Генерал и графиня

      Все шептались за спиной, осуждали за действия, ненавидели, презирали. Она и её дети должна была погибнуть, как другие аристократы, но осталась жива. Как?! При встречах с Верховным Октавия не преклонялась, как остальные, а лишь слегка кивала. Он её уважал. Некоторые имперцы открыто критиковали и не боялись лишний раз замахнуться рукой. А она молчала, смотрела. Ей нечего было сказать. В глазах всегда таилась тихая, но, возможно, светлая печаль.       — «Сильна душой!» — говорили они.       Это правда. В тринадцать лет Октавия потеряла дорогого отца, постаравшегося поделиться с ней мудростью и жизненным опытом; в девятнадцать умерла вечно спокойная, понимающая матушка, а за ней — не видящий мир братец; когда Октавии исполнилось тридцать шесть, погиб нелюбимый, но всё же дядя и супруг, генерал Аден Рэйг. Вот, прошло уже четырнадцать лет, а она до сих пор одна. Но ей большего и не надо.       Она осталась одна с тремя детьми. Приёмному сыну Альберту, незаконннорождённому ребёнку Адена, обеспечила хорошую жизнь, подарив титул графа и отдав один из дворцов, принадлежащих дому Серенских. Октавия пообещала быть ему любящей и понимающей матерью. Кажется, у неё это получилось. Он с особой теплотой, любовью принял её и сводных брата с сестрой. Они же получили тоже самое, что и он.       А два года спустя после потери кормильца в затяжной войне появилась третья страна, мечтающая захватить обе стороны, и провозгласить себя Великой империей. Сначала её солдаты вторглись в республиканские земли, где жила Октавия. Перебили всех аристократов, полы здания Сената полностью окрашены в алый цвет и везде пахло металлом. И кто бы мог подумать, что Верховный — обычный человек, солдат, которому пару раз помогла Октавия, перевязав кровоточащие раны? В любом случае, он заключил с ней сделку — её семья присягнёт ему на верность взамен на жизнь. Она с трудом, но согласилась. Ей совершенно не хотелось рисковать детьми.       — «Она сильна физически!» — кричали лишь некоторые девушки, скрывая восхищение за веером покойных графинь, обычно являющимися Октавии подругами.       Верно. Бывало Аден, возвращаясь на несколько дней с фронта, предлагал ей научиться стрелять из бластера или же тренироваться деревянным шестом, чтобы, в случае чего, дать отпор людям, несущим угрозу её жизни. Она соглашалась. Было забавно, весело. Но Октавия быстро схватывала знания на лету. Правда, иногда не могла их применить. Но всё-таки научилась.       Однако никто действительно не задумывался, какое её состояние находилось за каменной, неприступной стеной. Ей снились кошмары. Точнее, один. И он был слишком ужасным. Октавия хотела от него избавиться, но он, как назло, не исчезал.       Она каждый раз шла по коридору, которого с обеих сторон окружали яркие в дневное время витражи, сохранившие памятные события дома Серенских. Это её белокаменный дворец. За его стенами шёл настоящий ливень с яркой молнией и рокочащим громом.       Тихо.       Прохладно.       И немного страшно.       Октавия остановилась напротив витража, на котором была изображена вся уцелевшая семья. Она находилась в центре, а дети окружали её. С правой стороны стоял рыжеволосый Альберт, держащий за хрупкую ладонь; с левой же возвышался, гордо приосанившись, Герман; чуть ниже сидела Риана, прикрыв худые коленки подолом светлого платья.       И снова этот момент, который она хотела бы изменить, убежать, однако ноги не слушались — стояла как парализованная.       Очередной рокот грома, а затем — молния, ударившая в самый витраж. Мельчайшие осколки вонзились прямо в её тело. Октавия, широко распахнув глаза от нарастающего ужаса, упала на пол, на ковёр бордового цвета. Из полученных ран сочились ручейки алой крови, из карих глаз — кристально чистые слёзы. Лишь иногда она старалась что-то произнести, однако все попытки превращались в непонятный хрип. Боль разносилась по всему телу. Никого не было. Везде тишина. Октавия слышала только раскат грома и продолжение ливня.       Она всегда знала, что этот сон — вещий. Однако ужасные предположения о том, что дети начнут убивать друг друга пугала её. А потому Октавия молилась Всевышнему о том, чтобы Судьба оказалась к ней более благосклонной.