишь бы это действительно было так. Лишь бы только это просто оказалось сном и она однажды, пусть даже не прямо сейчас, но всё же сможет проснуться.       И всё же сильнейший маг столетия был жив и даже снова вполне удерживался на плаву. Чёртов Сатору Годжо был жив.       А Мехамару, Кокичи Мута — нет.       Один этот факт резко, в одно мгновение стёр всё восхищение перед прежним кумиром, которое Касуми когда-то испытывала. Теперь эта фанатская привязанность казалась ей настолько глупой, наивной и пустой, что она даже удалила с телефона то дурацкое селфи.       То самое селфи из того самого времени, когда Мехамару был ещё жив.       Мива проснулась рано. Почти также рано, как просыпалась всегда последнее время, хотя всё ещё до безумия хотела спать. Последнее время она хотела спать абсолютно всегда. Ночью, днём, за обедом, во время вынужденного общения с людьми и даже во время занятий. Едва смыкая глаза по ночам, она вяло плыла по течению при свете дня, превратившись в бледную тень той, кем была раньше. Касуми вообще не могла сказать наверняка, высыпалась ли она хоть раз за это время. Наверное, нет. Всякий раз вместо полноценного сна она соскальзывала в тревожную поверхностную дрёму, наполненною несвязными лоскутами болезненных образов и эхом голосов.       Один из них был гораздо громче других.       Каждую ночь она слышала голос Муты, а днём сама воспроизводила в памяти его звучание, просто для того, чтобы не забыть.       Не забыть с недавних пор стало единственным смыслом её существования.       Наверное, он всё же доломал её тогда. В поезде. Не хотел, разумеется, но всё же сделал это своим признанием. Наверное, даже представить себе не мог, насколько сильно это может её разрушить. Они же были просто товарищами. Друзьями. Может быть только самую малость ближе, чем положено. Судя по всему, Кокичи действительно был уверен в том, что для Касуми всё было именно так. Она и сама не была уверена в том, какое название имели её чувства. Какое они имели значение и какую, на самом деле, имели над ней власть. Вот только Мива должна была прийти к этому сама.       Постепенно.       Уж точно не так.       Он не дал ей даже шанса.       Просто вытащил наружу её хребет и переломал его в пыль. Иди, Мива, и будь счастлива! Смейся, Мива, улыбайся! Наслаждайся жизнью! Это же так просто!       Как он, чёрт возьми, вообще мог подумать, что оставшись, она так просто сможет быть счастливой?       Сегодня всё повторилось. Тусклая полоска холодного зимнего света пробивающаяся из под занавесок. Нервная дрожь в ледяных пальцах и сбитый, болезненный пульс после очередного кошмара, мутный сюжет которого Касуми уже толком не могла вспомнить, но точно знала, что там снова был он. Девушка не сомневалась, что это повторится вновь. Очень скоро, уже завтра. Потом послезавтра, через неделю, через две. Через год.       Теперь это был её мир.       - Мехамару? - девушка села на край кровати, коснулась лежащей на прикроватной тумбе коммуникационной марионетки, но та осталась безмолвной.       Точно так же как и вчера и позавчера. Точно так же как и неделю до этого. Как и всегда. Очевидно, что это было навсегда.       Смерть — была навсегда.       Какой-то своей частью Касуми понимала, что в этом ежедневном ритуале нет никакого смысла, но не могла перестать совершать его каждое утро. Точно также как не могла перестать носить с собой, куда бы ни пошла, то единственное, что от него осталось.       Это было похоже на одержимость. Болезненную, мучительную одержимость. Она стискивала эту одержимость в своих руках, до крови резала пальцы, горько травилась до смерти, но ни за что не смогла бы выбросить её прочь. Как сказали бы другие, не смогла бы "отпустить". Потому что кроме этого у Мивы больше не было ничего.       Или это всё же была надежда?       Едва ли.       Касуми уже осмелилась признаться самой себе, что на самом деле была безнадёжно влюблена. Во всяком случае, люди обычно называли подобное именно этим словом. Девушка была не против — в смущении и трусости уже не было никакого смысла. Она была влюблена абсолютно и безусловно во всё, что было связано с Кокичи Мутой. В его голос, манеру речи, в совершенно особенный привкус магии, во все его творения и ум. Отрицать это было бессмысленно и глупо.       Возможно, с ней действительно было что-то не так, раз она так сильно привязалась к человеку, которого даже никогда не встречала лично. Всё, что у неё было — лишь проекция в виде механической куклы и ни с чем несравнимый, совершенно неповторимый вкус его магии. Тяжелый и густой. Как низкий гул высоковольтных проводов и холодный металл. Как морская соль, железо и горькая ртуть. Как озон и тихая, глубокая темнота, в которой ей всегда было место.       Сейчас, казалось, у неё вообще не осталось своего места.       Касуми наверняка была безумна, ведь даже после того как она узнала, что Мехамару был в сговоре с врагом, не изменилось ровным счётом ничего.       Жаль, что это осознание пришло к ней слишком поздно. И слишком жестоко.       Она о многом жалела с тех пор — о том, что не была достаточно сильна, о том, что не была достаточно проницательна, но больше всего о том, что так и не смогла ему открыться.       Скромная, стеснительная девочка Мива.       Трусливая Мива.       Именно в тот день, в тот чёртов день, когда это было так невообразимо важно, ей не хватило смелости ему ответить. Не хватило духу разделить это, внезапно обретшее название, чувство со стремительно гаснущим остатком его сущности. Хотя бы так. Хотя бы как-то. Возможно, она всё же до самого конца надеялась, что ещё сможет сказать ему лично. Что обязательно успеет. Не верила, что это конец. Не хотела верить.       Это просто не мог быть конец. Потому что так не бывает. Не бывает так больно и так страшно. Не бывает так пусто. Где угодно и с кем угодно другим, но такое просто не могло произойти с ней лично. С ним. С ними.       Как вообще можно было в такое поверить?       Но это был конец.       Она не смогла. Совершенно ничего не смогла.       Дура.       - Дура! - вторя мыслям, Касуми со всей силы хлопнула ладонью по светлому дереву тумбы, чуть не своротив с неё затихший навсегда коммуникатор.       Марионетка неловко подскочила на светлом дереве, от удара едва не свалившись на пол. Мива успела подхватить её в последний момент. Едва ли падение могло причинить вред столь прочному предмету, но прежде чем осознать этот факт, девушка успела испугаться. По-настоящему. До тошноты, темноты в глазах и сорвавшегося в болезненный галоп сердца.       Дрожащими руками девушка прижала коммуникатор к себе и упав обратно на кровать, свернулась в складках мятого одеяла в дрожащий, болезненный клубок. Чёртовы бесполезные слёзы снова потекли из глаз и как бы ни старалась, Касуми не могла их остановить. Она понимала, что этим уже ничего не исправить, но всё равно последнее время плакала слишком часто.       - Вернись пожалуйста, - без какой-либо надежды на ответ прошептала она в пустоту, прижимая к себе холодный металл, - я сделаю всё что угодно, только вернись.       Последние дни она была сама не своя особенно сильно. В голову лезли навязчивые мысли, дурные, неправильные. Что, возможно, следовало поискать информацию о смерти, о разделении проклятой энергии и душах, ненавязчиво спросить Май, не видела ли она чего-то подобного в библиотеки клана Зенин. Или лучше сразу к Камо? Он бы точно не стал ничего подозревать.       Не зря же в истории Японии было так много легенд о возвращении с того света ушедших до времени людей. Мива не знала об этом ровном счетом ничего, но если бы ей представился хоть малейший шанс вернуть Мехамару, то она воспользовалась бы им без вопросов и сожалений, каких бы жертв ей это ни стоило.       «И неважно что станет с миром» - так Мута сказал тогда в поезде, и сейчас Касуми понимала его как никогда.       - Мива! - всегда чутко спящая Момо конечно же не могла не услышать шум и теперь, сонная и одетая в цветастую пижаму ввалилась к ней в комнату, громко хлопнув дверью о стоящий возле входа шкаф. Касуми вздрогнула от резкого звука и свернулась ещё сильнее, пряча от чужого взгляда заплаканное лицо.       Стыдно.       Стыдно, что разбудила. Стыдно, что её снова увидят такой.       Девушка хотела запереть на ночь дверь, но, кажется, опять забыла. Точно также как совершенно не подумала о том, что комната Нишимии находилась напротив, а у той всегда был прекрасный слух. Последнее время она плохо соображала и часто забывала о таких несущественных мелочах.       Последнее время несущественными мелочами казалось абсолютно всё.       - Ты в порядке? Касуми, ау?...       Почувствовав невесомое прикосновение тёплых пальцев к своим волосам, Мива до боли закусила губу в попытке остановить поток слёз и не произвести при этом ни звука. Она уже успела выучить, что если глубоко и ровно дышать через нос хотя бы пару минут, то могло стать немного легче. А если могло стать легче, то у неё обязательно получилось бы взять голос под контроль и внятно ответить Момо её на вопрос. Сказать, что всё было хорошо и она просто спросонья ударилась о тумбу. Заставить её уйти к себе.       Но в итоге всё, что смогла выдавить из себя Касуми, был тихий, задушенный писк.       Лучше бы молчала. Жалкая. Бесполезная Мива.       Ничего не говори. Пожалуйста. Просто ничего не говори…       Матрас слегка подмялся под тяжестью севшей на край кровати Момо и Мива почувствовала на своих плечах её объятия. Обнимать вот так скрючившегося на кровати человека наверняка было не слишком удобно, но Нишимии, кажется, было всё равно. И слава всем богам, словно бы услышав безмолвную просьбу Касуми, она не стала говорить ничего лишнего.       Лишним сейчас было бы абсолютно всё.       Момо молчала долго, столько сколько требовалось, а Касуми уже и не знала, что в итоге было бы хуже. Наверное, лучше бы было иначе. Чтобы её не понимали, чтобы её осуждали. За слёзы и невозможность выбраться из хандры, за любовь к предателю. Так у неё хотя бы было моральное право на злость. Мута когда-то говорил ей, что злость была куда лучшим чувством, чем грусть. Тогда она не понимала этого до конца, но сейчас была с ним абсолютно согласна. Сам он знал вкус сожалений с самого рождения, но всегда отдавал предпочтение злости. Мива же, как ни старалась, не могла найти в себе ни единой её капли.       От этой правильной заботы подруги ей было душно, тошно и больно так сильно, что хотелось выть. Горло разрывалось спазмами сдерживаемых рыданий, но она молчала так упрямо, как только могла. Дышала так, как уже успела научиться - ровно, глубоко, жестко сцепив зубы и сжимая коммуникатор Мехамару так сильно, что острые края диска до кровоподтёков врезались в заледеневшие пальцы.       Последнее время у Мивы были всегда холодные руки.       Последнее время физическая боль стала единственной вещью, способной принести ей хоть какое-то облегчение.       - Тебе сделать что-нибудь? Завтрак или еще поспишь? - почувствовав, что Касуми перестало так сильно колотить, подруга отстранилась и Миве показалось, что от этой дистанции ей стало ещё немного легче дышать.       Она не знала, от чего ей было более мерзко - от всей этой поддержки со стороны друзей или от себя самой, не способной почувствовать даже малой толики благодарности в ответ.       - Кофе, - собственный голос показался девушке незнакомым, надтреснутым и глухим, - больше ничего, спасибо.       Заученная, намертво въевшаяся в само её существо, вежливость.       Когда-то бывшая проявлением искреннего дружелюбия и строгого воспитания, сейчас же она была лишь бездушным алгоритмом в обёртке привычного действия. Спасибо. Ничего не нужно. Всё хорошо. Не стоит. Спасибо. Доброе утро. Здравствуйте. Спасибо. До свидания. До завтра. Всего хорошего. Спасибо. Спасибоспасибоспасибо. Пустая, ничего не значащая шелуха.       Всегда вежливая, правильная Мива.       Нишимия кивнула и тихо выскользнула из комнаты прикрыв за собой дверь. Касуми чуть погодя вяло выпуталась из скомканного одеяла и все же смогла ровно сесть, борясь с головокружением и тошнотой. Отложила коммуникатор в сторону и размяла болезненно затёкшие пальцы со следами синюшных, практически кровящих полос.       С каким-то тупым равнодушием вдруг поняла, что совершенно не знала как пережить ещё один такой день. Не знала как пережить следующий и ещё многие, многие дни после него.       Не знала, как пережить целую жизнь.       На самом деле ей не хотелось спускаться вниз. Не хотелось переодеваться после сна, идти в душ, приводить себя в порядок, пить заваренный специально для неё кофе и вежливо отказываться от завтрака, порцию которого Момо все же обязательно приготовит и на неё тоже, несмотря на то, что Мива больше не могла есть по утрам.       Неблагодарная Мива.       И всё же, несмотря на всё своё нежелание, Касуми продолжала шевелиться, дышать, говорить, делать дела. На автопилоте, монотонно, медленно, не заботясь о деталях и поддерживая лишь минимально необходимый объем задач. Минимально необходимый для соблюдения приличий внешний вид.       Всегда аккуратная, приличная Мива, которая забыла как жить.       Самое важное она теперь не забывала никогда — Касуми положила коммуникатор Мехамару во внутренний карман пиджака и только после этого, минуя коридор и лестницу, спустилась вниз.       На большой светлой кухне их общежития Момо уже выставляла на стол дымящуюся кружку ароматного кофе, крепкого и чёрного, к которому пристрастилась Касуми за этот месяц, отчаянно перебивая преследующую её внутреннюю горечь, внешним вкусом.       - Спасибо, - тихо поблагодарила Мива и подтянула кружку к себе.       Обхватила её ладонями в попытке согреть заледеневшую в пальцах кровь и на этом контрасте цветная керамика показалась ей невыносимо горячей. Запах омлета тамагояки постепенно наполнял помещение и на него, разбуженные устроенным шумом, постепенно начали стекаться остальные ученики. Касуми же почувствовала желание сбежать.       Сейчас магов здесь было больше, чем обычно. Уже знакомые им по программе обмена второгодки — проклятый труп Панда и заклинатель Инумаки, что лишился в Сибуе левой руки уже пару дней гостили у них в общежитии, прибыв в Киото из Токио вместе с Сатору Годжо и Сёко Иэйри. Самих токийских наставников лично Мива не застала, да и не горела особым желанием. Даже если бы представился такой шанс, то девушка предпочла бы его благополучно упустить. Ей было не до того. Ей было всё равно.       Май, кажется, даже говорила при ней что-то по поводу их целей прибытия в Киото, вот только Касуми было настолько всё равно, что она пропустила это мимо ушей. Сейчас, со всей этой политической неразберихой и преследованиями, не было ничего удивительно в том, что наставники всё время были в разъездах. Утахиме-сама тоже почти не бывала на своём месте.       Аой Тодо заявился на кухню первым вместе Пандой. Последний пришел к завтраку явно лишь только за компанию, но если это была лишь вежливость с его стороны, то зря. Или проклятые трупы всё же ели? Потому что надо или потому что просто вкусно? Раньше Касуми наверняка пристала бы к нему с кучей глупых вопросов, наверняка выставила бы себя необразованной дурой, но сейчас ей было практически всё равно. В последнее время в больших компаниях ей становилось только хуже. В больших компаниях, которые были свидетелями её слабости — тем более.       Выдавив из себя неизменно вежливое пожелание доброго утра, Мива снова уткнулась носом в свою кружку. К её обычной апатии примешалась неловкость. Теперь свидетелями её утренней истерики были не только товарищи по команде, но и ученики столичного колледжа. Впрочем, ни один ни другой, ни осторожно выглянувший с лестницы Инумаки ничего не сказали на этот счет, что навело Касуми на удручающую мысль о том, что Момо уже провела с ними воспитательную беседу. Тоже зря. Если бы посыпались вопросы, она всегда могла придумать историю про уроненный стул. Или шкаф. Так Касуми хотя бы не было настолько стыдно.       Стыдно.       Стыдно последнее время ей было почти также часто, как и больно.       Они вообще не затрагивали при ней тему смерти Кокичи Муты. Ещё ни разу не сделали этого с самого инцидента в Сибуе. Миве и правда иногда казалось, что она сломается окончательно, если хотя бы кто-нибудь произнесёт его имя вслух, любое из его имён, но это молчание с каждым днём становилось для неё все более невыносимым. Словно бы о погибшем в бою товарище просто-напросто решили забыть. Несправедливо и незаслуженно. Словно им было, в общем то, всё равно.       Возможно, это было что-то одной природы — её пристрастие к пустому, горькому кофе, ранние подъёмы, её желание причинить себе физическую боль. Возможно она просто хотела доломать себя окончательно, просто пока не придумала как.       - Ого, неплохо, - Тодо уже успел отхватить себе порцию завтрака и теперь нахваливал возросшие кулинарные способности Момо. Теперь она вполне могла конкурировать в этом плане даже с ним.       - Если к обеду не будет окономияки, то я праздную победу, так и знай, - хмыкнула Нишимия и бросила на Аой надменный взгляд.       С недавних пор Нишимия проявляла куда больше заботы в отношении своей команды, чем раньше. Все эти приятные мелочи и внимание к деталям проявлялись не только в отношении Мивы, хотя и не так явно. Конечно, у неё была своеобразная манера общения и ни с Камо, ни с Тодо она не была так мила. Теперь шаманка и вовсе затеяла кулинарное соревнование с Аой, а он, разумеется, не смог не принять этот вызов.       Возможно, они все тоже как могли пыталась компенсировать что-то. Пытались отвлечься. Заглушить или наверстать, после событий в Сибуе особенно явно почувствовав, насколько непостоянным может быть привычный всем мир. И насколько они все были слабы.       - Лосось.       - Кто побеждает?       - Идём вровень.       - Это пока!       - С одной рукой много не наготовишь!       - Туше...       - А Май с Камо где?…       - Да их вечно не добудишься.       - Мива, а ты будешь?…       - Нет, спасибо, я не голодна.       - Ты смотри, сегодня тренировка в полдень, совсем сил не будет.       - А ты как, Инумаки, уже чувствуешь себя лучше?…       - ...       - ...       - ....       - Скажи, Инумаки, если ты прикажешь мне умереть, это произойдёт быстро?       Мива уже несколько минут как совсем не улавливала ни единого слова из разговора товарищей и глупая, навязчивая мысль сама по себе сорвались словами с её языка, резко погрузив комнату в звенящую, почти физически ощутимую тишину. Несколько пар глаз уставились на Касуми и повисшее за столом молчание ощущалось настолько пронзительным, что можно было услышать даже тиканье стрелки висящих в прихожей механических часов.       Она ляпнула не подумав или точнее почему-то произнесла вслух то, чему положено было остаться лишь в мыслях и сейчас сама не до конца понимала, что сейчас, чёрт возьми, произошло.       - Простите, - она сморгнула шоковую растерянность и вскочила из-за стола так резко, что стул на котором она сидела, с грохотом опрокинулся на пол, - боже, простите…       Девушка кинулась спешно поднимать упавшую мебель, но подорвавшаяся ей на помощь Момо заставила её панически отшатнуться прочь. Это было слишком близко. И совершенно неуместно после её выходки. Сейчас это всё было просто слишком.       - Простите…       Мива развернулась, вылетела из кухни минуя коридор и выбежала на улицу даже не потрудившись притворить за собой дверь. Сердце бешено колотилось в груди, в ушах шумело. Было противно. В первую очередь от себя самой. И стыдно.       Как же стыдно.       Отвратительная, эгоистичная, жестокая. Чертовски жестокая Мива.       Утренний холод середины Января мгновенно забрался под одежду и выбил из лёгких всё накопленное тепло. Правильно. Так было даже лучше. Она заслужила. Своей жестокостью, эгоизмом, трусостью, слабостью и тем, что просто не могла взять и перестать чувствовать эту прожигающую насквозь пустоту в своей груди. Она бы хотела, очень хотела, чтобы всё живое внутри неё окончательно замёрзло и застыло, и если для этого надо было замёрзнуть самой — она готова была на это пойти.       Здание общежития Киотского отделения магического колледжа находилось на северной границе храмового комплекса Сакамото и представляло собой длинный двухэтажный коттедж, изогнутый в форме буквы Г. Справа от него тянулась сеть вспомогательных построек и дороги, уводящие в сторону центра, слева же парковая зона, а дальше только дикий, мшистый лес, раскинувшийся в подножье горы Хиэй.       Красивое, живописное место, которое с некоторого времени полностью утратило для Мивы свою былую прелесть.       Переборов подступившую в горлу тошноту, Касуми отлепилась от двери и побежала от общежития прочь. Ей не хотелось, чтобы её остановили. Не хотелось, чтобы нашли. Не жалея сил и дыхания она неслась в сторону леса и остановилась лишь запыхавшись до жжения в горле и острой колотьбы в боку. Забилась между корней большого старого дерева и беспомощно разрыдалась.       Сбежала. Опять. Разрыдалась. Опять. Но сейчас, кажется, всё было немного иначе. Хуже. Серьёзнее. Касуми словно перешла какую-то невидимую черту, но сама никак не могла взять в толк что именно и когда всё пошло настолько сильно не так.       Если, конечно, не считать того для, когда Кокичи Мута решил, что она непременно будет счастлива без него.       Да, Касуми часто не справлялась, часто плакала. Плакала в тишине, плакала просыпаясь от кошмаров и ещё сильнее тогда, когда сны на какие-то доли мгновений заставляли её поверить, что он на самом деле был ещё жив. Она отстранилась от друзей, предпочитая одиночество, но никогда не говорила ничего прямо.       Возможно стоило.       Стоило даже не говорить, нет, стоило кричать в голос о том, как ей на самом деле было невыносимо больно. О том как сильно она скучала по нему, о том как сильно ей его не хватало. О том, что она не могла и не хотела его отпускать и смиряться. О том, что чувствовала к нему. И как до сих пор бесконечно ненавидела себя за то, что он этого так и не узнал. Из-за её робости и страха. И что теперь совсем не знала, как вообще сможет жить дальше с этой дырой в груди.       Это ранение было абсолютно несовместимо с жизнью.       «- Я в порядке» - говорила Мива       «- Всё хорошо» - говорила Мива       « - Не стоит беспокоиться» - говорила Мива       Лживая, насквозь лживая Мива.       Она даже продолжала тренироваться вместе с остальными. Разумеется, продолжала, иначе уже точно окончательно свихнулась, но явный прогресс в более гибком использовании проклятой энергии, который наметился у неё после программы обмена, как-то незаметно сошел на нет. После того как она попрощалась с Мехамару в поезде на Сибуе, когда она узнала, что его больше нет и больше никогда, совсем никогда не будет, в развитии её и так незначительных сил произошел заметный откат. Так, словно бы сама проклятая энергия внутри Касуми разом прокисла, больше напоминая ей не стелющиеся по земле клочья полуночного тумана в сумеречных мшистых горах, а скорее разбавленный грязной водой, пресный, застоявшийся чай.       Мива была не из тех, кого отчаяние делало сильнее.       Последующая стычка с Кэндзяку в теле Сугуро Гето в этом плане была показательна в особом роде. Девушка была озлоблена и опустошена, и в какой-то момент даже поверила в то, что сможет превзойти себя. Сможет отомстить за его смерть. Силой собственной ярости выдрать из этого мира ублюдков, посмевших отнять у неё Мехамару. Даже если это и было бесконечно мало. Недостаточно. Вот только оказалось, что не было у неё никакой ярости. Была только одна лишь боль.       Касуми ничего не смогла. Это был конец. Глупо было с её стороны считать что она, слабая и бесполезная Мива, была способна на месть.       Вот только самое страшное было отнюдь не это.       А то, что когда она, в окружении десятков тянущихся к ней рук поглощенных Кэндзяку проклятий, даже не попыталась защититься. Касуми могла, объективно могла хотя бы попробовать. Уклониться, отступить, отпрыгнуть, пригнуться, что угодно. Пусть даже бестолку, учитывая соотношение сил, но совершить попытку.       Мива не стала этого делать.       Не стала, потому что за эти мгновения до своей, как она считала, неминуемой гибели, смотря в пустые глаза нависающего над ней Узумаки, Мива испытала вовсе не страх. Нет.       Она испытала облегчение.