Ледяные земли. Замок Иглу
Утром, спустя двое суток, Ингар проснулся от того, что Ноа горько рыдал у него на груди. Он сначала даже не понял — чей это был плач. Солнце не взошло, и комнату окутывала темнота, потому не представлялось возможным хоть что-то разглядеть. Альфа хотел приподнять голову того, взяв за подбородок, но Ноа резко убрал руку и лицом уткнулся в грудь, ещё больше заливаясь слезами. «Какого дьявола?! Что происходит?! Вчера ведь всё было хорошо?!» — Милый, что случилось? — спросил Ингар. Поскольку ему не позволили посмотреть в лицо, прижал омегу сильнее, гладя по голове. — Ты воспользовался моим состоянием и поимел меня! — сквозь слёзы, всхлипывая и шмыгая носом, невнятно пояснил омега, продолжая прятать лицо. — Кто? Я?! — у альфы аж дух перехватило от возмущения. — Ты двое суток изводил меня, соблазняя, сам просил! Утверждал, что желаешь стать моим! А теперь мне предъявляешь претензии?! — Я был не в себе… А ты… А ты… — Что я?! Ну что я?! — перебил его Ингар. — А ты воспользовался мной… — всхлипывал омега. — Святые небеса! Что поменялось-то теперь? Я ведь на тебе жениться хочу! То, что ты потерял девственность, не имеет никакого значения! — отвечая, всё-таки приподнял омегу за плечи, пытаясь заглянуть в его глаза в кромешной темноте. — А я… Я! — Ноа заикался от безудержного плача. — Я не могу за тебя замуж пойти. Это ещё больше обескуражило альфу. — Это почему же? — с возмущением спросил он. — Потому что не хочу… — сказал и вырвался из рук, усевшись рядом на постели. — Думаешь, взял в плен… И всё?.. Принадлежу тебе… Захотел — поимел… Захотел — женился… — негодуя, уже яростно жестикулировал руками. Теперь Ингар мог видеть его силуэт — солнце начало озарять комнату рассветными лучами. — А ты меня спросил?! — продолжил омега. — Да я не успел! Ты же как накинулся на меня со своим «хочу»! — Я накинулся?!.. — Ноа замолчал, тяжело сопя. — Ну знаешь! — воскликнул и начал сползать с кровати, ориентируясь на ощупь. Опустил ноги на пол, встал, пытаясь найти свою одежду, но уронил стул, на котором та лежала, больно ударившись. И сам чуть не упал вместе с неудачно подвернувшимся предметом мебели. — Что ты делаешь? — Ингар, не понимая, что пытался провернуть омега, поднялся с кровати. — Я хочу к папе! — заявил, пытаясь найти в темноте свой саварм и шаря руками рядом с упавшим стулом. Альфа отыскал огниво и поджёг свечи в канделябре. Комнату залило тусклым светом. Ноа тут же ухватил саварм, который лежал на полу и стал надевать, не обращая внимания, что тот был вывернут наизнанку. Ингар, полностью обнажённый, стоял, смотря на него с изумлением и возмущением, не понимая — чего добивался этот омега. С чего вдруг произошли такие перемены настроения. Ведь вчера сам самозабвенно целовал, а теперь его как будто змея ужалила. Одновременно в нём бушевал огонь возмущения — как это так? Ему ещё и отказали в предложении выйти замуж! Он стоял молча, наблюдая за тем, как омега натянул штаны под саварм и пытался стоя надеть сапоги. — Не хочешь значит… Мысли пронзало и жгло это «не хочу», отдаваясь болью в сердце. — Яфи! — Ингар нашёл свой саварм, надел на голое тело и, на ходу завязывая пояс, направился открывать дверь. Яфи, как всегда, тут же вошёл, держа в руках свечу. — Отведи пленника в его покои! — выпалил правитель. Ноа с возмущением ещё раз глянул на альфу, сжав маленькие кулачки, и покинул, чеканя шаг, комнату. Ингар проводил омегу глазами и, как только захлопнулась дверь, рухнул на кровать, запуская обе пятерни в волосы: — Вот дьявол! Сам выливал подавители! А я виноват! — со злостью проговорил и ударил кулаками по кровати. Не хочет он, видите ли! Внутри всё просто пылало из-за этого несносного… Не хочу… Не хочу… Не хочу… Слова омеги звенели в голове, разбивая сердце.***
Ноа добрался до своей комнаты, плача. Спотыкался в переходах, следуя за Яфи, который не проронил ни слова. Чимин не спал, хотя Яфи его держал в курсе — что с сыном всё хорошо, что тот двое суток находился с правителем. Беспокойство всё равно не отпускало. Ноа, стоило двери открыться, с плачем бросился к кровати родителя. Только он вошёл, Чимину стало ясно, что произошло: пахло сексом и альфой. Запах распространялся очень сильный — мирра смешалась с малиной, аромат разливался с ощутимой сладковато-дымной горечью. Понимая — ничем не в силах помочь, только пожалеть, — распахнул одеяло, чтобы сын мог прилечь рядом, и обнял. — Тише… Тише, милый… — успокаивая, гладил того, горько рыдавшего, по голове. Ноа и сам не знал — из-за чего больше плакал. Из-за того, что потерял девственность, или от того, что поссорился с Ингаром. Всё смешалось — и обида, и злость, неясно, правда, на кого… На себя или альфу. Омега не понимал, почему расплакался там, на плече у правителя, стоило только проснуться. И тем более не понимал, почему вспылил и отказался выходить за него замуж. Может, от того, что всё было как-то неправильно. Не так он себе представлял потерю девственности, не так представлял предложение выйти замуж… Вот у его родителей всё произошло не так! У них всё началось правильно и красиво. Сперва брак, а потом секс… Впрочем, откуда ему было знать, как всё вышло у родителей? Ведь видел только их влюблённые и счастливые глаза, которыми они смотрели друг на друга всегда, с того возраста, как только мог вспомнить себя. Никто не рассказывал, как на самом деле было… — Расскажи мне всё, — тихо попросил Чимин сына, продолжая гладить по голове. — У меня началась течка… — рыдания Ноа только усилились. — Нам же дают подавители, с чего у тебя могла начаться течка? — тихо спросил, целуя в кудрявую голову, с удивлением родитель. — Я не пил их, выливал… Они горькие… — ответил, всхлипывая. — Милый мой… И что же было дальше? Чимин продолжал гладить, утешая. — Я сам стал просить помочь мне… — Ноа ощущал стыд перед папой вдвойне, рассказывая о таком. — Знаешь, милый… Не пить подавители, это у нас семейное… — медленно проговорил и грустно улыбнулся, вытирая слёзы на щеках сына. Ноа не совсем понял, что имелось в виду. — Очевидно, что этот альфа помог тебе пережить течку. — Пап, мне так стыдно… — Ничего, чего стоило бы стыдиться, в этом нет, сынок. Ты был в таком состоянии. Течка… Этот период требует удовлетворения. Так просто случилось… Мы ведь в плену. А он — правитель… Ты ничего не мог изменить. Знаешь, когда меня твой отец взял в плен, я тоже не пил подавители… И как я ни просил помочь, в ответ получил лишь то, что меня искупали в северном море, остудив пыл течки, — пока Чимин говорил, на его губах вновь пролегала грустная улыбка. Ноа замер, слушая рассказ. — Ты был в плену? — от услышанного слёзы пересохли, и он поднял голову, заглядывая в родные глаза. — Да, сынок. Веруандцы пришли, убили отца, а меня и Тэхёна взяли в плен… — Кто? Отец?! Ты никогда не рассказывал об этом! Удивлению Ноа не было предела. — Ну, ты никогда не спрашивал. А мы предпочли забыть об этом. — И что было дальше? — Ноа сел рядом, ожидая продолжения. — Я влюбился в твоего отца. В своего врага… И ничего не мог с этим поделать… — Чимин ласково смотрел на сына. — А он? — А он должен был жениться на принце государства Эффер, — едва сказав, замолчал, вспоминая те счастливые времена. Ноа тихо ждал продолжения. Которое, впрочем, не заставило себя ждать. — Но любовь преодолела все преграды… Ей не могут помешать вражда людей или даже государств. — А дед? Дед же живой! Ты сказал, что его убили! — произнёс, непонимающе глядя на папу. — Юнги признался мне позже, что запер отца в нашем доме, а не убивал. — И ты вышел за отца замуж? — Как видишь… Вышел, — со вздохом грусти ответил Чимин. — Ложись. Я расскажу тебе, как всё было. И, как только Ноа улёгся у папы на груди, тот начал длинный рассказ во всех подробностях, погружаясь в счастливые времена, когда он любил и был счастлив, невзирая на то, что любовь досталась ему через кровь разодранных оковами ног, через плети на спине, холод, голод и страх. Теперь, вспоминая всё это, ощущал себя самым счастливым человеком на земле, ведь в его жизни существовал он. Его самый любимый Юнги. Ноа слушал, поражённый теми трудностями, через которые прошли его, так друг друга любившие, родители. А ведь и не предполагал, что так могло быть. Глядя на них, всегда думал, что они были только счастливы и влюбились с первого взгляда. И почему-то никогда не задавался вопросом, почему человек с севера — его папа — замужем за сыном императора южных земель. Где они могли встретиться?! Если их разделяли сотни, а может и тысячи, миль и Стена Плача. За разговорами о прошлом омеги не заметили, как пролетело время. Яфи принёс еду. — Вот ваш завтрак. После того, как поедите, пойдём к источникам, — сказал он и поставил на стол поднос. — Я думаю, молодому омеге стоит помыться… — продолжил, сопровождая свои слова многозначительным взглядом, останавливая тот на Ноа, явно намекая на прошедшие двое суток в покоях правителя. Тот лишь опустил глаза, осознавая, что слуга в курсе всех событий, которые произошли за последнее время. В комнате вкусно запахло омлетом с беконом, тёплым молоком с мёдом и только что испечённым хлебом. В животе у Ноа заурчало, и он неожиданно понял, насколько голоден. Потому уже через мгновения поднялся, перенёс поднос на кровать к папе и сел рядом, забравшись с ногами. Намазав на ещё горячий хлеб масло, которое сразу таяло, откусил большой кусок и прикрыл глаза, жуя и наслаждаясь вкусом, только теперь осознавая, что не ел все прошедшие двое суток. Чимин смотрел на блаженное выражение лица сына и понимал, что тот испытывал. — Я вижу… Было так хорошо, что ты позабыл о еде в эти дни, — поддел Чимин сына, грустно улыбаясь. — Ну пап! — Ноа спрятал глаза, продолжая с аппетитом жевать, отправляя в рот кусочки омлета. Как позавтракали, пришёл Яфи, и они направились к горячим источникам. Какое же счастье испытывал Ноа от того, что просто можно было лежать в этой пузырившейся воде. Казалось, что та смывала все тревожные мысли, расслабляя тело. Особенно после того, как Яфи помассировал тело и помыл ему волосы, мягко разминая кожу головы. Закончив с процедурами они, распаренные, направились на выход. Яфи повёл их совсем в другую сторону. — А куда это мы? — спросил его омега. — Вы переезжаете, — как всегда безэмоционально ответил слуга. — Куда это? — забеспокоился Ноа. — Твоему папе нужен свежий воздух и прогулки. Теперь вы будете жить на нижнем уровне, чтобы могли гулять ежедневно, — важно пояснил, не глядя на пленника. Как только вошли в новые покои, Ноа узнал место. Ведь именно там ночевал с правителем после праздника костров Лори, когда его раздели догола… Они спали вдвоём на вот этой кровати. Ноа осмотрелся. Большая кровать была округлой формы, из камня, застелена толстым пуховым матрасом, сверху накинули белоснежное одеяло, а на полу возле неё по кругу лежали пушистые коврики из шкур неизвестного зверя с длинным белым ворсом. В одной из стен имелось небольшое углубление, в котором находились полки с многочисленными книгами. Ноа прошёл, проводя пальцами по твёрдым корешкам. Своды испещрённого витиеватыми узорами потолка, как и везде, были белыми. Все каменные поверхности, потолка и стен, каждая выемка, созданная самой природой, имели идеально гладкую форму, будто вода, заполнявшая некогда эти пещеры, сгладила все острые углы. Напротив кровати располагался камин, который не использовали, потому как пока ещё и так было тепло. За окном шёл дождь, высокие сосны своими мохнатыми лапами печально приветствовали, помахивая. В комнате же было очень уютно, и Ноа, из-за недавнего пребывания в горячей воде источника, захотелось спать. В голове, переплетаясь, кружили мысли о папе с отцом и об их, как оказалось, совсем непростой любви. Об Ингаре и о том, что произошло между ними за последние двое суток. О своих чувствах к альфе, которые не понимал. О том, что тот предложил замужество, а он ему отказал, считая, что не может быть вместе с человеком, который являлся виновником гибели его отца и всех бед, обрушившихся на них. Теперь, когда узнал, что папа тоже был пленён отцом, но всё равно вступил с ним в брак, поскольку влюбился… Теперь всё перепуталось, перемешалось и виделось совсем в другом свете… Не в силах разобраться в своих чувствах и мыслях, Ноа прилёг на кровать и, зарывшись в многочисленные пуховые подушки и пушистое одеяло, заснул. Чимин, устроившись на кровати с ногами, сел рядом с заснувшим сыном, поглаживая его ещё мокрые волосы, всем сердцем жалел своего мальчика. Что тому приходилось переносить трудности, терзаться сомнениями, а он не был в состоянии чем-то помочь и защитить. Пусть и понимал, что сын приглянулся правителю, раз их переселили в более комфортные условия. Существовала ли в его собственном сердце ненависть к этому человеку — он не знал, ведь даже не видел ни разу. В разбитом сердце ярко пылала лишь нескончаемая боль от утраты любимого, с которой не мог, да и не хотел, справиться. Рассказывая о своей истории любви, Чимин как будто пережил всё заново, окунулся с головой в те чувства, которыми одарили небеса. Испытав всё это вновь, он испытывал благодарность к богам. За то, что у него вообще была эта любовь.***
Пролежав на кровати до полудня, Ингар приказал Яфи переселить пленников в нижние покои, а сам быстро собрался и, не дожидаясь обеда, отбыл в самый дальний уголок своего небольшого государства. В надежде забыться и перестать страдать из-за омеги. Омеги, который отказал во взаимности, разрушив все его надежды на счастье, на любовь. В груди болело так, что хотелось не то что сбежать на край света, хотелось просто-напросто сдохнуть. Никогда он не думал, что какой-то омега может так войти в его жизнь и всё перевернуть. Всегда собранный и здравомыслящий, теперь он не мог понять — как совладать с этими чувствами, которые так мощно накрыли, отнимая покой и самообладание. Добравшись до места назначения под утро следующего дня, под проливным дождём, он сразу же, не переодеваясь, отправился на ревизию складов — проверять запасы провианта на зиму. Ингар, пусть и первое лицо в государстве, всегда проверял сам, лично, достаточно ли они сделали припасов. Зимы были длинными, поэтому хранилища находились в горах, где отсутствовали горячие источники. Запасы на зиму готовили все жители Ледяных земель. Как и пользовались потом, в течение всей зимы, все без исключения. У них не существовало разделения на бедных и богатых, каждый житель приходил и пополнял собственные запасы из общего хранилища. Там были: зерно и уже смолотая мука; вяленые мясо и рыба; сыр в больших болванках и высушенный в косичках; стояли бочки с мёдом и топлёным маслом, с засоленной рыбой и вином, которое заготавливали всё лето; ягоды, замороженные во льду. На складах, где было тепло всю зиму, находились овощи и немногочисленные фрукты, которые у них росли. Занимаясь подсчётом, Ингар пытался отвлечь себя от мыслей об омеге, который отверг его, что болью резало сердце. Из-за этого постоянно сбивался и начинал по новой. Кладовщик, который всё время ходил вместе с ним, уже изрядно нервничал, волнуясь о том, что правитель его подозревал в нечестности, ведь уже в который раз возвращался и начинал всё сначала. Альфа находился в холодном хранилище в мокрой одежде, отказавшись переодеться, когда его просил об этом его валадир по имени Регин, прибывший с ним вместе. Но его душу жгло изнутри жаром от безответной любви, так что холода он не чувствовал. В конце концов, его — измотанного двумя сутками, проведёнными с омегой без сна, и третьими, во время которых мучил себя в холодных хранилищах без еды, — всё-таки свалила дикая усталость. Альфа лёг на одну из широких полок стеллажа и прямо там и заснул. Его разбудил Регин, тряся за плечо: — Ингар, Ингар, проснись… — просил он, чувствуя, что у того начался жар. — Ингар, ты заболел, у тебя жар, надо возвращаться домой. Ты звал кого-то во сне… Альфа поднялся и сел, держась за голову. Та раскалывалась, но он ясно помнил свой странный сон. Лёд треснул под ногами, и он провалился. Пытаясь вырваться, бился головой о ледяные глыбы, видя через те солнечный свет… …но холодная вода, окутав его, тянула на дно. — У тебя жар, надо в постель. И чтобы тебя осмотрел лекарь, — твердил валадир. — Да, да… — Ингар сидел, держась за голову, которая раскалывалась. — Едем… — ответив, еле поднялся и направился на выход.***
Тремя месяцами ранее. Северные земли Ясури
Чон Ян Чонгук открыл глаза от резкой боли в боку, которая пронзила из-за того, что его кто-то пнул. — Надо же, не сдох ещё! Живучий гад! Не сдыхает под палящим солнцем даже. Что ты потерял на нашей земле?! — спросил незнакомый альфа и склонился, заглядывая в лицо. — Ааа, я знаю! Ты решил поработать на моих каменоломнях! — язвительно продолжил он. После незнакомец отошёл в сторону и сказал, обращаясь уже к кому-то другому: — Эй, вы двое, занесите его в барак. Может, очухается быстрее и ещё поработает… Не зря же всё-таки он мне достался. Чонгук лежал неподвижно. Голова кружилась. Хотелось пить. Тело не слушалось, хоть и пытался пошевелиться. Пришли двое альф, которые гремели цепями на ногах, подняли, взяв его за руки и ноги, и поволокли в близстоявшее ветхое здание, сколоченное из досок. Внеся внутрь, уложили на дощатый настил. Чонгук стонал от боли, пронизывавшей всё тело. Тот, кто отдавал приказы, пришёл следом. — Пить… — прошептал раненый. — Джиу! Принеси ему воды! — крикнул, позвав кого-то. — Авось очухается, раз не сдох до сих пор, — сказал задумчиво, после чего постоял, рассматривая. Поразмыслив, крикнул вдобавок. — Юнхо, закуй его, а то ещё сбежит. Отдававший приказы удалился, и пришёл омега, который аккуратно нёс воду в большой плошке: — Давай, я помогу… — сказал тихо и приподнял голову альфы, помогая пить. Теперь Чонгук видел, кто этот Джиу — красивый белокурый омега с длинными прямыми волосами, ноги которого тоже были закованы в цепи. Это он его поил каждую ночь и последние три дня приносил суп. — Спасибо… — тихо произнёс после того, как вода закончилась в плошке. На что омега, глянув пронзительно-зелёными глазами, лишь мотнул головой и, переведя взгляд на дверь, чтобы проверить — не вернулся ли конвоир, чуть нагнулся, шепча: — Вечером принесу суп, — и быстро удалился, гремя цепью. Чонгук осмотрелся. Кое-где на настилах спали люди, в лохмотьях, закованные. В помещении стоял затхлый запах немытых тел, но было значительно прохладнее, чем под палящим июльским солнцем. Через некоторое время пришёл ещё один незнакомый человек, по всей видимости — Юнхо, и заковал его ноги в цепи. Прикрыв глаза, Чонгук чуть полежал, борясь с тошнотой и болью в голове, и провалился в сон.***
Южное море
Ночь выдалась лунная и звёздная. Корабли дрейфовали в тихом Южном море. Тэхён, которому не спалось, стоял на палубе. Вот он — снова несёт службу в море, хоть никогда и не желал вернуться. Вот так же он стоял на этой палубе с Джангаром годы назад, а теперь был вынужден совсем один нести ответственность и принимать все решения самостоятельно. Уже несколько недель Тэхён исправно выполнял обязанности. И ему везло — пока все проходившие корабли отдавали подать добровольно. С ними были заключены долгосрочные договора. А чужие пока не проходили в этих водах. Дикое напряжение, в котором пребывал омега, и тоска, съедавшая его, по Чонгуку, страх за Итая, отправившегося в Северные земли, за Чон Яна, Чимина и Ноа, выматывали. Он очень соскучился по Тиену, ему хотелось прижать свою маленькую драгоценность, да и Виена не видел уже давно. Вновь жизнь оторвала от всех, кто дорог сердцу. Вновь этот круглый диск луны, висевший над горизонтом, навевал бесконечную тоску, с которой Тэхён не мог справиться. Боль за дорогих людей сжимала сердце, хотелось плакать, но он не мог. Больше не мог и не имел права, ответственность, возложенная на него вновь, не позволяла расклеиваться. Так что он сглотнул подступивший было ком, стёр слёзы, которые выступили на глаза, и проморгался. Он не может! Ему не позволено! Он должен быть сильным! Вновь сильным… Он не имеет права быть слабым. Ему это непозволительно… Он несёт ответственность за жизни людей. Несёт ответственность за государство, которое принадлежит ему и его сыновьям. Омега медленно вдохнул, выдохнул и обратился мысленно к небесам: «О боги, прошу вас! Сохраните жизни самым дорогим и любимым моим людям! Я молю, дайте им силы справиться со всеми трудностями, которые выпали на их плечи! Прошу, верните мне их всех, я заплачу любую цену! Я готов претерпеть любые боли и лишения, лишь бы они вернулись все домой живыми и здоровыми! Святые небеса, прошу вас о милости!» Тэхён стоял по правому борту корабля и молился, устремив свой взор в звёздное небо, сжимая до белых костяшек леер.***
Императорский дворец Севара
— Святые небеса, как подумаю о том, что могут сделать эти варвары с Чимином и Ноа, у меня сердце уходит в пятки! — Хёнджин качал на руках Туэна, сидя на лавочке рядом с Джином, крутившим в руках букет из осенних листьев, которые ему насобирал внук. Напротив них, на газоне, что по-прежнему оставался зелёным, играли в догонялки Джоан с Тиеном. Рядом с ними паслась Эмми, поедавшая яблоки, осыпавшиеся с деревьев. — Я молю небеса, только бы остались живы. Только бы дождались Намджуна. Только бы у них хватило сил всё вынести. Молю небеса, чтобы поправился Юнги, — ответил Джин. Он денно и нощно находился у постели пасынка, лишь изредка отлучаясь. Ухаживал самолично, не доверяя это никому. — Сейчас немного подышу свежим воздухом, и пойду опять к Юнги. Господи, пусть он поправится. Прошу, не забирай его! — с мольбой вознёс руки к небесам. — Деда, я тебе принёс ещё листик, — подбежал к нему Тиен. — Правда красивый?! Джоан тем временем, тяжело дыша после долгой беготни за племянником, присел рядом. — Джоан… Я видел, что вчера вечером вы с Джангаром гуляли в саду. Дитя, он — взрослый мужчина, а ты такой молодой, может… — Я его люблю! — выпалил омега, перебивая Джина, не дав даже договорить тому. Джин, повернув голову, поражённо посмотрел на самого младшего пасынка, ведь не ожидал услышать подобное, да ещё и с такой резкостью высказанное, от тихого Джоанна. — Любишь? — удивлённо переспросил. — Святые небеса, когда ты успел влюбиться?! — разглядывая профиль омеги, супруг императора пытался прочесть по лицу того — правильно ли понял сказанное. — Он старше тебя… Я не мог и предположить, что Джангар нравится тебе. — Да, люблю! — омега повернулся и посмотрел ему в глаза. — Люблю и хочу быть с ним! Я буду ждать его возвращения из Ледяных земель. И надеюсь, что он мне предложит выйти за него замуж! Джин не знал, что ему ответить. «Интересно, что подумает об этом Намджун?!» И решил, что надо обязательно поговорить с мужем об этом. — Скоро обед. Пойду, проверю кухню и узнаю — как там Юнги… — Джин поднялся с лавочки. — Тиена оставляю на вас, — произнёс с лёгкой улыбкой и направился по мраморной дорожке во дворец, думая о том, что только что услышал от Джоана. Не понимая — как реагировать на такую новость. Приказав накрывать стол и отдельно подать обед в покои раненного, направился к старшему пасынку. Когда Джин вошёл, Юнги уже сидел, обложенный подушками, в ожидании трапезы. — Ты почему сидишь? — с порога спросил Джин. — Только что был лекарь и разрешил мне садиться. Да и не могу я разлёживаться. Надо помогать отцу с подготовкой к походу. — Тебе в первую очередь надо выздороветь! Отец и без тебя справится, да и ему помогают Хосок и Джангар. Целыми днями пропадают на верфи, иногда даже ночевать не приходят, — со вздохом произнёс и присел рядом на кровать. — Я должен встать на ноги до отплытия. Должен ехать вместе с отцом за Чимином и Ноа. — Я прекрасно понимаю все твои переживания и твоё рвение, но если рана не заживёт, ты не сможешь подобным образом напрягать себя и подвергать свою жизнь опасности. Рана может опять открыться. — Да знаю я! Знаю! Но не могу оставаться тут, бездействуя. Так что поеду в любом случае. В каком бы состоянии ни была моя рана. Дверь неожиданно открылась. Внутрь прошёл вакато с подносом в руках, привнося в покои запахи еды. — Давай я тебя покормлю… — Джин забрал у слуги поднос и пристроил на ногах сына. — Нет, я сам! — Юнги забрал из его рук ложку. — И спасибо тебе большое за уход, но прошу — больше не сиди ночами возле меня. Тебе тоже надо отдыхать, — произнёс ровно и принялся обедать. — Иди. Тебя ждёт обед в столовой. — Хорошо. Раз ты уже можешь сам есть, я, пожалуй, действительно пойду. Но прошу — не геройствуй. Поешь и ложись.***
Вечером, когда лежал на груди правителя в купальне, Джин поинтересовался: — А ты знаешь, что Джоан влюблён в Джангара? — То, что влюблён, впервые слышу от тебя. Но то, что они проводили много времени вместе, заметил. Заметил и то, как Джангар смотрит всегда на Джоана. — И? — Джин поднял голову, заглядывая в глаза. — Что ты думаешь по этому поводу? Он ведь даже собрался за него замуж! — сказал со смешанными чувствами, внимательно разглядывая любимые глаза. — Он ведь ему в отцы годится! — Я тоже намного старше тебя, но мы прожили прекрасную жизнь вместе, — сказал император и погладил омегу по щеке, затем, притянув за затылок ближе, поцеловал, а после продолжил. — Джангар замечательный человек. И если они любят друг друга, я буду спокоен за судьбу Джоана. И буду рад отдать его в такие надёжные руки. — Ну, если ты так думаешь… — кивая и явно успокаиваясь, согласился с мужем Джин. И вновь устроился у того на груди. — Милый, я так переживаю за Агсара, — продолжил, перескакивая с одной мысли на другую. Не зная и сам — о ком стоит переживать больше. То ли о тех, кто пропал, то ли о тех, кто отправился их искать. — Он справится, всё будет хорошо. Он прошёл хорошую подготовку, с ним Чонгук и самые лучшие воины. Они найдут Чон Яна и вернутся. Всё будет хорошо, — после этих слов притянул мужа повыше, увлекая в поцелуй. — Я буду скучать по тебе, моё сокровище. — Намджун, мне страшно… Страшно за всех. Страшно тебя отпускать… Я до сих пор помню, как Хосок положил к моим ногам опущенный штандарт. Помню эти безысходность и жгучую боль. Я не хочу больше испытывать это никогда, — перекинув ногу через талию альфы, Джин сел, обхватив лицо двумя ладонями, заглядывал в любимые глаза. — Я люблю тебя. Запуская пятерню в волосы на затылке императора, притянул того, целуя в алые губы. Понимая, что впереди долгое время разлуки, хотел насладиться своим альфой, пока ещё оставалась такая возможность. Жадно целуя, он распалял животную страсть где-то у себя в паху. — Я хочу тебя, моё сокровище… — сказал Намджун и, перевернувшись, вытащил из воды, чтобы уложить на мраморную плитку. Нависая, продолжил целовать и, скользнув рукой вниз, нашёл уже восставший член мужа, сделал пару поступательных движений. Джин застонал ему в рот, отвечая на ласки…***
Ледяные земли. Замок Иглу
Ноа, гуляя с папой и Яфи, который везде их сопровождал, изнывал от того, что Ингар не звал его больше к себе. Прошло уже четыре дня, как их переселили в новые покои. Теперь они каждый день гуляли в сосновом лесу, в который выходили через большой холл, прилегавший к их спальне. Омега изводился. Каждый раз, когда Яфи приходил, смотрел на того с надеждой — вдруг всё-таки позовёт к правителю. Но увы — слуга их обслуживал, водил к горячим источникам, где тщательно каждый раз массировал по очереди, и гулял с ними в лесу. А о правителе не говорил ни слова. Ноа ругал себя за то, что отказал правителю, с каждым днём всё больше понимая, что этот альфа ему… Дорог. Теперь он понимал, что дорог. Или даже больше, чем просто дорог… То, что влюблён, признаваться даже себе не хотел. — А когда ты узнал, что твой отец жив? Они прогуливались по лесу, когда Ноа задал вопрос папе, выводя того из молчаливого состояния. — Перед самым твоим появлением на свет, мой милый, — с грустью произнёс Чимин. — Значит, ты замуж выходил за отца, думая, что деда нет в живых? — Да, милый, так всё и было. — И ты не винил его в смерти отца? — Я влюбился без памяти. Да и мой отказ от своей любви не мог вернуть отца к жизни. Я должен был продолжать жить. — А что было, когда ты узнал, что он жив? — Ты был совсем крохой, когда мы поехали в Северные земли навестить отца. А заодно и искать Намджуна. Он тогда пропал… В том походе, во время которого нас взяли в плен. У Ноа глаза стали круглыми от удивления: — Как пропал?! Чего ещё я не знаю?! На это Чимин пожал плечами. А Ноа продолжил: — И как я понимаю… Вы его нашли! Это означает, что нас тоже будут искать? Чимин ни разу не размышлял об этом. «Нас могут искать…» — Да, но не так далеко. Могут искать только в Северных землях, но не тут. — Нас могут искать… — пробубнил себе под нос Ноа и задумался.