1956
— Расстояние между двумя пристанями 560 км. В первый день плот прошел пятую часть, а во второй день четвертую часть всего расстояния. В который из двух дней плот прошел больше километров и на сколько больше? — Смоленск стоял, склонившись над письменным столом, глядя за тем как Даня записывает условие. Рука мальчика дрогнула и чернила испачкали страницу. С громким вздохом Алексей протянул свободную руку и вырвал страницу из тетради. Он сжал клочок бумаги и швырнул его в стену. Даня, что уже второй раз переписывал последнюю задачу, не выдерживал и чувствовал как слёзы подступали к глазам. Неприятно щипало и он сжимал веки, чтобы не заплакать. Он не должен этого делать, иначе ему дадут ещё одну задачу, а Московский так хотел выйти хотя бы на полчаса к мальчишкам во двор. Уже темнело и времени оставалось катастрофически мало. Данила схватил ручку, показывая, что он готов писать вновь. Смоленск положил книгу на стол, расправляя корешок и нагнулся ещё ближе к ребенку. В этот момент по телу Химки пробежали мурашки. Он даже затаил дыхание и опустил взгляд в тетрадь. Алексей Рюрикович его пугал. — Расстояние между двумя пристанями 560 км, — начал вновь диктовать задачу Алексей, глядя через плечо мальчика, как тот осторожно записывает услышанное. — В первый день плот прошел пятую часть, а во второй день четвертую часть всего рассто... Смольный замолчал, увидев как на написанное падает слеза. Она тут же размывает слово «Было» и на странице остается грязный след от чернил. Даня замирает. Дядя Алексей терпеть не может проявление слабости, а плачут только слабаки. Он молча отходит от ребенка и пристально смотрит на его реакцию. — Поднимись, Данила, — приказ. Мальчик осторожно отодвигается от стола и приподнимается, опираясь детскими ладонями на подлокотник. Он опускает взгляд в пол, боясь гнева учителя. Если бы Даня был котом, то точно поджал хвост и спрятался под кроватью, чтобы никто не смог его достать. Но он человек и убежать не выйдет. Алексей поймает его, схватив за запястье, сжимая до синяков, оставляя следы больших пальцев на детском тельце. Будет очень больно и папа поругает сына за то, что тот ослушался Алексея Рюриковича. Позорище. Тишину нарушает пощечина, на которую мужчина сил не пожалел. Московский падает на пол, прижимая ладошку к щеке, что горит от боли и обиды. Гулять в тот день он не пошел. Михаил всем своим отношением давал ясно понять — мне нет до тебя дела. В детстве Москва даже упрекал в том, что Данила появился в слишком неудачное время. В стране: война, разруха, две пятилетки одна из которых была сорвана* и многое другое. Это всё никак не коррелировало с воспитанием отпрыска. Данила как мог пытался понять отца, даже гордился им, хвастаясь перед остальными насколько мудрый и сильный у него родитель. Братьям* он то и дело напоминал, что ближе всех сейчас к папе и является любимым сыночком. Только вот года шли, отношения становились более прохладными и если до нулевых Михаил ещё мог ради галочки узнать как младший Московский провел свой день, то дальше и это сошло на нет. Приветствия даже на территории дома стали формальными: легкий кивок, если старший пришел с работы вымотанным и не желал говорить или мимоходом брошенное «Данила, здравствуй». Во втором случае Даня даже пытался разговорить отца. Мог задать глупый вопрос по работе, на который он и так знал ответ, но это была возможность хоть как-то пообщаться с папой. Но попытка не всегда заканчивалось успешно, порой сын даже жалел, что потревожил родителя, ведь он встречался с разочарованием в его глазах, за которым следовала тирада о том, что в его возрасте Михаил был на голову выше, защищал родину и бумажки — пустой трёп на этом фоне. Унизительно. — Ты с батей будешь отмечать? — бросая бычок в окно, спрашивает Серёжа, что вальяжно развалился на чужой кровати. — Тупой вопрос, — бормочет себе под нос Даня, утыкаюсь в шею собеседника. — Предел моего отца — это написать: «С днём рождения, спасибо, что не проебал город». Татищев ничего не отвечает, хмуря брови и осторожно запускает пальцы в светлые пряди, перебирая их. Он задумывается о том, как можно так вести себя со своим сыном. Понятное дело, города не размножаются и единокровием здесь и не пахнет, но ты же ответственность несешь перед ребенком. Серёжа даже в самом страшном кошмаре не представляет, что батя мог исполнить что-нибудь в стиле Михаила Юрьевича. Подзатыльник или нагоняй дать за то, что поздно пришел не предупредив — да, но игнорировать существование Катюши и Серого он не мог. Носится с ними как курица с яйцом, любит по-своему, без телячьих нежностей, конечно, но и обнять в случае чего способен. Кормит, поит, сказки перед сном читает Кате, а с сыном и на перекур выйти может. Всегда выслушает и совет даст, а еже ли помочь не может, то наберет Костю. Он мужик толковый и точно найдет ответ на любой вопрос. — Дань, забей ты хер. Все уже поняли какое твой папаша конченное мудло, — в своей манере Серёжа постарался поддержать парня. — Такой деловой, а на деле даже сделать ничего не может. Батя про таких говорит: «На словах ты Лев Толстой, а на…» — Не называй его так, — Данила перебил Татищева не в силах слушать его слова, что больно отзывались в грудной клетке. — А кто он? Детей раскидал и ждёт когда уже ты шмотки соберешь. Сними розовый очки, любовь моя, ты ему не сдался. Пошли его и уйди по-английский. Без семьи не останешься. Будешь в Челябу приезжать. В честь твоего приезда запряжем Костю на кухне, ради московского гостя не жалко и пир устроить. — Серёж, сделай одолжение. — Какое? — Свали из квартиры. С этими словами Данила приподнялся и сел на край кровати. Он терпеть не мог, когда Магнитогорск давал свои комментарии, оценивая родительские способности Михаила. Московский младший же не слепой и сам прекрасно понимает в каких дерьмовых отношениях они. Зачем каждый раз повторять это? Ни раз же просил держать Серёжу рот на замке. Хочет поддержать, а делает только хуже. Серёжа кладёт руку на оголенное плечо возлюбленного, что выглядывает из-пол мешковатой футболки, но в ответ получает легкое подергивание. Намёк понят и ладонь парня проскользает по спине, а затем прячется в одеяле. Молчание — это у Московских семейное и, наверное, именно оно является их самым страшным оружием. Данила встает на ноги, выкидывая из комнаты джинсы и футболку Магнитогорска, занимает выжидающую позицию у дверного проёма. На лице ни одной эмоции, но в комнате будто заканчивается кислород и парень в постеле замирает. Жест Московского явно не сулит ничего хорошего и если Серёжа реально не уйдёт, то нагрянет скандал. А Даня в них мастер: начинает тихо браниться, а заканчивает громогласной яростью, что нацелена на самые слабые места оппонента. В такие моменты Химки не следит за языков. Папин сыночек. — Остынешь — напиши, — фыркает Татищев и идёт за своей одеждой, подбирая её с пола. Дверь в комнату тут же захлопывается перед лицом Дани, в коридоре слышно как с громким «да блять!» Серёжа роняет ложку для обуви и выходит из апартаментов. Московский закусывает губу понимая, что через пару часов единственный родной человек уедет к родным. Вместо того, чтобы насладиться временем он опять сорвался. — Прости, Серёж, — говорит светловолосый парень в пустоту. Четко и ясно, глядя в глаза собеседнику, Даня умеет только посылать в пешее эротическое, а вот извиняется шепотом, еле слышно. Этому тоже у Михаила Юрьевича научился. Данила держится, слушая удаляющиеся шаги Серёжи и сожалеет, что в очередной раз выгнал любимого человека. Дверь с громким хлопком закрывается и Московский скатывается по стене на пол. Он как в детстве прижимает поближе к себе коленки и чувствует, как слёзы одна за другой стекают по лицу, оставляя соленные следы штанах. Прямо как в детстве, когда он делал уроки с Алексей Рюриковичем. Хочется орать во всю глотку и молить судьбу быть более благосклонной. Светловолосого трясёт, он ощущает привкус соли во рту, что попадает на язык, обжигая всё изнутри. Мерзко от себя, от отца, Москвы. Химки опускает голову и сжимается, стремительная боль разрушает его, как хочется покончить с этим, но не может. В моменты, когда стоит разделить с кем-то гнетущее чувство просыпается агрессия, захлестывающая юноша с головой. Он не может контролировать себя. Серёжа не виноват. Его не нужно было выгонять, как плешивого щенка на декабрьский мороз. Сколько хорошего Татищев сделал для Московского, сколько любви пытается дать, а тот не может ответить элементарным «я тоже люблю тебя». Данила никогда не признавался Серёже в любви.Ужасный партнер. Бесполезный участок в московской области, что пожирает бюджет столицы. Бесхребетный. Ошибка.
Тучи сгущаются вокруг Данилы, солнца на горизонте не предвидится. Лишь глухой стон вырывается изо рта, заполняя тишину комнаты. Этот звук пропитывает каждый сантиметр, оседая на всех поверхностях, убивая всё светлое. Худощавые пальцы , покрытые россыпью веснушек, проникают в волосы цвета ржи, сжимая их настолько сильно, на сколько это возможно, он жмурится. Резкий рывок. Открывая глаза Московский видит кулаки, в которых остались светлые волосы. Он сходит с ума. — Папа, помоги мне. Даня знает, что никто ему не поможет. У Михаила Юрьевича новая семья. Мужчина поехал в Санкт-Петербург встречать Новый год с Александром Петровичем и Денисом — их он любит, а Химки использованный черновик, что полетел в корзину к остальному мусору.